История одного ключа

Ржавый металл издал неприятный визгливый звук. Ключи любовно терлись друг о друга в кармане мужской куртки. Грубая мужская пятерня то и дело проникала в пещеру кармана, проверяя снова и снова все ли они на месте. Карман был старый и грязный. Плотная ткань воняла застаревшим потом и дешевым табаком, к нему постоянно что-то прикасалось в темноте: мелкий колючий песок, высохшие древние крошки от дешевого пирожка, несколько мелких грязных монет, испачканных в чем-то липком и приторно сладком.

Два пальца с огрубевшей кожей снова до него дотронулись и нервно пробежали по кольцу, которым он был прикреплен к остальной связке, - сегодня точно случится что-то очень плохое. Наверное, судьба решил с ним сыграть в последний раз, и он больше никогда-никогда не увидеть света... скорее всего сегодня ему придется утонуть.

Он висел в коридоре на старом крючке. Большую часть времени свет почти не попадал на эту стену. Приходилось довольствоваться блеклым пятном, которое отбрасывала зеленая лампа в самой маленькой и дальней комнате. Вот уже много лет вынужден был он проводить все свое время без дела, глядя на старую лампу с пыльным треснувшим абажуром, которая едва ли могла сделать хоть что-то полезное с мраком, поселившимся в этой небольшой квартире. старуха почти не пользовалась освещением, редко выходила из комнаты, а в последний год даже перестала распахивать шторы на окнах. Он был удручен и опечален. Раньше у него была совсем другая жизнь.
Уже несколько дней в квартире не ощущалось никакого движения, только пылинки днем танцевали в луче солнечного света, если погода за окном была ясная. Лампу никто не включал. Пыль оседала на его бороздках и ребрах, ему отчаянно хотелось ее стряхнуть – пылинки и мелкий песок вызывают самый противный раздражающий зуд, который только может испытать металлический предмет.

Раньше его жизнь была полна приключений и путешествий. Его регулярно, примерно раз в неделю, снимали с крючка, клали в карман и несли по улице около часа. Можно было проветрится, подышать свежим морозным воздухом, потому что прогулки чаще случались зимой. Еще можно было потереться спинкой о мягкую флисовую подкладку бушлата или вязанную шерстяную варежку. Потом его нежно вставляли в личинку замка, делали два оборота, всегда ухоженный замок с радостным тихим скрежетом принимал его в свои объятия. Они оба наслаждались, выполняя сове прямое предназначение. Замок охранял вход в темное сырое помещение, наполненное ароматами яблок, картофеля, земли, компотов, соленных и маринованных овощей, а еще он хранил старый автомобиль и канистры с керосином. А ключ каждый раз отпирал эту заветную дверь, погружался вместе с карманом или варежкой в самые недра гаража и в тусклом свете вдыхал чудесные резкие запахи конца советской эпохи.
В какой-то момент вся эта осмысленная и полная запахов и касаний жизнь превратилась в унылое ожидание на стене. Ожидание очередной порции зудящей пыли и тусклого пятна света, которое никогда не достает до темного сырого коридора.
Неожиданно вспыхнул свет. Хотя это была все та же старая ворчливая лампа на прикроватной тумбочке, после нескольких дней мрака, его почти ослепило. Затем, совершенно неожиданно, незнакомая мужская рука грубо схватила его с крючка, прицепила за кольцо к чужой незнакомой связке и опустила в карман старой куртки. Еще через несколько минут он оказался на улице. Было сыро и холодно. Его ошеломил поток звуков из окружающего пространства – плакал ребенок; где-то лаяла собака; мимо все время проносились автомобили; туда-сюда шаркали и стучали каблуками человеческие ноги; где-то на приличном расстоянии играла второсортная мелодия...
Его снова вставили в личинку замка. Только на этот раз ни один из них не испытал удовольствия – замок был не смазан, ржавый металл стонал и сопротивлялся, как мог. Сюда давно никто не наведывался. Дверь открылась, и наружу вырвался запах разложения с тонким металлическим шлейфом, который может отдавать в воздух только кровь... Случилось что совершенно ужасное и непоправимое. Его миссия подходила к концу – после таких историй все обычно заканчивается в реке или глубокой сточной канаве, где влага очень быстро покроет его буро-охристым налетом и без какого-либо стеснения или угрызений совести пожрет его серое тонкое тело. Конец был близок и неотвратим. Он с тоской и любовью вспоминал старую брюзгу-лампу и пыльную квартиру, где приходилось годами висеть без дела на стене...

Холодные речные воды сомкнулись над ним, он погружался тяжело и медленно. Сначала кольцо запуталось в какой-то речной подводной растительности, которая продолжает свою жизнь и движение даже поздней осенью. Но его тяжесть продолжала тянуть вниз, и вот он уже лежал на холодном песке, который медленно и неотступно сразу принялся укрывать его и пеленать, как младенца в одеяло. Больше уже ничего не могло случится...