Посреди океана. Глава 26

В детстве у Инги была одна дикая мечта - изучить все языки, какие только существуют
 на свете. Она даже завела себе толстую тетрадку, в которой каждый листок
был отведен для записи слов какого-то определённого языка. Стоило ей услышать или
прочесть новое иностранное слово, сразу же заносила его в свою хитрую тетрадь.
Чего там только у неё не было! Даже существовали странички, посвященные
санскритскому и ирокезскому языкам.
Позже, в подростковый период, этот суперсловарь был куда-то заброшен.
Поняв всю тщетность своей затеи, в глубине души что-то от детской той мечты она
всё же сохранила.
Это свелось к освоению родного языка, чтобы научиться понимать каждого.
Потому что, даже влядея одним общим языком, отдельный человек, с которым ты
разговариваешь, всё равно говорит со своим акцентом.
Ведь даже в одни и те же слова, одни и те же фразы каждый человек вкладывает
свой смысл.
А люди, разговаривающие на разных языках? Им понять друг друга труднее тем более...
Овладеть родным языком настолько, чтобы понимать других людей досконально со всеми
подтекстами, оттенками, акцентами... Хотя бы к этому придти. Это тоже нелегко.
Ведь все, говоря на одном языке, произносят одни и те же слова, однако
подразумевают разное и не понимают друг друга.
Что уж там можно сказать о людях разноязычных?..

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Неподалёку от "Лазурита" стояло небольшое суденушко,  от которого в нашу сторону
двигалась четырёхместная шлюпка.

- Кто такие? - спросила я, оказавшегося поблизости Валерку-повара.

- Канадское сторожевое судно, - со знанием дела объяснил он.

Первый гость, поднявшийся на борт "Лазурита", был одет в куртку и штаны цвета хаки.
Второй был точно в таких же штанах и куртке, но ярко-жёлтого цвета и в жгуче-алом
спасательном жилете.

При их появлении на шлюпочной палубе мы все машинально расступились, образовав
свободное пространство в виде круга. И глазели на прибывших так, словно они были
не с канадского корабля, а с другой планеты.
Не знаю, как остальные матросы, но лично я впервые видела настоящих канадцев так
близко. И надо заметить, что ребята они были симпатичные и приветливые.

Первый пришелец, как только оказался на борту " Лазурита", широко улыбнулся, обвёл
всех собравшихся весёлыми голубыми глазами, приветственно помахал рукой и обратился
к Юрке-сварщику, стоявшему к нему ближе остальных.

- Ты - рус? - спросил он, продолжая улыбаться.

- Да! - с некоторым вызовом ответил Юрка, выпятив грудь.

- Фрэнк! - протянул ему руку канадец.

- Юра! - сказал сварщик, ответив на рукопожатие.
Но во взгляде его оставалась искорка настороженности, словно он каждую минуту
ожидал агрессивного выпада или ещё какого подвоха.

Тут в зону всеобщего обозрения вступил второй гость.
Этот, видимо, не отличался таким глубоким познанием русского языка, как его
предшественник, и потому проявлял себя молча.
Так же, как и Фрэнк, жестом поприветствовал всех, а затем обратился к Валерке-
повару. Почему именно к нему? Может, он испытывал особое доверие и уважение к
камбузным работникам, ведь Валерка отличался от всех тем, что был в своём колпаке
и белом фартуке: так спешил, что даже снять не успел.

Подложив под щёку сложенные вместе ладони и наклонив набок голову, канадец закрыл
глаза, изображая спящего.
Потом хлопнул повара по плечу и жизнерадостно захохотал.

В нашем кругу тоже прокатился ответный смешок, хотя и несколько сдержанный.
Однако всеобщая напряженность, возникшая при появлении иноземных гостей, растаяла.
Мы поняли, что они не с плохим к нам пожаловали.

Валерка заулыбался смущённо и растерянно, но тоже похлопал канадца по плечу.

Мы с интересом наблюдали за всем этим, ожидая, что же будет дальше.
Но тут прибежал капитан и быстро увёл Фрэнка с товарищем к себе. А двое,
остававшихся в шлюпке, сразу же отчалили.

- Валерка, он тебя знает? - бросилась Анюта к повару. - Почему он именно к тебе
обратился? И что он хотел тебе сказать?

Повар стоял гордый, как именинник.

- Да Бог его знает! Может и встречались в морях когда, - произнёс он снисходительно.-
Что он хотел сказать? Мол, рыбнадзор спит, а вы ловите!

- А что, мы не там ловим? - встревожилась Анюта.

- Да вряд ли, - с видом знатока покачал он головой. - А то бы они так не улыбались
нам тут.

Конечно, это небольшое событие явилось ярким пятном в нашей довольно-таки
однообразной жизни.
Доказательством сего может служить то обстоятельство, что Кареглазый отснял данную
сцену для своего фильма про "Лазурит".

Могу похвастаться, что мы с Анютой уже успели попасть в один из кадров снимаемого
фильма. Случилось это в самом начале рейса, когда мы лоцмана провожали.
Лоцман - немолодой, средних лет швед с ясным взором синих-синих глаз и глубокими
складками вдоль щек, отчего его загорелое лицо выглядело суровым и сверхмужественным.
Он поднялся на борт нашего судна ночью и жил в каюте капитана три дня, пока
"Лазурит" не миновал Датско-Шведский пролив.
Если бы шведы прибыли за своим собратом не днём, а ночью, то мы, возможно, и не
узнали бы, что он вообще был на нашем пароходе.

Лоцман по шторм-трапу спустился в катер, присланный за ним, а потом, отплывая,
долго-долго махал нам на прощание рукой.

Почти весь экипаж собрался на шлюпочной палубе, добытчики - на корме, а мы с
Анютой забрались выше всех, на мостик кормовой рубки. И тоже махали ему вслед.
И казалось, что лоцман только нам двоим машет.
Нет, конечно же, он со всеми прощался, но нам так казалось.

А Кареглазый тем временем всё снимал на кинокамеру: то лоцмана, то нас...

Кареглазый, так мы с Анютой прозвали этого добытчика из бригады Котова.
И хотя теперь нам известно уже, что зовут его Виталий, фамилия Стариков, даже
прозвище есть - Режиссёр. Но между собой мы так и продолжаем называть его
Кареглазым.

У него необыкновенные глаза: большие, лучистые, опушенные густыми чёрными
ресницами; глубокие, светящиеся умом и добротой.
Нет, это всё слова истасканные. Я не знаю, как описать глаза Виталия Старикова.

И не знаю, каким словом точнее определить наше с Анютой отношение к нему. Может,
это влюблённость? Нет, не любовь, а именно влюблённость. Когда воспринимаешь
человека, всецело восхищаясь им и не видя в нём ни единого недостатка.
Мы тайно млели по нему, как зелёные подростки по далёким и недоступным кумирам,
разным там кинозвёздам и эстрадным певцам. И горько и сладко оттого, что чувство это
безответно и безнадёжно.
Кареглазый чуть ли не каждый день из дому от жены радиограммы получает. И когда
возвращается из радиорубки, весь прямо-таки светится.
Печально и радостно, прохладно и тепло делается на душе от этого его света.
С одной стороны, греет то, что он счастлив, а с другой стороны... Мы с Анютой жутко
завидовали его жене и мечтали увидеть её, представляя, какая она, должно быть,
необыкновенная женщина.

Хотя подозреваю, что на берегу наш Кареглазый не столь заметен и притягателен, как
здесь, в море.
Это нам он кажется необыкновенным, при близком рассмотрении, в сравнении и на фоне
всех остальных.
А там как он может быть воспринят?
Среднего роста, не слишком разговорчивый, скромно одетый.
Это здесь он парень с кинокамерой, ни на кого не похожий, не такой как все.
Он умнее, добрее и привлекательнее остальных. Да, здесь это легче заметить и понять,
чем там, на берегу.

И хотя он далёк и недоступен, но в глубине души я тешу себя мыслью, что мы с ним -
и я и он - имеем нечто общее, мы делаем одно дело.
Мы останавливаем время. Разве это не знаменательно, что мы порознь, независимо
друг от друга, я и Кареглазый, оказались здесь, на "Лазурите"? И запечатлеваем одни
и те же события: он снимает фильм, а я пишу книгу...
Мы с ним - две родственные души. Но только об этом никто не знает. И не узнает,
надо думать...

Вскоре Стариков ушёл.
Остальные матросы тоже потихоньку разбрелись кто куда.
Но настрой увековечивать и увековечиваться остался. Желание запечатлевать историю
охватило не только Режиссёра.
Рыбообработчик по фамилии Беленький прибежал на шлюпочную с фотоаппаратом.
Заснять канадских гостей он опоздал. И потому стал фотографировать нас с Анютой.

Сначала мы этого Беленького прозвали между собой Боря Худой номер два, из-за того,
что всё время путали его с оригиналом, номер один. Так они казались нам похожи.
Оба синеглазые, кудлато-светлорусые, высокие и худые.
Но потом, со временем мы начали их различать.
Во-первых, у Беленького нос более курносый и губы толстее; во-вторых, он худой, но
не до такой степени, как Боря, который уж, попросту сказать, тощий; в-третьих,
Беленький стеснительный и молчаливый, а номер один - всё наоборот.

Увидев, что нас фотографируют, прискакал Юрка-сварщик. И влез между мною и
Анютой, захотел в обнимочку сняться.

- Хватит с нас кочегара! И так всю плешь в салоне проели! - заворчала было я.

- Я тебе не кочегар! - прикрикнул Юрка и, не желая слушать какие-либо возражения,
сграбастал нас в охапку и стал изображать перед объективом сладкую улыбочку.

Потом и сам Беленький изъявил желание запечатлеться на фоне дам для приобретения
престижа и завистников.

Мимо шла прачка и тоже пожелала влезть с нами в кадр, что привело фотографирующего
Юрку в явное затруднение: он никак не мог сфокусироваться.
Наконец нашёл нужное положение.

- Эй, мадам, - крикнул он прачке, - сострой на момент рожу поприятнее! Один момент!
Потом снова можешь сделать свою обычную рожу.

После фотосеансов не успели мы войти к себе в каюту, как к нам заявился Анзор.
Якобы снова разговаривать о сочинениях.
Он стал выяснять у Анюты, что она надумала насчёт сочинений для слесаря, который
весь полдник бегал к ней в мойку на переговоры по этому поводу.
Она сказала Анзору, что пока ещё не приняла решения и будет думать.
А так как все деловые вопросы на этом были исчерпаны, то грузинский гость, дабы
не быть изгнанным из нашей каюты немедленно, согласился дать нам урок грузинского
языка.

Буквы алфавита мы решили не изучать, а перешли сразу непосредственно к языку.
То есть, учитель говорил, как звучат по-грузински наиболее обиходные слова и фразы,
а мы с Анютой записывали всё это русскими буквами.
Кроме того, он надиктовал ещё две грузинские песни: "Сулико" и горскую какую-то.

Уроки, конечно, сопровождались посторонними разговорами.

- Анька, ну, это Анька! - рассуждал учитель. - А ты, Инга, мне как сестра. Тебе
говорили, что ты похожа на грузинку?

- Говорили! - Я даже засмеялась. - Не один раз говорили. Причем и на уроках и на
экзаменах мне всегда доставалось про Грузию рассказывать. Я когда в институт
поступала, все перед экзаменами по географии тряслись. А я так спокойно заявила:
"Знаю, что мне попадётся родина моя!" - "А какая твоя родина?"- "Грузия, говорю.
 Какая же ещё?" Я так пошутила, потому что мне всегда доставалось про Грузию
отвечать и потому что мне как раз кто-то перед этим сказал, что я на грузинку похожа.
А когда взяла билет экзаменационный, чуть вслух не расхохоталась. Первый вопрос
был про Грузию. А вообще, мне на кого только ни говорили, что я похожа. В Болгарии
на болгарку. В Молдавии на молдаванку. Много на кого. У меня внешность такая
интернациональная. Я для всех своя. Однажды даже сказали, что на француженку похожа.

- Французы сказали?

- Нет. Сидела как-то в очереди к зубному. А напротив какая-то бабуля уставилась на
меня и рассматривает в упор. Мне даже неудобно стало. А она смотрела-смотрела, а
потом вдруг спрашивает: "Скажи, пожалуйста, у тебя нет случайно родственников во
Франции?" - "Нет, говорю, откуда?" - "У нас в деревне, говорит, после войны жила
француженка. Привёз  один, Василий такой, жену себе из Франции. Герой, весь в
медалях. Посадил её в своей халупе. А сам в пьянки-гулянки ударился. Поколачивал
свою Элен. У нас её Ленкой звали. Бедная, намучилась с этим героем. Но сестра её
из Франции стала разыскивать. Разыскала. Через посольство долго добивалась, чтобы
забрать её назад, к себе домой. Добилась, увезла Ленку во Францию. Так ты на неё,
как две капли воды похожа. Я даже подумала, может, дочка. Ну так похожа, копия
просто!"

Но самое главное, теперь нам доподлинно известно, как добиться, чтобы Анзор
немедленно ушёл, когда нам станет это необходимо.
Стоит только произнести:"Анзор, цады сахмши!" ("Анзор, иди домой!"), как он встаёт,
откланивается и сразу уходит. Это прямо чудо какое-то!
Как всё же приятно говорить с человеком на его языке и знать, что тебя понимают.
Вот бы научиться находить общий язык с каждым человеком!

Уже во время сегодняшнего ужина, услышав от Анзора "мадлобт" (спасибо), я с
гордостью отвечала: "Миртви" (пожалуйста).
И оба после такого общения оставались довольны, как слоны.

И ещё одно. За ужином мотористы рассказывали, что Мишка-кочегар на спор ел
бритвенные лезвия. И клялись-божились, будто сами видели, как он это лопал.
И хоть вид они напустили сверхсерьёзный, рассказывая это, я не очень-то поверила.
Скорее всего, разыгрывали. Ну как это нормальный человек может лезвие съесть?
Мишка же не йог какой-нибудь!
Хотя, кто его знает?.. На ужин он не приходил. Может, и вправду наелся лезвий и
сыт. От этого шалопая всё можно ожидать!

Время после ужина я посвятила письмам домой и планам действий на завтрашний день.
Сегодня-завтра закончится срок, отпущенный первым помощником на подготовку
корреспонденции.
А завтрашний день потребовал особого плана действий по нескольким причинам.
Во-первых, завтра банный день, а значит, предстоит смена постельного белья в каютах-
объектах и в своей. Плюс тщательная всеобщая приборка.
Во-вторых, завтра я работаю в мойке, и настало время прохлорировать кружки, не то
Док опять будет выговаривать.
В-третьих, мы с Анютой решили завтра ничего не есть, абсолютно ничего. Потому что
катастрофически начали толстеть, и с этим срочно надо было что-то делать!
Мало того, что недавно Сивая Чёлка ехидничал по этому поводу, так ещё и боцман
сегодня вылепил: "Ну и корма у тебя стала! Скоро прачку догонишь."
Комплимент, прямо скажем, не из приятных.
Надо заметить, что и Анюта тоже раздалась, от меня не отстала. Боцман и ей с
комплиментом удружил: "Ну и ряха у тебя стала, Анька! Уже и в амбразуру не влазит!"
Она расстроилась и, придя в каюту, пожаловалась мне. А я, в свою очередь, ей.

Подумали мы, подумали. И решили, что, наверное, боцману со стороны видней.
И лучше будет не обижаться, а срочно предпринять необходимые меры.
Конечно, трудно будет удержаться и совсем ничего не есть, когда всё время крутишься
возле еды. Но чего не сделаешь, чтобы не стать такой, как прачка.


                Здравствуйте, дорогие родители и сестрёнка!

Предоставилась первая возможность послать вам весточку от себя из Атлантики. И я
спешу ею воспользоваться.

Прошёл месяц, как наш "Лазурит" покинул порт, и вот мы в океане, ловим мойву.
А до этого вели промысел на макруруса. Это такая рыба с выпученными глазами и
длинным хвостом. Морская крыса, другими словами.
Ловить её трудно, потому что она ходит на большой глубине, и у нас часто рвались
тралы, ломалась лебёдка, да и шла она плоховато.
Кроме макруруса в тралы попадалась чёрная сабля, тоже вкусная рыба, с виду похожая
на длинную саблю в ножнах.

Недавно наша шлюпка ходила на БМРТ "Селигер", который собирается скоро сниматься
домой. Там мы обменяли двенадцать коробок с кинофильмами. Теперь по три раза в
день крутят кино. Сегодня, например, весь день "Афоню" гоняли.

В общем, всё у нас хорошо. Вот если бы ещё не толстеть, было бы просто замечательно.
Штормы мы с Анютой переносим на удивление спокойно, ни разу плохо не было.
К тому же нам каюту отвели поближе к корме, где поменьше качает.

Не знаю, что такого интересного написать о своей жизни?..
Кажется, обо всём упомянула, ничего не забыла.

Ах, да! Сегодня в иллюминатор видела кита, совсем недалеко от нас проплывал.
В этом районе, где мы сейчас промышляем, китов много водится, потому что они
мойвой питаются.

А ещё к нам сегодня на борт поднимались канадцы со сторожевого судна.
Жаль, что среди нас никто толком английского не знает, а то бы поболтали с ними.

Писем с берега я пока ещё не получала. Жду!
                До свидания. Целую. Инга.