джинн толик

ДЖИНН ТОЛИК.
Сижу. Напротив меня он. Синий почему-то. Задает странные вопросы. Кто он…Кто ты? Дух..? слишком волосатый для духа. Да и вообще, чей дух? Бог? Слишком синий… Больше похож на джинна. Будет джинн. Синий. Волосатый. Огромный мужик. У меня руки вспотели и чешутся теперь. Я незаметно вытираю их о голые ляжки. Где мои штаны? Боюсь взглянуть ниже и понять, что вообще без всего. Поэтому смотрю поверх его волосатой макушки. Чего хочешь? Чего ты хочешь? Ты хочешь чего-нибудь? Ты хочешь?  Хочешь? Как много сложных вопросов. Есть подвох. Я стучу зубами. Руки чешутся нестерпимо. Он все болтает своим синим языком. Дикая слюнявая пляска у него во рту сбивает меня со всяких правильных ответов.  В голове летит самолет. Летит и гудит. Я в пять лет написала стишок: «самолет летит, летит; самолет гудит, гудит. В самолете пилот- самолет ве-дет!» Мой пилот катапультировал. Мы падаем и гудим. Из-за ветра в ушах плохо слышно вопросы. Вроде что-то о деньгах и любви. Как банально. Даже стыдно за него. И за себя стыдно. Где мои штаны? Может, он знает. Почему-то я уверенна, что знает. В кармане заднем пачка сигарет. Покурить бы. А штанов нет. Зажигалка в пачке. Джинн замолчал. Улыбается криво. А я смотрю на него косо. Глаза скосила, и теперь у меня два джинна вместо одного. Брат в детстве ругал за то, что я так делаю. Вот ходишь , глаза скашиваешь, а кто-нибудь тебя по голове стукнет, и будешь всю жизнь ходить косая. Я ему верила. А теперь не верю. Джинн смеется. Где его зубы? Где мои штаны? Где мой пилот?  Где мой брат? Синий встает. Сейчас по голове стукнет.  Он сует мне в руку маленькую синюю бумажку. Звони. Куда? Зачем? В воскресенье после восьми. Возьми.  Не сиди на полу- застудишь. Хорошо. Я киваю. Я не буду сидеть на полу. Я сяду на стул. Но стула нет. Тогда на диван. И дивана нет, надо же. А где маленькое синее кресло? Я люблю свернуться в нем комочком и представлять, что я кошка. Через некоторое время меня позовет мой Хозяин. Иди кушать, хорошая киса. И я буду есть. Я была, есть и буду.  А потом потрусь благодарно о его голень. И запрыгну на стол. Точно. я посижу на столе, раз не на чем больше. Но стола почему-то нет. Ничего нет. И синего джинна тоже. Лишь его смех беззвучный гудит в моей голове вместе с самолетом. И так вдруг радостно. И я легкая такая. Ведь это счастье. Ничего нет. И ничто меня не держит.  Я отменила закон притяжения. К черту сидеть, ведь я могу летать. И рукам прохладно. Ветерок сквозь пальцы. Они высыхают и не чешутся. Наконец то. НА-КО-НЕЦ!

Как меня только не назвали. Чебурашка. Какашка.  Глаша- Пять рублей и наша. Дура. Идиотка. Чиканутая. Долбанутая. ….утая. ….утая. Странная.  Безмозглая. Опасная. Суици….
Погода сегодня промозглая.
 Окно все в разводах.  Почему-то окна моют реже всего. Полы помыли, пыль протерли. Ой, точно, еще же окошко. Ну ладно, в другой раз. Ничего, что окошко во всю стену. А слона то я и не заметил. Зато заметил прыщичек у тебя за правым ухом. Как? где? Да вот же,  дай покажу. И зачем мне какой-то там прыщичек, когда есть слон? Большой и розовый. Принесли вчера в подарок. Тетка принесла. Я ее не видела десять лет. И она меня тоже. Увиделись. Она удивилась. Говорит, вот слон, большой и розовый. Я ей спасибо. Ненавижу розовый. Она смеется, что  я в принципе все ненавижу. Она права. Ведь взрослые всегда правы. Особенно, когда бьют друг друга кухонными принадлежностями. Или унижают собственных детей. Или сбивают по пьяни велосипедистов.  Или трахают чужих взрослых. Это такое безусловное правило. Поэтому нужно вовремя понять, что ты стал взрослым. И стать правым. И нести ответственность. И отвечать за свои слова и поступки. Вы слышите меня? Я прекрасно вас слышу Арнольд Иванович. Но одного не могу понять. Почему ваш папа Иван так вас назвал? Почему не Чебурашка, Пять рублей и …утая? Это не папа, это мама. Точно, еще же и мамы есть. А как зовут вашу маму? Мою маму звали Антонина Георгиевна. Теперь я все поняла. Это логично. По- взрослому. Я обещаю стать взрослой и нести ответственность. Можно мне уйти домой? Да, мы вас выписываем завтра. Но вы должны будете приходить ко мне, и мы будем разговаривать. Приходить по воскресеньям после восьми? Приходите по понедельникам и средам после обеда. До воскресенья, доктор. До свидания, дорогая, ведите себя по- взрослому. Идите. Подождите. Вы забыли своего большого и розового слона. Я выросла, Арнольд Иванович. И мне не интересны слоны. Мне интересны прыщики.  Оставьте себе. Помойте слоном окно. И слон будет не розовый, а  серый.  ненавижу розовый.

На самом деле я нормальная. Ошибается каждый. Это ведь нормально. Значит, я нормальная, как и всякий, кто ошибается.  Я просто люблю смеяться. Над людьми. Над собой. Над своими мыслями.  Над своей жизнью.  Все же любят смеяться. Значит, это тоже входит в понятие норма. Я живу в нормальной квартире. Однушка в маленьком городе. Квартира брата. Там нормальная мебель: стул, стол, диван и маленькое синее кресло. Мебель брата. У меня нормальная мама, которая два года как умерла. Нормальный папа, который ушел, когда мне было десять. И нормальная тетка, которая подарила большого и розового слона. Остальных родственников нельзя назвать нормальными, но я с ними и не пересекаюсь. Я училась в нормальной школе. Закончила ее с красным аттестатом и нормальным таким букетом комплексов. Но комплексы же есть у всех, значит- норм. Я пела в нормальном церковном хоре до момента, пока не перестала верить в бога. Но в наше время это нормально, что бога нет. Или нормально, что он есть, но в него не верят. Меня, как и многих, темы религии и политики не интересуют, потому что сложно.  У меня был хомяк. Он любил лизать стенки банки, в которую я его посадила. Я нашла его около мусорного бака, случайно споткнувшись о коробку от обуви. Хомяк родил мне хомячат.  Вечером я была очень рада. А  утром была не рада.  Настроение- это нормально. Хомяк съел хомячат и умер. Надо было, наверное, лучше помыть банку, стенки которой он любил лизать. Банку принесла соседская бабушка Зоя. В ней сначала был  настой чайного гриба, а потом я кидала туда бычки.  Я хоронила хомяка за домом и познакомилась с Гришей.  Как и все нормальные люди знакомятся друг с другом. Гриша живет на первом этаже и любит дышать свежим вечерним воздухом. Но он боится быть на улице, после того, как ему на ноги упало дерево. Я сказала, что могу покатать его по двору. Гриша закрыл окно. Окно было грязным, и я ничего не смогла увидеть.  На следующий день я постучала к нему в дверь после своей нормальной работы. Гриша открыл дверь. Он был в синей футболке, а я в форме официантки. Он сказал, что не заказывал еду на дом. Я толкнула его коляску ногой, и он откатился вглубь квартиры. Он послал меня в магазин за лимоном. Я купила все, а лимон забыла. Это нормально. Так  бывает, когда подходишь к цели очень близко и вдруг понимаешь, что забыл, какая была цель. Гриша попросил меня спеть, и я спела ему молитву. Гриша долго аплодировал, а потом  попросил научить его этой молитве.  Я пообещала научить  при условии, что Гриша разрешит покатать его по двору. Гриша закрыл дверь и больше не открывал. Тогда я выломала дверь. Гриша был без синей футболки. Он долго аплодировал мне, а потом я долго его целовала. Гриша называл меня дурой и плакал. Все плачут, это нормально.  Мы катались по двору. Нормально. Пили чай с лимоном. Нормально.  Учили молитву.  Нормально. И собирались пожениться летом. Нормально. Я забыла про маленькое синее кресло. Я сворачивалась комочком на синих коленях Гриши.  Идем кушать, хорошая киса. Через некоторое время мы ехали на кухню  есть чай с лимоном.  Мы есть, были и будем. НОРМАЛЬНО?  Гриша больше не живет на первом этаже и не может дышать свежим вечерним воздухом. Потому что в воскресенье вор задушил его телевизионным кабелем. Я была на ночной смене, когда ворвался ночной вор. Он выбил дверь, и Гриша подумал, что это я. Но ведь я на ночной смене, Гриша. И в первый день лета я и соседская бабушка Зоя хоронили Гришу. Я предлагала хоронить за домом рядом с хомяком, который съел своих хомячат. Баба Зоя не разрешила. И я не понимала почему. Ведь это нормально, когда ты хочешь, чтобы любимый был рядом.  А потом я долго мыла Гришино окно. Оно было такое грязное, что розовый слон сделался бы черным. Но слон остался у доктора, пришлось мыть штанами. Я запуталась в штанине,   упала с подоконника и поранила руку. Две руки. И я полетела на самолете, а мой пилот катапультировал. Ко мне пришел синий джинн. И дал свой номер телефона. И просил звонить по воскресеньям после восьми.

Я уезжаю, Арнольд Иванович. Куда? В большой город. Зачем? Ходить по большим улицам. Смотреть большие дома. Учиться в большом университете. Ты будешь вести себя хорошо? Я буду вести себя по-взрослому, буду нормальной. Езжай, дорогая. Только забери своего розового слона, им совершенно невозможно мыть окна, он слишком плюшевый и розовый. У меня есть один вопрос, доктор. Вы курите? Нет. А ваш папа курит? Нет, но курила моя мама- Антонина Георгиевна.  И что она думает о картинках, тех, что на пачках сигарет? Моя мама курила папиросы «прима» так много, что после ее смерти мы пол года не могли вывести табачный запах, а ее собачка Прима пахнет до сих пор, мой ее- не мой. Еще она постоянно делает свои собачьи дела мне в правый ботинок и хромает на правую лапу. Жена боится ее усыплять, потому что не хочет брать грех на душу. Я не могу ее усыпить, потому что жена не хочет, чтоб грех на душу брал я. А картинок во времена моей мамы не было. вообще было странное время во времена моей мамы- Антонины Георгиевны. Спасибо, Арнольд Иванович. Я и слон поехали. Нам нужно в аэропорт, пока пилот еще в самолете.

Я учусь в большом университете. Он такой же, как и маленькие, только большой. Я учусь писать большие и добрые романы. Я приношу написанное своему большому учителю и он говорит, что нужно добрее. Я пишу добрее. Уже миллион добрых страниц. Я пишу о добрых взрослых нормальных людях, которые живут в больших городах и ходят по большим улицам. Они не любят хомяков, кошек и свежий вечерний воздух. Большой учитель говорит, что я не знаю того, о чем пишу. Он прав. Ведь взрослые всегда правы. Тогда я написала об Арнольде Ивановиче и собаке Приме. Еще миллион страниц. Учителю не понравилось- он плакал почти на каждой главе. Я призналась, что не хочу больше писать большие и добрые романы, потому что сложно. Учитель согласился, и предложил купить у меня роман за большие деньги. Как банально.  Мне не нужны деньги, ведь я работаю официанткой в большом ресторане.  Вчера  ночью на работе я случайно задела стол, и у меня задралась рабочая юбка. Большой клиент отозвал меня и шепотом предупредил об этом, пытаясь одернуть мою юбку. У него были потные руки. Совсем как у меня. Интересно, они у него тоже чешутся? Видимо да, потому что он так же как я скрипел зубами, пытаясь поправить мою рабочую юбку. А после работы мой большой начальник отозвал меня и сказал, что большой клиент предлагает мне большую любовь. Как банально. Мне не нужна большая любовь, ведь у меня есть Гриша в маленьком городе на маленьком кладбище. Большой начальник уволил меня, а большой учитель отчислил. И вдруг стало так легко. Я стала такой свободной. Я полетела в большой магазин и купила три больших лимона. А сахар купить забыла. Но ведь так бывает, что когда подходишь к цели очень близко , то вдруг понимаешь, что забыл, какая была цель. Я съела три больших лимона, и мой большой розовый слон, который сидел на подоконнике, показался  вдруг очень маленьким и даже не совсем розовым, а синим. Или, может, зеленым. Или серым. Или черным. Или это просто настала ночь. В больших городах ночь большая. Она тянется неделями.  В этот раз я спала три недели. А потом в дверь постучали,  и настало утро. Приехал мой брат. Я рассказала ему про большого учителя и  про большого начальника. Брату не понравилась моя история, и он сказал, что я дура и меня надо лечить. Он дал мне три синие таблетки и посоветовал лечь спать. Но я уже и так спала три больших недели.  Он сказал, что я как маленькая. Веди себя по- взрослому. Я выпила три синие таблетки и легла. В голове загудел самолет…
Сижу. Напротив меня он. Синий джинн. У меня вспотели руки и чешутся теперь. Он взял мои руки в свои. Огромные синие ладони- ладьи. Мы сели с ним в гондолу и поплыли. Он молчит, вопросов не задает. У него на груди татуировка, на которой написано «Толик». Если он Толик, то не может быть джинном. Но кто же он? Кто ты? Он достает из заднего кармана моих штанов сигареты и протягивает мне. Я не хочу курить, ведь я бросила. Вернее, я хочу курить, но я бросила. Он прячет пачку обратно. Ты мне не звонила. Я тебе не звонила. Я ждал пятьдесят два воскресенья. Ты ждал пятьдесят два воскресенья. Ты не сидела больше на холодном полу. Я не сидела больше на холодном полу. Ты поверила брату. Я поверила брату. Но я же теперь не верю брату. Когда мы были маленькие, поклялись, что никогда не оставим друг друга. Брат похож на меня, а я похожа на брата. Мы порезали указательные пальцы маминой бритвой. Мы скрепили клятву кровью.  В квартире брата есть маленькая кладовка. В ней брат хранил старые папины ботинки, пальто и зачем-то наши детские игрушки. Я пришла к нему  в наш день рождения с шампанским и водкой. Я не пью водку, а брат не пьет шампанское. Я долго стучалась в дверь, а потом выломала ее. В квартире было туманно, пахло «примой». Брат был в кладовке. Выходи. Выходи. ВЫХОДИ. Я выпила всю водку. Брат так и не вышел из кладовки. Я в большом городе, а он в маленькой  туманной кладовке. Он оставил меня.  Он нарушил клятву.  Я не верю ему теперь. Тебе нравится жить в большом городе. Мне нравится жить в большом городе. Ты хочешь. Я...ты хочешь. Ты играешь нечестно. Синий Толик переворачивает гондолу и меня вместе с ней. Бумажку не теряй и  долго не плавай в холодной воде- застудишь. Хорошо. Я киваю. Я не буду долго плавать в холодной воде, ведь кошки не любят плавать. Иди кушать, скверная киса. Сейчас выплыву и буду есть. Я была, есть и буду….
Как меня только не называли. Солнышко, кисонька, лапушка, рыбказайкамяско…
На улице сегодня как-то вязко.  Наверное. Здесь нет окна. Почему-то люди любят выдумывать то, чего нет, основываясь только на собственных ощущениях.  Меня не принимают те то. Тот обо мне думает так то. Она не обидилась. Он имел в виду совсем не это. Там было не интересно. Ты не знаешь.  Ты ничего не поняла. Но я поняла. Но я поняла, Иван Арнольдович. Ты не поняла, совсем ничего не понимаешь. Он прав. Взрослые всегда правы. Особенно, когда врут друг другу. Или думают друг за друга. Или стыдятся плакать. Поэтому, очень важно, вовремя понять, что ты стал взрослым и перестать плакать. И стать правым. И нести ответственность. И отвечать за свои слова и поступки. Ты меня слышишь? Я слышу вас прекрасно, доктор. Ответьте мне на вопрос, Иван Арнольдович. Вы не знаете, случаем, Арнольда Ивановича.  Нет? А жаль. Он прекрасный человек. У него такая мама хорошая, и жена добрая, и собака Прима есть. А у вас есть собака? Нет? И мамы нет? А жаль. Тогда вам совсем не о ком написать большой и добрый роман. А вы курите? Нет? Тогда у меня больше нет вопросов. Что я думаю о картинках? Я думаю, что это солнышко, кисонька, лапушка, рыбка и зайка. Почему неправильно? Почему не поняла?  я поняла, Иван Арнольдович. Нельзя уехать? Нельзя большого и розового слона? А можно маленького и черного слона, что остался в ночи на большом подоконнике моей большой квартиры в большом городе? Вы не любите животных? Даже хомяков и кошек? И вы никогда не говорили никому: иди кушать, хорошая киса? Вы слишком взрослый, Иван Арнольдович. Вы большой доктор в большой белой больнице. Так банально. Знаете, какой сегодня день недели? Воскресенье. Мы с вами встречаемся уже пятьдесят второе воскресенье подряд. Сплошные воскресенья. Странно тут протекают недели, в этой большой белой больнице. Зачем же сразу Галина Анатольевна? Я рыбкамяскоЧебурашкаГлашапятьрублей…утая. Почему имена дают родители? Я бы хотела сама выбрать свое имя. Нормально имя. Имя, которое стало бы моим талисманом, как вот этот шрам на указательном пальце. У многих людей свои талисманы, это нормально. Папа носил серебряную подковку в заднем кармане брюк. По вечерам, если он приходил не так поздно, брат выкрадывал подковку, и мы прятали ее  в доме. Папа искал. Он говорил, что у него связь со своим талисманом. Папа искал и всегда находил. Даже тогда, когда мы спрятали ее во внутренний карман маминого цветастого халата. Толик, сказала мама очень радостно, когда папа нашел подковку. И мы все смеялись. А папа брал меня на плечи, и мы гудели. Он был самолетом, а я пилотом. А брата он не любил и давал ему подзатыльники, а однажды даже пнул со всей силы. Толик, сказала мама очень нерадостно, когда брат заплакал.  Я тогда толкнула папу и упала. А папа сказал: поймешь, когда вырастешь. Но я и тогда все поняла. Поняла битую посуду. Поняла странный запах. Поняла папину секретаршу с красивым ртом. Поняла кричащую маму. Поняла папу. Я поняла, доктор. Я не кричу. Я слышу вас прекрасно, Иван Арнольдович. Я не буду пить синие таблетки. Потому что не люблю синий цвет и не люблю пить. Не будь как маленькая. Веди себя по взрослому. Ложись спать.
Каждое воскресенье я принимаю синие таблетки.  Каждое воскресенье я рассматриваю картинки. Я хочу видеть солнышко, бьющее в Гришино чистое окно, заек, прыгающих через поваленные деревья, живых хомячков, розовых слонов, пахнущих «примой» собак и бабу Зою, в руках которой банка с настоем чайного гриба. Но я вижу зависимость, пародонтоз, онкологию и мертворождение. Я вижу неживых хомячков, маму, брата и Гришу. Я вижу алчного учителя и похотливого начальника. Я вижу сумасшедшего доброго Арнольда Ивановича и трезвого злого  Ивана Арнольдовича. Я вижу, что мое нормально- ненормально. Я вижу, что взрослею. Я взрослею в понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу. А в воскресенье отдыхаю. Это называется выходной. Я точно знаю. Я права. Ведь теперь я взрослая. И теперь я знаю, чего хочу. А в воскресенье выходной. И после восьми я совершенно свободна. И я могу позвонить Толику.  Я могу позвонить ему уже пятьдесят два воскресенья и сказать, чего я на самом деле хочу. Хочу больше всего на свете. Хочу здесь и сейчас. Хочу в любой день недели, даже в воскресенье. Хочу или умру. Но я нигде не могу найти синюю бумажку. Ведь во взрослой жизни нет синих бумажек. Нет синих джиннов. Нет того, чего я хочу.