Три берёзки. Монолог

            Люди сейчас пошли такие, ну ни черта, козлы, не понимают хороших человеческих слов! Что ни вякни – обижаются! Что ни ляпни – оскорбляются! Захочешь помочь – могут сразу в лоб дать! Вечером ложишься спать – красивые мечты, утром встаешь в мыле – холодная действительность! Каждый день, то полная безысходность, то эйфория! Образование универшки-корешки, Соловьев, Кафка, травка, поле лжи, перловка, подсобка, тара, ящики!
            А жизнь-то поломатая?! Любовь понятие уже давно крестоматийное! Я была такая хорошенькая до 22-х лет! Прелесть! Ангел! А сейчас нет, утратилось что-то, просочилось, вышло вон! Грубая стала! Зато волосы перестали виться! Под кран залезу – вода ржавая течет. Голову помыла, а жить не хочется! Платье новое надену – каблуки отваливаются, как следствие, неудачные замужества! Я как помещица, а мужики как Герасимы, хватают свое Муму и в речку, только, чтобы от меня подальше!
            Первый муж был разведчик, недра какие-то природные окучивал по ночам! Второй лысый! О чем ни попросишь его, он говорит, что я лысый?! Третий рубанок – любил поесть! Четвертый гуляш, забулдыга! Пятый саженец – постоянно отбывал наказания! Ну, а мне надоело, думаю, буду отбывать одна, чем в такой колонии дураков! Шестой кормчий – повар, готовил, стирал, убирал, верняк был, без огня – примерный муж! Седьмой страдал невинностью – вино не пил, только водочку… чекушками!
            Я баба красивая, ресницы длинные, рост 1, 97. Со школьной бытовухи Петрухой звали, постарше Петрессой. Глаза по жизни голубые, по праздникам, по особым, бывают зеленые, когда безудержно, безоглядно радуюсь и нервно и-хи-хи-хи-хи смеюсь, и ржу до полного скатывания в небытие под стол три дня в году, на мой день-рождения, на новый год и в День работника складского помещения! Стройная, 97 кг., грациозная, углы сшибаю! По ночам не храплю, только может, если слегка посвистываю! Плачу только когда одна, а одна я всегда! Болею редко… после выходных... особенно длительных! Там вообще иногда требуется врач-пронумеролог для выхода из застоя! Простываю не часто и тоскую не чаще одного раза в день! Живу как умею, как умею не могу, всяко-разно, а раз на раз не приходится! 
            Завивку сделала, глубоко вдохнула, вся расстрепалася! Набалдашник нахлобукнула, на работу пошла. Хорошо у меня там, рядом на камвольно-суконном комбинате устроили... вот, что они там устроили... был комбинат, а стал... салон мерзлоты… борзоты… красоты. И подруги там работают, богини черноты... жрицы дурноты... хорошего вкуса! Они близнецы, родились где-то на скотном дворе возле деревни «Всё валится из рук», только в разные года… Валя с Васей. Прихожу утром перед работой с трудным сердцем, говорю, Валь-Вась, сделайте мне химию, да так, чтобы три платка стояло! И смотрите, чтобы мне не было плохо, заразы ширпотреба! А эти слуги искусственного беспорядка на голове... феи пара и завлекала: - «Петресса Мефодьевна, мы когда-нибудь вам делали плохо? Привыкли мыть голову пеномоющим средством «Потерянная жизнь» и втирать... втирать... бальзашку-кондишку "Сдериволосишки" или "Смерть волосяным луковичкам"!
            А я весело живу, жизни радуюсь! Все цветы дома повяли от одиночества! Я тоскую, и они со мной – суки! Чуют мне плохо! Драгоцену купила, говорят, она быстро растет, цветет часто, плодов много и радует долгие-долгие годы. Приобрела, принесла, поставила, забыла. Очухалась... вспомнила... через полгода, присмотрелась, а она признаков жизни не предъявляет, так на сквозняке мотыляется что-то бодылками шурша. А подгрудка моя, ну я так зову её, Людка Багровая, по кличке «Окурок» говорит, ковыль твоя травушка, благородный цветок во что ты превратила, лепесток прошлогодний! Она же только на пятый год цветет! Я говорю, так я уже два раза как никак должна была глазами это отпечатать, я же ее как вчера купила… десять лет назад! Огорчает меня, что со мной всё живое не уживается, ни один корешок не укореняется. За милых дам, за милых дам!.. У милых бабонек-то подоконники ломятся от зелени, а рядом со мной травинка в соломку превращается. 
            Вон все бабоньки живут, как граждане, граждане, как люди, а я одна дура, мыслю в масштабах страны, тара пластиковая! Газ на кухне не жгу, зимой по квартире в шубе и валенках хожу! Экономлю, поддон деревянный! Не живу, а свет выключаю, дома, в коридоре, в подъезде! Ничего все уже привыкли, на ощупь у меня свои хаты находят!
            Бабы во дворе смешные, выкатишь поляну "всё включено", дашь им конфету сосательную, пиво «Вологодское»! Ну, и пошли бабоньки – хохлома, кружева, майолика, роспись под деревом... ой!.. И как следствие, не помню ничего, электричка, матрёшки, станция Гжель! А если им предложить пиво «Красный электрик», да жевачку со вкусом «всё зашибись»?..
            Сказки всё это принцессам… вокзальным! А, я, стою, твердо на своей платформе, на своей лестничном парапете – никто замуж не берет! Не ной - период такой! Пошла к метеорологу... мымрологу... косметологу с криком о помощи: - Не облай дворовый пёс!.. А он говорит: - "Не продолжайте, ротик на замочечек, вас понял. Будем искать методы и поддоны к вашему складскому помещению! О-о-о,так у вас лицо поперек шире!" - "Чего?" - говорю. А портретолог этот: - "У молоденьких-то, у красавиц, все к носику стянуто, внутрь вогнуто, а тут лицо - мордой!" Я говорю: - "Эй, ямщик, гони коняру, ящик-то прикрой, картоном тебя дери, пудра-тушь, стоит ли горевать, у соседки вон слева, вообще рылом, а справа – рожей… носорожьей! А у меня жизнь со-бачь-я!.."
           Откуда ей взяться красоте-то такой? По музеям-то не хожу. Была тут как-то в Кусочково, а там у них этот... как его музей фарфора, ну так они говорят. Я этак так побродила по оранжереям утвари, посмотрела на всё это... шныряла-шныряла, глазела-глазела... умильно смотрела на рамы эти, ну, стеклянные, устала от зазеркалья, как-будто машину молочки приняла на грудь, чего-то другого... кислого захотелось. Подхожу к бабке-надсмотрщице, а они там такие все кулюторничные. Глаза старушка подлая, ну так мне показалось, закатила. Я говорю: - "Скажите, престарелая, ой... милая женщина, а у вас тут всё одна посуда?" - "У нас не столовая, а объект наследия!", - задребезжала музейная нередкость и зыркнула на меня синей жуткой тушью. Да я такой тушью  всех крыс у себя в подсобке зомбанула бы повеситься. А я следом за наследием и продолжила с сомнением, ну якобы чего-то не понимаю: - "Это ж сколько тары для неё нужно?!" Старая тётка побелела, затряслась древняя ханжа. Ей бы с фермы "Козавнос» лоток с кефиром хоть один в зубы, вот бы я смеялась. 
            Сериал по тивишке набирает ходку "Бойся косяков, береги лоб", бразильский! Элену там все любят, а она сама, как пристань, к которой подходят все суда, суда, да все морские, океанские, а я как одинокая шаланда, к которой не причалит даже ялик захудалый, ни один ботик… Петра Великого – все мимо шпарят!
            Живу небогато, образование получила на обочине жизни… так сказать на опушке леса. «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке, а мимо пролетают кабаны… мужики". Последние годы, сразу после школы, работаю грузчицей! Не свистни лоток, не слямзи казённое, не замахнись на дело, не позеленей от укропа!.. Партию тут опрокинула…  покупателей…  ящиком бутылок фабрики «Бухалл», который на них уронила. Потом полгода вдвойне горбатилась на этот, застывший в своем развитии, музей отравляющих химических элементов!
            А после жестче стала работать! Вижу партию… этих, несущихся за улучшителями и ароматизаторами, а они все тупые, ходят, капкан свой откроют, типа в него кто-то кинется, как Жанна Дарк под поезд! А я ящик несу, все для потребителя антиокислителей, как заору: «Дорогу нах!», так они из магазина на крыльцо брахмапутрой выкладываются, рамой кривой выволакиваются! А уволить меня не могут, во-первых – должна за ящик «Бухалла», а во-вторых – пойди, поищи такую бабу – высококвалифицированную грузчицу со стразами Твардовского!
            Заведующая наша, Любовь Степановна Мерещага, ну это, мерещится ей чего-то, как бы чего не уперли! А чего там переть, уперли уже все, что могли – магазин два раза горел! Сколько добра... погорело и скрытых накладных... в трубу улетело. Одна я, свя-та-я, тая, как дура, долг из себя вытряхиваю за "Бухалл"! Так вот эта заведующая наша, блуждающий огонёк, подстерегла меня из-за угла, когда я ящик, как грустная дева несла, и говорит мне: - «Ты, Петруха, не баба, а мужик, только без вжик-вжик…», и хихикнула, как-то неприлично, синеватым пожарищем своих желто-малиновых глаз! Я даже припухла чуть-чуть, присела слегка, затаилась, как малохольная, ну опасно же с такими маньяками в руководстве.  Ну, думаю, молчи, молчи, затаись навечно стрекозлиха, слова из себя не выдави, как самка-богомол, а то опять полыхнет, а я долг из себя вытряхивай... за "Бухалл" и из кострища имущество чужое спасай-склад!
            Степановна тут, значится, вызвала меня к себе, сидит за своим политбюро, как крокодил в преддверии Нила, и вкрадчиво так, как кукушка с петухом: - "Чего, говорит, Петронесса, тебе не хватает?", - и смотрит на меня как таракан из под мойки. А я, ж не поняла к чему клонит эта укротительница поддельных накладных и любительница огонька, стала заикаться, слова изо рта вываливаются, как у пьяного алкаша слюнка, и говорю: - "Этого… гады… давить… дома нечем!" Мерещага глаза выпучила, а в них палево от будущих пепелищ так и хлещет, так и рдеет, как заорет: - "Ты, это, Петресса, опять про ящик вспомнила "Бухалла"?.. До смертоубийства у меня тут на производстве никого не доводи – посадят! Смотри, а то  в горячий цех переведу, на обжиг тушек и накладных… ой!" - взгвизгнула, проговорилась видать, и оглянулась даже, пожарница с плюсовым балансом.
           Я говорю:  - "Разойдись ручищи, берегись чипсы... это... комбайн мне нужен…" Мерещага: - "Петро, ты опять на что-то намекаешь, на порчу товара замахиваешься? У нас санкционки нет, чтобы вот так жах и трактором по добру!" - "Кухонный… На диету сажуся я! Да, просто надоело сшибать косяки и шантропу местную по ночам... боковыми ушами!" Перемежающийся фитилёк, сердцем отошла, печенью вышла вон: - "А-а-а, ну на этот может и наскребём к очередному твоему выходу, этому как его... танцу с воплями... кордебалету с колбасой... коньяку с хрипотцой... Тьфу ты, запутала меня совсем!" - "Ой, говорю я, - не упади тара, не лопни стекло, да чтоб новый товар по пути в овраг не упал, спасибо вам, Любовь Степанна, а то овощи-фрукты давить нечем, разве, что грудью!» А Мерещага Любовь, испытывающая к крупным денежным суммам и горящим накладным, очами погасла, телом сникла, заскучала, и мели Емеля - твоя неделя, пошла валить с больной головы на здоровую: - «Ой, Петрища, проще-то нельзя? Репертуар у тебя несменябельный, вечно это падеде с сосисками! Для кого это все?! У тебя же дома никого нет, кроме оранжереи… бутылок и засохших цветов!»
            А ночью, что-то плохо мне стало! Встрепенулась химия… физика... мысль в волосах! Выпила рюмку-другую-третью, что не часто себе позволяю, - двадцать пятую, а там и потеряла... счёт! Я редко так романтик делаю. Развезло, весёлая, противно стало, песни петь затянула… как болванка: «Отцвели уж давно мамонтихи во льду…» Затосковала дико, как загнанный одинокозавр в подсобку ледяную, пошла к возлюбленному своему Юрке! Пошла через поле минное, там коровы наши пасутся, наши местные деревенские перловские. Я же жительница городская из деревни Перловки!
            Пришла, промеж трех березок встала, как маятник, во дворе, прямо перед окном расположилась только раз, два, три... на 45 метров ниже! Эти три берёзки - тонкие жидкие, как бородёнка у старого козла. Но стройные, как я в юности, красотка, под два метра высотка, на фотографии с давно уже отцветшей из жизни мамочкой. А мой любвижевательный на 23-ем живет, рядом со скучающими облаками! Стою, качаюсь, загадочная вся. Кричу: «Юрка, выходи, а то сейчас все березы заломаю, дышать будет нечем! У вас же район неблагополучный, загазованный, город трубами прёт!» А он, любитель активного отдыха в 8-миметровой комнатной ривьере, даже не подаёт условленного хрипа, Мексикано Сигарилло Папиросо Беломорро! Видать слушает успокаивающие нервную систему великолепные трели и бухания своих лёгких... прокуренных!
            Задумалась я, что мне не свойственно, на жутко-тоскливо-пронзительную долю секунды, слышу только, что-то летит сверху с мелодичным свистом играющего пилоинструмента! Думаю, оркестр что ли рядом где завелся Милантьева! Смотрю – поющий кирпич! Ой-ё! Губами уо-уо, так и вертится в воздушном пространстве, похохатывая игриво! Одурела я при виде его от новых музыкальственных технологий. Скорость большая, на всех парах летит, на мою неэффективную, неправильно выстроенную жизнь... поганую! Летит, торопится видать! Из высотки, под которой стою, кинули народные умельцы, а может и сам, Юрка, он мне часто подкидывает свежие мысли! Думаю, спасибо за кирпич, Юрок, он-то мне очень нужен – капусты нарубила, а загрузить нечем! И мозговая вот эта вот... извилина на этих словах покачнулась... с летаргическим криком... куда-то в сторону… хлёстко… безжалостно… навзничь…
            Очнулась… светлеет!.. Кругом поваленная трава и щемящее чувство острой недоговоренности! Огляделась, стало жалко, одну, всё-таки заломала, с корнем повалила... берёзку! Рукой, когда видать мысль теряла, в ствол, как будто в шею ей, силе вражеской назойливой вероломной, вцепилась мёртвой хваткой, рассол огуречный! И вырвала, как чужую никому ненужную судьбинушку. Расстроилась от загубленного ствола и мелких юных свежих листочков, начинающих изумрудами искриться под восходящими, вступающими в новую дневную жизнь лучиками солнца, сама себя успокоила... лакнула-всплакнула: «Не горюй, Петруха, будет и без тебя здесь и новая берёза и размалиновая жизнь»! Кирпич, который рядом, возле головы лежал, взяла… две половинки и домой пошла! Одна пошла, бабоньки, как коровушка, одинокая, с полными бидонами, но не сломленная! С кирпичом пошла… с двумя половинками! Будет, чем капусту на зиму придавить!