Семь заветных минут

I

На улице было холодно. Я шел в направлении дома по центральной улице уездного города U. Снег огромными хлопьями валил на лицо; ветер безжалостно свистел меж ушей и не давал смотреть перед собой, поэтому приходилось или отворачиваться, или прикрывать глаза рукой. Не скажу, что я таил в своей груди надежду выйти в этот прекрасный зимний вечер на улицу, но и не скрою, что у меня были на то причины. Однако такого рода рассуждения не скроют меня от все нарастающего хлада белолицей красавицы-зимы.

Людей было немного: все-таки домашний очаг был куда приветливей злосчастной стужи, и не было особой надобности выходить в субботний вечер на улицу. Я начал ценить эти невзрачные, но драгоценные валенки, которых я не выносил в детстве, - в особенной степени это выражалось, когда меня заставляли их надевать. Тем временем мои руки начинали постепенно зябнуть.

Проходя через парк, на средоточие котором стоял высившийся к небу монумент, я вновь увидел расположившегося рядом с ним холодного, мраморного мужчину, сидевшего на стуле, который был устлан гладкой материей. Он сидел, выставив левую ногу вперед и оперевшись на нее всем телом. Лицо его было устремлено куда-то вдаль, - может быть, он даже смотрел на будущее поколение, - брови его были нахмурены, на лбу вырисовывались морщины. Взгляд его был требователен, даже несколько властен. 
Окинув эту картину беглым взглядом, я заложил руки в карманы и последовал далее.

Небо уже было овеяно вечерней мглой, как это обычно бывает в зимнюю пору. Лишь  немногочисленные фонари изливали белый свет, отчего лежащий на земле снег блестел вдвойне, словно от бдения луны на темно-синем небосводе. Какое-то странное, необъятное чувство проникло все мое существо. Пока я пытался его осознать, парк постепенно удалялся.

Я прошел пересечение улиц. В окнах лежащих по обеим сторонам улицы домов пестрели яркие огоньки, передавая радостное, теплое, семейное настроение. Верста пути отделяла меня от заветного, согревающего места, в котором я провел все детство и живу и по сей день. Вдруг я почувствовал на себе пристальный, любопытный взгляд, исходящий от фигуры, шедшей справа; мы шли на одном уровне, супротив друг друга. Казалось, что эта фигура пыталась соблюсти темп ходьбы, установленный мною. Снова странное, неизъяснимое чувство заиграло в моей груди: формой и движением оно напоминало нечто аморфное и тяжелое, как смола. Наконец я решился встретиться с нею взглядами.

Мнимая фигура вдруг исчезла и преобразилась в маленькую, милую девочку – ей на вид было не больше 16. На лице пламенел яркий румянец. Ее красивые карие очи горели. Казалось, что если всмотреться в них – начинаешь проваливаться в пропасть, с каждой секундой погружаясь все глубже и глубже: и тебе от этого так хорошо, так приятно!.. Заметив, что я с невинным любопытством изучал ее милое личико, она тотчас опомнилась и отворотилась. Ее глаза стали туманны и неподвижны, будто она всецело была поглощена какой-то мыслию. Через секунды две она вышла из странного оцепенения и заметно ускорила шаг, а я позволил ей уйти – мне тогда показалось, что ундина могла испугаться моего преследования. Сложно сказать, что происходило в душе моей – разные чувства неистовой стихией пронеслись по моему сердцу, не оставив там решительно ничего. В тот момент я осознавал только одно – я был сильно очарован загадочной богиней.

По продолжению пути она несколько раз оборачивалась, иногда даже – я это заметил – нарочно поджидала. Странно, но наши пути точь в точь совпали: она следовала по той же дороге, по которой обычно шел я. Почти дошедши до дома, я все-таки ее нагнал и мы снова встретились в двух метрах друг от друга - мне показалось, что какая-то быстротечная искра пробежала между нашими взглядами.

Я уже дошел до двери своего дома и собирался доставать ключи, которые лежали во внутреннем кармане моего пальто. Поднимаю взгляд - и вдруг обнаруживаю, что она стоит в семи саженях от меня - у двери, вероятно, своего дома - и машет мне своею крохотной ручкой. Я смутился, весь покрылся краской, и ответил ей тем же. Ответом на прощание была прелестная улыбка, - после чего она мигом скрылась в дверях.

Ненадолго мы разлучились.





II

Я долго, долго еще думал о ней, не смыкая своих глаз, вспоминал с пристрастием, детально, не спав всей ночи. Ее бледное лицо, тонкое тело, красный румянец на немного впалых ланитах, ее локоны цвета алой розы, которые я слегка приметил в тот вечер, – все являлось в моем болезненном воображении. Словно какой-то сибарит, я метался по кровати, сам того не замечая, и наслаждался ее странной, притягивающей красотой. Я заснул только под утро и проснулся после обеда.

С того времени прошло три дня. Ее образ еще много мелькал на протяжении этих долгих и томительных часов: я все пытался вспомнить, до малейших подробностей, черты этого неслыханного до сей поры божьего создания: словно ангел был низведен в наши обыденные ряды. Особенно меня занимали ее глаза: они были так проницательны, так глубоки, и мне показалось, что ундиновы очи обладали каким-то чарующим действием. Действительно, - увидев их, невозможно было отвести глаз.

Кто она такая? И почему я не видел ее раньше? – в голове моей попеременно сменялись вопросы, ответов на которых найти не мог. Этот дом, в который она так скоро скрылась, манил меня… Смешно!.. Неужели я влюблен в незнакомку, которую видел лишь единый раз?..

В тот день мне нужно было куда-то выйти – не помню, куда. Я нарочно пошел в противоположную сторону, чтобы изучить ее дом. Это был одноэтажный дом с мезонином, весь окрашенный в ярко зеленый цвет, - уже немного потускневший со временем. С мезонина был выход на балкон, который опирался на четыре белые колонны. Внизу находилась терраса. К дому вела маленькая каменная тропа, в нескольких местах проложенная немного вкось – видимо, прокладывающий ее имел на тот момент хорошее расположение духа. Вдоль тропинки расположились скамейки, лежащие по разные стороны, которые летом укрывались под тенистым покровом старой повислой березы. Все это творение было окаймлено живой изгородью из спиреи, нынче представляющее собой со всех сторон торчащие, борющиеся между собой ветки, покрытые белым инеем.

Стоял прекрасный, солнечный день. Небо было голубым-голубым, - не было ни единого облачка. Было даже тепло – яркие лучи солнца имели согревающее действие, и я уже собирался скидывать с плеч пальто. Осматривая картину дома, я неожиданно обнаружил незамеченную ранее фигуру на балконе мезонина, - да, точно, это была она. Я и не заметил, как она проворно, словно кошка, проскользнула через стеклянную дверь. На ее тонком стане висело белое, шелковое платье; ноги были обтянуты белоснежными чулочками. Положив бумагу на белые, деревянные перила, она что-то писала, попеременно переглядываясь с лучами солнца и улыбаясь им. В ее движениях различалось нечто прыткое, подвижное, что делало ее необыкновенно грациозной, но при этом очень простой. Видно было, что она была довольна сегодняшним днем. Что она такое пишет? – промелькнуло в моей голове. Я немного призадумался. Вновь посмотрев на нее, я обнаружил, что она перестала писать, странно выпрямилась и, с поникшей головой и краской на лице, заложила руки за спину - видно, она меня заметила. Было бы слишком претенциозно оправдывать свое бессмысленное присутствие, - и я поспешно скрылся за изгородью.

Уже вечером, когда я возвращался домой, навстречу мне бежала какая-то девчура: в руках у ней было письмо. Я подумал, мол, она бежит не ко мне, потому что письма я получаю редко, - и уже совсем не обращал на нее внимания. Подбежав совсем близко, она резко остановилась и протянула мне руку с конвертом, отчего я невольно вздрогнул и немного попятился назад. Опомнившись, я спросил:

- Ты не ошиблась? - но услужливый почтмейстер, не выслушав, сунул бумагу мне в руку и кинулся прочь. Кошачье племя – ей-богу.

На конверте красивым почерком было написано:

«Алиса».