Неизумрудный город. Менять жизнь ничего не меняя

(Из сборника «Сказки для взрослых»)


Многие сказки принято как начинать? «Далеко-далеко… за тридевять земель… в тридевятом царстве-государстве…». Ну и т.д.  А я, какой сказочник? И, вот именно, «что делать?», если в сказке проживаешь? А и ладно. Начать-то всё равно надо, чтобы дальше рассказывать. Ну и почему бы, к примеру, не так: «Близко-близко, перед самым носом…»? Ух, сдвинули с места, поехали!

Близко-близко, перед самым носом каждого добропорядочного горожанина, жил себе поживал и добра (в смысле, всякого материально и нематериального барахла) наживал Злой волшебник. Удивительное, как говорится, рядом. Дальше – больше.

Проезжал в тех краях лет так… по своим рыцарским неотложным делам рыцарь Ланцелот. Смотрит, глазам не верит! Злой волшебник собственной персоной по городу расхаживает и злые, по природе своей, волшебные услуги по личному неуёмному желанию (а то и по просьбе самих горожан!), оказывает, да ещё и наживается на этом цинично. Если «по заказу», то у него специальный тариф имелся, а ежели «по своему хотению», то… В общем, без выгоды он и палец о палец, образно говоря, не ударил бы: всегда какой-то (и не малый!) прибыток для себя сорвёт. Сморчок сморчком, мелкая душонка, а размах, коли задуматься, – в коммерческих делах – безразмерный просто.

«Что, за беда такая?!» - изумился Ланцелот и, коня повернув, в городскую ратушу поскакал. (Благородные рыцари, куда бы и по каким делам не скакали, мимо такой вопиющей несправедливости равнодушно проехать, конечно, не могут). Домчался, с коня соскочил, доспехи и прочую рыцарскую амуницию в гардеробе оставил (ведь, не на турнир, всё-таки, а на приём к городскому Голове, пред мудрые очи предстать, собрался) и – в кабинет. (Как почётного гостя, Ланцелота, естественно, никто нигде не задержал, не остановил, и прочих препятствий чинить не стал). Постучался и сразу вошел. А Голове уж доложили обо всём! – только рыцарь дверь за собой прикрыл, едва поздороваться успел, а секретарша, тут как тут: на подносе два кофе с ликером, сливки 30% жирности и вазочка с вишней в белом шоколаде (презент от недавней восточной делегации туристов). Внесла и – юрк на место. «Талантливая девушка», - отметил про себя галантный рыцарь. Но про дело не забыл.

А Голова ему:
– Не обидьте, не побрезгуйте, уважаемый, а поговорить – успеется,  сегодня для горожан неприёмный день объявлен, никто нас тревожить не станет.
– Да я, собственно, мимо… меня в другом тридевятом царстве ждут, я, вообще-то, на минуточку.

– Ах-ах, - Голова кивает (тоже навык профессиональный, не каждому удается так искусно свои жесты с междометьями сочетать), - подождут Ваши подвиги, и драконы с прекрасными дамами никуда от вас не денутся. Что Ваше, того уж не отнять, - и заулыбался по-хозяйски, только что в ладоши не похлопал, чем немного смутил романтичного рыцаря.

– Тогда о деле, с Вашего позволения, за кофе побеседуем. - Угощение, как не противилась душа, принял, и поблагодарить, как полагается в таких случаях, не позабыл. – Благодарю покорно, хотя и не имел ни малейшего намерения столько времени Вашего затратить… Отказать тоже невежливо. Так я… только из уважения к Вам и городу вашему наидостойнейшему, и жителям, его насевшим и населяющим. И вишенку, одну. Впрочем, нет. Ликёра-то, в кофейной чашечке, чувствуется, больше половины… так что, давайте, возьму штук пять, и сливками, если не возражаете, прямо из кувшинчика, запью: жирное, оно захмелеть не даёт.

– Ах-ах, - Голова кивает, - да, что Вы говорите, такой молодой, полный сил… это же детская доза! Но Вы, не смущайтесь только, пейте, пейте, ничего, что за ворот потекло, салфеточкой утретесь, и всех дел, - и добродушно так посмеивается, а сам в чашечку гостя ещё из кофейничка, подливает. – Ну, чтож, за встречу! Рад Вас у нас приветствовать, и большая честь для меня Вас у нас приветствовать, и – будем здоровы, в отличие от драконов, чтоб им… Так Вы, по какому вопросу, в легендах прославленный? – Уже более вкрадчиво, видя, что рыцарь, слегка голову руками придерживает и сладкими от шоколада пальцами, вишневые пятна на белом, с крупным скандинавским узором ручной вязки блейзере стереть безуспешно старается,- поинтересовался Голова.

– Да-да, чуть не забыл… крепкий кофе какой, турецкий, наверное… я сказать хотел, спросить то есть… но сначала сказать…

–  Аха-аха, - Голова кивает, - турецкий, натурально, из тамошних зёрен. В турке медно-серебрянной, на средиземноморском песке прозрачном, кварцевом сваренный… Ооочень старинный рецепт. Один паша на «День города» в наши края приезжавший, секретом поделился.

Слушая болтовню Головы, Ланцелот хотел было уже и сам попросить, чтобы и ему рецепт старинный секретарша записала, но вовремя спохватился: вспомнил, что не за этим шел. «Надо скорее сказать, а то, кто его  знает, позабуду ещё», - подумал Ланцелот мысленно, а хихикнул, не удержался, вслух.

– Понравился наш город? Вот и ладушки. Вы к нам, как-нибудь, весной, с дамой сердца заезжайте, когда у нас миндаль цветет, и первоцветами все поля и холмы благоухают, - по полям-холмам интимно побродить. А сливки, - наблюдая, как рыцарь  старательно вылизывает кувшинчик, - у нас круглый год заготавливают. Знаете, мы и в дорогу Вам с собой крыночку, другую дадим. Вы ведь, едете куда-то, торопитесь, ждут Вас там? Ах, поди, заждались совсем! - как-то неожиданно всплеснул руками гостеприимный, с виду, Голова и снова умело закачал Головой, случаю соответственно.

… А тем временем мимо ратуши шел Злой волшебник. И тоже на приём к Голове.

– Не велено, - тяжело вздохнув, съежилась секретарша и, чуть ли, не вжалась в стол, за телефонами прячась.

– Кого, не велено?!.. – срываясь на петушиный крик, возмутился волшебник. - Меня? Меня?! Да я тебя за такие слова в веник банный, нет – в мочалку растрёпанную сейчас превращу! Доложить немедленно, до трёх считаю. Раз!...

– А…. не надо!!! Не надо в мочалку, он там Ланцелоту зубы заговаривает: гость заморский, помощь свою предлагать пришёл… - на одном дыхании выпалила, позеленевшая от страха юная красавица. 

– Ты, гляди, не проскакал, значит, мимо? Как его метлой поганой не выметал, не нашептывал, а остановился, всё же… Ну-ну, дуралей. Правду говорят: Ланцелоты, они сами на свою голову приключений ищут. Вылезай, прощаю пока что, - обратился он к секретарше. Но Голове шепни: заходил, мол, как договаривались. Всё поняла?! Никаких больше вопросов, сами разберёмся, не твоего хилого ума дело, - сказал, в плащ свой, подбитый болотным бархатом, запахнулся, шляпу остроконечную на глаза надвинул и – был таков: ни шагов, ни стука двери. Испарился. Понятное дело, по волшебству.

Голова же потихоньку Ланцелота к выходу выпроваживать стал, по ходу, всякую сувенирную продукцию ему в липкие ладони и за широкий кожаный пояс, засовывая: «Город N глазами фотохудожников»; «народный промысел: трещётка деревянная»; коробочку гуталина, фирменного, с воском и губкой, специально для странствующих; набор удочек с поплавками-гербами ремёсел здешних; пакетик семян местного хмеля декоративного: метров на семь за пару дней растущих, между прочим, большим спросом у любителей женских сердец во многих городах с высотными постройками, пользующийся (потому и выращиваемого, строго под наблюдением, в оранжереях закрытых и только на экспорт)…

– Да, постойте, - Ланцелот опомнился будто, - я же к Вам не за этим, я ж по делу шел. Сказать хотел.

– Ах-ах, - Голова кивает, - как же, как же, слушаю с первых минут и внимательно: Вы, вроде, сами же поторапливали… «шел в комнату, попал в другую»* невзначай, мол, проездом…

– Короче, - остановился, припёртый к двери рыцарь, - у Вас в городе живёт и легально действует Злой волшебник. Разве, это не бедственное положение в городе, которое нужно исправить наискорейшим образом? Я, хоть и того… мимо… но, за Ваше душевное гостеприимство…  Да, что там! Я и за так просто готов поспособствовать, по первому Вашему слову, поскольку, как я понимаю, Вы здесь, на этом ответственном посту, всех горожан в своём лице, Головой являясь, представляете.   
 
– Ну, какие могут быть сомнения? Конечно. Народ – это я, а я – это народ, и воля наша едина, и желания. Чего я хочу, того же, значит, и народу хочется. Так? – посмотрел он, на слегка сбитого с толку, рыцаря.

– Так-то оно так, но он же… Злой волшебник? И, что, никаких пожеланий от народа, волшебником угнетаемого, на народе трудолюбивом и простодушном паразитирующем, нет? Всех такая жизнь устраивает?!

– Славный Вы наш рыцарь, доверчивый, с невозможно до чего обостренным чувством справедливости! Почему же, милейший, Вы так скоро решили-то, что всё сказанное Вами, будто бы и обстоит таким образом на самом деле?

– Да, я же сам видел!  Я ехал, а он шел, а потом в дом свой вошел, а на двери – табличка металлическая: «Злой волшебник. Услуги – такие-то, дни приёма и расценки»… И шляпа у него приметная очень, все Злые волшебники такие любят. Лица, врать не буду, не заметил, он же в плащ кутался…

– Славный Вы наш рыцарь, доверчивый Вы наш. Да, разве, по настоящему-то Злые волшебники, сами себе такую рекламу делать станут? Они, скорее, будут всех уверять, что они – добрые, дела свои, ммм… нехорошие, по-тихому делая. Шутка это, розыгрыш, понимаете? Народ у нас не только трудолюбивый, но весёлый, озорной даже, хотя проблемы со зрением у большинства населения взрослого имеются. Но народ наш не сдаётся: трудится,  лечится и смеётся. Мда. Вы к нам на 1 апреля заезжайте, Сами на всё и всех посмотрите. У нас в этот день «Жирная масленица» и, как раз, карнавал проходить будет. И шутки, и розыгрыши, и смех  до упаду, да ещё какие! Туристы, те кому в прошлых празднествах принять участие посчастливилось, уверяют, что от того веселья им бодрости – на целый год! – точно хватает, - сказал и улыбнулся ласково, как ребёнку маленькому, от двери рыцаря отодвигая и за дверь же его деликатно, но настойчиво, выталкивая.

– Ах, ну если шутки, конечно, то, простите… человек я не местный, обознался значит… а уж я помочь хотел… Ну, если помощь моя и взаправду не требуется…

– Да, не требуется, дорогуша, тут никому Ваша знаменитая помощь. И кто ж о ней, Вашей-то… помощи не наслышан, - как-то странно пробурчал Голова. – Давайте уже, скачите туда, кому и вправду подмога Ваша требуется, а то время-то драгоценное вхолостую уходит… Вы к нам, на чём приехали?

Голова с Ланцелотом вышли на порог старинного здания ратуши: крепкое, добротное, оно походило чем-то на миниатюрную копию всего города-крепости. От порога её вниз спускались широченные каменные плиты, слегка обтесанные временем, а вернее, ногами поднимавшихся и спускавшихся с неё, невозможно представить, какого количества, сменившегося за годы существования города, народа. Ратуша была одной из самых старинных его построек.

– Вообще-то, я на коне прискакал, - озираясь вокруг, но, не видя никого, кроме, флегматично пожевывающего соломенную шляпу с большими полями, серого вислоухого, не особенного молодого осла, - сказал Ланцелот.

– А, амуниция Ваша, простите, на постоялом дворе?

– Да нет, я же не останавливался нигде, в гардеробе ратуши доспехи и оружие оставил, вот, - и он протянул Голове картонный номерок. Но его личное внимание, почему-то, всё ещё притягивал к себе, осёл.

Голова нырнул обратно в здание. Через минуту он вернулся: с колотушкой; шомполом, на котором обычно жарят сосиски и большим двуцветным, похожем по форме на подкову, магнитом, ловко притороченном к кожаному нарукавнику.

– Посмотрите, милейший, ничего я не позабыл? Кажется, всё забрал, что числилось за этим номером, -  невозмутимо-заботливо спросил Голова рыцаря.

– Что это? – поперхнулся Ланцелот.

– Судя по всему, Ваше боевое снаряжение, - пожал плечами Голова, но без ноток удивления в голосе.

– Я понял, - вдруг сказал Ланцелот, - от чего Голова невольно вздрогнул. – На осле – упряжь с моего коня. Но половина упряжи, похоже, свалилась.

– Не смешите меня, - впихивая кучу разнородного хлама в руки странствующего рыцаря, тут же, при этом облегченно вздохнув, отозвался Голова. – Сегодня же не 1 апреля! Послушайте, доблестный рыцарь, вот Вы говорили полчаса назад, что Вы… А Вы, точно помните, ну, напрягите-ка, память: Вы – Ланцелот или, быть может, Вы оговорились впопыхах, а я, старый дуралей, никогда не видавший даже Вашего портретного изображения, повторяя как попугай, совершенно запутал Вас своей болтовней? Вы ведь, Дон Кихот, сударь, не так ли? О! Какой же я Голова, если голова моя не сообразила таких простых метаморфоз! Добрейший, славнейший, благороднейший из благородных рыцарей, действующий бескорыстно, без страха и упрёка, всегда спешащий на помощь слабому и угнетённому?  Ведь, так?

– Так, - как под гипнозом подтвердил Ланцелот, будучи уверенным, что подтверждает только  слова о бескорыстии, благородстве и безупречности.

– Тогда всё  становится на свои места и ничего необычного не происходит. Всё прекрасно. Седлаем Вашего верного скакуна… Вот только лат Ваших я не нашёл. А у нас город мирный, оружейных дел мастеров у нас нет. Ну, да не беда. Сейчас позовём колбасника, и он соорудит Вам прекрасные, просто блестящие и очень удобные при езде верхом, латы… из фольги. Эй, Сандро! Бросай колбасы и окорока, есть дело поважнее…

– Вот, так-то лучше, - кивнул Голова в знак удовлетворения. – Ох, чуть не забыл! – И он спешно нацепил на руку рыцаря – (находящегося, словно в каком-то очень правдоподобном сне и потому даже не сопротивлявшегося, а только с удивлением разглядывающего и прислушивающегося к тому, что происходит, чтобы проснувшись, не позабыть деталей), – подковообразный магнит…
– И, знаете что, любезнейший, дам-ка я Вам, пожалуй, хорошего провожатого, который выведет Вас из города кратчайшей дорогой, чтобы Вы опять… не завернули, куда не следует.
– Слушай, Сандро, - обратился он снова к колбаснику, - ты же жаловался мне, что жизнь твоя стала однообразно-предсказуемой: сосиски-сардельки -окорока -колбасы и – наоборот. А как тебе моё предложение? Чем, не превосходный способ порушить предсказуемость и нырнуть в абсолютно непредсказуемое путешествие?

– Кхе, это до ворот города с этим убогим и – обратно?! – усмехнулся многодетный, известный всему мастеровому городу рогоносец, румяный колбасник.

– Как знать, как знать, - поддержал его усмешку Голова. – А, знаешь ли ты, Сандро, что говорили когда-то мудрые китайцы? Путь в тысячу миль начинается с первого шага! Так-то, - и он похлопал добряка по пухлому плечу, в чистой, но всё равно прокопченной, холщевой рубахе.

– Кхе-хе, - уже трясясь жирком от подступившего смеха, отвечал смешливый колбасник, - до ворот, ведущих к перекидному мосту, наверное, и есть тысяча китайских шажочков. Да и почему бы мне, и впрямь, не прокатиться на осле с этим беднягой, пока моя верная женушка со всей нашей разновозрастной оравой отсутствует до следующей пятницы в деревне у своей любимой тетки? Не вижу веских причин для отказа, - вытирая руки привычным жестом о край фартука и, одновременно, снимая его с себя, ответил балагур-колбасник.

– Ну, так я твой должник, - улыбнулся лисьей улыбкой Голова. – На следующий приём в ратуше, обещаю тебе, всю большую закупку колбасно-мясных изделий стану делать только у тебя. По рукам?

Ланцелота, завернутого в сияющие на солнце доспехи из фольги, водрузили в седло на серого осла, вручив ему колотушку, шомпол от вертела, а на голову, чтобы её не напекло местное яркое солнце, надели, слегка обеденную ослом, широкополую соломенную шляпу.
   
…До полудня «всадники» проделали почти весь путь. «Приключение с продолжением», - усмехнулся Сандро, и тень ироничной улыбки пробежала по его крупному красноватому лицу. «Может, хоть в харчевню заглянуть? А то едем – молчим. Расскажешь кому – не поверят. Какой-такой рыцарь? Откуда? Да врешь ты, ливерные потроха, сам, небось, на осле прокатился туда-обратно, пока жены нету, что было чем хвастать, когда она тебе всю печенку рассказами о своей тётке проест», - беседовал мысленно, покачиваясь на своём покладистом ослике, Сандро-колбасник. «Или – не стоит? Что там Голова говорил рыцарю? Торопится, что ли, тот, куда-то? И чтобы не сворачивал и не задерживался? Да… Что-то по нему не скажешь, чтобы он куда-то сильно торопился», - прищурив глаз, искоса поглядывал на странного, сопровождаемого им  седока, Сандро. «А, была не была! Мужики мы или нет!?»

– Эй, сударь, мы ведь почти доехали до окраин города. Дальше Вы поскачите по своим делам, ну а мне надлежит возвращаться восвояси. Так  вот я что думаю: негоже, молча, не поговорив толком, не познакомившись, довести человека до переезда, да и развернуться к нему, спиной: мол, поминай, как звали. Не ослы же мы. Да и те бы, может, тоже о чем своём пообщались, пока бы мы пропустим по рюмашке за знакомство, а затем – и за прощание. Мне думается, Вы славный малый, а мне, признаться, не очень-то везло на встречу с такими. К тому же, прибыли издалека, чужеземец. Но если хотите, я и о своей особе рассказать сумею, только нечего особенно рассказывать. – И он повернул к спутнику осла и подъехал поближе.

– Не стоит, я и так задержался, - к огорчению Сандро, ответил незнакомец, так же мерно покачиваясь в седле. Наверное, накануне я слишком устал: всё нет сил проснуться. Так, зачем затевать разговор, если он может прерваться с минуты на минуту.

– А Вы, сударь, шутник. Сам я, изволили видеть, человек обычный, необразованный, колбасник; сиротой с детства по разным семьям жил, потом вот женился, жена-шлюшка городская, детишек куча, – вот и все мои университеты. Но смех у меня свой, от рождения: откуда взялся – знать не знаю, ведать не ведаю. Но, что не учил меня ему никто – это точно. А потому скажу Вам по простому, по неученому: не было бы у меня такой способности, удавился бы давно или в реке утопился. Как отец мой настоящий. И мать, что подбросила меня кому-то, а сама, видать, от горя по отцу совсем без памяти была, что меня, кроху, не пожалела. Прачкой работала, в верёвках толк знала. Выбрала – попрочнее, да и удавилась во дворе, бедняга. Был бы хоть постарше, я бы её пожалел, отогрел, рассмешил и уговорил жить дальше. А разве, жить худо, сударь? И не отвечайте, сам знаю, что лучше нету ничего. Так Вы, значит, ждёте, когда проснётесь? Кхе-хе, хорошее дело. Я поспать мастак. Ничего не попишешь: и поесть, и попить, и поспать люблю. Жена говорит, бормочу  иной раз что-то, да. Только жаль, запоминаю редко: иной раз, такая чушь забавная приснится…  - и колбасник, не удержавшись, прыснул со смеху, вероятно, вспомнив один из таких редких запомнившихся ему, снов.

За разговором, в котором говорил, преимущественно один Сандро, путники доехали до самой последнего рубежа окраины.

– Что я Вам говорил, сударь? Приехали. Дальше мне – незачем, у меня дом позади остался. А Вам-то, как раз, куда-то дальше ехать надо, по своим неотложным делам. Ну, будьте здоровы. Может, на прощание, хоть имя своё назовёте? Как меня звать, Вы знаете, а вот кто Вы и откуда… Страсть как любопытно узнать. Не уж-то так и расстанемся, как случайные бродяги? 

– Спасибо тебе, добрый человек,- ответил Ланцелот. – Я и сам удивляюсь собственной неучтивости и чёрной неблагодарности. Но всю дорогу, мне словно кто-то смыкал уста и не велел тебе отвечать ни слова. Меня зовут рыцарем Ланцелотом, и только одно могу припомнить: в город ваш попал я не намеренно, просто так был короче путь до моей конечной цели. Но вот остановился зачем-то, замешкался… А потом, всё в точности, как во сне болезненном. И до сих пор ничего понять не могу. Веришь, даже состояние моё, как после тяжкой болезни или ранения: все члены ослаблены, в голове – туман. И не верится самому, что ещё вчера гнал я коня, был бодр, щедр до общения и пылок душой, а сейчас, словно пламя в душе теплится еле-еле. Но причины этой внезапной болезни, добрый мой попутчик-поводырь, я не держу от тебя в секрете, потому как сам о ней нахожусь в недоумении: что случилось со мной? когда? отчего?..

Голос рыцаря и в самом деле всё слабел с каждым словом, становился тише. Последние же слова и вовсе подхватил, невесть откуда налетевший порыв ветра. Что тоже было несколько странно: день был теплым, солнечным, а ветер оказался неожиданно ледяным и довольно сильным. Только что пожимавшим руки странникам, пришлось невольно разомкнуть свои руки, словно ветер прилетел  для того, чтобы разметать их поскорее по разные стороны. Разметал и полетел, сломя голову, в сторону далеко отстоящего леса, гоня перед собой, с каким-то особым злорадством,  комки сухой травы без корней, потому что нечем той было зацепиться за землю и удержаться на месте.

…. Ланцелот, как ему напомнил Сандро, поехал вперед. И вот что интересно: чем дальше он удалялся от городских стен и рва, заполненного водой и поросшего камышами, тем легче ему становилось! Сознание его постепенно прояснялось, и пусть, объяснить случившегося с ним, Ланцелот пока ещё не мог, но зато он с радостью отмечал, что и потерянные силы возвращаются к нему обратно. Все эти разнообразные  мысли-ощущения настолько отвлекли его, что он даже не обернулся, чтобы проводить благодарным взглядом доброго городского колбасника.

А меж тем у того, даже не пошатнувшегося, в виду своей конституции, от злых порывов ветра,  которому, конечно, оказалось не под силу выбить его из седла или, хотя бы, заставить потерять равновесие Сандро, унесло и разбило вдребезги за много метров от него самого, его, почти что сросшиеся с ним, очки. Внезапно потеряв прописанные городским эскулапом волшебные стекла, Сандро был совершенно дезориентирован, не обнаружив их у себя перед глазами. Теперь между ним и реальным миром, казалось, не стояло никакой, пусть и такой малой, с виду, прозрачной, защитной перегородки. Обнаружив пропажу, Сандро повертелся на месте, и, наконец, сообразив, что нужно слезть с осла, стал безуспешно искать пропажу. Он отчаянно искал, не снимаемые им долгие годы очки, которые было велено носить, чуть ли не в приказном порядке (иначе, по словам главного эскулапа города, можно было потерять зрение), и вдруг, странная мысль внезапно ворвалась в его голову. И, о горе! – в ней не было ничего смешного: он искал очки, вглядываясь в мелкие предметы и оглядывая предметы, разбросанные на земле, на расстоянии, и при этом – прекрасно всё видел! Он видел! Он не ослеп, а, напротив,  словно прозрел! Сандро беспомощно вгляделся в ежеминутно уменьшавшуюся фигуру рыцаря. Он был уверен: если у него, необразованного, простака и простофили мутилось в голове от безуспешно формулируемых вопросов, а ответы, словно дразнили своей очевидностью, но ни за что не собирались открыть сокрытую за ними тайну, какому-то мужлану-колбаснику, то перед сеньором рыцарем, обладавшем высоким духом, утонченным разными учениями, путешествиями и общением с разными, умом, этой гнетущей его дух, ум и волю тайне, пришлось бы сдаться. К тому же, благородный рыцарь наверняка нашел бы нужные слова и разъяснил бы причину, объявшим его, жизнерадостного балагура-Сандро, тревожного страха и, чуть ли, ни паники. Ему, с колыбели привыкшему смотреть на весь окружавший его мир, если не с игривой, лукавой, доброй или ироничной улыбкой, юмором, самоиронией и просто шуткой, почему-то стало страшно видеть мир таким, каков он есть, не отгораживаясь от него иллюзорными прозрачными стёклышками. При том, что увиденный им мир ничуть не преобразился, не деформировался или исказился, став мутным, нечетким расплывчатым и т.п. Ничего этого, как раз, не было. Просто Реальность слишком близко приблизила к нему «своё лицо», а он, за давностью лет, уже успел отвыкнуть от её чрезмерно близкого, осязаемого касания. Заново ощутить мир, в котором он существует, буквально, каждой своей ресницей, подрагивающим веком, и широко распахнутыми глазами целиком, ощущалось им как нечто ошеломительное и пугающее. И он всё кружил, кружил приблизительно в одном и том же радиусе, словно боясь переступить невидимую черту нового, точнее, заново открываемого для себя, пространства.

А вот бедному Сандро пока предстояло – не открыть, а только столкнуться и окаменеть от ужаса, вернувшись в город.

Как оказалось, «прозрачные стеклышки не были такой уж безобидной игрушкой…» – мысль, с которой, возвращаясь за крепостной вал, спустя несколько часов, стал свыкаться колбасник. Окружающий мир не изменился, нет. И зрение не пропало. Эта мысль, подкреплённая чувственными ощущениями, вдохновила Сандро и придала ему сил для возвращения домой. Но тут то и случилось самое невероятное. Город был прежним: прежними были сады, торговые ряды и возделанные огородные грядки с декоративными клумбами. Птицы, домашние животные и даже насекомые были теми же прекрасными существами, которых Сандро обожал с детства. Но…люди. Что-то невероятное стало с людьми. Они, например, в упор не видели то, что дурно или аморально, не замечали того, что наносят душевные раны, обижая, даже не посторонних, а своих ближних… Иными словами: зло беспрепятственно разгуливало у ни под носом, а они смотрели сквозь абсолютно прозрачные стёкла своих очков (а в городе их носили почти все горожане; нетрудно догадаться, кто не нуждался в заколдованной оптике… Да, такие люди встречались среди жителей не слишком часто, но, и это, очевидно, были: у них и без того напрочь отсутствовал «фильтр» или «система обнаружения» (назовите как хотите, бедному Сандро еле-еле пришли в голову и такие сравнения) злого, недоброго, нехорошего, порочного, разрушающего самого человека зла, которое они(по вышеназванным причинам) беспрепятственно передавали другим сами разными способами.

Но самое страшное было для Сандро то, что увидев и сумев обо всем догадаться, он не мог никак противостоять тому, во что теперь превратиться для него собственной жизнь. Ведь если до сих пор он смеялся, потому что не видел того чудовищного ущерба, который наносила ему прежняя жизнь, то теперь, даже просто вспоминая о чём-то, он готов был лезть на стену, от посетившего его от прозрения. Бедный добрый, простодушный колбасник Сандро, он не знал, как же теперь ему жить в прежней жизни дальше. Измученный невесёлыми раздумьями, Сандро видел для себя только три выхода: уйти из города; удавиться или броситься в реку, от посетившего его отчаянья или же прийти к главному эскулапу, не рассказывая о пережитом опыте, сделать наивные глаза и, под предлогом боязни потерять зрение, попросить выписать ему новые очки, взамен разбившихся…(придумав какой-нибудь правдоподобный вариант вранья). Не привыкнув к такому длительному изнурению от напряденной мыслительной деятельности, Сандро, в итоге, так и заснул, не раздеваясь, сидя в кресле, где до этого рассматривал милые мелочи , которые хранил всю жизнь в небольшой деревянной коробке, и которые начал откладывать ещё в те годы, когда никаких очков ему прописано не было… Он спал тревожно, потому что из памяти выплывали один за другим три злополучных исхода. А в том, что все они для него злополучны – Сандро не сомневался. Но иных выходов, к своей глубокой печали, не видел.

… Ланцелот прибыл в нужное ему место, когда уже наступала ночь. Но спать ему совсем не хотелось. Взбудораженный пережитым, он ринулся искать Башню, которую давным-давно облюбовал для своих чудесных экспериментов, Добрый волшебник. Он тоже не спал, покачиваясь в плетёном кресле и попыхивая цветочным ароматом из курительной трубки, волшебник внимательно читал какую-то старинную толстую книгу, делая для себя какие-то выписки на полосках бумаги и закладывая ими, прочитанные странички.

Поздний приход Ланцелота не удивил его. Напоив рыцаря настоем целительных трав и минералов, он прочитал над ним сильное заклинание, и прежние чары окончательно были разрушены. «Теперь нужно спасать город», -взмолился Ланцелот. «Ты же знаешь, я бы не раздумывая сразился с драконом, или если бы жителей пленило другое чудовище. Но в этом поединке я слаб и бессилен. Чудовище настолько хитро вплелось в жизни людей, что они просто не замечают ни его чудовищности, ни его разрушительных последствий, пуская его, зачарованные Злым волшебником, в свои распахнутые души и сердца…».

Всё больше хмурясь и сильнее сжимая трубку, слушал рассказ рыцаря Добрый волшебник.

– Да, дело скверное. И сделано с большим размахом и удовольствием. Невозможно не отметить, сколько стараний было приложено для осуществления этого грандиозного плана. Но я уверен, что город стал неким заложником, лабораторией для отработки нужного числа деталей. Зная замашки Злого волшебника не первую сотню лет, скажу только, что нам повезло, что он не успел распространить свои злобные анти человеческие задумки дальше. А то, что его злобные гигантоманские мечты распространялись на весь мир, сомневаться не приходится. Чтож, мой друг, не вздумай себя винить, ты подоспел очень вовремя. Раз так, не будем  терять ни минуты.   
 
И Добрый волшебник с головой погрузился в своё ответное, отражающее злые силы, волшебство. Когда большая часть работы была уже проделана, Добрый волшебник сказал, борющемуся со сном, Ланцелоту.

– Ага, на счастье, похоже, наш самонадеянный «приятель» проморгал всё самое интересное. И поделом! Теперь-то его злокозням пришёл окончательный конец, итак успел натворить немало бед. Долго удавалось ему делать свои гнусные делишки, вот и  решил, что последнее слово – за ним. Чепуха какая!…

Осталось чуточку подкорректировать кое-что и закрепить проделанное, чтобы прежних наколдованных «достижений» даже в мыслях вернуть было невозможно. Выполнил ты свою миссию, мой дорогой друг, как и положено Ланцелоту, увенчав свой щит ещё одной победой над Драконом. Да-да, они уже давно приспособились к людской жизни и тактика их стала более изощренной. Изобличить такого хитреца и обезвредить – вот достойное рыцаря  поле сражения. Затем я и снарядил тебя, проехать, словно ненароком,  по городу, дабы не вызвать ненужной шумихи и подозрений, но заставить вражью силу выбраться из своего укрытия… Уверяю тебя, сделано мной немало, и самое время тебе отдохнуть. А когда всё будет готово, я тебя разбужу, обещаю. - И он укрыл рыцаря тёплым пледом, продолжая немножко позвякивать колбами и что-то весело нашептывать разноцветным, вылетающим из них, облачкам…




(фото: Яндекс)

/Продолжение следует/

;):)