1973 ГОД

1973 год.

Начинаю описание этого года с эпизода, который изложила Людмила.

«В 1973 году, когда я должна была проходить по конкурсу на штатную должность старшего преподавателя, в КГБ поступило   анонимка якобы  «от имени студентов», написанная вкривь и вкось левой рукой и с массой ошибок. В ней говорилось, что я никуда не годный преподаватель, издевающийся над студентами. Вместо того чтобы читать лекции, я демонстрирую перед студентами, как хромает ректор Трофимов
( он, действительно, хромал на правую ногу от ранения во время войны), и ещё какая-то там чертовщина.
В перерыве между моими занятиями  ко мне подошёл Евгений Васильевич Кирпичёв (Женин бывший студент-историк), работавший в КГБ и курировавший наш факультет после Поселянова. Он задал мне в лоб вопрос:
«Людмила Степановна, у вас есть враги в институте?».
Я ответила, что недоброжелатели есть (у кого их нет?), но враги едва ли.
Тогда Евгений Васильевич показал мне анонимку. Я опешила и сквозь слёзы выдавила из себя: « Ой, студенты!..».
Кирпичёв удивился моей близорукости и воскликнул:
«Ну, какие ещё студенты! Неужели вы не понимаете, что это дело рук одного из преподавателей?!».
Подозрение вначале пало на Валентину  Плеханову, ассистента нашей кафедры. Когда я прямо сказала ей об этом, она (и это было
неподдельно!) не просто возмутилась, а в ярости рвала и метала. Потом она начала проводить (не знаю уж каким способом) своё собственное расследование и убедительно доказала, что это дело рук Цепляевой, преподавателя с кафедры истории.
По поводу этой анонимки меня вызвал к себе А.С. Трофимов (это было не более чем за три дня перед моим прохождением  по конкурсу на должность старшего преподавателя) и официально поставил меня о ней  в известность. Я сказала, что уже знаю об этом от Евгения Васильевича Кирпичёва, и как бы невзначай заметила:
« Неужели вы верите в эту чушь?».
Алексей Сергеевич очень искренне возразил: «Я же не сумасшедший! Работайте спокойно. Кто-то решил поставить вам ножку перед прохождением по конкурсу. Будьте уверены, пройдёте единогласно». Так оно и произошло. Расстались мы с ним в 1974 году тоже очень доброжелательно».

Теперь перехожу к своей работе.
В этом году у меня тоже был один неприятный инцидент.

Весной в нашей школе работала проверочная комиссия ГОРОНО во главе со своей заведующей
Верой Ефимовной Гоголевой.
Как водится, члены комиссии посещали уроки учителей, чтобы сделать  выводы об уровне учебной работы в школе.
На мои уроки в десятых классах по теме «Великая Отечественная война 1941 – 1945 годов» приходила сама заведующая гороно Гоголева.
По окончании проверки весь коллектив школы был приглашён на педсовет, где председатель комиссии Гоголева должна была зачитать официальную СПРАВКУ по результатам работы проверочной комиссии.

Я, как всегда, пришёл пораньше, чтобы успеть занять место за самым последним столом.
Если говорить о моих предчувствиях и ожиданиях, то они были радужными.
Свои уроки (в присутствии Гоголевой) я проводил по своей любимой теме и ждал от проверяющей положительного отзыва.
Чтение справки - процесс длительный и занимает несколько часов.
Мы выслушали нудную вступительную часть; затем шло описание общего состояния школы с анализом  работы её администрации, а уж за этим пошёл анализ работы каждого учителя.
Я всё ждал, ждал, когда же очередь дойдёт до меня, а когда дождался, то онемел и похолодел.
Обо мне зашла речь уже после того, как было сказано обо всех учителях без исключения.
Я не знаю, что было написано в справке, так как Гоголева анализа моим урокам не делала, а  перевернула последний лист  СПРАВКИ и сказала, как бы от себя:
«Что касается уроков учителя истории Крашенинникова, то ничего хорошего о них сказать я не могу, кроме того, что уроки эти вредные, пропитанные фашистской идеологией. Это уже тема для разговора в другом месте».

Педсовет замер от неожиданности, так как никто из учителей никогда не слышал подобного.
Коля Образцов (он сидел рядом со мной) шепнул мне на ухо:
«Здорово ты где-то, когда-то, кому-то насолил».
А директор школы, Эрнеста Фёдоровна Музыка, после педсовета подошла ко мне  и пригласила явиться к ней в кабинет со всеми поурочными конспектами.
Сама она посещала уроки учителей редко, но много знала о работе каждого учителя.
За два учебных года ко мне на уроки она не приходила ни разу. Но на втором году моей работы в школе я был передвинут со среднего звена на старшее и начал преподавать в 9-х и  10-х  классами.
Секрет её осведомлённости был прост. Она много времени уделяла «директорским беседам» у себя в кабинете с учениками, входящими в классные активы, а  заодно и с классными руководителями.
Во время таких встреч Эрнеста Фёдоровна умела создавать такую доверительную обстановку, что учащиеся «выкладывали» ей, как на исповеди, все, о чём она хотела знать. Беседы с классными руководителями (в таком же доверительном тоне) добавляли имеющуюся у неё информацию о классных делах, об отдельных учениках и о работе учителей-предметников.
Поэтому, не бывая на уроках, директор могла охарактеризовать работу каждого учителя, его сильные и слабые стороны, могла определить ту учебную нагрузку, которая приносила бы наилучшие результаты.
На следующий день я выложил перед ней на её стол 12 толстых тетрадей (по 96 листов каждая) со своими конспектами уроков, выписками подсобного материала из различных исторических журналов, прочитанных методических сборников и хрестоматий, научно-популярной  и художественно-исторической
литературы.
Она с удивлением взглянула на груду моих тетрадей и сказала, что скоро пригласит меня для разговора.
Дня через три такой разговор состоялся у неё в кабинете. Нам никто не мешал  - об этом позаботилась секретарь директора.  Разговор длился не менее часа.
Эрнеста Фёдоровна пребывала в хорошем расположении духа и, как это она и умела и любила, придала нашей беседе доверительный характер.
Я услышал от неё признание в том, что за всю её педагогическую практику на посту директора школы ей никогда не приходилось видеть у учителей такой большой, скрупулёзной и глубокой подготовительной работы, таких аккуратных и продуманных конспектов, такого интересного подсобного материала.

--- Ну, принесут мне одну тетрадку. Там конспекты уроков, переписанные из разных методичек. И это всё! Но чтобы выложить передо мной целую творческую лабораторию, так этого никогда никто не делал. Продолжайте работать спокойно!
Не ждите благодарностей и похвал, чтоб не дразнить гусей, так как справка комиссии есть серьёзное основание для оргвыводов, но я  не придам этому значения, так как   (здесь она улыбнулась!)  нахожусь за широкой спиной своего мужа (засмеялась!) и никого не боюсь. От мужа (он у меня полковник, заместитель начальника областного КГБ) я знаю, из какой институтской клоаки вы попали к нам. Знаю, что там творилось, и как далеко могут дотянуться щупальца тех, кому неугодны вы или ваша жена.

Словом, вышел я из директорского кабинета успокоенный.
Дома обо всём происшедшем я не сказал ни слова.  Молчал об этом много лет, до тех пор пока новая комиссия, которую возглавила  Любовь Михайловна Шайтанова, дала моей работе положительный, даже хвалебный  отзыв.

А когда, спустя много лет, я рассказал обо всём этом Людмиле, то она пришла в ярость, воскликнув:

--- Если бы я знала об этом тогда, то покрутилась бы у меня Вера Ефимовна Гоголева на своей толстой заднице!

Но в нашей жизни было место, где мы находили гораздо больше хорошего, дивного, где было спокойное творчество и отдохновение за делами, разговорами, красивой музыкой и разнообразным досугом.
Было место, куда нас неудержимо тянуло: к душевному теплу и пониманию, ко всему  спокойному, задушевному и чуткому.
Место, которое давало нам передышку и возможность восстановить духовные и физические силы для дальнейшего продолжения нашей  ЖИЗНИ.
Место это было ничем со стороны не привлекательное: старенький двухэтажный домик №8 на Школьном переулке, квартира №2 на первом этаже - такая же, как и многие другие.
Однако это был тот дом и та квартира, где складывалась родословная нашей СЕМЬИ, где скрашивалась наша ЖИЗНЬ, где горел тёплый огонь СЕМЕЙНОГО ОЧАГА.

В этом году наши дети уже самостоятельно читали детские книги и находили в этом чтении для себя вторую жизнь.
Так, с книгой в руках,  не выходя из дома, они оказывались  в других временах и в другом окружении и становились  свидетелями разнообразных удивительных событий. Это возбуждало их детские чувства и  требовало от них умственных усилий для фантастических представлений и открытий разнообразных сторон той жизни, которая уводила их за собой с каждой новой книгой.
Кроме чтения книг, они получали первые навыки в изучении русского и немецкого языков, математики, географии.
Они знали определённое количество немецких слов и играли в немецкое лото.
Мы начали обучать их письму и составлению связанного текста по картинкам.
Первым было письменное сочинение-миниатюра по картине В.М. Васнецова   «Алёнушка».
К сожалению, сочинения эти не сохранились, но запомнилось, что Женино описание было особенно образным.
Дети  изучали  карту мира, которую я принёс из школы и повесил в комнате на стене. В этом плане они далеко продвинулись и могли дать «фору» взрослым людям, называя страны мира с их столицами и показывая их на карте.
И это всё в таком возрасте, когда некоторые страны им трудно было  даже выговаривать. Так, маленький Женя африканскую  страну Сьера-Леоне долго называл «Съела лимоны».
Мы развивали у них навыки устного счёта и решали простейшие цифровые задачки.

Оба  уже играли в шахматы.

А  Женечка с большим упорством сражался в шахматы с приходящим к нам в гости доцентом кафедры русского языка Львом Николаевичем Макеевым, доводя время игры до двух часов.
 
А в свободное от занятий время ребята  с азартом и увлечением играли своими игрушками, создавая для этих игр свои правила, свой мир, свои отношения. И им  некогда и незачем было задумываться о том, как протекает их детство. Только отлично, только интересно, только разнообразно, только весело, только счастливо!
Но самое интересное, разнообразное и привлекательное случилось для нас этим летом.
Летом 1973 года.
Нас ждал летний отдых с поездкой на материк: первый раз в Карпаты – город Косов (к тёте Оле), первый раз на Кавказ – город Пятигорск (к тёте Ляле) и, как всегда,  в Рязань.

В прикарпатский городок Косов мы ехали по железной дороге в плацкартном вагоне скорого поезда Москва- Черновицы.
Ехали и без устали любовались сменой панорамных картин за вагонными окнами.
Чем ближе мы подъезжали к Карпатам, тем шикарнее становились эти картины с густыми лесами и плодородными полями, извилистыми реками с пароходиками и рыбачьими лодками и красивыми, чистенькими  городками на их берегах. Светило солнце, озаряя всё это великолепие теплом и светом, ветерок буйно трепал занавески на вагонных окнах, принося приятную прохладу; постукивали радостно колёса, передавая это чувство в каждое сердце, и  было по- настоящему хорошо на душе.

Город Черновицы
(по -  украински Черновцы) утопал в зелени садов, скверов,  парков и уличных аллей.

До Косова мы добирались  на такси, и когда встреча с тётей Олей и дядей Мишей состоялась, то мы, находясь  в возбуждении, забыли на заднем сидении такси пакет с двумя килограммами отборных шоколадных конфет, которые нам, конечно, шофёр, уехав,  уже не вернул.

Городок Косов являлся районным центром Ивано -  Франковской области.
Расположился он в горной долине по двум берегам горной речки Рыбницы (приток реки Прут). Городок небольшой. Жителей в нём от 8 до 10 тысяч человек. Но у людей сведущих  он славился как климатический курорт. Поэтому летом он пополнялся приезжими отдыхающими, которые снимали для своего проживания комнаты у местных жителей.
Косов  был центром  гуцульского народного художественного творчества. Его в нём представляла  артель художественных изделий "Гуцульщина".
Она производила деревянные  блюда, шкатулки и канцелярские товары, украшения для народных костюмов, поясов, сумок, расписную   керамическую посуду, ковры, ткани  с геометрическим орнаментом, вышитые гуцульским орнаментом   вещи.
Город имел  музей народного искусства.
 
На большом земельном участке правого берега Рыбницы с обширным садом и сенокосным лужком стоял маленький домик, состоящий из одной комнаты и прихожей, в которой жили тётя Оля и дядя Миша.
В этом домике они вырастили и воспитали трёх сыновей, из которых к нашему приезду младший Игорёк находился высоко в горах в больнице санаторного типа для детей  больных остомиэлитом.
Играя однажды в футбол, он неудачно упал, и с тех пор эта болезнь надолго уложила его на больничную койку.
Средний сын, Коля, жил неподалёку, в домике у своей бабушки, матери дяди Миши. А старший сын, Володя, жил в родительском доме, но ночевал или в рабочей пристройке при доме или (по причине жаркого лета) в комнатах строящегося в начале сада двухэтажного домика из красного кирпича.
 
Нас, как дорогих гостей, поместили в единственной жилой комнате. Хозяева целыми днями были в разнообразной кипучей работе, а спать укладывались в прихожей.
Несмотря на наличие у них большого земельного участка, своего огорода они не имели, и мы с Людой и детьми ходили периодически  на городской рынок закупать необходимые на каждый день к столу продукты.
Вся земля использовалась, как луговой поставщик сена. Дядя Миша несколько раз за лето скашивал на своём участке всю траву, сушил её, собирал в стожки, необычной для нас «бутылочной» формы, а осенью продавал пригородному колхозу. Вырученные деньги шли на строительство нового кирпичного двухэтажного дома.
 
 
В их саду все яблони были зимних сортов, которые дядя Миша собирал и аккуратно укладывал на чердаке дома в обильные опилки. В декабре каждого года эти яблоки вывозились на рынок какого-нибудь большого города и продавались там по высоким зимним ценам, а деньги шли также на строительство дома.
Дядя Миша и тётя Оля вели своё хозяйство продуманно, с обязательной перспективой на «чёрный день».
Так, на их хорошо оборудованном чердаке и в ухоженной хозяйственной пристройке хранились запасы соли (мешок), спичек ( ящик), мыла (ящик), сахару (мешок), муки(два мешка). Сахар и мука периодически заменялись свежим продуктом, а старый шёл в пищу.
Мы в первую очередь огляделись вокруг и совершили небольшие прогулки, осмотрев ближайшие окрестности.
На нас со всех сторон смотрели близкие горные выступы, густо поросшие дремучими низкорослыми кустарниковыми лесами.
 
Мы находились в заросшей густой зеленью горной впадине с быстрой речкой  и небольшим городком, укрытым в этих зарослях.
Несколько улочек вдоль левого и правого берегов речки Рыбницы; небольшой городской центр с площадью и цветочными клумбами; несколько магазинов;  рынок и открытый безлюдный плавательный бассейн, наполненный водой голубоватого цвета,  - и везде очень мало людей. Даже на небольшом рынке продавцов больше, чем покупателей.
 
Природная  особенность карпатского леса заключалась в том, что совершать прогулки там можно было только по лесным тропинкам. В свою глубину лес не пускал людей густым, почти непроходимым кустарником. Но и с лесных дорожек не хотелось долго уходить, так как вокруг открывалась неописуемая красота горного пейзажа.
 
Какая ощутимая роскошь оказаться в таком удивительном месте, который мы видим на этом фотоснимке!
Горная  река в своём редком отрезке спокойного течения;  густая зелень вдоль берегов;   случайная, но такая нужная здесь врытая в прибрежную землю неизвестным  добрым человеком обыкновенная некрашеная  деревянная лавочка; чистый воздух; безлюдная дорога вдоль речного берега… И  дети наши рядом с нами!.
 
Дорога вдоль берега узкая и безлюдная, без тротуаров и транспортного движения. Редко когда по ней пропылит одинокая автомашина. Людей можно увидеть только по берегам Рыбницы. Это приезжие отдыхающие, которые проводят дни у воды, купаясь и загорая на горячих прибрежных камнях или на траве береговых склонов.
 
Мы наслаждались городским малолюдством, непривычной городской тишиной и ежедневно совершали с детьми ближние прогулки в разных направлениях.
 
В бассейне мы всегда бывали в полном одиночестве и всегда резвились с детьми в  той его части, которая предназначалась  для детского купания и называлась «лягушатником».
В самое жаркое полуденное время дети с удовольствием играли во дворе или в тени садовых деревьев – бегали друг за другом, фехтовали пластмассовыми саблями, а устав, лежали в тени на травке и без конца вели свои детские диалоги.
По утрам и вечерам в их обязанности входило разложить из стожков сено на землю для просушки, и они, превратив в игру это занятие, не тяготились им.
 Сена было много, и мы  с тётей Олей приходили им на помощь.

16 июля мне исполнилось 35 лет. Был накрыт в саду под открытым небом стол, приглашены соседи (муж с женой), и мы прекрасно отметили это событие.
 
За столом всем заправлял дядя Миша.
Это был очень разговорчивый человек. Для него войти с кем-нибудь в разговор на любую тему (хозяйственную, политическую, воспитательную) было любимым делом, которое приносило ему эффект интеллектуальной значимости. И  хотя утверждал он общеизвестные  истины на уровне своих 4-х начальных классов польской школы (ведь детство своё и свою юность дядя Миша провёл до 1939 года «за Польши», т.е. в польском государстве), но сам себе он казался значимым и разумным.

Однажды, оставив детей на тётю Олю, мы побывали с дядей Мишей в живописнейших местах украинских Карпат, навестив их младшего сына Игорька в больнице санаторного типа в городке ЯРЕМЧА.
Выехали мы ранним утром(5 часов) автобусом и видели зарождающийся летний день в Карпатах. Описать ту красоту можно только под свежим впечатлением, а после перерыва почти в 40 лет я не стану этого делать.
Дорога пролегала над горной пропастью, по дну которого текла река Прут.
По пути проезжали через маленькие горные гуцульские деревушки, которые манили к себе чистенькими маленькими хатками в буйной зелени Карпат.  Видели горные пастбища и деревянные церквушки.

Проехали через посёлок ВОРОХТА (спортивно-туристический центр подготовки украинских  спортсменов по лыжным видам спорта)  и видели неподалёку самую высокую вершину украинских Карпат - гору ГОВЕРЛА (2100 метров над уровнем моря).
Конечный пункт,  ЯРЕМЧА, оказался по величине таким же, как и КОСОВ, не более 8-10 тысяч жителей.
От дяди Миши мы узнали, что неподалёку от него в горах находится знаменитая пещера ДОВБУША – предводителя национально-освободительного движения на Украине, а также Музей Ковпака и Руднева - командиров партизанских отрядов, которые действовали в этих местах в 1943 году.
Санаторная больница для детей больных остомиэлитом (болезнь опорно-двигательного аппарата) была расположена в шикарном месте, которое утопало в зелени и цветах.
К нам выкатили из корпуса кровать на колёсах, к которой был привязан ремешками Игорёк, и мы провели с ним больше часа, а под конец свидания вручили ему гостинцы и игрушки, чему он был очень рад. Мальчик оказался раскованным и разговорчивым, в этом плане весь в отца. Поэтому у нас с ним во время общения проблем не возникало.

Была у нас и ещё одна интересная поездка.
Дяде Мише по неотложному делу необходимо было побывать в областном центре - городе Ивано-Франковске. Мы с Людой составили ему компанию и однажды вылетели туда на самолёте «Аннушка» с небольшого местного аэропортика.

Пока дядя Миша занимался своими делами, мы знакомились с центром этого интересного города.

Мы были очарованы этим городом, сохранившим в своём центре средневековую оригинальность, своё историческое лицо. Все новостройки располагались на городских окраинах, что встречается очень редко.
Узенькие старинные улочки и дома очень старой постройки создавали впечатление архитектурного музея.

Чистота на улицах идеальная. Отношение к уличным деревьям (озеленению) на высоком уровне. Каждое дерево невысокое и аккуратно подстрижено. На тротуаре вокруг ствола красивая ажурная металлическая ограда. Земля внутри ограды вскопана и посыпана слегка песочком.

Фасады старых домов украшены архитектурными орнаментами самых причудливых форм.
За оригинальность городской архитектуры Ивано-Франковск иногда называют «малым Львовом».
За 10 лет до нашего приезда этот город назывался своим старым польским именем – Станислав.
В 1962 году, в день своего 300-летия, Станислав был переименован в Ивано-Франковск.
В Косов мы вернулись тем же путём, довольные встречей с этим прекрасным городом.

Людмиле очень понравилось отдыхать в Карпатах. Она быстро нашла общий язык с тётей Олей и определила своё место как её помощница в домашних делах.

Свободное время мы с ней и детьми проводили или в лёгких прогулках или на берегах Рыбницы, к которой прямо из дома спускалась извилистая тропка. Мы много купались, загорали, а однажды, находясь в воде, попали в летнюю грозу с ливнем, громом и молниями, но не побежали домой, а остались в воде, блаженно ныряя в воду под вспышками молний.
Людмила прекрасно себя чувствовала, округлилась, посвежела, а впереди ещё были Кавказские Минеральные воды, моя родина Пятигорск, отдых у тёти Ляли, который плавно должен был перейти в пребывание в Рязани.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Насыщенный «карпатский» период закончился.
Впереди железная дорога от самой западной границы до   Кавказа.
Дети уже привыкли ко многим дорожным правилам, и нам с нашими ребятами легко и просто.
Из всех возможных дорожных занятий они чаще всего выбирают для себя самое интересное – лежать на верхних полках купе и смотреть, переговариваясь друг с другом,  в вагонное окно.
А множество колёс  привычно выбивают знакомую мелодию, и я неслышно про себя перебираю в памяти слова давно забытой старой дорожной песни…

Хороши эти рощи зелёные
И простые цветы на лугу.
Всё гляжу, всё гляжу я в окошко вагонное,
Наглядеться никак не могу…

А впереди меня ожидает  встреча с моей «малой родиной», которую не видел уже более 10 лет.
Но я уже наперёд по прошлому опыту  знал, что если разлука перешла по времени за рубеж «ностальгической болезни» по родным местам, то встреча всегда бывает не такой радужной и восторженной, как принято считать, и не такой, как хотелось бы это самому.

Отчего это так? Пойди тут разберись!

Места, дороги, дома те же самые, но много домов новых, и грунтовые дороги расширены и покрыты асфальтом. И одно это уже   почему-то  притупляет чувства.
Может, оттого, что домика, в котором ты вырос, нет на своём месте?
Снесён домик подчистую вместе с тремя белыми акациями под его окнами.
И сада нет.
И знаменитой на всю улицу крупной чёрной шелковицы за забором тоже нет.
И самого забора нет.
Может, оттого, что люди вокруг не те? Ни одного знакомого лица!

Может… да, всё это может быть!
Но вывод напрашивается один: встречи с малой родиной бывают тревожней, трогательней и радостней тогда, когда живы зримые атрибуты этой родины и когда ещё жива в душе хоть капля ностальгической болезни, которая в своё время выворачивала наизнанку душу и горячила сердце воспоминаниями.

Но вот и гора Машук, а за ней Пятигорск!

Может, оттого, что гора эта не может исчезнуть, как исчез с лица земли мой  домик детства, может быть, оттого, что гора эта была в детстве исхожена и изучена с подножья до вершины, один её вид уже рождает в глубине души первые тёплые ностальгические чувства.

Но сейчас я вижу только «спину» Машука. Наш скорый поезд торопливо огибает гору, и перед взором начинает медленно появляться лицевая, обжитая людьми часть горы.
Здравствуй, Машук!

Как похож ты, Машук, на наши прибрежные магаданские сопки!
Только море не плещет у твоих ног!
Только зелень твоя выше и гуще!
Только город у твоего подножья раскинулся не тот!
А так и не отличить и не опознать кто ты, если бы рядом с тобой не похвалялся своим ростом и своим кавказским видом брат твой, красавец БЕШТАУ.

А если мало этих различий СЕВЕРА от ЮГА, то посмотри в хорошую, ясную погоду на юг, и тогда перед тобой возникнет из далёкого марева белоснежная голова кавказского горного  аксакала – гора ЭЛЬБРУС, и все сомнения в том, что ты прибыл на свою малую родину, развеются сами собой.

И вот мы на месте.
Я вновь вижу Пятигорск.
 На вокзале нас встречал Степан, Лялин муж.
Мы до этого не были знакомы с ним, но он узнал нас по Лялиным описаниям, в которых главными признаками  для него явились два мальчика – 5-ти и 6-ти лет.

Домой в посёлок Свободы добирались быстро на его служебной машине. Степан работал в то время кладовщиком в одной пригородной воинской части.

И вот, после долгого перерыва, я вновь вижу перед собой мою тётю -  младшую сестру моей покойной мамы, Софью Кирилловну Такчианиди ( по-семейному – Ляля, а  по мужу -  Фаренич), рождённую в 1928 году, т.е. всего лишь  на 10 лет старше меня, своего племянника.

После встречи, обильного застолья и длинных разговоров обо всём на свете были мягкие постели и жаркая, летняя, южная  ночь.

Степан оказался мастером по изготовлению первоклассного, чистого (без специфического  запаха) и забористого домашнего  самогона, меру потребления которого мы с ним в этот вечер в расчёт не принимали, а потому и ночь прошла как один миг, а с рассветом  наступили дни любимого нами «пешего туризма».

Уже с первого дня  я начал знакомить свою семью с городом своего детства и отрочества.

Один за другим пошли дни сплошного познавательного туризма.

Дети выдерживали всё: и раннее начало наших походов (сразу после завтрака), и непривычный полуденный зной, и, наконец, движение - постоянное движение; движение по пересечённым местностям, где большая часть дня уходила на преодоление крутых подъёмов.

Не знаю и не помню ни одного случая, когда бы кто - то из детей закапризничал, скукожился и произнёс опасные для любого туриста  два слова: «Я устал».

Иногда Ляля и Степан составляли нам компанию, но так как они жили в Пятигорске, то им хотелось побывать с нами в других городках Кавказских Минеральных вод, и выбор прежде всего пал на Кисловодск.

А так   они были предоставлены самим себе и своим делам. Мы же, уйдя утром из дома, возвращались назад только перед самыми сумерками - к вечернему ужину.

В Кисловодске, который отстоит от Пятигорска на 45 километров, заканчивается железнодорожная ветка, идущая сюда из города Минеральные воды.

Город расположился в глубокой цветущей долине и по высоким горным террасам, которые окружают эту долину.

Основными достопримечательностями Кисловодска можно считать Нарзанную галерею, Зеркальный пруд в курортном парке, павильон Стеклянная струя,
где по лотку сбегает  вода и падает с уступа широкой ровной струёй,  напоминающей лист стекла.

Оригинален ажурный мостик в парке под названием «Дамский каприз», Замок коварства и любви в окрестностях города.
Чудное место представляют собой Медовые водопады неподалёку от этого замка, главный из которых достигает высоты 20 метров. Всё лето в этом оазисе цветут медоносные травы, а недалеко высится Лермонтовская скала с площадкой на своей вершине, где происходила описанная Лермонтовым дуэль Печорина с Грушницким.
 
Кисловодск.
Мы с детьми очутились в сказочном мире. Мы утопали в зелени. Были окружены цветами, обласканы солнцем  и  вдыхали целебный воздух на высоте 500 метров над уровнем моря.

Из четырёх курортных городов Кавказских Минеральных вод самым маленьким и самым зелёным  был Железноводск.

Город почти весь скрылся в лесных зарослях у подножья горы Железной.
Мы обошли весь Лечебный парк города, постояли у железноводского Орла, полюбовались Пушкинской и Нарзанной галереями.



Особенно восторженно мы вели себя, когда в конце парка увидели уходящий вниз по лесному склону завораживающий Каскад, уставленный цветастыми  вазонами и высокими, в человеческий рост, скульптурами.

Сверху вниз по ступенчатому канальчику стекала чистая вода в обрамлении всевозможных цветов.
И всё это тянулось почти до самого озера необычайной красоты, где можно было купаться и загорать.

Ещё один городок, Ессентуки, хотя и славился на всю страну своими нарзанными лечебными напитками «Ессентуки 17» и «Ессентуки 4», но не имел такого разнообразия рукотворных красот.
И парк в нём был небольшой по площади, и озеро находилось далеко от центра, и достопримечательностей было не так уж много, но всё же мы побывали и в нём…

Особое место в наших ежедневных походах занимал Пятигорск.

Я знал его лучше всех других городов Кавказских Минеральных вод, так как прожил в нём 10 лет своего детства и отрочества.


Я стремился успеть показать Людмиле и детям большую часть тех злаков исторического, архитектурного и курортного значения, которые хорошо знал и помнил сам.
Мы окунались ежедневно в большую и разнообразную «работу», в которой физическая наша нагрузка дополнялась другой, не менее важной нагрузкой  - познавательной.
Сливаясь вместе, они могли принести нам и нашим детям только пользу -пользу не простую, а оздоровительно-интеллектуальную, ту пользу, к которой следует всегда стремиться.
Достопримечательностей у Пятигорска очень много.
Жили мы на правом берегу реки Подкумок,  в посёлке Свобода, а вся  основная часть самого города располагалась на его левом, гористом берегу.
Поэтому, перейдя утром  через капитальный мост, отделяющий посёлок от города, и войдя на городскую территорию, нам всякий раз стоило больших усилий подниматься вверх по его крутым улицам к его многочисленным достопримечательностям.

На нашем пути находился Парк культуры и отдыха имени Кирова.
Он был очень хорошо приспособлен для длительного отдыха. Там было искусственное озеро, пригодное для купания, лодочная станция; рядом располагался стадион, на верхнем ярусе парка находились детские аттракционы, Колесо обозрения, Зелёный театр и др.

Было и другое место отдыха – парк «Цветник» с нарзанными источниками, с гротом Дианы, Лермонтовской галереей и Театром оперетты.
Лермонтовская галерея была построена из металла и стекла, и в ней находился Концертный зал.

Извилистая, крутая дорожка, с вырубленными в горном  монолите многочисленными ступенями, приводила нас на вершину горы Горячей, у подножья которой и находился парк «Цветник».

Здесь на искусственном возвышении (пьедестале) терзал в своих когтях змею знаменитый пятигорский Орёл – официальный символ Кавказских Минеральных вод.

Орёл олицетворял Здоровье (силу минеральных источников), а Змея  символизировала Болезнь.
Аналогичные скульптуры Орла установлены и в Кисловодске, и в Ессентуках, и в Железноводске, но пятигорский Орёл самый знаменитый.

Недалеко от Орла красовалась Академическая галерея.

В правом крыле галереи находятся нарзанные ванны, а в левом крыле зал отдыха.

Узкой тропинкой от галереи можно подняться к Гроту Лермонтова и полюбоваться с высокой скалы на раскинувшийся внизу город.
 

Если взобраться по подножью горы Машук ещё выше, то перед глазами предстанет знаменитая Эолова арфа.

Это каменная беседка, посвящённая древнегреческому богу Эолу  - повелителю ветров, который якобы касается струн арфы, а  она издаёт при этом музыкальные звуки.

Бродить по подножью Машука помогала нам ухоженная искусственная дорожка, которую мы называли «козьей тропой», где были вырублены в скальном грунте скамейки для отдыха.
 
Отдых на козьей тропе.
Козья тропа выводила нас к Красноармейским источникам, где мы  останавливались у каждого бювета и пили нарзан.
Для этой цели были куплены специальные сувенирные кружки.
 
Побывали мы и на ПРОВАЛЕ, знаменитом озере в горной пещере Машука, куда от входа в Провал вела, вырубленная в скале  подземная доро

Все мы были переполнены массой впечатлений.
Вечерами, вернувшись из очередного похода и сидя за приготовленным Лялей ужином с обязательной бутылкой «Степановки» (домашней самогонки, изготовленной Степаном), мы вели разговоры о земных красотах и о своих впечатлениях  от всего увиденного в них.

Побывали мы и в Домике Лермонтова.

В  нём Лермонтов провёл последние два
месяца своей жизни.

Сюда было доставлено его тело после дуэли с Мартыновым.

В одном из скверов положили цветы к подножью памятника Лермонтову.

Во второй половине нашего пребывания в Пятигорске вдруг резко снизилась температура воздуха и стало настолько прохладно, что пришлось идти на центральный рынок и там, в магазинах, искать одежду потеплее.
Подошли к промтоварному магазину, где я предложил оставить детей на воздухе, возле входа в магазин, а самим зайти внутрь и поинтересоваться выставленными для продажи товарами.
Людмила была категорически против того, чтобы разделяться с детьми, но я продолжал настаивать на своём и в итоге настоял.

Обращаю внимание на то,
к чему может привести крайняя неуступчивость (мужское упорство) без разумного на то основания.

Мы вошли в магазин, а дети остались на улице.
Случилось так, что Людмила присмотрела для себя неплохой шерстяной клетчатый костюмчик, и нас пригласили пройти в примерочную. Мы зашли за занавеску, а в это время беспокойный Андрейка заглянул в двери магазина, осмотрел торговый зал и не обнаружил нас там.
Дети перепугались и пошли с плачем по рынку искать маму и папу.
Костюмчик пришёлся Людмиле и по вкусу и впору. Мы купили его и, выйдя из магазина, не обнаружили своих детей. С нами произошёл шок. Я старался не выказывать наглядно своё состояние, а Людмила с плачем и причитаниями бросалась из стороны в сторону, зовя детей по именам.
К ней подошла незнакомая женщина и сказала:

--- Не беспокойтесь! Идите за мной! Я сейчас покажу, где ваши дети.

Мы пошли за ней, и на все вопросы, которые на ходу задавала ей Людмила, она говорила ей одно и то же:

--- Идите, идите за мной! Я вам сейчас всё покажу!

Это её поведение и эти её повторяющиеся слова о том, что она нам что-то покажет, вывели окончательно Людмилу из себя. Она плакала и тряслась.
Всё окончательно выяснилось, когда мы подошли к комнате рыночной милиции, вошли туда за женщиной и увидели там Андрюшу и Женю целыми и невредимыми.
Встреча была бурной, и мы, наскоро поблагодарив добрую женщину (роль которой в этом трагедийном эпизоде была главенствующей), были заняты только собой и своими детьми: то поучали их тому, как надо было вести себя в подобной ситуации, то давая лёгкий подзатыльник, то обнимая и гладя по головам.
Этот эпизод был для меня уже вторым случаем (после того, случайно закончившегося благополучно эпизода на крутом берегу бухты Нагаева), когда я не стал выслушивать мнения Людмилы, как матери, и допустил вредное  упрямство и отцовскую настойчивость, которую ни одобрить, ни обосновать нельзя ни под каким видом.
В то давнее время я всё это воспринимал нормально, а вот сейчас , спустя почти полвека, мне становится не по себе при мысли, чем бы это всё могло закончиться.

 
Обнова с тревожным началом и благополучным концом.

Сейчас мы, вспоминая  поведение наших детей в различных ситуациях, склонны думать, что эта моя черта характера в какой-то степени передалась Женечке.
Вот хотя бы один пример.
1970 год. Женечке 2 годика и один месяц. В конце жаркого апрельского дня  Женя  с Людмилой вышли из дома на улице Фирсова, где побывали в гостях у Зои, и пошли пешком на улицу Сенную (тогда она называлась улицей Маяковского). Путь неблизкий. Жарко. Женя снял с себя пальто и шапку и понёс их в своих руках. Людмила видит, что двухлетнему ребёнку это должно быть неудобно и тяжело, поэтому стала предлагать ему отдать пальтишко  и шапочку  ей.
Но Женя каждый раз твердил одно и то же:

---  Моё  патё, сам понесу!

И сколько она его ни уговаривала, сколько ни убеждала, он так и не отдал ей ни пальто, ни шапки.
Настойчивость и самостоятельность характера.
Но где гарантия, что однажды такая настойчивость не обернётся простым, ненужным и дорого стоящим своими последствиями упрямством?


В Пятигорске мы кратковременно общались с некоторыми греками, Лялиными друзьями.
Поэтому, когда пришло время нашего отъезда в Рязань, нас провожали
на вокзале, кроме Ляли и Степана, ещё и Нина (моя троюродная сестра) со своим мужем Иваном и дядя Павлик.
 
Мы снова на своей Сенной в Рязани, в старом, бывшем купеческом доме.
Снова мама (Ирина Ивановна) хлопочет вокруг нас.

Снова мы получаем приглашения от родственников на гостевые посиделки.
Опять мы уезжаем пожить несколько дней  в деревне у Анны Георгиевны и Михаила Архиповича Полетаевых.

Вернувшись делаем сквозные вылазки через луга на старый окский пляж.
Гуляем в Горроще ( Рюминской роще).

Съездили в Москву за авиабилетами до Магадана и встречались там с Филиппом Ивановичем, ночевали у него.

Нанесли гостевой  визит Анатолию Степановичу, который всё лето проводил на своей даче в 15 километрах от Рязани у села Турлатово.
Любовались там рязанскими просторами, фруктовыми садами, бродили по лугам и купались в дачном озере. Чувствовали себя по –настоящему отдохнувшими, наполненными силой, здоровьем, готовыми к новому двухлетнему пребыванию на Крайнем Севере.

Быстро пролетели последние дни отпуска и начались сборы в дальнюю дорогу.
Затем шумные проводы, зелёная электричка, московский аэропорт, перелёт из Москвы в Магадан, красивая осенняя дорога из аэропорта до города, Школьный переулок , дом №8, и такое ощущение, что мы никуда не уезжали, а всё то, что было с нами, – это только сон.

Совсем скоро выпал снег. Засвистел штормовой ветер – началась долгая магаданская зима.
Нам с Людмилой ходить на работу нужно было одной дорогой. Пединститут и школа № 13 были расположены рядом друг с другом и близко от нашего дома, каких- нибудь 5 минут ходьбы.
На нашем пути находились два магазина: продовольственный и книжный, где мы отоваривались на обратном пути с работы материальной и духовной пищей.

В эту зиму Женечка, прослушав по радио передачу на военную тему, написал своё первое стихотворение, свои первые четыре строчки.
Их нельзя было не запомнить…

Бесконечная дорога
Увела солдата в бой.
Бесконечная дорога
Привела их всех домой.

Людмила похвалила его, но заметила, что  жизненная правда требует видоизменить в последней строчке два слова. Ведь не все солдаты возвращались целыми и невредимыми домой, некоторые из них погибали в боях. Поэтому фразу «их всех» лучше заменить фразой «не всех», и тогда получится истинная правда, выраженная в таких словах…

Бесконечная дорога
Привела не всех домой.

Женя согласился с этим.

1973 год подходил к своему завершению.
Описание его получилось очень большим и густо иллюстрированным.
Это был особый год и для нас и для наших ребят. Хороший год!
И закончился он тем, что Алла Васильевна Королюк достала нам наши первые красивые вещи – два японских сервиза: один кофейный перламутровый, а другой чайный.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»