Радуга

(Рассказ написан при помощи "яснослышания".)

Синий день. Небо наполнилось голубизной до синевы, на небосводе ни облачка. Птицы поют утреннюю песнь, к обеду стихают. Жара.
Павел Петрович впервые в жизни сел писать стихи к возлюбленной Анастасии Михайловне. Сегодня был груб с ней, немного поссорились – гнева не было, ругались привычно: больше молчали, каждое слово – укол, болезненный как пощёчина. Таким было утро, как всегда по утрам. Дети давно выросли: старшему исполнилось двадцать семь лет, младшей, Дашеньке, всего восемнадцать – умна, здорова – весёлая девушка. Уж жених зачастил. В город уехал. Даша печально смотрела в окно, пока не увидела повозку.
  - Что в ней?
  - Не наша, - отец строго посмотрел дочери в лицо. – Ты плачешь?
  - Нет, мне нужно собраться.
Девушка вспорхнула, засуетилась, потом поникла.
  - Отец, я немного сказала неправду тебе.
  - Какую? – отец озабоченно поднял глаза на дочь. – Говори, коль начала.
  - Отец, - начала Даша с начала, - я, мы уже…
  - Что уже? Не тяни!
  - Обвенчались. Тайно.
  - Почему? Я не запрещал, мама тоже. Если только?
Да, это была мысль: у Петра была семья – девушка не казалась им подходящей парой для умного, решительного, богатого, - богаче, чем сосед их «мальчика». Заправляла всем тётка: богатая, своевольная и решительная. Сказала: «Возьмёшь, не прощу!» И не простила бы, да единственный наследник – сын скончался месяц назад, не оставив после себя продолжения рода. Племянник, понимая тётушкин характер, спорить не стал – обвенчался тайно со своей возлюбленной Дарьей Павловной. Заезжал ежедневно, но сегодня ещё не был.
  - Да будет ли?
  - Обещал. Сказал, приеду сразу к вам.
  - Обиделась тётка? – мать дотошно расспрашивала: теперь узнали все в доме.
  - Нет, не сказал. Не нужно ей знать.
  - Ну-ну, будут разговоры, будут. Кучер знает, поп не проговорился бы: пьянствовать любит. Поди, узнай, как поднесут, лучше б самому.
  - Маменька! Петру известно как сказать, и скажет, - потом она вздохнула, помолчала и добавила, - он ведь сердцем чувствует.
  - Ах, сердцем! – мать посмотрела на дочь с укоризной. - А нас за что? Мы бы слова не сказали против.
  - Никому, и вам тоже, - решительно ответила Даша.
  - Хорошо, по-твоему, мы с отцом должны потакать замужней, уже, дочери во всём, исполнять все её желания, а она и скажет не всё, а скажет – неправду?
  - Мама, я понимаю…
  - Поймёшь, когда станешь матерью!
Разговор окончен, но лучше б не начинался. Все в доме волнуются.
 Варенька, средняя дочь, вышла замуж в семнадцать, но тут был и поп, и сваты, и гости. Стыдиться не приходилось: пусть не так богаты, как Соловьёвы, но родовиты и приданое хорошее за дочерью дают. Всем весело. Вот только Варенька скоро загрустила: любовь у мужа прошла быстро, а она с тремя детьми мотается за ним по всему свету. Где только не были? Вот и теперь, обещала приехать, да где там! Увёз за синее море: где-то в Африке. Что за страна? Где на карте? Путешествуют, видите! А дети? Им образование нужно: где в дороге научишь? Вот такие мысли.
Старший сын – отрада родителей: послушный, женился на местной красавице, увёз в Петербург. Служит, на хорошем счету – по службе идёт исправно. Деньги отец посылал, но думал – на ноги встал. А, нет! Просит: «Отец, пришли…» Что ж, коли просит… Мать тревожиться стала, чуть не плачет: второй год не едет проведать как там родители, сёстры.
Теперь вот, младшая, Дарьюшка – родительская утеха, живёт с родителями, а замужем сколько? Год? Вот такой сюрприз родителям!

  - Что там?
Мужик поднял покрывало, на повозке лежало тело.
  - Кто?
  - Смотри сам.
  - Не может…. Ах, ма! Так как же его?
  - Барину ответ дам. Закрой.
Мужик заохал, отвернулся.
  - Кого везут? Так продукты не смотрят – кто-то лежит.
  - Пойду, посмотрю.
Телега приближалась. Отец спустился по лестнице. Жестом велел не сопровождать себя, почуяв неладное.
  - Вот, пока довёз, уж солнце напекает.
  - Что? Рассказывай.
  - Барин, тут вот какое дело…
Беседа продолжалась около получаса. В окна смотрели три пары глаз. Служанка дочери стояла рядом с Дашей и говорила что-то, Даша плакала. Анастасия Михайловна, мать, смотрела на мужа из гостиной, не отрываясь. Всем было ясно: горе коснулось Дашеньку – умер муж.
Мужик докончил фразу:
  - Вот так, барин, и было. Что ж, теперь в усадьбу к Петру Гавриловичу везём?
  - Постой. Ещё решу. Сейчас.
Он позвал расторопного лакея, написал записку и сам спустился к повозке.
  - На, отнеси к барыне, вот тут всё указано. Скажешь на словах: «Барин велел быстрей».
Лакей уехал верхом на племенном жеребце хозяина: ждать было нельзя.
Даша плакала навзрыд, её утешала мать. Служанка охала, и держала на подносе стакан воды, который так и не понадобился.
  - Поставлю повозку вон там! – мужик развернул лошадь и увёл от солнца в тень.
Даша не рвалась посмотреть на мужа: тело было изуродовано – отец не велел смотреть: «Потом, потом, Даша».
Что случилось? Что произошло? С утра ещё Пётр Гаврилович – молодой барин, был весел, бодр, здоров. Велел седлать, подошёл к ручке тётушки – та потрепала за подбородок племянника, приговаривая: «Больно шустр ты, Петенька, больно шустр».
На коня и в путь. Верхом Пётр Гаврилович ездил часто, коляску не любил, разве только с Дашенькой-любушкой и то, норовил рядом скакать, а не с милой. Вот и сейчас, дорога казалась счастливой: поздно – к вечеру обязательно будет у неё. В городе дела, если всё успеет сделать, то и к обеду успеть может. Он такой! Даша ждёт, жена!
Вот уж полгода как живут они тайно венчанные, а родители не понимают, что зачастил сосед: только в праздники, подвыпив, оставался два раза, а так, хоть поздно – домой, в имение. Тётка не ругала, хоть была недовольна, ещё сын был жив, твердила: «Оставлю без наследства». Деньги у Петра Гавриловича были, но тёткино имение славилось богатством, он жил в нём подолгу, особенно, когда Дашеньку встретил.
Сейчас, сидя в седле, он думал о ней: милой, весёлой щебетунье. Веселее девушки он не видел: всё, что видела она, превращалось в музыку – так ему казалось.
Сегодня день замечательный будет, на небе ни облачка, давно такой не выдавался, шли дожди, вода заливала луга. Урожая не будет – это знали все. Скупали на корню весь урожай у соседей, где таких дождей не было. Кто это не сделал, будет морить голодом крестьян. Те и сами поняли свою беду – начались набеги на благополучные поля. Его мужики тоже подались на воровское дело: не знали, что хозяин припас на всю зиму урожай.
Коня держали под уздцы трое, ещё трое свалили барина в грязь, и возили, пока дыхание не остановилось.
  - Уморился, аж! – смеялись все, хлопая друг друга по плечу.
  - Лошадь куда?
  - Искать будут, отпусти.
  - А этот?
  - Пусть здесь.
Барин не шевелился. Весь в грязи, изо рта торчала палка: воткнули, что б задохся скорей. Вот и всё – нет барина. Скажи он раньше, может, мужики и не подумали убивать, а теперь…
Разбор дела шёл долго. Мужиков тех отправили на каторгу, досталось и невиновным. Карательная экспедиция, состоящая сплошь из офицеров и солдат старшего звания, заходила в деревню и порола, примерно, всех мужиков от мала до велика. Кто не выдерживал, клали лицом в грязь, чтоб задохнулись – так мстили за Петра Гавриловича.
Тётка покойного не выдержала и скончалась на следующий день после похорон. Имение отписала будущему внуку, он и родился спустя семь месяцев от описываемых событий. Дарья Павловна ещё не знала о своей беременности. Увидев её, ещё до похорон, тётка перекрестилась: «Будет, будет у тебя сын, моя отрада». Даша плакала от горя и от счастья. Тётка пожалела и её:
  - Ну-ну, будет тебе убиваться, ребёночка пожалей, сопливым вырастит!
  - Не вырастит, сопливым, - рассмеялась сквозь слёзы родственница.
  - Шучу, конечно, не будет сопливым, и ты не плачь.

Павел Петрович долго ещё жил в своём имении и умер в покойных годах. После смерти нашли письма к сыну, деловые бумаги и стихи, писанные тем утром:
Заря занималась над лесом,
Бурлится осенняя гладь,
Весной вы сюда не ходите
На белой ромашке гадать.
А лучше придите поутру,
Осенним листком окропясь,
Последний цветочек сорвите,
Коль ищите, что погадать.
А он вам ответит, наверно,
Что ясен ещё небосвод,
И птица запела свирелью,
И радуга в небе встаёт.