Глава 3. Опочка
В нашей половине были веранда, длинная узкая кухня и большая комната. В комнате — комод, этажерка и две кровати: в одном углу широкая, на которой мы спали втроем: папа, мама и я, а в противоположном - односпальная кровать моей родной сестры Гали. На кровати сидела большая красивая кукла, но мне было запрещено даже прикасаться к ней.
Пока родители были на Севере, Галя жила в Опочке у маминой сестры тёти Мани. Мне показалось, что сестра не очень нам обрадовалась. Уж мне – точно. Однажды засунула меня в пододеяльник, снятый с одеяла и приготовленный для стирки, и принялась кружить вокруг себя, как богатырь булаву. Мне стало страшно в этом мешке: казалось, сестра хлопнет меня об пол или вообще закинет куда подальше. Мой пронзительный визг привлек в комнату взрослых, так что я была спасена от странных сестриных опытов надо мной.
К маленьким детям она явно не испытывала тех чувств умиления, какие часто бывают у девочек её возраста, так что приходилось мне довольно трудно.
У нас была значительная разница в возрасте - девять лет. Мне исполнилось три года, Гале – двенадцать. Но я тянулась к ней.
Как-то она с подругами собралась идти на речку купаться, я упрашивала взять меня с собой.
- Возьму, если пойдёшь плавать с нами на глубину,- строго предупредила сестра.
Я клятвенно обещала. Великая в те времена была очень полноводна и широка, не как сейчас - почти полностью заросшая травой… Я мужественно ринулась в воду, совсем не ощущая страха. Наверное, хотелось доказать, что я достойна сестринской дружбы? До сих пор помню, как я, вытянув шею над водой, разгребаю одной рукой толщу воды, а за другую руку меня держит Галя и плывёт рядом…
Меня попробовали отдать в детский сад. Но, проходив туда без году неделю, я предприняла побег из ненавистного учреждения.
Диктатура воспитательниц, которым мы обязаны были беспрекословно подчиняться, странные порядки (в виде дневного сна) претили моей, как выяснилось, довольно вольнолюбивой натуре. Каждый раз, когда нас укладывали спать, мне приходилось делать вид, что я сплю, потому что спать вообще не хотелось. Я щурила глаза, оставив маленькие щелочки для контролирования ситуации, и удивлялась: как это воспитательница догадывается, что я не сплю? Она строго мне выговаривала, ставя в пример других детей, которые давно видели десятые сны.
Каждый раз на прогулке я подходила к забору, который обозначал территорию нашего детского сада, и с интересом разглядывала всё, что находилось по другую сторону. Даже деревья там казались гуще и красивее, чем на детской площадке. И вот, сидя как-то с приятелем Сережкой в кабине деревянного игрушечного грузовика, я предложила ему:
- Давай убежим!
Сережка сначала даже не понял, что я ему предлагаю. А когда я подошла к забору и для наглядности указала рукой предполагаемое перемещение через ограждение, он пессимистично заметил:
- Поймают…
- Не поймают! - возразила я, уцепившись за поперечную доску забора и перекидывая ногу.
Как я дошла домой, я почему-то совсем забыла. Помню только, что нашла на улице копейку и решила завернуть в магазин «Бакалея». Выложила на прилавок свою находку и попросила ирисок. И не могла понять, почему это продавщицы умильно разводят руками, при этом ирисок не дают?
- Ну и вольница, ну и вольница! – повторял весь вечер папа. Может, хотел поругать, но никак у него это не получалось. Все были очень рады, что я нашлась, целая и невредимая.
После этого случая – моего побега из садика - родители решили больше не экспериментировать. «Если ей не нравится – так и будет сбегать. А это – город. Мало ли что… Как-нибудь без садика обойдемся».
Помню страшную июльскую грозу. Говорили, что в ту ночь в городе сгорели несколько домов. Мы не спали, сидели на кухне. Вернее, прямо напротив окна, на багажном ящике, в котором пересылали наши вещи с Севера и который был у нас вместо сундука, сидела мама, я примостилась у неё на коленях. Галя и папа стояли по обе стороны окна, в углах. Или потому, что так не было видно страшного зарева от непрерывных молний, или потому, что так было безопаснее? Но папа, как мне показалось тогда, просто подшучивал над Галей, чтобы немного разрядить тревожную обстановку.
Запомнились лошадиные бега на стадионе. Рысаки везли наездников в очень странных, на мой взгляд, повозках: у них было только два колеса. И, хотя колеса эти были довольно большие, конструкция казалась мне ненадежной. К моему удивлению, никто не падал, наездники отлично держались в седле даже на большой скорости. Это было очень красиво!
Перед заездами играла громкая музыка. Мне очень понравилась песня, в которой были слова:
«Издалека долго течет река Волга,
Течет река Волга, конца и края нет.
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течет моя Волга, а мне семнадцать лет..»
Голос исполнительницы был низкий, грудной, он словно окутывал меня всю, проникал в душу. Я чувствовала: песня о жизни; грустная, но очень правильная.
Спустя несколько лет я узнала, что это пела Людмила Зыкина. Мама купила пластинку с ее песнями, и в очень редкие свободные минуты слушала свою любимую певицу.
Другую половину дома занимала женщина по имени Зина с пятилетним сыном Вовкой. Очень часто он ходил на рыбалку, а я, будучи неорганизованным ребенком, то есть не посещающим детский сад, неизменно его сопровождала. Пойманных мальков мы жарили на костре в консервной банке. Не знаю, правда, для чего.Съедобными мы их не считали, хотя, с продуктами тогда в городе было очень сложно. Я вообще не могу припомнить какую-либо еду в нашем доме. Только вспоминается большая миска, которая стояла на кухонном столе, в ней почему-то размачивались макароны. Наверное, не было муки, и мама пекла блины из такого своеобразного теста.
Мне кажется, трудно жили все. Однажды мы ненадолго зашли к кому-то в гости – нас угощали вареной морковкой, больше у них ничего не было.
Позднее папа так рассказывал о нашей жизни в Опочке: «Под Новый год купил на последние деньги звезду на ёлку и принял решение: надо возвращаться на Север!»
Продолжение http://www.proza.ru/2017/11/05/2345
Свидетельство о публикации №217110502340