Приди и утоли

         О них уже знали. Едва Лариса произнесла свою фамилию в окно регистратуры, как молоденькая медсестра сказала:
          – Да, да, мне передали. Сергей Строганов?  Его вчера перевели в общую. А сейчас он в комнате для свиданий. Нина, проводи посетителей, – сказала она, передавая эстафету такой же молоденькой и симпатичной медсестре.
         Пока они шли вслед блондинке-медсестре, одетой с изяществом в белый халат и чепчик, Лариса опять с неприязнью анализировала этот запредельный мир. Больница вообще была в корне не приемлема для неё – словно это был вызов всему здоровому и гармоничному в нашем мире, словно люди попадали сюда не излечиваться, а наоборот, травмироваться, уродоваться и умирать. Волею судеб ей всё-таки приходилось навещать иногда родных и знакомых, но в этом диспансере и запах, и вся аура пространства была особенной, какой-то тайно-подстерегавшей, казалось, и вам отсюда не выйти, и остаться. Но не в прежнем образе, не в своём уме, а лишённым того и другого навсегда. Тем более удивительно было видеть среди медперсонала таких изящных и симпатичных медсестёр.
        Комната для свиданий, куда они вошли, была маленькая, всего с тремя креслами и столиком меж них, и Сергея пришедшие сначала не заметили, он буквально утонул в одном из них, сидя в большой для него пижаме. Владиславу он вообще показался каким-то подростком – щуплым и невзрачным.
         – Сергей, к вам пришли, – сказала медсестра Нина, – и Сергей безразлично открыл глаза. – Вот звонок на вызов, – сказала она на прощанье посетителям, ретируясь.
          – Серёжа, это я, твоя Лариса, – начала девушка сразу. – Ты опять меня не узнаёшь?
А это Владик, мой знакомый. Мы пришли проведать тебя. Как ты, хоть что-нибудь вспомнил про себя?
          Сергей по-прежнему безразлично посмотрел на Ларису, затем перевёл взгляд на Владислава, и вновь закрыл глаза. Вадим вспоминал слова Ларисы, они нужны ему были для настройки: «У Сергея обширная амнезия и синдром Котара – он воображает себя мертвецом. Удивительно, как он остался в живых. Десантник, который был рядом с ним и наступил на мину – его собирали по частям – а у Сергея всё целое, только от человека в нём не осталось ничего… Врачи уверяют, что он безнадёжен, дальше будет ещё хуже».
          Лариса заплакала:
          – Серёженька, скажи хоть что-нибудь.
          Сергей снова открыл отсутствующий взгляд. Вдруг лицо его в страхе исказилось.
          – И ты, и ты, – он поочерёдно показал пальцем и на Ларису, и на Владислава. – Вы тоже мертвецы!
           – Серёженька, нет, мы живые, и ты живой. Ты только всё вспомни про себя.
           Сергей отчаянно замотал головой, из глаз его полились слёзы. Он вдруг перешёл на доверительный тон:
            – Я таю, понимаешь, я таю. Во мне остаётся всё меньше от меня…  Я ухожу – и никак  не могу уйти.
            Он закрыл глаза ладонями и из-под них произнёс:
            – Мне бы ослепнуть – и никогда не видеть, ничего.
            Владислав вопросительно посмотрел на Ларису и та молча кивнула. Он сказал ей:
            – Выйди, я это сделаю один.

            Назад они шли молча, и она, вся дрожа, спросила одним словом:
            – Когда?
            Владислав отвечал ей спокойно, как профессионал.
            – Я просканировал его мозг, и душу, если её можно так назвать. Он не просто не хочет жить, он уже мёртв сознанием. Через несколько дней за сознанием последует и тело.
            – Но ты ведь маг, – сказала Лариса.
            – Зачем? – спросил в свою очередь Владислав. –  Я лишь нивелировал его душевные страдания. Дальнейшее моё вмешательство продлит агонию его.
          
            Уже сидя в машине, Лариса спросила:
          – Как ты нашёл меня в твиттере?
          – Есть такая вещь – интуиция, её не объяснишь.
         Она закурила и сказала ещё:
          – Он был детдомовский. А я была единственная у него.
         Вдруг Владислав произнёс неожиданное:
          – Спасибо тебе – и от него и от меня.
          – За что?- не поняла она.
          – За эти слова на твоей странице: «Приди и утоли».
         Мысль, догадка, пронзили её гораздо быстрей, чем он ожидал. Она, то ли с ужасом, то ли в благоговении произнесла:
          –Ты или чёрный слишком, или прозрачный, но ты –  не человек.
          – Сейчас в ходу слово экстрасенс, – отвечал Владислав устало. – Но это слово не моё. Скорее, я повелитель звуков, дирижёр.
          Она подумала и сказала:
          – Музыка – твоя панацея от всех бед?
          – Каждый из нас творитель ритмов: нашей любви, наших вздохов, наших песен. А ему обрубили всё – память, тебя, любовь. Никаких песен больше нет. Осталось только тело. Нечто похожее на извив. И в этом его  боль. А я пришёл и утолил эту боль, как неразрешимость. Он уйдёт в ритме извива – ускользая от жизни, от боли, от людей. В самый правдивый мир.
          Лариса заплакала и сказала:
          – Не знаю, как  я дальше буду с этим жить. Что я представляю без него?
          Он же с грустью подумал: «Ну, это ты переплачешь, переговоришь». Потом мысль его перенеслась далеко-далёко. «Сколько пройдено, сколько ещё идти  на зов», – из  дали той пришли слова.  Однако ей Владислав не сказал больше ничего.