Неизбежность

               
                НЕИЗБЕЖНОСТЬ               
         

                Часть  I.  «Марфа»

   - Марфа, а  Марфа, а ну, подь сюда, - грозно произнёс Степан, обращаясь к жене. - Кому сказал!
   Марфа, поставив на раскалённую докрасна печку  чугунок с картошкой, медленно подошла к мужу.
   - Что тебе, Стёпушка? – ласково произнесла Марфа.
   - Мне что? Да всё то же. Людям в глаза стыдно смотреть. По деревне хожу  как прокажённый. А всё из-за Ноннки твоей.
   - Нашей, Стёпушка, нашей.
   - Врёшь, шалава. Не моя она. Ни одной чёрточки моей нету.
   - Так ведь и на меня не похожая. Господь такую сотворил, красавицу нашу.
   - Оставь господа в покое! Всю душу мне вымотала, бесстыжая. Признайся, от кого понесла. Убью гада. Убью! – заорал Степан и ударил кулаком по столу.
   - Стёпушка, ты бы не пил более. Вон лицо-то какое красное. Поди, удар может хватить.
   - Не твоего ума дела, женщина. Может, мне тебя убить? Может, легче станет? За грехи твои поганые.
   - Нету на мне греха, Стёпушка, нету.
   - Поклянись!
   - Да уж сколько раз клялась. Всё   одно  не веришь.
   - Давно бы убил, коли не любил бы тебя так сильно. Вот тут ты у меня сидишь, зараза. Душу жжёшь, - уже более миролюбиво произнёс Степан, ударяя себя в грудь кулаком. - Уйди с глаз моих долой.

   Марфа облегчённо вздохнула  и  вышла из светёлки. Перекрестившись и накинув на себя платок, быстрым шагом направилась в церковь.

                -v-

   - Пресвятая Богородица, спаси и помилуй, мя грешную, - шептала Марфа, стоя перед иконой Божьей Матери. - Прости за грехи мои да за клятвы мои. Ведь если сознаюсь в грехе моём, убьёт Степан. И меня и доченьку мою ненаглядную убьёт. Жить-то хочется, Пресвятая Богородица. Ой, как хочется. Счастья женского хочется, Матерь Божья. Да где его взять, счастье это? Было оно, было счастье. Целый месяц было. Вот и расплачиваюсь за него.  Почитай уж пятнадцать годков расплачиваюсь. Помоги мне, Святая Богородица. Не за себя прошу, за Нонночку мою ненаглядную. Убереги её от ненависти людской  да от зависти женской. По любви я её зачала. По большой любви. Неужто это грех какой? Такая любовь была, что до сего дня его помню, каждое словечко его помню, ласки его жаркие вспоминаю. До конца дней моих не забуду. Всю душу мою эта любовь выжгла. Одна радость и есть – доченька моя славная. Умница  да красавица. Работящая она у меня. Вся в него, в любого моего, весёлая да складная. Не дай ей, Матерь Божья, страданий за грехи мои тяжкие. Только ты одна и знаешь тайну мою да страдания мои. Только к тебе могу я прийти на поклон и покаяние. Не суди меня строго. Ты ведь  тоже  женщина. Святая Женщина.

    Марфа знала, что молиться надо не так.  По-другому надо. Но не могла. С тех пор не могла, как Его увидела. Сколько себя помнит, только Бога и любила. Никого более. Матушку свою почитала. Та строгая была, не забалуешь. Отца родного как огня боялась. Если что не по нём, враз ремнём отстегает. Братьев да сестёр Бог не дал.
    Так и росла, как стебелёк в поле: ни ласки, ни любви в детстве не видела. А как подросла, стали женихи замуж звать.
    Да и какие женихи могут быть в глухой сибирской деревне? Все зажиточные крестьяне под суд пошли за отказ от выполнения работ для страны нашей. А ведь никто и не отказывался. Работали все. Под страхом смерти работали. Репрессии кругом, расстрелы. Страшно жить стало народу. Лишнее слово сказать боишься. В их деревне Мазурово из коммуны три колхоза основали, а работать некому. Все работящие мужики по тюрьмам сидят. Кто  посмелее, тот в город подался.  А те, кто остался, все нарасхват были.
     За Степана замуж пойти много желающих было. Работящим он слыл, да умным. Всё делал, что прикажет советская власть. Сколько раз ему предлагали и бригадиром стать, даже в правление колхоза «Кузбасс» звали. Отказался. Знал прекрасно, что за  невыполнения плана или за несвоевременную уборку урожая может быть осуждён, и в тюрьму посажен.  Примеров кругом, только пальцем ткни. Друга его посадили за «варварское отношение к коню». Обвинили его в том, что на телегу загрузил сырые дрова, и коню тяжело везти их было. Потом по деревне  слух пошёл, что таких осуждённых в тюрьмах больше тысячи человек сидят.
      И её семью репрессии не обошли. Отец членом сельсовета был. Так над ним устроили в суде показательный процесс. Для устрашения крестьян в их деревне. Обвинили в халатном отношении к работе. 
     Вот после процесса она и дала согласие выйти замуж за Степана. Иначе хоть с голоду помирай. Мать с горя слегла. За полгода сгорела. А отца так больше и не видела. Расстреляли его.
     За Степана без любви пошла. Да и то только после того, как перед иконой пообещал, что ни пить, ни бить её не будет.
     Долго держался. Баловал её. Манисты покупал, сладостями потчевал. В город однажды свёз и кино показал.

   Вот с кино вся её жизнь и пошла под откос. Фильм интересный был, про коммунистов-подпольщиков. И название красивое было: «Первая любовь». Девушка коммунистка из капиталистической страны приехала с делегацией в СССР и полюбила советского рабочего. Из-за него в тюрьму попала. Но друзья помогли ей из тюрьмы сбежать. И она оставила свою страну и уехала в Советский Союз к своему любимому.
     Она бы, Марфа, и сама за такого бы пошла. Босиком по снегу бы побежала. До чего же красив был, господи! Неужели такая красота в мужчинах бывает? Глаз оторвать невозможно. Запал он ей в душу. Так запал, что на Степана и смотреть не могла какое-то время. Потом ничего, оттаяла. Ребёночка решили завести. Целый год старались. Ничего. Не дал бог деточек. 
     А тут слух по селу пошёл: актёры в их деревню приезжают кино снимать. Вроде как и природа им понравилась да и сама деревня очень уж колоритная, фактурная им показалось. Слово-то  какое: фактурная. Кто слова  эти-то  придумывает?
   Летом приехали.  Расселили их по местным жителям. Степан наотрез отказался кого-либо к себе пускать. А на массовку разрешил пойти.
    Вот тогда-то она и увидела своего Героя. Так и остолбенела вся. Сердце от счастья зашлось. А Он как почувствовал: подозвал её к себе да сказал, что такую красоту на первый план надо поставить, чтоб народ в кино мог видеть, какие женщины в деревнях есть. И так на неё ласково смотрел, так смотрел, что дышать трудно стало.
   После нескольких дней съёмок подошёл к ней  и тихо так на ушко, чтобы никто не услышал, прошептал:
   - Марфочка, знаю, что у тебя муж есть. И нехорошо мне это предлагать. Да только места себе не нахожу. Может, сможем увидеться вечерком у речки? Придёшь?
   Марфа зарделась так, что даже  казалось, и руки покраснели. От счастья зарделась. Ничего не ответила. Убежала. А вечером, когда Степан задремал, осторожно из постели выскользнула да в баньку побежала. Баньку заранее затопила: знала, на что шла. Вымылась вся до скрипу, до хрусту. Платье, которое с вечера приготовила, надела да на речку задворками, чтобы никто не видел, и побежала.
   Увидела своего Героя, подошла, в глаза глянула, и, ни слова не произнеся, так в его объятия и упала.
    Ах, какая у них любовь была в ту ночь, какая любовь! Разве такое забывается? Сладко-то как было и в душе и во всём теле! А слова какие он говорил, слова!  И голубушкой называл, и русалкой, и любушкой. Говорил, что полюбил её с первого взгляда, что дышать без неё не может, что только и думает о ней, о своей синеглазке.
    Под утро только и опомнились, что пора и честь знать. Ему на съёмки  идти  надо, а Марфу дома муж ждёт. Не дай бог, проснулся. Только ей в тот момент всё - равно было. Пусть хоть убьёт. Да за такую ночь любви и счастья жизнь можно отдать. Не жалко.
   С той ночи и пошла у них любовь жаркая да страстная. Марфа всё делала для того, чтобы Степан крепко спал. Перед сном в чай добавит немного заваренного чабреца, он и спит всю ночь. А сама в баньку прибежит, всю себя чистотелом вымоет, лепестками маковыми натрёт, чтобы дурманом от неё пахло, платьишко на голое тело набросит и к любимому бежит. Знает, что ждёт её ненаглядный, томится весь от желания видеть её.
   А ещё Марфа знает, что её любимый и жену имеет и двух деток маленьких. И не бросит их никогда. Да и её с собой не возьмёт. Знают они оба, что любви их скоро конец наступит. Оттого ещё жарче и крепче их объятия, ещё слаще ласки да поцелуи. 
   - Мне тебя господь послал, - шепчет Марфа Ему между поцелуями.
   - У меня такая любовь впервые случилась, - слышится в ответ.- Не верил никогда, что так чувствовать можно. Голубушка моя ненаглядная. Как же мне жить без тебя теперь? Что же делать? Не могу насладиться тобой. Каждую клеточку твоего тела люблю, каждый изгиб твой мне сладок. Ты – само совершенство. Ты – сама любовь.
   - Я давно тебя полюбила. В кино увидела. И бога стала молить, чтобы он любовь мне послал с таким, как ты. Он и услышал мои молитвы.
   - Не бывает так, любовь моя. Случай всё это. Случайно получилось.
   - Может, и случайно. Только я, кроме бога и тебя, никого не любила. Детей мне господь не даёт. Уж как бы я любила их, родимых. Всю бы душу вложила в них. Наша любовь с тобой греховна. Да сладка уж больно. Нет мочи отказаться от неё.
   - Мы уезжаем скоро. Сама жизнь точку поставит. Взял бы я тебя с собой, да только…
   - Молчи, ни слова более. Не хочу быть тебе обузой в Москве вашей. Да и Степана жалко. Хороший он у меня. Не бьёт. Балует. Я свою любовь к тебе богу посвящу, вот он грех мне и простит.
   - Любовь, посвящённая богу? Ну, ты и выдумщица, любовь моя. Нонна моя любимая.
   - Нонна? Почему Нонна?
   - В переводе с Египетского, Нонна – посвящённая богу.

     Расставались они тяжко. Даже Он плакал. Обнимал так, что все косточки хрустели. Не могли в последнюю ночь ни наглядеться, ни налюбиться. Душа на части рвалась, рыдания в судороги переходили. Да что поделаешь? Жизнь так устроена. Нет места для любви. Ох, горе, горе какое. Жить-то как теперь без своего единственного она будет?
    Ушёл. Уехал. Тоска душу бередила так, что выть хотелось. А как повоешь, когда Степан рядом? Терпеть надо. Улыбаться. А в лесу да на речке, в тех местах, где она с милым сердцу встречалась, душу и отводила. Ляжет на травку да завоет. Как раненый зверь воет. Ласки да слова его вспоминает. Так и хочется на себя руки наложить. Да нельзя – ведь и это грех. Несколько месяцев каждый денёчек ходила душу отводить. А как земля инеем покрылась, поняла, что понесла ребёночка. Его ребёночка.
   С тех пор беречь себя стала. Радостно ей на душе стало, сладко так. Да вот только радостью поделиться не с кем. Опять грех на душу взяла: Степану сказала, что от него ребёночек. А как по-другому? Разве правду можно сказать? Обрадовался муж, праздник ей устроил. В город свозил, платье новое купил и бусы малахитовые. Много денег потратил.
 
                -v-

   Родилась девочка по весне. Крепенькая, ладненькая, беленькая.
   - Степан, я хочу нашу доченьку Нонной назвать. Ты как, не супротив будешь?
   - Это что ещё за имя такое? Не русское, вроде.
   - Египетское. Означает - посвящённая богу. Это он наши с тобой молитвы услышал  да послал нам нашу красавицу.
   - Ну, ежели так, то я не супротив. Называй Нонной. Чудное имя-то. Но красивое.
   - И судьба у нашей доченьки красивая будет, счастливая.

                -v-

    Росла её доченька в любви и в ласке. Ни в чём отказа не знала. Всё самое лучшее только для неё, всё самое вкусное только Нонночке.
    Да и она их радовала: рано и ходить стала, и заговорила раньше других детей. Весёлая росла, улыбчивая, ко всем добрая, ласковая. Счастье, а не ребёнок. Одно слово, что дитя любви страстной. Расстраивало Марфу только то, что ни на кого её дочурка похожа не была. Ни одной чёрточки ни от матери не взяла, ни от родни ближайшей. О Степане и говорить нечего – там и неоткуда взяться. Хотя  всякое бывает. 
      Так бы и жили тихо да спокойно, да только беда в страну пришла, в каждый дом заглянула.
      Война началась. Степан в первых рядах на фронт записался. Да разве только Степан? И учителя школьные добровольцами на фронт ушли, и мальчишки – выпускники старших классов. А те, кто остался, работали и на полях, и на фермах, и на лесозаготовках. Да ещё и фронту помогали:  пельмени лепили да носки и шарфы солдатам вязали.
       С войны из всего села только трое вернулись. Среди них и Степан Большаков. Все остальные погибли в битве за Воронеж.
       Стали потихоньку жизнь налаживать, да дом ремонтировать. Школу восстановили, а то после войны совсем ветхая стала. Степан за всё брался. Всем помогал, из последних сил старался.

                -v-

    Нонна подрастать стала,  вот тут-то Степана и стало скручивать. Подолгу на дочку стал смотреть, выискивать хоть что-нибудь родное. Ничего понять не может.
    - Марфа, да в кого же она такая красавица уродилась? Уж не в проезжего ли молодца? – Вроде со смехом спрашивает, а в глазах тревога и злость появляется.
    А когда уже и односельчане заговорили о том, что их Нонна не похожа на деревенскую, а больше на принцессу заморскую, то Степан первый раз и выпил лишку, забыл о клятве, данной Марфе перед свадьбой.
   С тех пор и понеслось. Не жизнь стала, а каторга. Успокаивала его Марфа  как могла. Клялась, божилась, грех на душу брала. Да только ненадолго Степан успокаивался.
    А Нонна всё хорошела. К 14 годкам расцвела, что глаз невозможно оторвать от такой красоты. От ухажёров отбою нет. Да только их доченька цену себе знала. Даже в их сторону и не глядела. А однажды  спокойно так, без всякого вызова, с улыбкой на лице  сказала родителям за обедом:
   - Я, мама, папа, после школы решила в Москву ехать. На артистку учиться поеду.
    Марфа ахнула  да за сердце схватилась. Испугалась, что оно выпрыгнет от волнения.
   Степан брови нахмурил, посмотрел на Нонну внимательно, перевёл взгляд на Марфу, и…  Марфа всем своим существом поняла, что у него всё в этот момент «срослось», на место стало. Понял он всё. И обман её, и от кого дочь родила. Нет ей прощения, и не будет никогда. Да делать-то что теперь? Дочь спасать надо. Убьёт ведь её, убьёт.
   Степан поднялся из-за стола  и пошёл с кулаками на жену. Такая боль и злость в глазах его была, что Марфа испугалась. За Нонну испугалась, не за себя.
    - Доченька, беги. Беги, родимая, - закричала Марфа  что было сил.
   Да только Нонна не из пугливых оказалась. Встала между отцом и матерью стеной. Глаза зелёные огнём горят.
   - Отец, не трогай мать.  Лучше меня побей. Она и так от тебя настрадалась. Сильные должны жалеть слабых. И прощать. На то они и сильными родились.
   - Ишь, какая у тебя дочь, Марфа. Не по годам умная. Ладно, твоя взяла. Не трону твою мать. Нам поговорить с ней надо. А ты пока в магазин сходи. В дальний тот сходи, через лесок.
   Нонна ещё раз на отца посмотрела, строго посмотрела, с вызовом, взяла авоську, деньги и вышла во двор.
   Степан сел за стол, налил стакан водки, выпил залпом, салом закусил и спокойно, но твёрдо сказал:
   - Говори. Правду хочу знать. Дочке обещал, что не трону, значит не трону.

                -v-

   И Марфа заговорила. Как на духу, как перед иконой. С самого начала, то есть с фильма начала. Как Его увидела, как он в село приехал, как бегала к нему по ночам. Всё рассказала. Даже легче стало. Пятнадцать лет во лжи жила, грех на душу брала. Устала. А теперь будь что будет. Хочет – казнит, хочет – милует. Мужу решать: выгонит из дома, так выгонит. Мир не без добрых людей.
   - Я, Степан, всегда детей хотела. Прости, коли сможешь. А не простишь -  значит на то воля божья. Уйду я с глаз долой. Знаю, что грешна. Нонну не тронь. Она у нас вишь какая. Смелая.
   - Я вот  что скажу тебе, Марфа. Измену твою и ложь простить не смогу. Не проси. Грех твой пусть бог простит. А вот женой своей я тебя больше не считаю. Жить с тобой не намерен более. Из дому не выгоню. И Нонне ничего не скажу. Хоть она и не дочь мне, да вырастил я её. Присох душой. Школу закончит - пусть в свою Москву едет. Не задержу.
   Марфа подошла к Степану  и на колени упала перед ним.
   - Ах, Стёпушка, родной мой, прости меня, грешную. Кругом я виноватая. Хочешь, убей меня. Добрый ты, Стёпа. Не стою я тебя.
   - Встань с колен. Чай не перед иконой стоишь. Свет зажги. Темно что-то в глазах  стало, - сказал и  тихо так начал со стула сползать. Лицо кровью налилось. На пол упал и затих.
   Марфа ахнула, наклонилась к нему, стала за плечи трясти.
   - Стёпа, Степан, Стёпушка, родимый, что с тобой? Очнись!
   Выбежала из дома, заголосила что было мочи.
   - Люди добрые, помогите! Кто-нибудь! Муж мой, Степан! Помогите.
   Народ сбежался, фельдшера местного позвали. Он и констатировал. Смерть. От кровоизлияния в мозг.
   - Это я его убила, - шептала Марфа побелевшими губами. - Правдой своей убила, любовью греховной. Господи, нет мне прощения. Святая Богородица, дочь мою защити от беды.

                -v-
   
   Нонна направлялась к магазину за продуктами. К дальнему магазину, через лесок. Так отец сказал. Только не лесок это, а густой, дремучий, сибирский лес. И узкая тропинка, которая разделяет их деревню на две части. Вечером здесь страшно ходить. А сейчас солнце светит ярко, птицы поют, воздух чистый. Красота, да и только.
     Ничего, родители поговорят да успокоятся. Не первый раз. Отец много пить стал  да и смотрит на неё странно так, пристально. Зря она о Москве сказала. Зато – правду. Она давно решила, ещё год назад. Когда фильм «Весна» с Любовь Орловой в городе посмотрела. Отец их повёл. Вот ей и захотелось большой и красивой жизни для себя. И мать потом заберёт, когда устроится. Лет через пять, не раньше.

   За спиной раздался треск веток. И кто бы это мог быть? Неужто, медведь?

   Нонна вздрогнула, остановилась и оглянулась. То, что она увидела, было страшно и опасно.  На неё надвигался  огромный верзила в засаленной телогрейке. Она бросилась бежать, но сильный удар в спину свалил её наземь. Нонна боролась. Долго. Неистово. Превозмогая боль, отвращение и страх.  Боролась до тех пор, пока не почувствовала, что его железные руки душат её.
    «Умираю»,- пронеслось у неё в голове, и она потеряла сознание.

                -v-

    Соседи Марфы всю заботу о Степане на себя взяли. И помыли, и переодели во всё чистое, и в церковь отнесли на отпевание. Еду стали готовить, чтобы помянуть достойно. Любили Степана в селе. Рукастый был. Всем помогал.   От Марфы какой нынче толк: сидит в уголке, шепчет что-то про любовь греховную да плачет. Только утром и спохватились, что Нонны нигде нет. Ночевать не пришла.
   Ой, что тут началось! Марфа волосы на себе рвёт, голосит, себя проклинает, глаза безумные. Да неужто по-другому быть может? Два горя сразу. Насильно влили в неё стакан водки, на кровать положили да привязали, чтоб не убежала, а сами целой толпой в лес пошли Нонночку искать. К вечеру только и нашли.
    Лежит в лесу, бедная, вся в крови, избитая, без сознания. Еле душа в теле теплится. Фельдшера опять позвали. А чего звать? Он от Марфы и не отходил. Поселился на несколько дней в их доме. Мать и дочь в чувство приводит. Марфа как узнала, что дочь жива, сразу встала. И откуда силы взялись? Даже на похороны смогла сходить. А потом от дочери ни на шаг не отходила. Вместе с фельдшером за дочерью ухаживать стала. Та, видимо, много крови потеряла. Только на пятый день глазки открыла, сердешная.
   Смотрит на мать и не узнаёт её. Марфа за эту неделю почернела вся лицом, да волосы, как снег, белыми стали. Да ничего всё это, пережить можно. Кому она нужна, красота эта, когда одна беда от неё. Главное – доченька родимая жива. Поставит её Марфа на ноги, обязательно поставит.
    Всей деревней ей помогают: кто молочка принесёт, кто курочки, чтобы бульончик для Нонночки сварить, кто яичек свеженьких. Хороший народ в Сибири, добрый, отзывчивый. В беде не бросили. Помогают вот, кто чем может.
   - Мамочка, что со мной? – шепчет доченька. - Я живая?
   - Всё хорошо, родимая. Живая ты. Поправляешься. Скоро я тебя на ноги поставлю. Вот супчик сварила. Поешь немного.
   - Вы с папой помирились? Где он?
   - Потом, Нонночка, после поговорим. Не думай ни о чём. Сил тебе набраться надо. Сейчас поешь и поспи. Поспи чуток.
   - Мама, ты вся седая стала. Из-за меня. Я всё вспомнила. Его поймали?
   - Нет, доченька. Милиция ко мне приходила. Беглый он. Вор. Вор и убивец. Не нашли его. Забудь о нём.
   - Как забыть, мама, - Нонна заплакала. - Он всё время перед глазами стоит. Страшно мне. Так и кажется, что он где-то рядом.
    - Я рядом с тобой да Пантелей, фельдшер наш. Тебе ничего не надо бояться. Всё уже позади.

    Только через месяц, когда уже Нонна подниматься с постели начала, пришлось сказать, что Степана нет в живых.
   - Это я виновата, мама, в смерти отца. Всё из-за разговора моего. Нет мне прощения. Как жить-то теперь, мамочка? С виной такой в душе?
   - Нет на тебе никакой вины, доченька. Запомни это. Не кори себя. Я во всём виноватая. Грешная я. Господь меня за все мои грехи наказал. Только ты у меня ни о чём не спрашивай. Придёт время - сама расскажу.
   Поплакали вместе, погоревали, добрым словом Степана вспомнили да и больше к этим разговорам  не возвращались. Душу теребить кому охота?
   Зажили  как прежде.  Марфа доченьку на ноги поставила. Та уже и на улицу выходить стала, в школу собралась пойти, доучиваться. Вот тут и случилась ещё одна беда, нежданная. Да кто ж её ждёт, эту беду окаянную? Счастья все ждут, счастья.
   Понесла её доченька от этого изверга ребёночка. Горе-то какое, Матерь Божья. И стыдно. Хоть и не виновата ни в чём Нонночка, а всё – равно  стыдно. Так уж человек устроен.  Природа его что ли таким сделала? За всё сам отвечать должен, даже за грехи чужие. Ну, это, конечно, если человек стыд имеет.
   Сходили обе в церковь, помолились Пресвятой Богородице  да и решили оставить ребёночка. Ни в чём он не виноват, горемычный. За что убивать-то его, невинного.
    В школу Нонна не пошла. Так и просидела всю зиму дома. Матери по хозяйству помогала, а как пришло время рожать, Пантелея пригласили, он роды и принял.
     Марфа, как девочку увидела, так и ахнула: точная копия её Нонночки родилась, один в один. Сказка, да и только. Хоть и тоска на душе, и стыдно, а радостно как-то стало, светло. Человек родился. Дай-то бог, счастье в доме поселится.
   Да вот только Нонна девочку не полюбила. Кормить – кормила, а на руки брать не хотела, даже глядеть отказывалась, не говоря уже о ласках да любви материнской.
   - Не могу, мама. Ненавижу её. Как гляну, сразу тот день и вспоминаю. И чёрного человека этого.  Опять он рядом. Ничего поделать не могу.
   - Забудешь, родная моя. И день тот вспоминать не будешь, и дьявола этого забудешь. Пройдёт, со временем всё пройдёт. И к доченьке своей прирастёшь, полюбишь её. Красавица она у тебя. Как не полюбить такую? Ты же мать, хоть и сама ещё ребёнок.
   - Я, может, и мать. А отец кто? Убийца, преступник. Вдруг она в него пойдёт? Не могу, мама. Брезгую.
   - Да как же можно говорить такое? О ребёночке своём. Бога побойся!
   - Сама меня учила всегда правду говорить. Да только беда одна от этой правды. А о мечтах своих говорить, видимо, вообще нельзя. Вон что из этого получилось. Трагедия за трагедией. Я теперь совсем по-другому жить буду.
   - Как это – по-другому? Во лжи  что ли? Нельзя, милая. Нельзя. Грех это. Ты лучше скажи, как дочку решила назвать? Ты мать, тебе и решать.
   - Мне всё - равно, хоть как назови. Не дочь она мне.
   - Нельзя быть такой жестокой, доченька моя.
   - Я жестокая? Это жизнь жестокая, мама. Много ты радости видела? В жизни своей? А я хочу красивую жизнь. Как в том кино с Любовь Орловой. И она у меня  будет. Красивая. И чёрный человек мне не помешает. Я всё равно своего добьюсь.  Слово тебе даю. Дождись только.

                -v-

    Дождалась Марфа. Ох, дождалась. Однажды утром проснулась от крика внученьки. Три месяца молоком Нонна девочку кормила, а потом пропало оно в одночасье. Перешли на козье. Вот Марфа и стала разогревать его. Смотрит, а доченьки её любимой и след простыл. Записка на столе лежит.
   «Мамочка моя любимая. Не ищи меня. Как устроюсь в Москве да актрисой стану, приеду и заберу тебя вместе с Соней. Спит она много, вот пусть Соней и будет. Не поминай лихом. Помолись лучше за меня. Твоя дочь  Нонна».
 
    Имя всё-таки дала. И на том спасибо. Одна радость теперь у Марфы осталась. Внученька её любимая. Вся в Него, в любимого её, в     единственного.


                Часть II.  «Нонна».


    Нонна шла по тропинке, ведущей в деревню. По той тропинке, на которой ровно год назад всё и произошло. Она специально выбрала именно этот день. 17 августа. Она всегда теперь в этот день будет решать все самые важные вопросы. Этот роковой день должен стать для неё самым счастливым  в её будущей жизни. Иначе она сойдёт с ума от воспоминаний, от того ужаса, который охватывал её в те моменты, когда сознание на секунду-две возвращалось к ней и она начинала чувствовать боль, запах и то чувство унижения, уничтожения себя, как личности, тем страшным человеком.
   Целый месяц она продумывала свой отъезд или побег. Неважно, как его назвать. Собирала втайне от матери вещи, которые понадобятся в пути,  накопила немного денег из тех, что давали ей на поход в магазин. Своё свидетельство о рождении брать не стала. Кто её в 15 лет примет на работу? Да ещё в Москве. Нет, надо было что-то придумать.
    И она придумала. Целую историю придумала. Вот она и поможет ей добраться до Москвы. А там видно будет.
   В деревне Нонна села на первый автобус, который довёз её до города. Железнодорожный  вокзал находился в пяти минутах ходьбы от конечной остановки.
   Первое, что она сделала, это изучила расписание поездов. На Москву отходил поезд один раз в день. Проездом. Остановка 10 минут. Через час она сядет в него. И ничто ей не помешает. Она спросила у кассира, сколько стоит билет. Тех денег, которые ей удалось взять с собой, хватит только на четверть билета. Ничего, она умная. Не пропадёт.
    Как только поезд остановился, Нонна стала внимательно всматриваться в лица проводниц. Одна, очень полная, с добрым лицом и аккуратно причёсанная, показалась ей самой подходящей кандидатурой. Она к этой женщине и подошла.
   -  Девушка, милая, помогите мне, пожалуйста, - сквозь слёзы произнесла Нонна.
   - Тоже мне, девушку нашла. Но всё - равно приято. Почему слёзы льём? Что случилось? Не плачь. Говори.
   - Я вчера от поезда отстала. Решила выйти мороженое купить. Родители там, наверное, с ума сходят. Помогите, пожалуйста. У меня ни денег, ни документов, ничего нет. Я весь день голодная. В милицию побоялась идти. Я их вообще боюсь, милиционеров. Они приставать начинают.
   - А в сумке что?
   - Так тут только кофта тёплая. На всякий случай прихватила с собой вчера, когда из поезда выходила. Можете посмотреть.
   - Хватит плакать. Заходи в вагон. Помогу тебе. Отработаешь. Чай по вагону разносить будешь?
   - Буду. Я работать люблю. Всё что скажете - сделаю. Спасибо Вам огромное. Вы добрый человек. Я это сразу поняла.
   - Хватит соловьём разливаться, а то чего доброго  передумаю.

                -v-

   За три дня, которые Нонна провела в поезде, она узнала, что многие из пассажиров едут в Москву устраиваться на работу по лимиту и что им, рабочим,  предоставляется в обязательном порядке общежитие. И то, что москвичи называют таких людей «лимитчиками» или ещё проще - «лимитой», их абсолютно не волнует. Они знают, что умеют работать, и что своё место под солнцем в Златоглавой Москве найдут и обеспечат своим будущим детям достойную жизнь и хорошее образование. Мужчины направлялись в основном на завод имени Лихачёва, а девушки - на ткацкую фабрику «Красная Роза», известную на всю страну производством шёлка, а во время войны – выпуском прочной ткани для парашютов.
 
    Ступив на Московскую землю, Нонна в первую очередь нашла туалет. Ей нужно было зеркало, чтобы немного изменить свою внешность. Она достала из сумочки платок синего цвета и обмотала его вокруг головы. Затем вынула маленький кусочек мела и забелила густые тёмные брови и яркие губы. Внимательно посмотрела на себя в треснутое  зеркальце, которое висело в туалете, и осталась довольна собой: на неё смотрела повзрослевшая и не очень симпатичная девушка. Синий цвет абсолютно не шёл к её зелёным глазам и светлой коже.

   Окончив необходимую для следующего этапа своей жизни процедуру, Нонна отправилась в привокзальную милицию.
    Молоденький милиционер внимательно выслушал рыдающую девушку, которая только что приехала в Москву поступать на работу, но какие-то парни напали на неё и выхватили чемодан, в котором был паспорт, деньги и одежда.
   - Успокойтесь, гражданочка. Выдам я Вам справку об утере паспорта. Только это Москва. Осмотрительнее надо быть.
   - Спасибо, товарищ начальник. Век помнить буду Вашу доброту.
   - Имя, фамилия, дата рождения?
    Дату рождения Нонна  назвала 17 августа 1933 года, а не 1936.

                -v-

    Благодаря этой справке она стала на три года старше. Жизнь улыбнулась ей, предоставив возможность стать совершеннолетней и попытаться устроиться на работу по всем законам нашей необъятной Родины.
    Выяснив у того же милиционера, как добраться до фабрики  «Красная Роза», она через два часа уже стояла в очереди в отдел кадров.
    Фабрика находилась  в районе Хамовников  между улицей Льва Толстого и Тёплым переулком.
    На работу её взяли. Общежитие, в котором проживало около четырёхсот девушек таких же, как она, приехавших покорять Москву, предоставили.
     Нонна оказалась способной ученицей. Всего несколько дней ушло на то, чтобы научиться работать на ткацких станках самостоятельно.
      В сентябре она поступила на учёбу в школу рабочей молодёжи на вечернее отделение.   
      Нонна была довольна. Её не пугала ни тяжёлая многочасовая до 12 часов в сутки работа, ни постоянный гул станков, от которого раскалывалась голова, ни вынужденное проживание впроголодь, ни отсутствие необходимой одежды. Ей нравилось стоять за станком. Её завораживала красота шёлковых тканей. Она шла к заветной цели и ничто не пугало её. Она должна  справиться. Должна. Ради будущей красивой жизни. Ради того, чтобы помочь маме. Ради себя. В первую очередь – ради себя.
   
    Получив первую зарплату, Нонна отправилась в комиссионку. Цены были такие высокие, что ни о каких покупках нельзя было даже и мечтать. Тогда она выяснила, что в Москве существуют места, куда люди приносят старые, отжившие свой срок вещи и продают их буквально за копейки. Именно там, на «блошином рынке»,  Нонна и стала покупать всё, что ей было необходимо для наступающих холодов. Она приносила в общежитие старые пальто, плащи, юбки, тщательно выстирывала их, отглаживала, перешивала вручную, и через неделю вещь превращалась в красивую, модную одежду. Обувь, купленную там же, перекрашивала и вставляла новые стельки, чтобы, не дай бог, не заразиться какой-нибудь болезнью. О своей гигиене она заботилась тщательно. Нонна постоянно ощущала на себе ту грязь, которая, как ей казалось, впиталась в неё в тот роковой день и которую необходимо было смыть, а если надо, то и хлоркой вытравить со своего тела и из своей души.
   Начиная с Нового Года, Нонна половину зарплаты стала отправлять матери.

                -v-

                Прошло три года.

   Наступил долгожданный день, когда она взяла в руки  заветный документ, в котором стояли одни пятёрки. Директор школы вручил ей аттестат зрелости об окончании школы рабочей молодёжи  вместе с золотой медалью. Первый этап пройден. Теперь можно серьёзно подумать и о поступлении в театральное училище.
          Но… Жизнь распорядилась по-своему.

                -v-


    Шёл 1954 год. Центральное радиовещание начало новый цикл научно-популярных передач для юношества под названием «Мир, в котором мы живём». Цикл состоял из четырёх разделов: 1- «В мире невидимого», 2- «Вселенная и атом», 3- «Руками человечества», 4- «В мире миров».

    Дикторов не хватало. Именно поэтому Всесоюзное радио Гостелерадио СССР объявило конкурс на должность ведущих информационных программ на радио и на телевидении. 
    
     Прочитав в газете объявление о наборе на курсы дикторов, Нонна решила попытать счастья.

   Для такого важного события она надела белую мужского покроя блузку, которая подчёркивала её длинную шейку.  Роскошные русые волосы  заплела в длинную косу.  Чёрная узкая юбка и такого же цвета лодочки на маленьком каблучке дополняли  образ юной, красивой, но очень скромной девушки. Немного подумав, Нонна достала из заветной сумки малахитовые бусы, которые мать подарила ей после рождения дочери, и  надела их впервые  за три года.
    Ещё раз окинув себя пристальным взглядом и оставшись довольной своим внешним видом, отправилась  на Шаболовку, захватив с собой аттестат зрелости, золотую медаль и паспорт, в котором всё ещё стояла дата, позволяющая считать, что Нонна Степановна Большакова, рождённая в городе Кемерово 17 августа 1933 года, а не 1936, временно прописана в общежитии ткацкой фабрики «Красная Роза»..

                -v-
   
    Желающих попытать счастья в конкурсе было много. Отдельно от всех стояла небольшая группа молодых юношей и девушек, явно пришедших после театральных училищ. Они отличались от остальной толпы индивидуальностью, уверенностью в своих силах и красивой одеждой. Нонна присоединилась к другой группе людей. И их было большинство.
    Конкурс состоял из трёх туров. Первый тур – собеседование.
    Её пригласили пройти в комнату. Она вошла, села за стол, больше похожий на стол переговоров, таким длинным он был, и огляделась. Комиссия, которой надо было отвечать на вопросы, состояла из 15 человек. Некоторых из них она знала в лицо из газет. Сердце забилось так, что готово было выпрыгнуть изнутри, во рту пересохло, и язык прилип к нёбу, руки дрожали.
   Она не запомнила ни одного вопроса и ни одного своего ответа. Но помнила, что старалась отвечать как можно короче и чётче. А ещё помнила, что постоянно облизывала губы, пытаясь справиться с непослушным языком.
   Второй тур – чтение стихов, басен и чтение новостей с листа понравился ей больше, чем первый. Он проходил в огромном помещении, затянутом чёрной материей. В самом центре находился стол со стулом, стояли два оператора и две камеры. На Нонну долго смотрели, водили камерами  вверх-вниз, заставляли поворачиваться, а потом один из операторов сказал странную фразу, которую она не поняла:
    - Девушка, камера Вас любит. Это очень хорошо.
   После этих слов ей предложили почитать стихи, к чему она была совершенно не готова. Первое, что пришло на ум, это письмо Татьяны к Онегину. Его-то она и прочла.
   Чтение с листа новостей с китайскими и палестинскими именами и фамилиями  показался ей просто детской забавой.

     Третий тур проходил в маленькой комнате. За столом сидели мужчина и женщина: легендарные дикторы Ольга Высоцкая и Юрий Левитан.
     Нонне предложили прочитать текст. На какое-то мгновение она растерялась. Как понять, что именно им требуется от неё? Просто чёткое произношение или что-то ещё? Но что? Она вспомнила, какую гордость за Родину вызывало у неё каждое сообщение Левитана по радио во время войны. Вспомнила, как проникновенно и уверенно вела передачи Высоцкая.
     Текст был о заводе имени Лихачёва, о перевыполненном пятилетнем плане с бесконечными цифрами и фамилиями  начальников цехов и мастеров. Нонна вспомнила молодых ребят, с которыми ехала в поезде, их мечты о новой жизни, их уверенность в завтрашнем дне.
    Гордо вскинув, голову она начала читать, обращаясь мысленно к тем, которые сейчас стоят у станков. К тем, которые приехали зарабатывать и строить свою новую жизнь. Она читала тем, которых не испугали трудности. Нонна  не читала - она разговаривала с ними. Она хотела, чтобы рабочие услышали её.

    И её услышали. Левитан и Высоцкая. Услышали и оценили.
 
   - У Вас получится найти контакт со слушателями, - произнёс Юрий Левитан, - Мы Вас берём на курсы дикторов радио.
   -  Тембр Вашего голоса нас устраивает. Но придётся много работать. У Вас не московский говор. Областной диалект. О телевидении забудьте. Вас не возьмут. А мы Вас берём. Пока на двухгодичные курсы, - сказала Ольга Высоцкая, - Где Вы сейчас живёте?
    - В общежитии  ткацкой фабрики.
    - Будете работать у нас на радио. Общежитие мы Вам найдём.

                -v-
     Через две недели ровно  Нонна переступила порог радиостудии, и вошла в новую, красивую жизнь, о которой мечтала.
      Два года пролетели, как одно мгновение. Занятия длились каждый день по нескольку часов. Она старалась. Очень старалась. Она хотела стать лучшей.  Стать такой же, как легендарная Ольга Высоцкая.
      Стажёров обучали правильному грамотному произношению и  артикуляции, актёры из МХАТа преподавали сценическую речь. В свободное время Нонна часами заучивала сложнейшие скороговорки и зачитывала вслух статьи на самые невероятные темы, слушала, как читают свои тексты известные артисты, шёпотом повторяя за ними слова и интонации.
      И у неё получилось: её первую выпустили в эфир из четырёх стажёров. Эфир был ночной. Всего 2 минуты. И она справилась. Москва и Ленинград услышали Нонну Большакову, а Юрий Левитан на очередном Художественном совете дикторов, впервые за два года похвалил Нонну:
    - Меня искренне поражает Ваше упорство и трудолюбие, Нонна. Я бы даже сказал, что Вы чем-то напоминаете меня в юности. Думаю, что Вас можно выпускать в эфир… как диктора. Поздравляю. Вы зачислены в штат.
    Нонна спокойно отреагировала на комплимент легендарного диктора. Она знала, что у неё всё получится. Её интересовал другой вопрос: какая у неё будет зарплата, и сможет ли она помогать матери и Соне.
    О том, чтобы стать актрисой, Нонна забыла и думать. Радио развивалось такими темпами, и было настолько интересно работать, что карьера диктора представлялась ей гораздо более красивой сказкой, чем та, о которой она так мечтала.
                -v-

   
   Прошло пять лет с тех пор, как она обещала матери забрать её вместе с дочерью в Москву. Слово надо держать.
   Привезти их в общежитие или в съёмную комнату она не могла. Нонна стала присматриваться к своим многочисленным поклонникам, которые появились у неё за последний год.
     Молодые учёные, актёры, музыканты, даже известные писатели, которые приходили на радио давать интервью, не могли равнодушно пройти мимо молодой и необычайно красивой девушки.
    Выбор свой она остановила на молодом профессоре математике -  Владимире Карпове. Нет, она не была влюблена в него как в мужчину. Она представляла и любила ту жизнь, которую он мог ей предложить: статус профессорской жены, отдельная квартира, блеск и уважение в обществе.

                -v-

   Она дала согласие. Свадьба была назначена на 17 августа.  После торжества, которое проходило в ресторане «Прага», что было очень престижно, Нонна переехала в  отдельную трёхкомнатную квартиру мужа.
   Владимир жену свою любил до безумия, прощал ей расточительность,  толпу поклонников, охапки цветов, которые она каждый вечер приносила домой после работы, гордился тем, что Нонну стали приглашать  сниматься в кино, и ничего, что в эпизодах или на небольшие роли, всё – равно приятно на душе становилось, что его жена такая красавица. И за что ему такое счастье неземное?
     Когда же Нонна сообщила ему, что ждёт ребёнка, то более счастливого человека представить на свете было невозможно.
                -v-
   Настало время признаться мужу, что у неё есть дочь. Нонна приготовила  для этого события романтический ужин со свечами, надела красное открытое платье, привезённое из Парижа её знакомой, и заранее придумала историю рождения её дочери. 
   - Родной мой, - трогательно произнесла Нонна после того, как ужин был завершён, - я должна признаться тебе в том, что тревожит мою душу на протяжении многих лет. Я так благодарна тебе за то, что ты закрываешь глаза на мои безумные траты. Не упрекаешь меня ни в чём. А ведь мог. Ты благородный человек, и именно за это я и люблю тебя. Поверь, я могла бы и дальше молчать о своей тайне. Но ты достоин того, чтобы я раскрыла тебе своё сердце. Сердце матери, – И немного помолчав, как её учили на курсах, чтобы дальнейшая фраза прозвучала более эффектно, продолжила тихо, почти шёпотом, -  Да, мой любимый, ты не ослышался. Я мать, и у меня есть ребёнок. Маленькая крошка, которая ждёт меня вот уже пять лет.
    Владимир от неожиданности привстал со стула, опрокинув бокал с вином.
   - Я не понимаю, о чём ты говоришь? Какой ребёнок? Откуда?
   - Выслушай, прошу тебя. Не перебивай. Мне и так трудно говорить об этом, - тихо произнесла Нонна, вытерла платочком невидимую слезинку, склонила голову, руки сложила как перед иконой и продолжила. -  Мне было пять лет, когда я познакомилась с Гришей  и стала с ним дружить. Мы были неразлучны. В 14 лет наша дружба переросла в юношескую влюблённость. Боже, какими же детьми мы были! Мы так любили друг друга, что решили тайно пожениться. Мы нашли такую поляну в лесу, где нас никто не мог бы увидеть, маленьким перочинным ножичком сделали надрезы на наших запястьях и обменялись кровью. Только после этого я разрешила ему поцеловать себя. А потом… Прости, что говорю тебе об этом. Знаю, что тебе будет больно. Но я должна быть честной с тобой.  Потом произошло то, что произошло.  И я забеременела. Но Гриша об этом так и не узнал. Он погиб. Утонул. Несчастный случай. Я не могу вспоминать об этом без содрогания. Потом умер мой отец, и мне пришлось после рождения моей любимой доченьки уехать в Москву на заработки. С тех пор я каждый месяц отправляю деньги матери и Сонечке.
   - Бедная моя девочка, как же ты страдала всё это время. Мы должны немедленно забрать нашу крошку, и, конечно же, твою маму в Москву. Я завтра же возьму отпуск, и мы полетим в Кемерово. Обещаю, что стану для малышки хорошим отцом. Я её удочерю.
   - Милый, ты так благороден. Ты не осуждаешь меня?- окрепшим голосом спросила Нонна.
   - Как я могу. Надо было раньше мне всё рассказать. Ради тебя я на всё готов.  Ты сегодня так прекрасна, любовь моя.  А красный цвет делает тебя такой соблазнительной.  Надеюсь, у тебя  больше нет тайн от меня? Иди ко мне, любовь моя.
    Поездку в Кемерово решили отложить до родов. Но… Жизнь распорядилась по-своему. Через месяц после состоявшегося разговора Нонна получила телеграмму, в которой говорилось о том, что её мать, Марфа, находится при смерти. Нонна в тот же день купила билеты и вместе с мужем отправилась в родную деревню.
                -v-
    Войдя вместе с Владимиром в полуразвалившийся дом, Нонна направилась в комнату к матери, не обратив внимания на маленькую Соню.
   - Мамочка, родненькая, как ты? Почему не написала раньше? Я бы тебя забрала в Москву, - сквозь слёзы шептала Нонна. - Мы с мужем заберём тебя немедленно. Я найду лучших врачей.  Мы вылечим тебя.
   - Поздно, доченька, поздно. Не доеду я до Москвы. Не хотела тебе мешать. Жизнь твою берегла красивую. Вон ты у меня какая. Загляденье. Вижу, что ты счастливая. А что ещё матери надо от жизни, как ни счастье дитя родного? Ты доченьку свою береги, Сонечку. И её сделай счастливой. Обещай мне. Богом тебя прошу.
   - Ещё успеем поговорить о ней. Мамочка, это Володя, муж мой, - ласково произнесла Нонна, и обращаясь строго к мужу, приказала. - Срочно с фельдшером поговори, узнай, что с мамой, и надо вещи собрать. Мы сегодня же в Москву поедем.
   Пантелей находился в соседней комнате, и когда Владимир подошёл к нему, не дожидаясь вопросов, сказал, что Марфа и до вечера не дотянет. Сердце у неё совсем слабое.
   - Не выдержит Марфа ни одного лишнего движения, не то, что поездки в Москву. Износилось сердечко её, от горя и слёз раньше времени состарилось. Уж я старался как мог на ноги её поставить. Травами разными поил, даже таблетки давал. Не помогло. Всё говорила, что от греха первородного нет лекарства. Одна беда от него.
   - Да что за грех такой, Пантелей? – серьёзно спросил Владимир, внимательно оглядывая бедно обставленную комнату. - Какой грех в такой бедности  может быть? Первородный… Странно.
   - Да ты на бедность внешнюю не смотри, добрый человек. Марфа душой богата была, любовью к людям. Вот истинное богатство. За всех переживала. А там, где в душе любовь живёт, не только страдание случается, но и грех бывает. Ты лучше, добрый человек, за нашей девочкой присмотри  там, в Москве вашей. Мы её тут все опекали.
   - Спасибо Вам, Пантелей, за Марфу, за заботу о ней. Да и за Соню  спасибо. Не волнуйтесь за неё. Не дам жизни её обидеть. Оберегать буду. А сейчас к жене пойду. Поддержу.
   - Не ходи, мил человек. Поговорить им надо. О многом поговорить. А Нонна… Она сильная. Справится. К Сонечке подойди, уважь девочку. Совсем, бедная, извелась вся за эти дни. Она ведь только от Марфы и видела любовь истинную.
   Владимир, ещё раз поблагодарив Пантелея, подошёл к девочке и присел рядом на скамейку.
   - Дядя, ты теперь папой моим будешь?- спросила Соня и подняла на него глаза, полные слёз.
   - Конечно, милая, конечно буду. И любить тебя буду. Никому в обиду не дам, - ласково произнёс Владимир.
   - А та красивая тётя моя мама? А я такой же красивой буду, когда вырасту? И такой же нарядной как она? А ты мне бусы купишь, как у неё? А ещё я леденцы люблю, но бабушка редко мне их покупает. Говорит, денег нет. А у тебя деньги есть?
   - Есть, Сонечка, всё у меня есть. И у тебя всё будет. Обещаю. Всё сделаю, чтобы ты  счастливой всегда была.
   - И бабушка тоже  говорила, что хочет, чтобы я счастливая была. Только я пока не знаю, что это такое. А ты знаешь?
   - Счастье - это когда рядом с тобой живут люди, которых ты любишь  и которые тебя любят, - ответил Владимир и попытался обнять девочку.
   - Не надо меня обнимать. Я же тебя пока не люблю,- резко ответила Соня и вскочила со скамейки. - Я к бабушке хочу. Почему меня не пускают к ней? Я бабушку люблю. И она меня любит.  Пустите меня к ней, пустите, - закричала сквозь слёзы Сонечка, вырываясь из рук Владимира. - Я хочу к бабушке, к моей любимой бабушке. Бабушка, бабулечка моя, скажи им, чтобы они меня пустили. Я хочу быть счастливой. Открой дверь.
   Дверь открылась. На пороге стояла Нонна. Бледная. Заплаканная.
   - Ушла... Нет её больше… Бедная, как же она страдала. Всю жизнь страдала... И любила… Господи, как же она любила… А я ничего не видела, не понимала. Иди, Соня, простись с бабушкой, - и, обращаясь к мужу тихо, но очень надменно, произнесла, - Я горжусь своей мамой. Очень горжусь. И знаешь, я ведь не Золушка. Не Золушка я.
    Владимир попытался её обнять, прижать к себе, успокоить, но Нонна отстранилась от мужа, подошла к окну, и тихо, как будто самой себе, произносила слова, от которых у него сжалось сердце, как от предчувствия беды  или надвигающейся неизвестно откуда опасности.
   - Как же так? Вот почему… Если бы я знала… Я бы пошла к нему… Поговорила… Если бы я знала, - тихо бормотала Нонна, и глаза её при этом наполнились слезами. - Но  поздно… Нет его…
   - Нонна, что с тобой? О ком ты?
   - Об одном известном человеке.  Две недели  назад он умер.
                -v-
     Через три дня  после похорон  семья вернулась в Москву.
    Нонна категорически запретила Соне называть себя мамой. Только по имени. Никак  иначе. И знакомым представляла дочь как свою младшую сестру. 
    Соня боялась эту красивую, нарядно одетую женщину, которая даже разговаривала с ней редко. Боялась, восхищалась и очень старалась быть на неё похожей. Перенимала манеру высоко держать голову, громко смеяться, прямо держать спину и высокомерно разговаривать с детьми из детского сада. С Нонной так не поговоришь, а с папой и не хотелось: он был очень добр к ней.
    Владимир всю заботу о ней взял на себя: удочерил Соню, фамилию свою дал и отчество, купил ей необходимые вещи, в садик устроил и сам же отводил Соню, а после работы забирал. Еду готовил для неё исключительно сам, а по  воскресеньям водил в цирк или в зоопарк.  На ночь рассказывал сказки, и перед сном Сонечка разрешала ему себя поцеловать. В такие минуты её маленькое сердечко, как бабулечка любила говорить, «заходилось от счастья».  Она и не заметила, как полюбила его.  Почти как бабушку полюбила. Сильно и тревожно. Сильно – это было ей понятно, а вот почему тревожно, не знала. Может, боялась его потерять? В такие моменты она спрашивала его:
    - Папочка, ты меня не бросишь? Всегда будешь любить меня?
    - Конечно, милая. Конечно, всегда. Я твой защитник. Никому не дам тебя в обиду. Спи спокойно.
    И Сонечка спокойно засыпала, радуясь тому, что у неё есть папа, который сделает её счастливой и не даст в обиду.
                -v-
   Свою жену Владимир не узнавал. С тех пор, как они вернулись из Кемерово, Нонна занималась исключительно собой и своей карьерой, объясняя это тем, что после родов ей придётся надолго отказаться от светской жизни, от радио и от съёмок в кино.
    Ему начинало казаться, что он теряет её, что нет между ними той близости, которая была раньше. Нет той нежности и страсти, от которой он сходил с ума в первый год их супружества. Её невнимательное, даже иногда грубое отношение к дочери, раздражительность и постоянное желание сделать всё исключительно так, как она считает правильным, Владимир первое время списывал на беременность и постоянное недомогание. Именно поэтому он старался во всём соглашаться с ней.  Угождал, не перечил ни в чём. Лишь бы она была спокойна и довольна. Лишь бы её нервное настроение не повлияло на их будущего ребёнка. Он  берёг её. Берёг её и их ребёнка.
   Его любовь к ней не проходила даже когда она прилюдно делала в его адрес унизительные замечания. Краснел, начинали трястись руки от нервного напряжения, от несправедливости сказанного, но он покорно выполнял её требования, улыбался, старался угодить. И чем больше он старался, тем больше она раздражалась.
    Ему необходимо было понять, что произошло с его женой, что происходит с ними. Почему он стал настолько мягкотелым и бесхарактерным. Нонна стала напоминать ему собственную мать, которая руководила известной в стране крупой редакцией газеты. У Стеллы Аркадьевны все сотрудники «ходили по струнке». Ему нужно было подумать. Понять. Осознать. Но времени ни на что не хватало. Работа, дела по дому и Сонечка отнимали всё время.
    Нонна приходила поздно. Он накрывал ей ужин, с любовью и нежностью наблюдал, как она ест, как гордо вскидывает свою удивительно красивую головку, как смотрит на него немного насмешливо и отчуждённо, не спрашивая ничего о его делах, о дочери, о том, как он провёл день. Он пытался поговорить с ней о её самочувствии, расспрашивал о том, кто подарил ей цветы в очередной раз. Нонна отвечала, что устала, что хочет спать, что всё расскажет ему в другой раз. Принимала душ и шла отдыхать. Только однажды, вернувшись с очередного кастинга, произнесла фразу, которая хоть как-то касалась её жизни вне семьи.
   - Знаешь, я познакомилась с Людмилой Астаховой. Мы постоянно с ней встречаемся на кастингах. У нас один типаж. К несчастью. Для меня, конечно.  Правда, она старше меня.
   - Я знаю её? Она снималась в кино?- быстро отреагировал Владимир и почувствовал, как в душе появилась надежда на возобновление прежних отношений, на взаимопонимание, на её интерес к их беседам.
   - Пока не снималась. Но будет. Она же дочь известного актёра.
   - Ты имеешь в виду самого Астахова?
   - А кого же ещё? Конечно его. Сегодня её взяли на главную роль. Господи, скорей бы мне родить. Ничего, я ещё сыграю. Я всем докажу, что я не менее талантлива, чем она.
    - Родная моя, зачем кому-то что-то доказывать? – с нежностью в голосе спросил Владимир и попытался обнять жену.
    - Знаешь, ты ничего в этой жизни не понимаешь и не видишь, кроме своей науки, - раздражённо ответила Нонна.
    - Раньше ты так не считала, - расстроился Владимир.
    - Раньше… Раньше я была Золушкой. Это только Золушкам для счастья достаточно обзавестись Принцем. А мне нужно нечто большее. Мне нужно признание. Известность. Власть над людьми, если хочешь знать.
     Имя Людмилы Астаховой в доме произносить было нельзя. Да и о фильме, в котором она сейчас снималась, говорить было запрещено.
    До поры до времени запрещено.
    До той самой поры, пока однажды, придя с работы, Владимир не застал актрису у себя дома, мило беседующую с Нонной за чашечкой чая.
   Он для себя отметил их удивительное внешнее сходство, одну породу, как теперь модно стало говорить, одинаковую манеру прямо держать спину, гордо вскидывать голову.
    - Познакомься, Володя. Моя подруга. Людмила Астахова.
    - Очень, очень приятно. Владимир.
    - Надеюсь, мы будем подругами долгие годы. Владимир, Ваша жена меня просто очаровала, - произнесла актриса совершенно искренне. - Вы извините. Мне пора бежать. Боюсь, что я утомила Нонну своими проблемами. Так сложно найти людей, умеющих слушать и сопереживать.
 
                -v-
   Через полгода Нонна родила дочь, и жизнь Владимира превратилась в истинный праздник. Он и не предполагал, что можно так любить собственного ребёнка. Многие друзья говорили ему, что испытывать чувства к своим детям начинали со временем, даже, скажем, с годами, после того, как наступало общение с ребёнком, разговоры, прогулки, после того, как заканчивались бесконечные пелёнки-распашонки и бессонные ночи.
    Ему, Владимиру, достаточно было и одного взгляда. Вот он подошёл… взглянул… взял на руки… И полюбил. Да так, что жизнь был готов отдать за это сокровище, за это чудо, которое так доверительно посмотрело на него и улыбнулось. Это маленькое чудо доверило ему свою жизнь. Доверило своё счастье, своё здоровье, своё будущее. Он это чувствовал. Он это понимал. Как будто между ним и дочерью возник невидимый контакт, связь. Глубинная, нерушимая связь. И разорвать её не сможет никто и никогда. И только они вдвоём знают об этом. И это стало их тайной. Тайной между дочерью и отцом.
   - Я не подведу, сокровище моё, - прошептал счастливый отец. - Я не дам жизни тебя обидеть.
    Именно этот момент и стал решающим в дальнейшей его жизни с Нонной. Именно это мгновение позволило ему вновь почувствовать свою уверенность в своих силах, свою нужность не только Соне, но и маленькой Елене. В первую очередь – Елене. Что теперь значат обиды и несправедливость? Что теперь значит охладевшая до неузнаваемости страсть Нонны, когда у него есть истинная  Любовь.  Любовь, заполнившая всё его сознание. Любовь и забота. Забота и нужность. Нужность родному маленькому созданию.
   - Нонна, спасибо тебе. За дочь спасибо. Я так вас люблю. Обеих.
    Когда Владимир покинул палату, Нонна, прижав малышку к своей груди, прислушалась к своим новым ощущениям. Впервые, за долгие семь лет, в душе возникло странное щемящее чувство, похожее… На что? На нежность? На любовь? Всю свою жизнь, даже после того рокового дня, когда душа её омертвела и как ей казалось - навсегда, она любила и продолжала любить единственного человека в мире – свою мать. Она считала Марфу самой красивой, самой доброй, самой необыкновенной женщиной в мире. Даже узнав её «страшную» тайну, не осудила. Поняла её душу, поняла ту боль, с которой её мать жила все эти годы. Не только поняла, но и почувствовала. А почувствовала, потому что была между ними та глубокая, внутренняя связь. Связь между самыми близкими и родными людьми. 
     Может быть, сейчас, это маленькое создание, появившееся вчера на свет,  избавит её от того одиночества, от той пустоты, которое она ощущает после смерти матери? Отогреет ей душу? Вернёт к жизни?
     Знакомство с Астаховой… Именно тогда впервые у неё появилась надежда, что Людмила станет для неё близким и родным человеком. Но….  Как появилась надежда, так и исчезла… После одного разговора… Три месяца назад…
                -v-
    Не смотря на то, что именно Астаховой, а не ей, доставались на пробах главные роли, Нонна тянулась к Людмиле,  хотела сблизиться с ней, стать  для неё не только подругой, но и сестрой. 
     Однажды, находясь в доме у Астаховых, Нонна решилась на откровенный разговор.
    - Людмила, а кто этот молодой человек? – спросила она, разглядывая семейный альбом.
   - Мой брат. Никита, - нехотя ответила Астахова.
   - Ты никогда не говоришь о нём. Почему? Он не в Москве? Он жив?
   - Он жив, но мне тяжело об этом говорить. Это связано с отцом.
   - С отцом? Расскажи мне об отце. Каким он был? Каким человеком он был? Каков он актёр, я знаю.
    - Он был добрым. Ко всем нам был добр. Особенно ко мне. Любил меня. Часто грустил, - Людмила замолчала, как будто собиралась с силами, как  будто решала для себя – продолжать свой рассказ, или нет. – Нонна, ты стала для меня за эти полгода очень близким человеком. Я никогда и никому не рассказывала то, что ты сейчас узнаешь. Обещай мне, что всё, что ты услышишь, останется между нами.
    - Обещаю. Конечно, обещаю. Я  тоже  хочу тебе  кое-что рассказать.
    - Это случилось много лет назад. Мне брат рассказал. Я тогда совсем маленькая была, а ему уже лет 12 было. Отец вернулся со съёмок. Из Кемерово.  И стал сам не свой. Даже пить начал. До этого в рот не брал. Внешность для артиста – сама знаешь. Никита рассказывал, что мать часто плакать стала. До этого они очень дружно жили.  Отец обожал маму. До этих съёмок. А потом… Отец попросил у матери развода. Сказал, что другую женщину полюбил, и что жить без неё он не может. Вот тогда мать первый раз и пыталась покончить с собой. Никита её из петли вытащил. Бедный Никита. Как он это всё выдержал.
    - Другую женщину? Какую? Ты что-нибудь о ней знаешь? – спросила Нонна, мгновенно превратившись в натянутую до предела струну.
    - Не знаю. И знать не хочу. Какая – нибудь деревенская распутная девка. Если не сказать  хуже. Чем она лучше моей мамы? Чем? Она нам всем жизнь искалечила. Ты знаешь, где сейчас моя мать? В клинике для душевнобольных. Она несколько раз пыталась покончить с собой.
    - Но ведь отец не ушёл от неё. И ты говоришь, что он был добр с вами.
    - Да, потому что быть добрым и любить – это не одно и то же.  Сказал тогда, что только из-за меня и не ушёл из семьи. Любил меня очень сильно. Да и маленькая я была совсем. Пожалел меня. А та  дрянь деревенская, наверное, ждала его. Убила бы её, если бы встретила. А Никита… Никита в 18 лет в монастырь ушёл. Грехи отцовские замаливать. Так и сказал: « Мало того, что ты скоморох и лицедей, ты ещё и предатель. И нет тебе прощения. Много грехов на тебе. За всю жизнь мне не отмолить». Как только мама не пыталась отговорить его. Не получилось. С тех пор совсем с ума сошла. Вот отец и поместил её в клинику. А Никиту даже не остановил. Понимал, что во всём сам виноват. С тех пор больше на съёмках пропадал, чем дома. А я с нянями разными росла. Да, отец добр был. Да только улыбался редко. Видимо, ту, другую, никак забыть не мог. Ненавижу. Ненавижу эту деревенскую шалаву.
    - Так значит это из-за тебя отец не ушёл от вас. Людмила, но, может быть, та, другая женщина, тоже страдала, как и твой отец.  Может, она была достойной…
    - Нонна, прошу тебя. Ни слова больше. Я ненавижу её. Она  и только она отобрала у меня мать, брата, семью. Каждый раз, когда я прихожу к маме в клинику, особенно теперь, после смерти отца, я думаю о том, какая бы у меня была прекрасная жизнь, если бы той, другой, не было бы вообще на свете. Может, и отец был бы жив. Нонна, я желаю ей смерти. Я проклинаю её! Можешь мне поверить?
    - Могу. Я любила свою мать не меньше, чем ты – свою. И уничтожила бы  любого, кто причинил бы ей боль. Или оскорбил…
     - Твоя мама жива? – спросила Людмила.
     - Нет. Она умерла через две недели после отца. После твоего отца. Вот такое вот  совпадение.
     - Прости. Она, видимо, была прекрасной женщиной. Судя по тому, какую дочь вырастила.
     - Ты даже не представляешь – насколько прекрасной! И отец мой очень её любил.
     - Нонна, ты хотела мне что-то рассказать.
     - Хотела. Но передумала. Когда-нибудь в другой раз. Расскажи мне о своём новом поклоннике. Если честно, я в твоих мужчинах уже запуталась, - с лёгкой усмешкой сказала Нонна. – Замуж тебе пора, дорогая подруга.  Мне кажется, что по-настоящему тебя никто и не любит. Как женщину. Как, например, Карпов любит меня. Это исправлять надо. Срочно. Я тебе помогу.   
     - Нонна, я тебя люблю, как сестру.
     - «А я тебя ненавижу», - подумала Нонна.
               
                -v-
               
     Владимир и не заметил, как промчались десять лет их совместной жизни с Нонной и девочками. Да и некогда было замечать. Помощи ждать было неоткуда.
    Стелла Аркадьевна к своей внучке проявила удивительное равнодушие. Может, потому, что считала Нонну деревенской, невоспитанной и недостойной своему сыну партией, а может, потому, что и Володю с самого детства особой любовью не баловала.
     Заскакивала изредка минут на пять, да и то при условии, что Нонны дома не будет. Приносила подарки. Отмечала, что Леночка удивительно красивый, здоровый, и очень похожий на отца, ребёнок, а Соня всё больше похожа на мать. Выпивала неизменную маленькую чашечку кофе, выкуривала сигарету и мчалась по своим бесконечным делам, отнимающим массу времени и сил.
     Нонна кормить грудью дочь отказалась через месяц. О ежедневных прогулках на воздухе он боялся даже заикаться, чтобы в очередной раз не нарваться на скандал. Владимиру одному справиться было сложно.  Пришлось нанять няню. Вначале только для прогулок, а впоследствии, когда у него закончился отпуск, то и на постоянную работу, с проживанием.  Семейная жизнь стала больше походить на исполнение необходимых обязанностей, не приносящих ни радости, ни вдохновения. Спасала только любовь к младшей дочери. Одного взгляда на неё достаточно было, чтобы почувствовать себя счастливым человеком. Леночка росла спокойным, нежным и любящим родителей ребёнком.
     Нонна практически отсутствовала дома. Она вернулась на радио, в основном на утренние информационные программы. С работой в кино не складывалось. По-прежнему её утверждали исключительно на маленькие роли. Да и то изредка.  Все большие роли доставались Астаховой. Она стала настоящей звездой. Яркой, самобытной, удивительно талантливой. Талантливой, как и её отец.
     Дружба между двумя женщинами крепла, зависимость Людмилы от Нонна стала болезненной. Казалось, что она не может ни думать, ни принимать решений без советов своей младшей, но такой мудрой подруги. На все светские мероприятия Людмила приходила в сопровождении Нонны. Дважды за десять лет Астахова пыталась устроить свою личную жизнь, и дважды свидетельницей на свадьбе была Нонна. Но браки быстро распадались, семейная жизнь не складывалась, Людочка страдала, и мчалась за успокоением к своей лучшей подруге.
      - Нонна, скажи, что со мной не так? – сетовала Астахова. – Я так стараюсь угодить своим мужьям. Всё делаю, как ты мне говоришь. Даже от ролей отказываюсь, чтобы рядом с ними быть. Столько поклонников, а счастья нет. Нет близкого человека. Никого, кроме тебя. Никого.
     - Прекрати жаловаться. Стыдно. Какой муж потерпит рядом с собой звёздную жену? Только такой же известный и талантливый. Тебе нужно найти режиссёра. Будет творческий союз. А то выбираешь каких-то недоумков. А потом ещё и ублажаешь их. В прислугу превращаешься. Прислуг не любят, поверь. – Успокаивала подругу Нонна. – Кстати, я слышала, что Нестеров развёлся. Это так? У него хорошие фильмы. Деревенские, конечно. Но тебе сыграть деревенскую бабу сам бог велел. Всё при тебе.
    - Нестеров? А это отличная идея. Нонна, ты – гений! Кстати, он меня на день рождения пригласил. Через неделю. А я ещё раздумывала. Сегодня скажу ему, что я  согласна. Надеюсь, ты пойдёшь со мной?
    - Конечно. Даже не сомневайся.
                -v-
     Нонна не сомневалась, что именно она, а не Астахова, покорит Нестерова. Именно ради него она появилась на вечере в чёрном облегающем платье на бретельках, с распущенными волосами, красиво уложенными волнами, и в белом жемчужном ожерелье, подчёркивающем её стройную шейку.
   Сидя за праздничным столом, она стала разглядывать присутствующую публику. Рядом с солидными и достаточно известными личностями, она  вдруг увидела совсем молодого человека. Её это очень удивило. Удивило настолько, что она ещё раз посмотрела на него. Потом – ещё и ещё. Это лицо притягивало её.  Нонне было интересно смотреть на юношу, следить за его улыбкой, мимикой,  прислушиваться к тому, что он говорит и как.
    Она встретилась с ним взглядом.  С трудом отвела глаза. Ей хотелось на него смотреть. Смотреть постоянно. «Сколько доброты во взгляде. Доброты и чистоты, - подумала Нонна. – Он светится этой добротой».
   - Людмила, скажи, что это за молодой человек? Ты его знаешь?
   - Стаса? Конечно. Племянник Нестерова. Потомок древнего рода Головиных. Дворянская кровь. Будущий учёный. О нём уже говорят.
   - Так вот  кто это. Я слышала о Головиных. И читала. Потомственные учёные. Вот, что значит – порода. Он неотразим. – Сказала Нонна, и добавила с сожалением. - Жаль, что так молод.
     Молодой Головин, как только начались танцы, подошёл к Нонне.
    - Добрый вечер. Разрешите пригласить Вас на танец. – Предложил Стас, и, увидев, что Нонна с сомнением взглянула на него, произнёс. - Прошу Вас, не отказывайте. Иначе я вмиг стану самым несчастным человеком на этом чудесном празднике жизни.
    Они танцевали весь вечер. Нонна старалась справиться с желанием постоянно смотреть на Стаса. Незнакомое чувство тревоги и восхищения  удивляли её. Ей казалось, что между ними возникло понимание, связь, о которых они оба знают, но говорить об этом рано. Да и не имеет смысла.
    От него исходило необъяснимое ощущение надёжности, теплоты и нежности. И она принимала эти ощущения, и отвечала на них, касаясь то его щеки распущенными волосами, то, как бы случайно, пальцами рук его шеи.
    Она забыла о разнице в возрасте, о том, что у неё семья, двое детей, карьера и красивая жизнь. Она вспомнила себя четырнадцатилетней девчонкой, идущей по лесной тропинке, солнечный день, и чёрного человека,  которого она старалась забыть все эти годы, но который периодически появлялся в её снах и в жизни.
     Ей вдруг захотелось рассказать Стасу эту историю. Рассказать, и освободиться от неё. Навсегда. И стать, наконец-то, не только успешной, но и счастливой. Рядом со Стасом ей захотелось стать счастливой женщиной. Она подняла на него глаза.
   - Вам также одиноко, как и мне, - услышала Нонна. – Я это понял, как только Вы посмотрели на меня. Так расскажите, что Вас так удручает. Я пойму. Обещаю.
   - Это невозможно. Забудьте. И этот вечер, и эти танцы. Вы ошибаетесь. Мне не одиноко. Я замужем, Стас. И у меня есть дочь. Прощайте.
     Нонна незаметно для всех ушла со дня рождения, совершенно забыв о том, что так и не поговорила с Нестеровым, и не произвела на него никакого впечатления.
     Ей необходимо было успокоиться, взять себя в руки, избавиться от тех ощущений тревоги и восхищения, которые пугали её, причиняя необъяснимую боль. Она вспомнила о Владимире. Впервые за долгие годы в ней возникло искреннее чувство благодарности к этому человеку. Он наверняка дома. И, скорей всего, ждёт её... Или работает в своём кабинете.
    Она взяла такси. Ей хотелось как можно быстрей оказаться дома, рядом с мужем.
    Нет. Ей просто хотелось спрятаться от Стаса, от этого взрослого не по годам юноши. Но почему? Откуда эта тревога? Восхищение – это понятно. Он слишком хорош. Хорош во всём. И для неё слишком хорош. Слишком молод. Даже его дворянское происхождение для неё не на первом месте.
     Власть. Вот ответ на её вопрос, на её тревогу. Он имеет над ней власть. И понимает это. Этот человек способен подчинить её себе. Её – себе. Этого нельзя допустить. Никогда. Никому. Она не позволит иметь над ней власть. Даже этому прекрасному юноше.
   Нонна вышла из машины и оглянулась. Как всегда, в самые сложные и тяжёлые моменты её жизни, она видела своего обидчика, чудовище, искалечившего её.
  Вот и сейчас… Она почувствовала его… Огромная волна страха и отвращения леденящим холодом сковала её тело…
   Исчадие ада, чёрный человек стоял на противоположной стороне улицы.
     - Пошёл вон! Убирайся отсюда! Прекрати преследовать меня! Ненавижу! –  Закричала Нонна  и бросилась к подъезду.
    В квартире стояла тишина. Владимир и дети спали. Немного успокоившись, и осознав, что она в безопасности, переоделась и прошла в ванную. Приняла душ и, надев красный лёгкий пеньюар, легла рядом с мужем.
   - Вова, ты спишь? – спросила Нонна. – Обними меня. Мне так спокойно, когда ты рядом. Так спокойно.
                -v-
     Утром она проснулась и первым делом прислушалась к своим ощущениям. Не обнаружив вчерашнего чувства тревоги и восторга, облегчённо вздохнула, и принялась приводить себя в порядок. Владимир уже успел отвести Леночку и Соню в школу и отправился на работу, прислуга ушла на рынок за продуктами.
    Нонна подошла к зеркалу, оглядела себя, вспомнила, совершенно непроизвольно, вчерашний вечер, и ненавистная тревога и беспокойство вернулись к ней. Вернулись с новой силой. Она вспомнила Стаса, проникающий в самую глубину её сознания, взгляд. Она заметалась по квартире, не находя себе места.
     Не понимая, что делает, оделась, и выскочила на улицу. Ей надо бежать. Бежать от этих ощущений, бежать от себя, от Стаса, от этой власти над ней. Но куда? На работе её сегодня не ждали. Астахова утром должна была уехать на съёмки. Значит, надо просто походить по Москве. Просто походить. Быстрым шагом.
      Она понимала одно: она хочет видеть Стаса. Немедленно. Сию минуту. Видеть. Его.
   - Нонна, - услышала она знакомый голос, и вздрогнула, - Я рад видеть Вас. Не составите мне компанию? Я готов подвезти Вас на работу. Если надо, конечно.
    - Стас? Что Вы здесь делаете и как узнали мой адрес?
    - Это не столь важно – как. Главное – я узнал. И готов сопровождать Вас в любую точку нашей дорогой столицы. Могу Вам предложить кафе, ресторан, можно просто погулять. Я согласен на всё. Лишь бы видеть Вас.               
    - Зачем? Что Вам от меня нужно? Я не желаю Вас видеть. Особенно у своего дома. Уходите. Вы… Вы просто… мальчишка. Просто… маленький…избалованный…мальчишка.
   - Так. Кафе и ресторан отпадает. Предлагаю прогулку за городом. Там сейчас очень красиво. Поедем в Коломенское? Согласны? Вы там хоть раз были, Нонна?
    - Нет. Не была.
    - В таком случае, Вас ждёт масса сюрпризов, - сказал Стас, и улыбнулся так доброжелательно, что Нонна, забыв о своих тревогах, открыла переднюю дверцу «Волги» и села, вспомнив при этом, что истинные леди  садятся сзади.
    - Скажите, Нонна, почему Вы вчера так внезапно исчезли? Даже не попрощались. Я хотел Вас проводить. Если честно, я очень расстроился, - искренне сказал Стас, и завёл машину.
   - Подождите. Я передумала. Я не поеду ни в какое Коломенское.  Стас, послушайте. Мне 30 лет. Вам – 18. - Произнесла Нонна и поняла, что ведёт себя в обществе этого взрослого юноши, как девчонка. Да и чувствует себя примерно также. -  И это ужасно.
    - Нонна, возраст – это исключительно паспортные данные. И ничего более. Хотите, мы исправим это незначительное недоразумение? Согласны? Или сочтёте это преступлением? Перед законом?
   - Что? Что Вы сказали? Преступление? Перед каким законом? Стас, послушайте меня.  Прекратите искать со мной встреч. Забудьте о моём существовании. Навсегда. - На повышенных тонах произнесла Нонна, и вышла из машины.
    - Думаю, что это невозможно, - услышала она в ответ.
                -v-
     Нонна перестала себя узнавать. Она старалась, очень старалась не вспоминать Стаса и не думать о нём. Она дала себе слово, во что бы то ни стало, сохранить семью. Она стала более нежной и терпимой с Владимиром, который воспринял это, как возобновление прежних отношений, и был удивительно счастлив.   
    Возможно, со временем, она бы избавилась от постоянного чувства тревоги и желания видеть этого юношу, если бы не стечение обстоятельств.
     Стоило ей появиться в театре, на концерте, или в гостях у друзей, как тут же она встречала Стаса. Он подходил к ней, справлялся о её делах, заводил ничего не значащие разговоры, говорил комплименты, смотрел на неё проникающим в душу взглядом, и она опять по нескольку дней не находила себе места.
     Случалось, что им даже приходилось сидеть рядом на очередной премьере в театре, и тогда она слышала его дыхание. В такие минуты чувство тревоги возрастало, сердце учащённо билось, ноги становились ватными, и она боялась, что потеряет сознание.
    Однажды, на премьере спектакля в «Современнике», к ним с Астаховой, как всегда, подошёл Стас. Поговорив несколько минут о новом, очень скандальном режиссёре Ефремове, он, откланявшись, присоединился к своим друзьям.
    Людмила, проводив его взглядом, внимательно посмотрела на подругу.
    - Нонна, что с тобой? Тебе нехорошо? Ты очень бледная. Может быть,  выйдем на улицу? Здесь так душно.   
    - Да, пожалуй, я уйду. Это просто невыносимо. С этим надо что-то делать.
    - Ты это о чём? – удивилась Людмила.
  Нонна, не удостоив подругу ответом, решительным шагом направилась к Стасу.
    - Извините, Стас. Можно Вас на минуту.
   -  Да, конечно. Я слушаю Вас.
   - Нам надо поговорить, Стас. Только не здесь и не на людях.
   - Хотите сейчас?
   - Да. Хочу. Сейчас. Немедленно. Я подожду Вас на улице. И, пожалуйста, не идите следом за мной. Переждите немного.
     Через пять минут они сидели в машине Стаса.
    - Предлагаю поехать ко мне на дачу. Не возражаете? Там нам точно никто не помешает.
    - Мне всё равно. Я согласна.

                -v-
      В доме было прохладно. Может именно поэтому Нонна дрожала. Или была другая причина, которую она не понимала. Но справиться со своим состоянием не было никакой возможности.  Ей было и стыдно и страшно. Стыдно, что она, взрослая, самостоятельная женщина, так робеет перед этим молодым мужчиной. Страшно от предстоящего разговора, от той власти, которую имеет над ней Стас. Она не понимала, что именно хотела ему сказать, что хотела услышать от него. Ей хотелось только одного – избавиться от чувства тревоги, стать опять, как и раньше, свободной, спокойной и уверенной в себе женщиной.
   Стас принёс два бокала и бутылку коньяка.
    - Я не собираюсь пить, Стас. Всё это напрасно. Я должна Вам сказать только одно…, - произнесла Нонна, задыхаясь от волнения. Воздуха не хватало, в голове стоял оглушающий звон.
    - Нонна, Вам надо немного выпить. Вы вся дрожите. У меня и в мыслях нет Вас напоить. Но один глоток  не помешает. Поверьте.
    - Откуда ты всё знаешь? Я не дрожу. Здесь очень холодно. И, пожалуйста, не перебивай меня. Никогда.
    - Звучит многообещающе. Особенно – «никогда».
    - Ты ещё и издеваешься? – Нонна взяла бокал в руки и сделала глоток. Дрожь не проходила.
    Стас подошёл совсем близко. Обнял за плечи. Посмотрел в глаза.
   - Что бы ты мне сейчас не сказала, я знаю только одно: ты – моя Нонна…единственная в мире…Данная мне богом…  моя…женщина.
   - Даная богом? – прошептала Нонна, - Откуда ты и об этом знаешь? Ты как будто читаешь мои мысли. Мне страшно. Я боюсь тебя.
   - Я люблю тебя Нонна. И это не страх…это любовь…ты любишь меня. И не понимаешь этого. А я понимаю. Я чувствую тебя.  Нонна, родная моя, доверься мне… я не обижу тебя…не предам. Я пойму каждое твоё слово, любой твой поступок, - шептал Стас, глядя ей в глаза. -  Я хочу всё знать о тебе. Я возьму твою боль. Я сделаю тебя счастливой. Расскажи мне всё.
     Нонна смотрела на Стаса. Смотрела, не отрываясь. Каждое слово достигало её сознания, переворачивало душу, освобождало от многолетних пут, от одиночества и тревоги. 
    И она сдалась. Мгновенно. Как будто только всю свою жизнь и ждала
этого мужчину, этого разговора, эту возможность высказаться.
    Она прижалась к Стасу и впервые за 15 лет из её глаз потекли слёзы. Она говорила и плакала. Казалось, вся накопившаяся боль вырвалась наружу. Она говорила и говорила. Говорила о чёрном человеке… о том, что виновата в смерти своего отца Степана… о том, что её младшая сестра - вовсе не сестра, а дочь, и что она её не любит, и не будет любить никогда… говорила о Людмиле…о ненависти к ней… об Астахове… о своей душе, которая умерла в тот роковой день… о любви к своей матери, которой ей так не хватает. Говорила, что виновата перед мужем, перед Леночкой, которая не заслуживает такой семьи.  Ей хотелось рассказать всё, что она скрывала от всего мира, рассказать именно ему – самому светлому и близкому человеку в мире.
     Она говорила и чувствовала, что он всё понимает. Принимает её такой, какая она есть, со всеми недостатками, амбициями, ненавистью и нелюбовью к миру. Она даже понимала, что он после услышанного не отвернётся от неё, а будет продолжать по-прежнему любить её.
      И самое главное, она поняла, что чувство тревоги, которое испытывала в последнее время – это вовсе не тревога, не страх, а совсем новое, не испытанное ею доныне чувство.
     Она поняла это чувство, приняла его со всей неизбежностью ситуации. Она, Нонна, впервые в жизни, узнала, что такое любовь.    И эта любовь к Стасу, близость с ним, доверие к нему, разбудили в ней истинную женщину. Истинную страсть. Страсть к мужчине. К мужчине, о котором она даже не мечтала.
     Там, в лесу, много лет назад, было уничтожено всё. Всё,  кроме жажды жизни. С того самого дня она ни о чём не мечтала. Только о жизни. Красивой жизни. Она знала только работу. Только адский труд. Ничего, кроме труда. Замужество – это тоже труд. Труд и ступень. Ступень  к красивой жизни.
    А сейчас… нежное лицо…. нежная кожа… Как приятно её гладить, прикасаться к ней… Возможно она сейчас получает то, что недополучила в юности… У неё не было юношеской влюблённости, не было никаких отношений… Был чёрный человек… Его страсть… Его власть над ней… Власть, граничащая с убийством… С уничтожением личности… Нет, он не уничтожил в ней личность… Он уничтожил в ней женщину… уничтожил способность любить…
   И сейчас  Стас – первая любовь… Первые поцелуи… Первая нежность… Первая искренность и доверие….
    Она не хотела думать о том, как долго продлится её любовь. Даже если у них со Стасом будет одна ночь, она согласна на эту ночь. Она верила в искренность его чувств, и отвечала ему также открыто и честно.
      Ни одной фальшивой нотки, ни малейшей неискренней ласки, ни капли притворства не было этой ночью между ними. Сейчас, сегодня, именно в это мгновение, ей хотелось любить вечно. Только вечно. И только Стаса. И не думать о том, что наступит утро.
     И  настало утро.      
                -v-
    Нонна шла по Старому Арбату и ликовала. Только сегодня она ответила согласием на предложение, которое получила от Стаса после той знаменательной ночи. Надо было проверить чувства Стаса, всё взвесить, проанализировать, привыкнуть к тому, что будущий муж будет намного моложе её самой. Нонна понимала, что не всегда Стас будет испытывать к ней ту поглощающую страсть, которую она в нём вызывает, и не всегда она будет любить его так же сильно, как это было в их  первую ночь.
     А теперь, после двух лет тайных встреч, когда её любовь стала спокойней, уравновешенней, когда появилась стабильность в отношениях, Нонна почувствовала, что пропала острота ощущений, волнение и дрожь во всём теле, пропала тревога, а главное – пропала его власть над ней.
      Нет, она не должна обманывать себя. Любовь  не стала спокойней. Её любовь к Стасу стала проходить. Да и была ли она, эта любовь? Зато теперь…
    Теперь она станет неотъемлемой частью известной на весь мир фамилии, женой потомственного дворянина Головина. Его отец сделает для любимого сына всё возможное и невозможное. Перед ней открывается такая яркая жизнь, что дух захватывает. Через неделю она начинает работать диктором на телевидении. Она станет не менее популярна, чем Людмила. И это всё устроил Стас. Вернее, его отец. Но попросил же Стас.
     Сегодня она объявит Владимиру, что уходит от него. После 12 лет брака это не сложно сделать.  Ей давно этот человек перестал быть нужным.
    Леночку она возьмёт с собой – она ещё слишком мала, а вот Соню необходимо будет оставить у Володи. Зачем рядом с собой держать постоянное напоминание о том страшном унижении, которое опять стало  точить её душу. Да, на какое-то время даже чёрный человек перестал беспокоить её своим присутствием. На какое-то время. На то время, когда она чувствовала себя счастливой до безумия женщиной. А теперь всё  вернулось.
    Это отвратительное, похожее на голодного зверя чудовище опять ворвалось в её жизнь.  И опять  она просыпается  по ночам, ощущая на себе его зловонное дыхание, его огромные руки, разрывающие одежду. Она до сих пор помнит ту адскую боль, которую он   причинил ей, пронзив её тело страстью ненасытного животного. Боль, страх и власть. Он чувствовал свою власть над ней. Власть и безнаказанность. Иногда ей кажется, что он, и только он, до сих пор,  имеет власть над ней.
     Разве не он виновен в том, что она не может полюбить Стаса? Полюбить так, как любила мать её отца? Не на время, а на долгие годы, навсегда? Разве не он виновен в том, что она никогда не получает удовольствия от близости с мужчиной? Разве не он виновен в том, что она ищет его глазами среди толпы? Ищет, содрогаясь от страха, от ненависти и от сознания, что желает этой встречи. Сколько раз ей казалось, что она узнала его? Сколько раз она шла за ним. Долго. Отчаянно сопротивляясь своему желанию догнать его. Догнать и … И что?
    Но он всегда исчезал. Бесследно.  До следующего раза. И она опять ждала. Ждала этого следующего раза.
     Вот и сейчас. На мгновение ей показалось, что он рядом. Прошёл мимо неё. Как всегда одетый во всё чёрное, с пылающими от страсти глазами, огромный, мощный и ненавистный.   Нонна обернулась. Никого…
      Нет, он не должен окончательно испортить ей  жизнь.  Ни он, ни его постоянное напоминание о себе. Соня не должна войти в её новую, прекрасную, полную интересных и знаменитых людей, жизнь. Ей там не место. Особенно сейчас, когда её новый избранник всего лишь на три года старше Сони.
     Да, надо отдать должное: её дочь обладает не только красивой внешностью, но и удивительной особенностью, свойственной очень редким женщинам. Опасная соперница в её новом обществе. Нонна не так давно заметила, что на Соне любая вещь смотрится более красиво и элегантно. Даже самый простой ситцевый халатик превращается на плечах её дочери в дорогой пеньюар от кутюр. И как такое возможно? Откуда?  Почему именно Соня обладает более изысканными манерами, чем она, Нонна? Почему именно Соне удаётся дольше поддерживать интересную беседу с их общими знакомыми, более красиво сервировать стол, добавить незначительную мелочь в интерьере, чтобы всё заиграло  и стало радовать глаз? Почему?
    Нет, даже слишком много «почему» не испортят ей жизнь. Её красивую жизнь.  Жизнь, о которой она мечтала ещё с детства. Да, ей не достался талант актрисы, как Людмиле. Ей не свойственна внутренняя изысканность, как Соне, но…  Но никто из них не  обладает такой властью над людьми, какую имеет она, Нонна. Упоительная власть.  Способная разрушить или подчинить жизнь любого человека. Почему только её жизнь должна быть разрушена? Чем она хуже других?               
    Людмила…. Её милая, нежная подруга, такая искренняя и доверчивая. Два разрушившихся брака, две упущенные возможности иметь детей.  И всё из-за советов, которые давала ей Нонна.  Видеть Астахову счастливой было бы невыносимо. Она должна страдать. Страдать так, как страдала Марфа.
     И всё равно, Астахова продолжала советоваться с ней по любому вопросу в своей запутанной личной жизни. Совершенно перестала уважать и любить себя, как женщину. И всё благодаря зависимости от Нонны. А ведь такой талант! Такая красавица!
                -v-
    Разговор был тяжёлым. Тяжёлым  для Владимира. Он был поражён, как спокойно Нонна объявила о разводе. Даже не спокойно, а надменно, с каким-то презрением в голосе.
    - Завтра подам документы. Так что готовься.
    К чему? К разводу? Но почему? Как же так? В голове стоял туман.  Нет, конечно, он давно должен был бы признаться самому себе, честно признаться, что всё  изменилось. Изменилось… Много лет назад. Но так не хотелось в это верить. И признаваться не хотелось. Он обманывал себя. Обманывал и думал только об одном: что произошло с Нонной после смерти Марфы? Он и тогда ломал голову, пытаясь понять. И сейчас, когда всё рушится. Ведь два года назад  их отношения стали налаживаться. Он был даже счастлив. Счастлив опять.
   Что же произошло сейчас? Неужели слухи, которые доходили изредка до него – это правда? Да и сам Головин – мальчишка. Он не верил, не хотел верить. Он не хотел перемен. Таких перемен. Как всё вернуть? Почему он потерял её любовь, уважение? Почему? Он так слаб перед ней…  Она, она его уничтожила. Как личность уничтожила. Она уничтожила его самоуважение. Или он просто слаб. Сам по себе слаб… И это не её вина. Нет, этого нельзя допустить. Надо остановить это сумасшествие.
   - Я не дам тебе развод. Одумайся. У нас семья.
   - У нас семья? Да у нас её никогда и не было, этой семьи.
   - Что? Не было? Я убью тебя. Убью, - хрипло выдохнул Владимир.
   - Да ладно тебе, не драматизируй. Найдёшь себе новую жену. Желающих вон сколько. Пруд пруди. И все хотят в жёны. Знали бы, какой это ад, не стремились бы так рьяно.
   - Я отберу у тебя детей. Они всё - равно тебе не нужны. Тебе же никто не нужен. Ни я, ни дети. Только  карьера, блеск в обществе, красивая жизнь. Ты так и не поняла, что красота жизни – в семье. Когда-нибудь поймёшь. Только поздно будет. Уже поздно. Девочки меня любят. Меня. Не тебя. Тебя они только боятся. Что ты им дашь, кроме этого страха?  Им любовь нужна. Любовь.
   Нонна рассмеялась.
    - Ты? Отберёшь? Детей? Да тебя  в суде сочтут за сумасшедшего. Ты посмотри на себя? Господи, как же ты жалок, - вздохнула Нонна с сочувствием. – Любовь… Любовь – это мираж. Временный мираж. Приближаешься к нему, и он исчезает.  Да, любовью сыт не будешь.
    Владимир задохнулся от боли в груди, от несправедливости сказанного, от унижения. И это после 12 лет совместной жизни? Это после стольких бессонных ночей с девочками, когда они болели, и он не отходил от их постели? Это после того, как вся забота о них лежала на нём, только на нём, так как Нонна не могла, или не желала этого делать? Он просто «жалок»? Это всё, что она может сказать? А тот, другой, к которому она уходит…   Этот, из «золотой» молодёжи… Он не жалок в свои 20 лет?
  - Ты решила пройти путь Анны Карениной? От благополучного мужа к мальчишке? Что он может тебе дать? Он бросит тебя через год.
   - Мальчишка? Это он-то мальчишка? Да за те два года, что он рядом со мной… Ай, тебе не понять. Он заставил себя уважать. Заставил, - Нонна перевела дыхание и с презрением посмотрела на Владимира. - Что он мне даст? Да он уже дал. Мы будем жить в роскошной квартире на Старом Арбате.  И не важно, что это подарок его отца. Главное – он добился того, чего хотела я. А работа на телевидении?  Мальчишка, говоришь? Да я уверена, что он не остановится на профессорской должности, как ты.  Говоришь – бросит?  Никогда! Пока я сама этого не захочу.
   Владимир слушал и не слышал. Нестерпимая боль в душе заглушала весь мир, всё пространство. Мысли путались. Одна, очень страшная, не давала покоя: он начинал понимать тех мужчин, которые могли ударить женщину, даже убить.  Убить. Но нет, он этого не сделает. Хотя ему очень хотелось подойти к ней и… Нет, нет. Только не это.
     Тут же возникла другая мысль: отомстить. Да, отомстить. Он где-то читал, что месть – это удел слабых личностей и  не приносит удовлетворения. Но эта мысль жила, крепла и жгла его сознание. Отомстить. Но как? Он придумает. Обязательно придумает.
   - Хотя, - произнесла Нонна, и Владимир вздрогнул от этого «хотя», потому что интонация была нежной, или почти нежной. И у него мгновенно возникла надежда. Надежда, что она не уйдёт, что всё, сказанное ею раньше, просто женские капризы, желание позлить, или добиться чего-то более значительного для себя. И он тут же представил их будущую жизнь, счастливую жизнь. Господи, как же он будет любить её. Будет любить  как раньше. Так, как она когда-то позволяла это делать и отвечала взаимностью. Как же она была нежна и трепетна. Нежна и покорна. Покорна и верна. Он вспомнил, как летал от счастья, как рвался с работы домой. А на работе? Он написал два научных труда. Получил за них государственную премию. Давно это было. Очень давно. А после того, как Нонна изменилась… Ни одной строчки… А ведь хотел стать академиком. Самым молодым в стране. Не сложилось…
   - Хотя, если хочешь, можешь оставить у себя Соню. На некоторое время. Пока я её не пристрою. Где-нибудь. Лену я возьму с собой. Она ещё слишком мала. Мы определим её в английскую школу. При правительстве. Сразу же после свадьбы. Кстати, свадьба у нас будет 17 августа. Как и с тобой, - сказала Нонна, улыбаясь своим, неведомым Владимиру мыслям.
    На какое-то мгновение туман в голове рассеялся, и новая мысль, очень ясная, удручающая и убийственная, заполнила всё его сознание.
    «Господи, да она же никогда и не любила меня. Просто воспользовалась моей любовью. И пользовалась все эти годы. Мною пользовалась. А теперь я ей не нужен. И она вытирает об меня ноги. Нет, она просто выкидывает меня из своей жизни, как ненужную, отработавшую свой срок вещь. Нет, нет и нет. Она не заслуживает благородства с моей стороны, - думал Владимир. - Моя месть будет жестокой».
     И он сразу же решил, что это будет за месть. Она моментально поселилась в его голове,  стала зреть, крепнуть, набирать силу. Он готов был уже произнести её вслух. Эту свою мысль. Поднял глаза на Нонну… и не узнал её.
    Перед ним стояла женщина, которую он видел впервые: высокая, крупная, с волевым, немного выступающим,  подбородком, злыми глазами и вульгарной причёской. И он вдруг посмотрел на всю это ситуацию со стороны. Как будто какая-то неведомая сила выдавила его из собственного тела, оттащила в сторону и скомандовала: «Смотри!»
    И он увидел: высокий, худощавый, совершенно сломленный мужчина стоял перед пышущей злобой и неведомой силой молодой женщиной. И ему стало страшно. Страшно было признаться в том, что он задумал.
   «Я это сделаю. Завтра. Тайно от неё. И пусть это будет совсем не благородно и не достойно».
   На следующий же день Владимир, прихватив с собой Сонину старую метрику и свидетельство об удочерении, отправился в ЗАГС и аннулировал своё отцовство. Теперь в Сонином свидетельстве о рождении в графе «отец» стоял прочерк. Владимир твёрдо верил в то, что сполна отомстил Нонне. А ещё, он твёрдо для себя решил, что никогда в жизни не увидит ни Нонну,  ни своих дочерей. Слишком больно. И эту боль он не сможет перенести.

                Часть III. «Соня» 
         
    Соня стояла в центре огромной комнаты и плакала. Нет, она не плакала. Она рыдала. Навзрыд, как в детстве, когда поняла, что больше никогда не увидит свою любимую бабушку. Она помнила тот день так ясно, как будто всё произошло только вчера. И тогда и сейчас нестерпимая боль вырывалась наружу. Тогда ей казалось, что бабушка предала её, оставила, бросила на чужих людей. Это сейчас она понимает, что такое смерть. И это не предательство, и бабушка её не бросила. Предали её сейчас. Предали и бросили. Сейчас. И кто? Отец и мать.
                -v-
    Мать… Мама… Нет, мамой она никогда не называла Нонну.  Только Нонной. Только так. По-другому нельзя. Соня не помнит, чтобы Нонна разговаривала с ней чаще, чем того требовала ситуация. О задушевных разговорах, не говоря уже об объятиях или ласковых словах, можно было только мечтать. Сонечка давно не мечтала. Особенно с тех пор, как побывала с Нонной в кино.
     Кино… Это было в третьем классе. Соня зашла в буфет, чтобы купить булочку. В кармане было 5 копеек. Булочка стоила 10. Соня уже развернулась, чтобы уйти, и вдруг увидела, как Наташка, с которой они сидели за одной партой, достала из кармана платок, и пятикопеечная монета выпала и покатилась к Сониным ногам. Соня машинально наступила на неё и огляделась. Никто ничего не заметил. Она наклонилась, взяла монету, подошла к буфетчице и купила сладкую булочку.
    Каким образом об этом узнала учительница, осталось загадкой. На следующий день она попросила Соню, чтобы в школу пришла Нонна. Не отец. Нет. А именно Нонна. И она пришла. А ещё через несколько дней, в воскресенье, Нонна повела Соню смотреть фильм. Этот фильм был событием в её жизни. Они вдвоём с мамой. Ей тогда показалось, что Нонна захотела наладить отношения. Господи, как она ошибалась.
   Соня не помнила название фильма, но на всю жизнь запомнила содержание. Фильм был ужасный. Для неё, десятилетней девочки, было тяжело видеть, как в Японии расправляются с целыми семьями, закапывая их заживо, лишь за то, что кто-то из семьи без разрешения съел ложку риса. Особенно Соня запомнила беременную женщину, которая лишь попробовала из общей кастрюли немного супа. Её закапывали в землю вместе со всей семьёй в тот момент, когда она стала рожать. Только что родившийся ребёнок задыхался под грудами земли. «Страна восходящего солнца» такими жестокими методами заботилась о своём будущем: в их обществе ворам нет места, и никогда не будет. Истребить всех, кто способен украсть, – это был приказ правителя страны.
    Соня плакала во время фильма, и после фильма не могла остановиться, а Нонна, не обращая внимания на состояние дочери, взяла её за плечи, строго посмотрела в глаза и медленно произнесла:
    - Если ты ещё хоть один раз украдёшь даже одну копейку, я тебя собственноручно закопаю. Ты поняла? Тебе ясно? Собственноручно. Нам в семье воровка не нужна.
   Сонечка хотела объяснить, что просто так получилось, что у неё и в мыслях не было красть, но Нонна прервала дочь на полуслове.
   - Не смей оправдываться. Никогда. Даже если ты и виновата. Никогда! Слышишь меня?
   - Я запомню, - тихо, но твёрдо ответила Соня.
   На следующий день Соня отдала Наташе пять копеек, извинилась перед нею, а ещё через неделю они стали лучшими подругами.
   Через полгода у учеников стали  пропадать разные мелочи: ручки, жевательная резинка, деньги. Учительница в присутствии директора школы просила всех открывать портфели. Соня несколько раз первая подходила к ней и выкладывала из своей сумки всё содержимое. Пропавших вещей обнаружено никогда не было. Так повторялось до тех пор, пока однажды учительница при всех не сказала Соне:
   - Ты можешь не открывать портфель. Знаю, что ты ничего чужого не брала.
   Кражи продолжались. Вещи и деньги стали пропадать и из учительской. Вызывали милицию. Но вора так и не нашли.   
   - Знаешь, Наташа, - говорила Соня своей подруге, - это, наверное, кто-то из учителей ворует, а  нас хотят в этом обвинить. Согласись.
   - Согласна, - отвечала Наташа, смущённо опуская глаза.
                -v-
    Наташа и сейчас самая лучшая её подруга. Они вместе даже в институт поступили. И не в какой-нибудь простой, а в МГУ. На филологический. Обе окончили школу с золотой медалью. Отец так гордился Соней…  Говорил, что любит… Что у него две прекрасные дочери… Говорил. Говорил ведь… А сейчас…
    Год назад, когда они с Нонной и Леной переехали на Старый Арбат в роскошную квартиру, она даже не подозревала, что отец, вернее, Карпов (теперь Соня только так его и называла) официально отказался от неё. Да и не виделись они весь год. Нонна запретила, и Соня безоговорочно выполнила её требование. Да и жизнь этот год была такой, что голова кружилась от счастья. Сколько интересных людей приходило к ним в гости. Известные актёры, телеведущие, композиторы, даже сам директор Большого театра. А комплименты… Она утопала в них, наблюдая при этом, как они бесят Нонну. Когда же интересные, умные мужчины начинали вести с Соней продолжительные беседы, Нонна начинала нервничать и отправляла «младшую сестру» в другую комнату. Соня покорно соглашалась, покидала гостей, и, оставшись в своей комнате, начинала мечтать. Мечтать о том, что когда-нибудь она, роскошная светская дама,  войдёт в этот знаменитый дом вместе со своим мужем. И этот муж будет из этого узкого круга, в котором ей так нравится вращаться. И этот муж будет обязательно старше Стаса, да и должность у него будет не меньше, чем у министра или дипломата.
     Студентка МГУ, Старый Арбат, шикарное общество… Будущее представлялось блестящим.
    И всё рухнуло за одну минуту.
    Нонна сегодня утром поставила её перед фактом: Соня больше не будет жить с ними.  Заставила собрать все необходимые вещи и на своей машине перевезла дочь в эту коммунальную квартиру. Возражать Нонне Соня не могла никогда. Никто не мог. Даже отец Стаса. А Людочка Астахова? Известная на всю страну актриса  просто превратилась в прислугу её матери. Нонна была королевой, и её приказы не обсуждались.
    Войдя в своё новое жилище, Соня задохнулась от затхлости и сырости. В комнате не было никакой мебели. Ничего, кроме грязных стен, ползающих повсюду тараканов и телефонного аппарата, стоящего на полу.
   - Тебе очень повезло, - сказала перед уходом Нонна. Нехотя так сказала. Как будто одолжение делала. – Собственное жильё в престижном районе. Кутузовский проспект это, конечно, не Арбат, но очень близко. Скажи спасибо, что у меня есть такие связи. Твой Карпов даже на это не способен. Так что… Начни хотя бы с этого.  И… Всё в твоей власти. Да, и вот ещё что. Чуть не забыла. Возьми, - Нонна достала из сумочки малахитовые бусы. – Это бабушка когда-то мне подарила. Носи. Я всё равно такое уже не надену. К твоим зелёным глазам очень подойдут.
    - Спасибо, - тихо ответила Соня и опустила глаза. Смотреть в этот момент на Нонну было страшно. Она боялась, что мать прочтёт в её глазах боль, отчаяние, несправедливость, ненависть и …зависть.
    Оставшись одна, Соня машинально надела бусы на шею и прошлась по квартире. После года проживания в доме, обставленной красивой старинной мебелью, увешанной картинами знаменитых художников, чистой до стерильности, её новое жильё напоминало трущобы. В туалет и на кухню зайти было страшно. Ванная была коричневого цвета от грязи.
      Соседка была одна: маленькая, сухонькая, но очень бодрая  старушка лет шестидесяти с красивым именем Роза. Она попыталась заговорить с девушкой, но Соня взглядом заставила её замолчать. Извинившись, соседка юркнула в свою комнату. 
     Соня решила поехать к отцу. Она надеялась, вернее, даже не сомневалась, что он разрешит ей жить с ним. Ведь она не виновата в их разводе. А он - её отец. То, что они не виделись целый год, значения не имело. Мало ли…
                - v -
    Владимир не предложил ей даже присесть. Они стояли в коридоре и разговаривали. То, что она узнала и услышала, было страшно. Так же страшно, как тогда, на фильме о Японии.
     Там закапывали людей живьём. А что сделали с ней? Разве не то же самое? Лишили мечты о прекрасном будущем, лишили поддержки и любви. Её, Соню, предали. Предали самые близкие люди. Предали и оставили в живых. Вынули из неё душу, и сказали: живи, мы не против, но без нашей помощи живи, самостоятельно.
     Она вспомнила того младенца, родившегося под землёй. Ей стало страшно. Она, в тот момент, слушая слова «отца - не отца», почувствовала себя тем самым младенцем, погребённым заживо. Малыш, наверное, только и успел, что один раз вдохнуть воздух. Один раз. Вместе с землёй.
     Она смотрела на отца и плакала. Ей было жалко младенца, жалко себя, своё прекрасное будущее, она плакала о Марфе, о её любви к ней, маленькой девочке. Она плакала о материнской нелюбви, о предательстве отца. Она пыталась спросить: за что? За что вы так со мной поступаете? В чём моя вина? Я была плохой дочерью? Или я не любила тебя, папа? Но Карпов, теперь уже не папа,  подошёл к двери и открыл её. Соня выбежала из квартиры.
      - Привет Нонне, - услышала она вслед.
                -v-
    Один день  как целая жизнь. Она почувствовала, что всё ещё любит отца. Вспомнила, как они разговаривали, как он улыбался ей, как водил в садик, в школу, как успокаивал, когда она получала четвёрки вместо привычных пятёрок, как возмущался воровством в школе. Знал бы он… Нет, он не знает. Никто не знает. Это её месть. Месть матери. Всему миру. За её нелюбовь. Почему плохо должно быть только её, Соне?
   Вспомнила, что услышала сегодня, и дышать стало нечем.
   Соня открыла окно и глубоко вдохнула. Первый этаж через дорогу от метро – не самое приятное зрелище, не говоря уже о постоянных звуках проезжающих электричек. Предательство отца было страшнее, чем  неприязнь матери, чем эта ужасная квартира,  страшнее, чем смерть Марфы. За что? Почему? В чём её вина?
    И как теперь жить? Как жить, когда тебе всего восемнадцать лет? Как жить, когда ты только что поступила в институт  и на твоё проживание есть только стипендия в размере 25 рублей в месяц? Как жить, если отец, который всегда говорил, что не даст её никому в обиду, отказал ей не только в квартире, но и в материальной помощи, сказав, что она ему не дочь и знать её не хочет. Соня рыдала так, что, казалось, сердце остановится от боли, горя и одиночества. Быть никому не нужной в 18 лет страшно. Но ведь так не должно быть.               
       Наташка… Единственный человек, которого она подпустила к себе очень близко. Но даже она, самая близкая подруга, не знает всех её тайн. Хотя, если и знает, никогда об этом не заговорит.               
      Соня позвонила Наташе и, рыдая, попыталась объяснить ей, что произошло.
      Через час подруга была уже в её комнате с бутылкой вина. А ещё через полчаса они, сидя на грязном полу, наперебой стали обзванивать всех своих знакомых. Просьба была одна: привезти в качестве подарка Соне на новоселье никому ненужную старую мебель.
                -v-
    Квартира преображалась с каждым днём. Были вымыты полы, отмыты все места общего пользования, занесена мебель, потравлены тараканы. Через   10  дней комнату нельзя было узнать.
   И не удивительно. Соня обладала уникальным качеством: всё, к чему бы она ни прикасалась, начинало выглядеть роскошным.
   - Соня, ты выглядишь как королева. Пусть даже и в изгнании, - восхитилась Наташка. – Думаю, твоей Нонне понравится.
   - Надеюсь. Моя бабушка хотела, чтобы я была счастливой. А отец всегда говорил, что счастье – это когда тебя любят. Он, кстати, предложил мне остаться у него жить. Я не захотела. Зачем?  Знаешь, я хочу только одного: подняться на ещё более высокую ступень, чем Нонна. Знаешь, что сказал мне её муж? Что в Америке с моей внешностью я бы вышла замуж исключительно за миллионера. Я её переплюну. Переплюну. Иначе я не её дочь.
   - Ну, для тебя это не будет проблемой. Иностранцев в нашем институте больше, чем во всей Москве.
   - Не говори глупостей. Лучше сходи в магазин. У тебя деньги есть? Лично у меня ни копейки. Давай, бегом, бегом. Да побольше всего купи. Сегодня отпразднуем вдвоём, а завтра пригласим наших иностранцев. Я ещё им покажу.
   - Кому? – поинтересовалась Наташа.
   - Ты ещё здесь? – спросила Соня и вытолкнула подругу за дверь.
                -v-
       Вечеринка с иностранцами из их института удалась на славу. Ребят было много, а девушки – две: Наташа и Соня. Соня, конечно, блистала во всей красе. Специально для этого вечера она приготовила пирожки с картошкой. Когда и кто научил её этому мастерству, осталось тайной. Но оторваться от них было невозможно. Все ребята наперебой хвалили хозяйку дома, приглашали танцевать, пили за её удивительную красоту и умение делать такие вкусные блюда. Да и манера поведения у девушки  была  как у настоящей дамы из высшего общества: горделиво поднятая головка, прямая спина, грация и нега в движениях, изысканная речь и чуть заметное высокомерие. Соня всем своим видом давала понять приглашённым, что знает себе цену и  даже не пытается это скрывать.
    Один из приглашённых, студент – югослав, не отходил от Сони ни на шаг.  Драган, так звали юношу, был строен, высок, красив и прекрасно говорил на русском языке.
    - Соня, - тихо шептал он ей во время танца, - тебе необыкновенно идут эти бусы. Они подчёркивают цвет твоих глаз. Я пленён твоей красотой.
    - Твой отец, наверное, занимает высокий пост в Югославии, да? – спросила Соня в ответ на столь изысканный комплимент. – Ребята из простых семей у нас не учатся.
    - Почему же нет? Есть и из простых семей. Но они очень умные. Я не очень. А папа – да. Он дипломат. Здесь. В Москве. Хочешь познакомиться?
    - Всему своё время, - загадочно проворковала Соня, и вдруг вспомнила давний разговор между Нонной и Людмилой.
                -v -
     Этот разговор она подслушала, когда ей было лет четырнадцать  и у неё появился первый мальчик из класса. В тот вечер Астахова пришла к ним домой очень возбуждённая и, как Соне показалось, очень счастливая. Они закрылись в маминой комнате, долго и возбуждённо о чём-то говорили, слышался их спор и поучительные нотки Нонны. Соня не выдержала и подошла к двери.
    - И вообще, - изрекала Нонна, - если тебе так уж нравится этот мужчина, то чего ты ждёшь? Бери бутылку вина, а лучше даже водку, испеки пирог, и иди к нему в гости. Это беспроигрышный вариант.
    - Но это же недостойно женщины, - неуверенно ответила  Людочка.
    - Все недостойные замужем. А достойные, вроде тебя, заменяют личную жизнь работой. Смотри сама: он человек талантливый и известный, как и ты, впрочем. Дай ему понять, что ты ещё смелая и уверенная в себе женщина. Знаешь, чего хочешь. Вот увидишь, утром он сделает тебе предложение. Ты забыла, что ты не просто женщина. Ты известная актриса. Люда, ну нельзя же быть такой ослицей.
     После этого разговора Астахова долго не появлялась у них дома. А однажды пришла утром. Заплаканная. Соня собиралась в школу, но решила остаться и послушать, о чём они будут говорить.
    - Ты права, Нонна. Я настоящая ослица. Он утром сказал, что мы больше не увидимся.
    - Ну что я могу тебе на это сказать? – в голосе Ноны слышалась снисходительность и небрежная усталость. - Продолжай завоёвывать его сердце. Показывайся там, где бывает он. Думай. Думай, дорогая. Я же не могу  подсказывать тебе каждый твой шаг. Надень красное платье… Приди ещё раз к нему домой… Без звонка… Их это так покоряет… Смелость. Смелой будь, смелой. А то ты похожа на квашеную капусту: кислое выражение лица и опущенные до плеч щёки. А причёска? Мочалка краше выглядит. Всё. Разговор окончен. Иди домой и приведи себя в порядок. И вперёд. Снова в бой. Ты же актриса. Не то, что я – диктор на радио.
                -v-
   - Всему своё время, - повторила Соня, - но от приглашения в ресторан или в театр тебе отказа не будет.
   - В таком случае, я приглашаю тебя во все рестораны и театры Москвы, - сказал Драган и галантно поцеловал Сонину руку. - Твои руки достойны кисти великих художников. Они прекрасны.
    Соня ликовала. Ведь Драган  и его отец – тоже  счастливый лотерейный билет, который выпадает только на долю избранных. Брак с иностранцем  (а шёл конец шестидесятых) был, во-первых, уже разрешён, а во-вторых, очень престижен. Если она выйдет замуж за этого югослава, то моментально встанет на ступень выше, чем Нонна. С папой-то дипломатом. Она всё сделает, чтобы это произошло. Всё, что угодно. Она уедет из Москвы, пересечёт «железный занавес». Они будут жить в Югославии, посещать другие страны. Она побывает в Париже.
    - Знаешь, Драган, в ресторан мы пойдём завтра. А сегодня ты можешь остаться у меня. Утром я сама решу, в какой именно. Думаю, что в «Прагу». И сестру с мужем позовём. У меня есть старшая сестра. Мы с ней очень похожи. Ну, просто одно лицо.
                -v-               
    Утром, когда Соня проснулась, Драгана в комнате не было. На столе, заставленном бутылками, немытой посудой и остатками вчерашней еды, она обнаружила листок, на котором прекрасным почерком было написано: «Прости, это было ошибкой».
     Весь следующий месяц она пыталась встретиться с Драганом и поговорить. Она знала наизусть его расписание лекций, лабораторных занятий, всех его друзей, номер комнаты в общежитии. Но встретиться не получалось: он или не приходил на лекции, или раньше уходил после лабораторных работ, или не ночевал в общежитии. Соня не отчаивалась. Смелости ей не занимать. Ни сегодня, так завтра. Ни завтра, так через неделю. Она всё равно добьётся своего. Ни этому ли учила её мать Астахову? Та уже в третий раз вышла замуж. За кинорежиссёра. Теперь он снимает её во всех своих фильмах. Нет, Нонна знает, что делает.
      Соня почувствовала лёгкое головокружение, тошноту и срочно направилась в ванную. Знакомые симптомы не расстроили. Наоборот. Теперь-то уж Драгану не выкрутиться. А избавиться от ребёнка она ещё успеет. После свадьбы. 
     Соня надела красивое платье, привела себя в порядок, покрутилась перед стеклянной дверью (больших зеркал она категорически не держала в доме), оценила свой роскошный силуэт  и отправилась в Посольство Югославии в России.
    Представившись невестой Драгана Малковича и устроив небольшой, по её мнению, скандал, Соня была препровождена в комнату переговоров, где  и осталась ждать Горана Малковича.
    История, которую Соня преподнесла отцу Драгана, сильно отличалась от действительности, но очень  впечатлила югославского посла.
    Соня вышла из здания с ликующим сердцем. Дело за малым: осталось дождаться прихода Драгана. То, что он рано или поздно появится, сомневаться не приходилось. Горан дал «честное слово посла», что убедит сына «не поднимать скандала» в чужой стране.
    И… оказалась права. Драган пришёл через день. Он кричал, размахивал руками, говорил, что в их стране так рано не женятся, что нужно окончить университет, что, возможно, это и не его ребёнок. Соня молча слушала и улыбалась. Она понимала, что Драган не пойдёт против отца, что все эти крики и разговоры – пустое.
     - И о чём мы с тобой договорились? - спросила она, когда Драган, исчерпав весь запас негативных слов, обессилено присел в кресло.
     - Я сейчас должен уехать домой, в Югославию. Надо подготовить необходимые документы для регистрации. Это займёт не меньше месяца. Как только вернусь - позвоню. И, пожалуйста, не ходи к моему отцу. Не позорь его. Моя вина, я и буду расплачиваться.
    - Хорошо, дорогой, обещаю. Но если через месяц тебя не будет, я навещу Горана.
    - Да, и вот ещё что. Ты ничего не находила у себя после той вечеринки?
    - А что я должна была найти?- удивилась Соня.
    - Кошелёк пропал. Думал, может, у тебя потерял, - высказал предположение Драган. - Жалко. Это был подарок отца.
    - Нет, не находила. Но тут столько народа было. Может, кто-нибудь и взял.
    Как только Драган ушёл, Соня позвонила матери.
    - Нонночка, - произнесла она как можно более ласково и немного вызывающе, - можешь меня поздравить. Мне только что сделали предложение. Иностранец.
    - Мне некогда с тобой разговаривать, - услышала Соня сердитый голос матери. – У меня Астахова. Её очередной  муж бросил. Давай в другой раз.
                -v-
    Весь следующий месяц Соня пребывала в счастливом ожидании. Драган вернулся даже раньше, чем обещал. Позвонил. Назначил встречу у дверей ЗАГСа на Кутузовском проспекте и, как только заявление было подано,  сказал, что хотел бы получить перед самой регистрацией справку о беременности Сони.
   Соня усмехнулась. Какие же они всё-таки наивные, эти иностранцы.
   - Конечно, любимый,- проворковала она, и с гордо поднятой головой отправилась в местную поликлинику. Время поджимало. Надо было срочно брать направление в больницу.
    Врач, осмотрев Соню, заявила, что шансов ещё раз забеременеть и родить ребёнка у неё больше не будет.
    - Сколько абортов  Вы уже  сделали? Три? Пять? Сколько?
    - Только один. Три года назад, - с уверенностью ответила Соня.
    - Странно. Почему нет карты из прежней поликлиники?
    - Я её потеряла. При переезде.
    - Ясно. Я Вам дам направление. Но подумайте ещё раз над тем, что я Вам сказала. Это последняя возможность.
                -v-
     Выйдя от врача, Соня взяла такси и поехала к Нонне. Ей хотелось рассказать, что через два месяца у неё будет свадьба, что Драган её любит, что его отец – дипломат. Рассказать и посоветоваться.
    Переступив порог своего бывшего дома, Соня уловила несколько возбужденное настроение матери.
    - Нонна, что-то случилось? – заботливым тоном спросила Соня.
    - Да, случилось. У меня каждый день что-то случается. Можешь меня поздравить. Я беременна. Стас будет просто в восторге. Надеюсь, что будет мальчик. Сын, сын. Стас хочет сына. Значит, будет сын, - уверенно произнесла Нонна. – Ты что-то хотела? Вроде мы не договаривались.
    - Да… То есть нет… Я просто мимо шла… Прости. Я, как всегда, не вовремя.
    - Хорошо что зашла. Я тебе тут шмотьё старое приготовила. Забери. Мне надоело, а тебе пригодится.
                -v-
     Третий ребёнок. У матери будет третий ребёнок, а она, Соня имеет последний шанс. Возможно, единственный. Нет, нет. Матери тридцать три, а ей восемнадцать. Да у неё всё ещё впереди. Вдруг врач ошибается? И она сможет иметь троих детей.  Как Нонна. В будущем, конечно. Можно же рискнуть? Она любит рисковать. Рисковать и выходить победителем. Во всём. Всегда. Но, видимо, не сейчас. Это не тот риск. Если врач права, она себе этого не простит.
      Где-то в глубине её сознания зрела мысль. Она пыталась отогнать её, справиться с ней, но, глядя  на Нонну, на её возбуждённое состояние, позволила родиться этой мысли.
     - Знаешь, а у нас с Драганом тоже будет ребёнок, - сказала вслух и поняла, что решение принято, что, пожалуй, это единственно правильное решение, и оно поможет ей сблизиться с матерью. Сблизиться с той, которую она так любит, так хочет походить на неё во всём  и так ненавидит.
    - Лёгких путей ищешь, девочка? Думаешь, он будет содержать тебя? От нас помощи не жди. На одну Лену сколько денег уходит. А теперь ещё и второй ребёнок.  Куда ни плюнь – всюду деньги нужны. Чего стоишь? Иди уж. Стас сейчас придёт. Мне свидетели не нужны.
    - Извини. Да, я пойду. Прости. Мы с Драганом справимся. Отец поможет. Он у него дипломат. Здесь работает. В Москве.
     Нонна хотела что-то сказать, но в этот момент открылась дверь, и в квартиру зашёл Стас.
    - Добрый день, дорогой. Я так соскучилась. Представляешь, Соня замуж выходит за сына дипломата. Он кто? Француз, кажется, ты говорила? Или англичанин?
    - Нет, Нонна, он из Югославии, - смущёно ответила Соня.
    - Ну и что? Югославия прекрасная страна. Не очень богатая, конечно, но всё же лучше, чем наша. Стас, ты голоден? Соня уже уходит.
    - Привет, Соня. А я всё думаю, и почему ты к нам не заходишь? Теперь понятно. На свадьбу пригласишь, надеюсь? Да, любимая, я страшно голоден. Но предлагаю это событие отметить в ресторане. Где твой жених? Зови его. Заодно и познакомимся.
    - Милый, у Сони масса дел. А у меня к тебе очень серьёзный разговор. Соня, ты уходишь? Пакет с вещами не забудь, пожалуйста. Я, Стас, купила ей очень много красивых вещей. Надо же Соне помогать. Ты согласен, любимый?
                -v-
      На регистрацию Соня пришла раньше Драгана. За эти два месяца, которые она посвятила исключительно учёбе в университете, её будущий муж пришёл дважды. Первый раз – месяц назад, чтобы обговорить с ней их проживание после заключения брака, а второй раз – вчера, чтобы посмотреть на справку о беременности.
     А ещё Драган принёс брачный договор, составленный по законам его страны. Даже при её прекрасном знании английского языка понять в точности, что именно написано на двадцати листах и что это за «зверь» такой, было сложно.
     Драган объяснил, что в их стране это обязательно, что без него их брак в Югославии не подтвердят, и что эти бумаги – простая формальность, да и прописано в них в основном  то, с чем им предстоит столкнуться во время совместного проживания в быту.
     Соня удивилась, но подписала. Ей даже этот момент очень понравился. Было во всей этой церемонии что-то западное, солидное, выделяющее её из толпы советских девушек.
    «Жаль, что меня не видит Нонна»,- подумала в тот момент Соня и посмотрела на Драгана с благодарностью.
     Благодарность… Кого, как ни саму себя надо благодарить за то, что регистрация прошла спокойно? Наташка с приятелем были свидетелями, мать со Стасом прийти не смогли, сославшись на недомогание Нонны, ну а после того, как они посидели в ресторане «Прага» и немного выпили «за здоровье молодых» и за будущее поколение, Соня совсем почувствовала себя счастливой.
      За всё платил Драган, и ей это было лестно. Она почувствовала себя настоящей женой, женой иностранца. Ей даже показалось, что между ними возникла связь, неведомый контакт, взаимопонимание. Она была почти влюблена. В него, в ситуацию, и, конечно же, в своё будущее. В своё будущее в Париже. Уж она этого обязательно добьётся.
        После ресторана они с Драганом заехали в общежитие, забрали две огромные сумки с его вещами и вернулись в Сонину комнату.
        За настоящей брачной ночью последовало счастливое Сонино пробуждение: утренний кофе с воздушными, тающими во рту оладьями, которые она наспех приготовила, прогулка по Москве и возвращение в их семейный очаг.
                -v-
     Драган оказался идеальным мужем: внимательным, заботливым, щедрым. Соня ни в чём не знала ни забот, ни отказов. Разве не такого мужчину ждёт каждая женщина? Разве не о таком мечтает? Красивый, добрый, любящий. Соня влюбилась. Искренне. Забыв к моменту родов, как всё начиналось. Она забыла о шантаже, о том, что изначально всё было не по-настоящему. Теперь всё стало другим, и жизнь превратилась в сказку.
      После летней сессии, которую Соня сдала блестяще, на свет появилась девочка. Снежана. Точная копия своего отца: огромные голубые глаза, светлые волосы и удивительно тонкие черты лица. Малышка была похожа на ангела, сошедшего с небес. Первые три месяца были очень тяжёлыми. Бессонные ночи, кормление каждые три часа, прогулки на воздухе, пелёнки, купание. Драган помогал во всём.
     За две недели до начала занятий в университете муж сказал Соне, что ему необходимо на два – три дня уехать в Югославию.
    - Соня, мне надо подтвердить наш брак, чтобы всё было по Югославским законам, и сделать югославское свидетельство о рождении Снежаны. К началу занятий я обязательно вернусь. Потерпи немного. Ты не против, если я попрошу Розу помочь тебе? Естественно, я за всё заплачу.
    - Конечно, если она согласится, - не задумываясь ответила Соня. - Как я справлюсь одна?
    Роза согласилась гулять с девочкой, закупать продукты и готовить еду.  Перед самым отъездом был составлен список из необходимых вещей, которые Драган должен был купить в Белграде.
                -v-
     Прошла неделя… Другая… Заканчивались оставленные Драганом деньги…. Соня ждала, нервничала… От мужа   не было ни звонка, ни весточки, ни письма. Настало время идти в университет…
     Оставив дочь на Розу, Соня отправилась в деканат факультета журналистики. Представившись женой Драгана Малковича, она поинтересовалась у секретаря, когда на четвёртом курсе начинаются занятия.
      - Занятия уже начались. Как и положено. Первого сентября, - ответила девушка.
    - А Драган Малкович? Он приступил к занятиям? – спросила Соня и почувствовала, как ноги стали слабыми, а где-то внутри от страха, от предчувствия чего-то неизбежного, сжалось сердце.
    - Малкович? Драган?  Одну минутку. Сейчас проверю, – и, покопавшись в огромном ворохе бумаг, строго произнесла. – Вы действительно его жена?
    - Да, жена. Официальная. Вот можете паспорт посмотреть. У нас есть дочь. Снежана, - тихо ответила Соня и протянула документ.
    - Но… Как же так? Вы не в курсе?- удивилась девушка. -  Малкович отчислился из университета. Ещё весной. После сессии. Извините, но он больше не наш студент.
     Соня не помнила, как покинула приёмную, как вышла на улицу, как села в проезжающее такси и что сказала водителю. В голове стоял туман, сердце колотилось с такой силой, что заглушало весь окружающий мир. Для неё мир не существовал. Всё превратилось в боль, в отчаяние, в предательство. В очередное предательство.
     Соня вышла из машины. Она стояла перед посольством Югославии. Поднялась по ступенькам. Вошла в здание. К ней подошёл молодой человек.
    - Простите, мадам, Вы к кому?
    - Попросите господина Малковича. Срочно.
    - Простите, мадам. Он больше не служит у нас. Его перевели в другую страну. С Вами всё в порядке, мадам? Может, воды? Вы очень бледны.
    - Страна… В какую страну? Мне надо знать. Пожалуйста.
    - Малкович вместе с женой и сыном в Париже. Только не выдавайте меня, пожалуйста. У нас так не положено. Я могу Вам чем-то помочь? Вы так бледны.
    - Помочь? Мне? Можете. Дайте мне денег. Дайте мне денег на такси. Я очень спешу.
                -v-
       Весь следующий месяц Соня не вставала с постели. Рыдания сменялись истерикой, истерика - апатией и безразличием, безразличие - ненавистью ко всем, включая Снежану.  Молоко пропало.  Кормить малышку было нечем.    Роза нашла недалеко от дома пункт детского питания  да и взяла всю заботу о девочке на себя. Даже на ночь в комнату свою забирала. От Сониных сигарет дышать было нечем.
    Раз в неделю забегала Наташка, приносила сумки с продуктами, пыталась поговорить с Соней, но всё было тщетно. Соня укрывалась одеялом с головой и никого не хотела видеть.
     - Наташа, ты бы сказала Нонне, в каком состоянии её сестра. Может та пришла бы к ней, поговорила по-человечески. Ведь пропадает девчонка. Я- то что могу? Вот что могу, то и делаю. Сейчас супчику сварю. Принесу ей. Так она ничего не ест. Беда-то какая. А всё потому, что бога в душе нет. Как без бога, а? Сейчас пошла бы в церкву, помолилась, авось бы и полегчало.
     - Тёть Роза, Нонна не придёт. У неё сын родился. Никитой назвали.  Времени у неё ни на кого нет, а уж на Соню  тем более.
     - Ох, да как же это так, Наточка? Ведь родные они. Не понимаю. Снежку-то, тоже, жалко. Соня её даже на руки не берёт. Дитя-то в чём виновато? Плачет, ох как плачет. А ирод заграничный… Ирод. Другого слова и не придумаю. А любил-то как. Что только на руках и не носил. И где он тепереча, а? Не знаешь?
     - Ничего не знаю, тёть Роза. Не говорит она со мной. Мне, тёть Роза, надо зайти к ней в комнату. При Вас хочу это сделать. На всякий случай. Документ один надо взять. Постоите в дверях?
    - Как это – взять? Да ещё  документ. Не дело это. Воровство.
    - Да не воровство это. Между Соней и Драганом есть брачный контракт. Я его заберу, переведу на русский язык и верну через неделю. Вам понятно? Вдруг смогу Соне помочь. Её из университета собираются отчислять. Она второй месяц уже прогуливает. И как она жить будет? Без мужа, без денег. Вдруг в этих бумагах есть надежда для неё. Понимаете?
    - А, поняла. Не, ничего не поняла, но ты девушка хорошая, я тебе верю. Не подведёшь старуху. Иди, давай, я на стрёме постою.
     Наташа зашла в комнату. Взяла из ящика, в котором находились все документы, контракт, и, простившись с Розой, вышла из квартиры.
                -v-
        Перевести брачный контракт Наташа попросила студента 5-го курса, югослава, хорошо владеющего и русским и английским языком. Даже денег предложила. Благо, с родителями жила, могла себе это позволить. От денег студент отказался, но документ перевёл. Прочтя его, Наташа узнала, почему Драган был таким «любящим» до рождения дочери.
      В одном из пунктов говорилось, что в случае измены  или недостойного поведения одного из супругов во время их совместного проживания, обиженная сторона  имеет право подать в суд жалобу и претендовать на раздел имущества. И всё это имеет силу вплоть до рождения ребёнка. После же родов один из супругов имеет право подать на алименты исключительно на содержание ребёнка и не имеет права претендовать на раздел имущества. Грамотный контракт. Для Драгана грамотный. Но надежда всё-таки есть. Соня может подать на алименты.
     Наташа, закупив как обычно много продуктов, отправилась к подруге  в надежде хоть чем-то её порадовать.
     В комнате витал застарелый запах табака, немытого тела и нестерпимого отчаяния. Соня сидела в кресле, курила, из глаз текли слёзы, в руках она держала какой-то документ.
    - Соня, наконец-то ты встала. Привет. Давай комнату проветрим. Я тебе продуктов принесла.
    - Вот, смотри, - произнесла Соня, - я сегодня получила. Это любовное в кавычках письмо от Драгана: заявление на развод. Мне его надо только подписать. Понимаешь? Просто подписать.
    - Соня, послушай. Мы перевели ваш брачный договор. Ты имеешь права на алименты. Ни о каком разделе имущества  или наследстве после развода, или даже смерти, речи не идёт. К сожалению. Только алименты. Там твоя подпись стоит. Драган грамотно всё составил. Или кто там у них этим занимается. 
    - Я ему верила. Он ведь меня любил, Наташа. Как он мог? Он был так нежен со мной. Заботился… Просто взял и исчез... Скажи, за что? За какие такие грехи меня наказывает жизнь? А Снежану за что? Что я не так делаю?
   - Прочти вот эти бумаги. Поймёшь. Всё поймёшь, - сочувственно сказала Наташа. – Ты ни в чём не виновата. Изначально всё было неправильно. Не честно. Не по любви.
   - Какая к чёрту любовь. Где ты её видишь? Сплошное предательство, выгода и цинизм. Меня только бабушка и любила. Марфа моя родная. Как же мне тебя не хватает. Она святая была. - Соня расплакалась. – А отца я разве не любила? Думала, и он меня любит. Да ты знаешь, что он мне не родной? Знаешь? А любил, как родную. А потом выкинул, как собаку, на улицу.
    - Как не родной? А где родной?
    - И как мне с этим жить? Как? Родной, не родной… Какая теперь разница. Я боюсь у матери спросить о родном отце. Она же со мной не говорит. Понимаешь? Да она на меня смотрит, как на мразь какую-то. Знаешь, я её боюсь. Надо было у бабушки спросить. О родном отце… Но кто знал, что … А, ладно. Развод я не подпишу. Перебьётся. Алименты, говоришь, мне положены? Вот добьюсь их, тогда и подпишу. Хотя нет, и тогда не подпишу. Никогда не подпишу. Пусть и не ждёт. Это будет моя месть ему. Пожизненная.
     - Соня, ты лучше о дочери подумай. Не будет же она всё время у Розы ночевать. В твоей комнате дышать нечем.
     - Что? О дочери? И не подумаю. Пусть привыкает. Ко всему пусть привыкает. К нищете. К дыму. К грязи. К тому, что она никому не нужна. Я из-за неё всего лишилась. Всего, понимаешь? Лучше бы аборт сделала. А всё моя сестричка ненаглядная. Или кто она там мне? Мать? Ненавижу! Всех ненавижу! Будьте вы все прокляты со своей любовью!
               
                П Р О Ш Л О   Т Р И    Г О Д А.
               
    Прошло три года. Три года ада, отчаяния, голода и нищеты. Соня сдержала каждое слово, сказанное в сердцах Наташе. Она отчислилась из университета, так как перейти на вечернее отделение не пожелала. Слишком это было сложно с маленьким ребёнком. Забрав Снежану от соседки, она не подумала даже проветрить комнату.
     Маленькая, новорождённая девочка, так похожая на ангела, стала привыкать ко всему. Привыкала к табачному дыму, так как Соня не вынимала сигареты изо рта. Привыкала к грязному нестиранному белью, которое не менялось месяцами. Привыкала к макаронам и картошке, так как другой еды практически в их доме не бывало. Привыкала  к отсутствию прогулок на воздухе, так как Соня не любила это занятие. Привыкала к материнским истерикам и побоям, которые заканчивались рыданиями обеих. Привыкала носить мальчишескую  одежду Никиты, которую изредка приносила Нонна.  Привыкала к бесконечным ночным разговорам по телефону, во время которых Соня жаловалась очередной подруге на  свою проклятую жизнь.
    Снежана росла болезненным, нервным, с постоянным страхом в глазах ребёнком. Она боялась всего, и в первую очередь эту женщину, которую надо было называть мамой. И к этому страху привыкнуть было тяжело. Она никогда не знала, что лучше и как сказать, как поступить, чтобы не вызвать очередного скандала или жестокого наказания ремнём у этой «женщины – мамы». Снежана забивалась в угол своей кроватки и старалась быть незаметной. Особенно было страшно, когда ночью к маме приходили дяди  и оставались в их комнате до утра. В такие моменты ей очень хотелось плакать, но она боялась издать малейший звук. Она глотала слёзы и боялась пошевелиться. А уж если хотелось в туалет, то она терпеливо ждала, когда останется одна с мамой. Один раз она не выдержала, и мама её очень сильно побила, а потом наказала: Снежане пришлось весь день простоять на коленях в углу комнаты и ничего не есть. Под вечер голова сильно закружилась  и она упала на пол.
    Но иногда у Снежаны были и хорошие дни. Она их мысленно называла «розовыми». А всё потому, что в такие дни она оставалась под присмотром бабушки Розы, а мама на весь день, а иногда и на всю ночь  исчезала.  Во время «розовых» дней добрая соседка кормила её всякими вкусными вещами: яблоками, апельсинами, конфетами. А ещё бабушка Роза иногда обнимала её и целовала. И это было ужасно приятно. И Снежана гладила Розу по морщинистым щекам и чувствовала себя удивительно счастливой. Именно поэтому она с нетерпением ждала этих дней, именно они придавали ей силы выдерживать мамины истерики, ругань, побои и наказания.
                -v-
    Соня не сидела  сложа руки. Три года она пыталась добиться алиментов. Посещение посольства Югославии в Москве стало для неё традицией. Раз в месяц она приносила заявление, письма, фотографии Снежаны, чтобы их переправили в Париж. Добивалась аудиенции с послом, говорила о тяжёлой жизни, плакала, умоляла, требовала.
     Всё было тщетно. Ни югославская сторона, ни тем более французская, не сделали никаких усилий, чтобы помочь Соне. О нашей стране и говорить не приходится. Молодая мама обошла десятки инстанций, чтобы добиться справедливости. В каждой организации чиновники убеждали её, что занимаются Сониным вопросом, и скоро, очень скоро она начнёт получать алименты. Дальше «разговоров» дело так с места и не сдвинулось.
     Нонна в ситуацию ни дочери, ни внучки не вникала, по-прежнему отказывая ей в денежных средствах, но своим вниманием иногда удостаивала. Приходя к Соне в гости, приносила пару – тройку апельсинов да надоевшие наряды со своего плеча, благо, что фигуры двух женщин были практически одинаковы.
      Эти наряды и стали для Сони единственным средством к существованию. Она приводила их в порядок, отстирывала, отглаживала и продавала своим знакомым, как привезённую только что из-за границы импортную вещь. Круг знакомых расширялся, желающих приобрести достойную вещь росло, благосостояние маленькой семьи было хоть и бедным, но стабильным. Спасало умение Сони приготовить еду из самых простых и недорогих продуктов.
      В три годика Снежана была определена в детский сад на пятидневку, и Соня, почувствовав себя свободной,  решила ещё раз попытаться устроить свою личную жизнь.
    Однажды совершенно случайно она  столкнулась около своего дома с бывшим однокурсником Драгана, Андреем. Она пригласила его в гости и поведала ему грустную историю своей жизни.
    Андрей оказался очень чутким и понимающим собеседником. Но не это покорило Соню. Москвич в третьем или четвёртом поколении, он происходил из семьи достаточно известного кинорежиссёра Кронова. Закончив факультет журналистики, устроился не без помощи отца  корреспондентом на телевидение, и уже успел стать достаточно востребованным и узнаваемым. Жил он на Остоженке в роскошной квартире, которая досталась ему от бабушки, имел машину и приятную внешность.
    Следующее свидание состоялось в его доме. Соня принесла с собой пирог с капустой и бутылку водки. Роман стремительно набирал силу, и через месяц Андрей, стоя перед своей избранницей на одном колене, преподнёс, как истинный джентльмен, кольцо с бриллиантом, после чего последовало предложение руки и сердца.
    Соня дала согласие.
   Осталось только развестись с Драганом. Для этого нужно было лишь подписать документы и отправить их в Югославию.
     Андрей лично присутствовал на этой церемонии, радовался, как мальчишка, даже предложил самолично отправить документы Драгану, а затем отметить это событие походом в ресторан, на что Соня с большим удовольствием согласилась.
                -v-
    Наташу разбудил телефонный звонок. Она с удивлением посмотрела на часы. Семь утра. И кто мог звонить в такую рань  да ещё и в воскресенье?
     - Алло, я Вас слушаю.
     - Наташа, это я, Соня, - сквозь рыдания узнала она голос подруги. - Срочно приходи. Мне плохо.  Купи еды. Я три дня ничего не ела. И сигарет.
    - Что случилось?- спросила Наташа и услышала в ответ ещё более сильные рыдания. -  Хорошо, не отвечай. Я скоро буду.
      Приняв душ и наспех одевшись, Наташа заскочила в магазин, купила продуктов  и поехала к Соне.
    Дверь в квартиру открыла Роза.
    - Наташа, как хорошо, что ты пришла. Бедная, бедная Соня. А уж Снежку как жалко. Она-то за что страдает.
    - Да что опять случилось? Тёть Роза, возьмите продукты. Приготовьте что - нибудь. Пожалуйста. А я пока с ней поговорю.
      Не дожидаясь ответа, Наташа зашла в комнату.
      На Соню  было страшно смотреть: опухшие от слёз глаза, отёкшее лицо, неопрятность в одежде -  всё это говорило о какой-то трагедии в её жизни.
   - Соня, ты мне можешь объяснить, что случилось? Что-то со Снежаной?
   - С ней всё в порядке. Я ей вчера  снотворное  дала, пусть поспит. Мне сейчас не до неё.
   - Голодную спать уложила? Господи, да что случилось?
   - Меня Андрей бросил. Три дня назад ушёл и не вернулся. Как только я ему бумаги о разводе отдала, он предложил отметить моё освобождение от семейных уз. Сказал, что сходит за шампанским, цветами  и продуктами. Это было три дня назад, - сквозь рыдания услышала Наташа страшную новость.
   - Как ушёл? Он же так хотел, чтобы ты развелась!   Соня, может, с ним что-то случилось? Ты звонила ему домой?
   - Конечно, звонила. Каждый час. Даже ночью. Его дома не было. Я даже матери позвонила. Мы с ней очень мило пообщались, - с сарказмом в голосе ответила Соня.
   - И что? Что мать сказала? Где Андрей, что с ним? Да говори же ты, наконец!
   -  Да всё с ним в порядке. Сказала, что он на работе. Просила не беспокоить.
   -  Значит, надо поговорить с Андреем. Человек не может вот так уйти после трёх месяцев таких отношений. Вы же решили пожениться!
   - Я только что от него.  С вечера ждала его у подъезда. Всю ночь. Представляешь? Он только в четыре утра приехал. Весь такой красивый. На машине.
   -  И что он сказал?
   - Сказал, что они с Драганом были друзьями в университете. Я же не знала. Муж меня ни с кем не знакомил. Ну вот он и позвонил Андрею. Просил помочь. Сказал, что встретил девушку. Хочет жениться. А я, такая- сякая, не хочу давать ему развод. Драган попросил Андрея уговорить меня подписать документы. Это всё было спланировано. Заранее! Всё! - Соня перевела дыхание, стараясь успокоиться, но не смогла. -  Наша любовь, мечты о будущем, переезд в их квартиру! Возможные съёмки в кино! Всё ложь! Понимаешь?!  Теперь я без мужа, без алиментов и без Андрея.
    Наташа принесла из кухни стакан воды, вылила всю валерьянку, которую захватила из дома, и заставила Соню её выпить. Затем принесла еду, приготовленную Розой, разбудила Снежану, накормила её  и только после этого села за журнальный столик рядом с Соней.
   - Соня, послушай, этого не может быть. Ты что-то не так поняла. Надо поговорить с Андреем ещё раз. Вы почти каждый день встречались. Ты не могла не заметить его неискренности. Всё же было прекрасно.
   - Да, так всё и было. А сегодня он прямым текстом мне заявил, что Драган умолял помочь ему в разводе любыми средствами. Вот он и помог. Да ещё и воровкой меня обозвал. Сказал, что я у него деньги из кошелька брала, когда у него ночевать оставалась. Говорит, он их пересчитывал перед сном. Сказал, что Драган его предупредил, что я из кошельков деньги таскаю. Представляешь? Я в душ иду, а он деньги считает! Хороша любовь! А всё из-за твоего пятака, чтоб ему пусто было. Шлейф за мной тянется. Ты мне веришь? Ты веришь, что я никогда ни у кого ничего не беру?
    - Я верю, Соня. И всегда буду верить, - тихо ответила Наташа и опустила глаза.
                -v-
     Прошло несколько месяцев. Соня понемногу успокаивалась, разговоры с Наташей об Андрее становились реже и менее продолжительны, слёзы и жалобы на проклятую жизнь сменялись мечтами о будущем, и, наконец, на столе появилась гора ароматных пирожков с картошкой и с капустой. Это означало одно: Соня окончательно оправилась от очередного потрясения, и ждала в свой дом гостей. Вернее  одну гостью – свою мать.
    Нонну Наташа видела только по телевизору, да и то изредка. За всю многолетнюю дружбу с Соней, познакомиться с «матерью-сестрой» не получилось.
       В тот день она пришла к своей подруге без предупреждения.
    - О, я тебя не ждала. Ладно, проходи.- Соня была недовольна. - Выглядишь, как провинциалка. Что за вещи ты на себя нацепила? Ко мне сейчас Нонна должна прийти. Возьми вот шаль, накинь на себя. Не хочу потом выслушивать от матери, что у меня подруги не нашего круга. Шаль, между прочим, из Франции. Может, купишь?
    Наташа почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы обиды. К тому, что Соня за все 15 лет их совместной дружбы ни разу не сказала ей «спасибо» и «пожалуйста», девушка привыкла и старалась не замечать, пытаясь списать это на недостаток воспитания. Но такое оскорбление простить было сложно. Наташа развернулась, чтобы уйти, но в этот момент в квартиру позвонили.  Соня спешно подбежала к двери  и впустила в дом женщину. Наташа узнала Нонну.
    Теледива слегка кивнула им обеим, прошла в комнату и остановилась на пороге. Соня засуетилась, в голосе появились заискивающие и подобострастные нотки. Она  стала предлагать матери немного посидеть, выпить чаю, попробовать пирожки, которые она специально для неё испекла.
    - Нет, нет. Это исключено. Меня Астахова ждёт в машине. – Произнесла Нонна тоном, не терпящим возражения. – Дел много. Да ещё и съёмки сегодня. Вот вещи, а Снежане апельсин. Не забудь, завтра у тебя встреча. Подготовься.  Я пошла. Развлекайтесь, девочки.
    Наташа смотрела на  обеих женщин, так похожих друг на друга во всём  и таких разных в это мгновение.  Нонна выглядела истинной королевой: высокий рост, властный взгляд, дорогие украшения и изысканность в одежде, уверенность в каждом движении. Соню было сложно узнать.  Казалось, она стала меньше ростом. Всегда прямая спина согнулась. Горделивая осанка исчезла.  Руки не могли найти себе применения: они  то теребили пояс платья, то прятались за спину, то старались взять книгу с полки  и через секунду ставили её на место.
    Наташа моментально забыла о своей обиде, о том, что собралась уходить, вспомнила свою мать, её любовь и заботу, их тёплые отношения. Ей стало до боли жалко Соню, захотелось подойти к подруге, обнять её, поддержать.
    - Наташка, ты что, уходить собралась? А как же пирожки? Давай поболтаем. У меня столько новостей. Садись. Я сейчас чай принесу, - предложила Соня, как только за Нонной закрылась дверь.
   - Я останусь. Пирожки так вкусно пахнут. И от чая не откажусь, - ласково ответила Наташа.
   - Представляешь, - заявила Соня, разливая чай, - Нонна решила заняться моим замужеством. Вчера мне по телефону сообщила, что у неё на примете есть несколько кандидатур. И все исключительно из их  круга. Ну сама знаешь: дипломаты, консулы, музыканты. Сливки общества, одним словом.
    - Соня, а ты её когда – нибудь  мамой называла? – спросила Наташа.
    - Мамой? Нет. А зачем? Её и Снежка бабушкой не называет. Только Нонной. Ну согласись, какая она бабушка? Её и Лена с Никитой Нонной зовут. Впрочем, это не важно. Какая тебе разница? Главное - у меня завтра свидание с одним из кандидатов. Я пирог испеку. Вечером к нему пойду знакомиться.
    - А почему не он к тебе? Или у него будут гости?
    - Мы вдвоём будем. Выпьем, посидим, поговорим. Познакомимся, одним словом.  И что ты так смотришь? Я что, должна пригласить его в эту убогую комнату?
    - Ну, можно в ресторане посидеть.
    - В ресторане… Ты такая вся правильная. Скучно с тобой. Нонна знает, что советовать.  Некогда ему. Он через месяц должен в Париж уезжать по работе. На три года. А он не женат. Выпускают только семейных. Понимаешь? Ему срочно жениться надо. Вот Нонна и предложила меня ему в жёны. Он её давний поклонник. А мы с ней, сама видела, как две капли воды, похожи. Я ещё и моложе. Так что, вот увидишь, через месяц я буду женой дипломата.
    - А что тебе ещё Нонна советовала? – спросила Наташа, не обращая внимания на очередные обидные слова. – Водку с собой прихватить? Не считаешь, что это унизительно для женщины?
    - Нет, не считаю. Ты же ничего не знаешь о нашем круге. В высшем обществе всё иначе, понимаешь?
    - В высшем обществе принято что-то из себя представлять. Твоя мать, насколько я знаю с твоих же слов,  много работала, чтобы иметь то, что она имеет сейчас.
    - Имеет… Да ей просто повезло. - Со злостью возразила Соня. – С Карповым повезло, со Стасом.
                -v-
   Через три дня  Соня, рыдая, рассказывала Наташе о том, что дипломат, сделав ей вечером предложение, утром попросил его больше не беспокоить ни звонками, ни приходами, обвинив  её в том, что у него из кейса пропала крупная сумма денег.
   - Господи, за что мне всё это, - жаловалась Соня. - Я сделала всё, как велела Нонна. И водку принесла, и пирог испекла, и ночь была прекрасная.
   - Какая ночь может быть после бутылки водки, Соня? Ты бы лучше дочкой занялась. Смотри, она вся светится, такая худая.
   - Завтра продуктов накуплю. Денег у меня сейчас много. - И, немного помолчав, продолжила. - Продала кое-какие мамины вещи.
   - Соня, а ты не хочешь в университете восстановиться или на работу устроиться? – спросила Наташа.
   - Мне только 22 года. Успею ещё. Я поставила перед собой цель в этом году выйти замуж. Нонна поможет.
                -v-
      Однажды  вечером Наташа вырвалась буквально на полчаса, чтобы посетить Соню, и была посвящена в очередную историю об очередном женихе, знакомство с которым состоялось в доме матери.  Роман продлился всего  две недели. Но, поскольку кандидат в мужья занимал высокий пост в  правительстве, потеря слишком серьёзных перспектив вызвала не только поток слёз, но и дикую ненависть ко всему миру.
    Во время разговора в комнату с улицы вбежала Снежана.
   - Мамочка, можно что-нибудь поесть? – спросила девочка.
   - Отстань от меня. Ты видишь, что я занята! - закричала на дочь Соня. - Иди ещё погуляй на улицу.
   - Мамочка, я кушать хочу. Я с утра ничего не ела.
   Соня  встала с кресла, подошла к дочери, подняла её на руки так, чтобы видеть глаза Снежаны.
   - Сколько раз надо тебе повторять, что когда у меня гости, ты не должна мне мешать!  Ты почему меня не слушаешь? Совсем тупая? А ну, убирайся отсюда, - крикнула Соня и со всей силы бросила четырёхлетнюю дочь на пол.
   - Мамочка, прости меня, прости, я больше так не буду. Не бей меня. Мне больно очень, - заплакала Снежана. - У меня ножка болит.
   - Иди вон на улицу, кому сказала. Не смей рыдать. Будешь плакать, вообще не покормлю.
   - Я не могу встать. Мне больно, - ещё сильнее заплакала Снежана.
   - Соня, ты что творишь? Срочно звони в скорую. Врача вызвать надо. Вдруг там перелом, - взволнованно предложила Наташа.
    - Натка, не выдумывай. Какой перелом? С чего? Она просто капризничает. Ничего, я её отучу. Мать слушаться надо! Заткнись, хватит стонать, кому сказала!
    Снежана  перестала рыдать. Соня подняла её с пола, поставила на ноги, и девочка застонала.
    - Мама, мне больно стоять.  Очень - очень больно.
     Наташа взяла телефон и стала вызывать скорую помощь.
    - Ты совсем не знаешь Снежану. - Держа за руку стонущую дочь, изрекла Соня. - Она же просто хочет, чтобы я дала ей пирожок. Естественно. Я её с утра не кормила.  Снежана, будешь пирожок?
   Снежана закивала головой, из глаз полились слёзы, и она вновь заплакала.
    - Ну вот, опять начались истерики, - недовольно сказала Соня. - На, ешь. Но только один. Скоро картошку отварю. Знаешь, Наташа, мать совсем  перестала вещи приносить. Мы питаемся одной картошкой и макаронами.
     Скорая помощь приехала через полчаса.
     Врач, осмотревший ребёнка, констатировал  перелом ноги.
    - У Вашей дочки крученый перелом. Очень сложный. Надо ехать в больницу гипс накладывать. Как же ты, малышка, так умудрилась упасть? – спросил врач.
    - Танцевала. Моя дочь очень танцевать любит. - Объяснила Соня врачу. - Перед нами плясала, закружилась и упала. Вот, подруга не даст соврать.
    Подруга «соврать» дала  и в течение двух месяцев постоянно приходила к Соне с продуктами для Снежаны. Вплоть до того момента, пока не сняли гипс.

                Часть IV. «Снежана»
 
         Снежана стояла у барной стойки в ожидании очередного заказа. Нога болела нестерпимо. Две смены ежедневно даже для здоровых  ног тяжело. Что уж говорить о ней. Ближе к ночи так и хочется присесть, отдохнуть. Но нельзя. Никак нельзя. Будет плохо работать - быстро директор уволит из кафе. Как тогда они с мамочкой жить будут? На какие деньги?
     К постоянной боли она привыкла с детства, а вот если мама рассердится, тогда лучше просто утопиться. Но даже этого Снежана не может себе позволить. А иногда так хочется. Нельзя. Нельзя. Мама очень больна, да и не работает давно. Не получается у неё с работой. Столько мест сменила. Нигде не задерживается. То болезни всякие, то операции, то незаслуженные обвинения в воровстве. Вот и приходится Снежане работать, чтобы семью содержать.
    Так хотелось в училище поступить. На актрису. Но мама запретила. Сказала, что работать надо. А ведь в школе ей так нравилось посещать драмкружок. И педагог говорил, что у неё талант. Большой талант. Все главные роли её были. После школы она тайно ходила в Щукинское. Маме говорила, что работу ищет. Все туры прошла  и экзамены сдала отлично. А как только сообщила, что поступила, в доме был такой скандал, что до сих пор страшно становится, как вспомнишь.
     Хорошо, что баба Роза не присутствовала. В больнице была. Так из больницы и не вернулась. Теперь вся квартира им принадлежит. Мамочка добилась. Ей, как инвалиду, положена лишняя площадь.
      Мамочка у неё необыкновенная. Снежана её очень любит. Любит и боится. Расстроить боится. Эту работу мама ей нашла. Хорошее кафе. Рядом с домом, на Кутузовском. Да и стащить можно много всего. И не только еду. И из вещей можно. В доме вся посуда отсюда. Мама две сумки одинаковые купила и двойное дно в каждой сделала. Никто ничего не замечает. А ведь Снежана уже год здесь работает.
     Вспомнив о сумке, Снежана заволновалась. Совсем забыла. Скоро мама придёт, а у неё ничего не готово.  Сегодня у них особый вечер: Нонна с Никитой придут в гости. Это так редко бывает. Никите повезло. Его Нонна в Щукинское устроила. По блату. Он ей сам это сказал. Под большим секретом. Она его не выдаст. Он очень красивый. Она его любит, хоть и знает, что любить брата нельзя. Знает, что у него девушка есть, но всё – равно думает о нём. Он так добр к ней. Всегда. Когда они встречаются, а это бывает так редко, он всегда целует её в носик или в щёку, и она чувствует его губы. Мягкие и тёплые.  И руки чувствует, когда он обнимает её за плечи.
      Вот ради него она самые дорогие деликатесы и стащит.   Снежана с гордостью оглядела присутствующих в кафе людей.  Знали бы они, к какому кругу она принадлежит. Просто мамочке с мужчинами не везёт. Их много было. Очень много. И Снежана всех их ненавидит. Столько горя они маме причинили. Ненавидит и чувствует себя виноватой. Мама часто говорит, что это из-за Снежаны никто на ней не женится.
    - Снежка, ты о чём думаешь? Бери поднос. Клиенты уже недовольные взгляды бросают, - услышала она голос бармена  и вздрогнула. Не от голоса вздрогнула, а от того, что в кафе зашла мама. И не одна. С ней была молодая элегантная женщина, очень похожая на иностранку.
    Снежана быстро схватила поднос, отнесла клиентам, и подошла к столику, за которым расположилась мама с незнакомой женщиной.
    - Добрый день, - сказала Снежана. – Мама, я тебе, как всегда, апельсиновый сок принесу. А Вы что закажете?
    - Вот бестолковая, - возмутилась Соня. – Ты что, тётю Наташу не узнаёшь? Пять лет не видела и уже забыла. Быстро принеси сок и… Наташа, ты что будешь?
    - Здравствуй, Снежана. Очень рада тебя видеть. Ты же просто красавица стала. А коса какая длинная. Ну  просто загляденье.  Мне чашечку крепкого кофе, если можно.
    - Конечно, тётя Наташа. Я быстро. У меня ещё один заказ, и сразу – к вам.
    -  Ничего не знаю. Ты мать должна в первую очередь обслужить, а другие подождут. Знаешь, Наташа, думала, вырастет, поумнеет. А она в училище театральное поступила. Представляешь? Ну, я ей такое устроила. Всё, разобрались.  Я, Наташа, инвалид.  Мне строгая диета нужна. И делать ничего по дому не могу. Какая учёба?
   - Инвалид? Когда я уезжала, ты же абсолютно здоровая была. Что случилось?
   - И не спрашивай. Столько всего произошло. Четыре операции перенесла. Живу на гормонах  да на таблетках. Поэтому меня так и разнесло. Желчный удалили, по женской части всякие проблемы, желудок, а месяц назад глаза прооперировали. Совсем слепая стала. – Соня тяжело вздохнула и с завистью посмотрела на подругу. - А тебя просто не узнать. Вот что заграница с простыми людьми делает.
    - А ты, смотрю, не изменилась, - с улыбкой произнесла Наташа. – Как Нонна поживает? Такая же красавица?
    - Ой, что ты! От неё же Стас ушёл. К молодой. Зачем ему антиквариат? – Соня радостно засмеялась своей шутке. – Она теперь в религию вдарилась. Каждый день в церковь ходит. Грехи свои замаливает. С телевидения её попросили. Сама понимаешь: старость пришла. Преподаёт в каком-то училище. Речь ставит начинающим актёрам. Сегодня к нам в гости придёт. С сыном. Помнишь, был такой актёр известный, Астахов. Нонна ещё с его дочкой дружит. Так вот Никита – точная его копия. Такой же красавчик. Кстати, можешь прийти сегодня. Теперь тебя и не стыдно в наш круг ввести.
    - Нет, спасибо. У меня масса дел. В другой раз. Я тебе обязательно позвоню.   Соня, а как твоя сестра поживает?
    - Сестра у меня ужасно глупая. Ей сделал предложение сын известного балетмейстера. Так она ему отказала. Он вращается в таких кругах! Да и квартиру ему родители купили в центре Москвы. Влюбилась в какого-то простого инженера. Замуж вышла. Нонна возмущалась тогда. Знаешь, в свой круг вводить человека без роду и племени. А сейчас любит его. Говорит, Лене повезло. В хрущёвке живут, представляешь?
     Подошла Снежана с подносом. Аккуратно поставила апельсиновый сок и кофе на стол.
    - Мамочка, я сейчас тебе сумку принесу. Ты только осторожней, пожалуйста. Директор в зале сидит.
    - Ты мать учить вздумала? Неси, давай, - прикрикнула на дочь Соня, и, обращаясь к Наташе, возмущённо сказала, - Представляешь, Нонна просит, чтобы Снежана к ней жить переехала. Говорит, деньги на жизнь будет мне давать. Считает, что у неё талант актрисы. В училище хочет её восстановить.
    - Так соглашайся. Это же такой шанс для Снежаны, - тихо ответила Наташа.
    - Вот ещё. И не подумаю. У Нонны и так жизнь, как у королевы была. Сегодня с Никитой придут Снежку уговаривать. Мне даже интересно, что она им ответит.
    - А почему она будет тебе деньги на жизнь давать? Ты что, совсем не работаешь?
    - Не везёт мне с работой. Куда ни устроюсь, через месяц – другой начинаются проблемы. Завидовать все начинают, когда узнают, к какому кругу я принадлежу. Вещи пропадать начинают. Все на меня думают. Неделю назад уволилась с очередной работы. Мужская шапка пропала. Ондатровая.  А я здесь причём? Скажи, нужна мне мужская шапка? Или тебе? Может, твоему мужу нужна? У меня, кстати, много мужских шапок. Нонна принесла те, которые от Стаса остались. А Никита, знаешь, не носит.
                -v-
    Снежане пришлось отпроситься с работы, чтобы успеть накрыть на стол к приходу Нонны и Никиты. Получилось всё очень красиво. Как любит мама. В зале накрыла. С тех пор, как не стало бабы Розы, мамочка сделала в её комнате себе спальню. А большую комнату переделали в зал. Здесь же стоит и кресло, в котором Снежана спит. Кресло неудобное, но ничего, терпимо. Она втайне от мамы откладывает деньги, чтобы купить себе новое кресло. Говорят, что мечты сбываются.
       В дверь позвонили. Снежана бросилась открывать. На пороге стояла Нонна и её любимый Никита. Вдруг и сегодня получится уединиться с ним на кухне. Хоть на минуточку.
    - Привет, Снежанка, - произнёс прекрасный юноша. - Всё хорошеешь?
    - Добрый вечер, Снежаночка. Ты как всегда вся в делах. Мама что делает? Скажи ей, что мы пришли.
    - Да, проходите, пожалуйста. Она спит. Я её разбужу. Она сейчас к вам выйдет. Проходите к столу.
    Нонна прошла в зал, а Никита подошёл к Снежане, обнял её за плечи и прошептал на ухо:
    - Снежка, а ты хотела бы учиться вместе со мной? В училище?
    - Нет, мне нельзя. А как же мама? Она не сможет. Я даже и не мечтаю.
    - Ладно. Поживём – увидим. Я к Нонне пойду, а ты быстрей мать буди свою. Я соскучился.
                -v-
     Ужин проходил в молчании. Соня впервые за много лет чувствовала себя уверенно в присутствии Нонны. Держалась высокомерно и на вопросы матери отвечала снисходительно. Снежана боялась сказать хоть одно неправильное слово, чтобы не расстроить маму. Никита смотрел на всех с усмешкой, а Нонна была очень напряжена.
     Наконец, когда всё было съедено, Снежана, унеся грязную посуду на кухню, присела за стол. Вопросительно посмотрела на присутствующих.
    - Снежана, я пришла поговорить с тобой и с твоей мамой об очень серьёзном деле, - произнесла взволнованно Нонна.
    - Со мной? – удивилась Снежана.
    - Не перебивай, -  прикрикнула на неё Соня. – Большая уже а хорошим манерам так и не научилась.
    - С тобой, Снежаночка. С тобой. Я… Мне сложно всё тебе объяснить. Да и ни к чему это. Одним словом, я сознаю, что была плохой бабушкой. Да, я и не оправдываюсь. Но сейчас. Да, Снежана, именно сейчас я хочу загладить свою вину. Перед Соней. И  в первую очередь  перед тобой.
    - Нонна, ну не тяни, - весело сказал Никита. - Говори, зачем мы здесь, а то я не выдержу  и всё сам скажу.
     - Подожди, Никита. Снежана, я хочу предложить тебе немного другую жизнь. Предложить переехать ко мне. К нам с Никитой. Будешь жить с нами. Я разговаривала с директором Щуки. Он готов тебя взять. На первый курс. Ты блестяще сдала все экзамены в том году. Была зачислена. Он восстановит тебя. Ты будешь учиться. А Соня останется здесь. Мы все ей будем помогать. И я, и Никита. И ты. Ты можешь сегодня мне не отвечать. Подумай. И завтра утром я жду твоего ответа.
    Снежана сидела, опустив глаза. Она слушала Нонну и представляла свою «другую» жизнь. Жизнь, о которой даже мечтать было страшно. Жизнь рядом с Никитой. Училище. И тоже рядом с Никитой. И никакого кафе, ненавистных тарелок и бесконечных заказов. Возможно, Нонна ей купит новые красивые вещи. Модные, а не те, в которые её одевает мама. Самая красивая вещь – это униформа, которую ей выдали в кафе. Нет, без вещей прожить можно, а вот видеть улыбающегося Никиту…чувствовать его доброе отношение к ней… Это такое же счастье, как в детстве  во время её «розовых» дней.
    Снежана подняла глаза, чтобы сказать «ДА». «ДА», которое навсегда изменит её жизнь. «ДА», которое будет правдой. Правдой и желанием быть собой… Собой, а не прислугой для матери.
    Она посмотрела на маму. Соня сидела, сжав губы. Снежане было  знакомо это выражение её лица. Как вовремя она это увидела! Ей стало страшно и холодно. Холод сковал её хрупкое тело.
    - Я думаю, Нонна, что Вам не стоит ждать до завтра, - тихо начала Снежана с дрожью в голосе. -  Я дам ответ сейчас. Спасибо огромное за Ваше предложение. Но, если я так поступлю, это по отношению к моей маме будет предательством. Мамочка, я тебя очень люблю. Я благодарна за всё, что ты для меня сделала. Ты дала мне жизнь. Ты отдала мне самое дорогое, что есть у человека: свою кровь, свою душу, силы свои, здоровье своё.  Ты отдала мне всё, что имела. Нет никого на этой планете, кто дал бы мне больше: саму возможность жить, любить, работать, совершенствоваться, стать лучше, чем я есть.  Каждая моя клеточка принадлежит тебе, потому что она создана тобой. Нонна, разве кто-то может дать мне больше, чем родная мать? И теперь, когда моя мама больна, без работы, когда она слаба, я должна оставить её одну? Именно теперь, когда я ей так нужна? Разве не я должна теперь быть рядом с ней? Вы думаете, Ваша «другая» жизнь сделает меня счастливей? Ваша «другая» жизнь даст мне возможность любить, дышать, верить, страдать, чувствовать? Нет, Нонна, здесь мой дом. Здесь. Рядом с мамой. Что может быть больше этого? 
    - Значит, это и есть твой ответ? Окончательный? Ты даже подумать не хочешь? О себе подумать, о своей жизни? - спросила Нонна, и тяжело поднялась из-за стола, - Очень жаль, Снежана. Ты делаешь большую ошибку. Но уговаривать тебя не буду. Не привыкла. Да, Соня, хоть здесь ты добилась своего. Украла, всё-таки. Целую жизнь украла. Вся в отца.  Никита, я ухожу. Пойдём со мной.
     - Что? – хрипло произнесла Соня, - Что ты только что сказала? Вся в отца? В какого? В Карпова? Или у меня всё-таки есть родной отец? Тогда скажи мне о нём! Скажи! Я прошу… Нет, я приказываю! Скажи!
     - Приказываешь? Ты? Мне? – Нонна опустилась на стул. – Родной отец, говоришь? Есть родной отец. Есть. Преступник. Вор и убийца. Из тюрьмы сбежал. А когда попал на волю, жизнь мою украл.
    - Вор… вор… - шептала Соня, - вор… не может быть… не верю…
    - Сама хотела услышать. Вот и услышала, - Нонна поднялась из-за стола, подошла к двери, и оглянулась. - Снежана, последний раз говорю тебе, пойдём со мной. Никита, ты идёшь?
    - Нонна, ты иди. Я останусь. Мне надо поговорить со Снежкой. Я не уйду отсюда без неё. Ты поняла меня, Нонна? – серьёзно произнёс Никита, и, обращаясь к Снежане, продолжил. - Снежка, я не уйду без тебя, слышишь? Неужели ты хочешь уничтожить свою жизнь? Окончательно уничтожить? То, что мы сейчас услышали – неважно. Да, это страшно. Но не важно. Для твоей жизни – не важно. Важно идти вперёд, дальше.  Посмотри на меня. Посмотри на меня. Это я, Никита. Я рядом с тобой. И я твой друг. Брат. Дядя, в конце концов. 
    Снежана посмотрела на Никиту, на мать, глаза её наполнились слезами, и она, опустившись без сил на стул, разрыдалась.
                -v-
    Нонна, не сказав ни слова, даже не простившись с Соней, вышла на улицу. Огляделась по сторонам, как будто ища кого-то. На противоположной стороне увидела чёрный силуэт. Нет, только не сейчас. Ни сегодня. Сегодня она не прогонит его.  Сегодня она посмотрит  ему в глаза. Посмотрит в глаза этому чудовищу.
    - Господи, помоги, - взмолилась Нонна, и, перекрестившись, прошептала, - Стой.  Подожди.  Не уходи. Прошу тебя.

                Москва
                Август  2017 года.