Прогулки в пещерах памяти. часть 18

« У прошлого есть запах, вкус и  цвет…»

Сентябрь на всей Колыме, и прибрежной и материковой, самый цветастый, самый яркий, самый поэтичный, самый любимый и ценимый всеми её обитателями месяц.
Как-то сразу и вдруг, на тысячи километров во все стороны, привычное зелёное однообразие  сменяется калейдоскопом ярких, цветастых красок.

Природа дарит всему живому свои упоительные красоты, а вместе с их  великолепием  силу и крепость духа на весь долгий, белый, безмолвный период  зимы.
 
Устанавливаются сухие и тёплые солнечные дни и прохладные звёздные ночи.

Я не знал ни одного человека, кто бы продолжал  жить, не замечая этого и не радуясь этому.
Я не знал человека, которого бы не тянуло в эти дни в сопки, распадки, к морю.
В один из таких сентябрьских воскресных дней, незадолго до возвращения Людмилы, я отправился к высокой и крутой сопке, что нависала над Нагаевской бухтой, и сразу взял направление к её вершине.
Но не в обход, через более пологие, сглаженные склоны,
а напрямик,  «крутым маршрутом», продираясь через частый кустарник, преодолевая  серьёзную крутизну и  каменные завалы.
 
Моим помощником стал бодрящий утренний холодок, дышалось легко и глубоко, усталости не чувствовалось вовсе.
А вот и она, та часть вершины, где в одиночестве лежал большой кусок скальной породы, на котором можно  прочесть надпись:
«Камень выпускников».

Я взобрался на вершину этого внушительного валуна и, окинув взглядом бескрайнюю ширь, увидел перед собой прозрачные дали, оживлённые  с двух  сторон цветастыми ковровыми берегами Нагаевской бухты.

На море стоял полный штиль.
Чистая, безоблачная высь обдавала теплом совсем по - летнему.

Город лежал далеко - далеко внизу в широкой долине, подёрнутый лёгкой, сизоватой дымкой тонких прозрачных облаков.

Они стлались низко над землёй от берегов Нагаевской бухты и бухты Гертнера навстречу друг другу. Соединиться воедино над городом им не хватало сил, и поэтому центр города сиял под солнцем.
Так хотелось, чтобы оно светило, не переставая, отдавая этому краю вечной мерзлоты то тепло, которого он скоро будет лишён долгие зимние месяцы.

А вокруг меня было  пустынно и тихо.

Эта тишина немного тревожила, но  тревога была лёгкой и приятной, такой, какая бывает при встрече с чем - то желанным.

На далёком морском горизонте стали возникать кучевые облака, слегка подрумяненные солнечным светом. Самое крупное было похоже на бригантину с алыми парусами, медленно входящую в створ Нагаевской бухты.
О Север, Север - чародей,
Иль я тобою околдован?
Иль, в самом деле, я прикован
Цепями к красоте твоей?
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Наш первенец, Андрюша, появился на свет
4-го февраля 1967 года.

Родила его Людмила в роддоме на улице Парковой.
История его появления на свет была нами запечатлена в специальном альбомчике, куда вошли все роддомовские атрибуты:
• лист бумаги, на котором записаны рукой медсестры данные о   новорождённых в этот день ребятишках;
• клеенчатые квадратики, снятые с рук новорождённого, на которых записана его фамилия;
• наша переписка с Людмилой  до и после рождения ребёнка; письма с поздравлениями, пожеланиями и наставлениями от друзей и коллег.

Этот альбом сейчас хранится у своего хозяина, которому теперь уже  около 50 лет
и который из маленького, хорошенького Андрюшечки,
стал Андреем Евгеньевичем,
кандидатом филологических наук, доцентом кафедры иностранных языков  Северного Международного университета в своём родном городе Магадане.
Вся жизнь его прошла в МАГАДАНЕ,  и сейчас ещё связана с ним.
По количеству лет,  проведённых и прожитых на Севере, он уже догнал меня и перегнал маму  и может считаться аборигеном этого края.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
Я продолжал работать в архиве.

Работа моя имела два направления.
Первое направление я бы назвал статичным,
а второе динамичным.

Первое направление – это работа в самом архиве, его хранилищах и его библиотеке.

Здесь я был на своём месте, выполнял данные мне задания и работал в направлении своих интересов, добывая нужные, с моей точки зрения, материалы  для написания по  их   фактам газетных статей краеведческого характера в областную газету  « Магаданская правда».

Второе направление - это частые командировки в посёлки области, где базировались крупные предприятия разного профиля.
Необходимо было в их  архивных материалах, которые почти всегда хранились на чердаках административных корпусов  сплошной беспорядочной кучей, наводить  порядок.

Отбраковать, собрать  и сжечь папки с истекшими    сроками   хранения,
остальные перебрать, систематизировать,  переплести
 и разложить на специально для этого изготовленных стеллажах в приспособленном для длительного хранения помещении.

Это работа была для меня малознакомой, поэтому для командировочных выездов меня прикрепили к сотруднику архива Николаю Кураченко.

Он закончил Московский государственный архивный институт, получил там необходимые знания и практический опыт на  московских предприятиях  и приехал на работу в Магадан самым подготовленным специалистом в архивных делах, единственным человеком с высшим архивным образованием среди всех сотрудников, включая и директора архивного отдела облисполкома Чуксину.

У него я должен был перенять опыт для своих будущих самостоятельных поездок, чем я и занимался.

Из командировок мы всегда возвращались со свеже заработанной  копейкой, так как заключали договор с каждым предприятием на производство всех вышеперечисленных  работ и выполняли их с Николаем вместе.

С появлением у нас Андрейки мои командировочные поездки сильно усложняли жизнь Людмилы.

Ребёнок, который в первый год своей жизни должен то и дело спать, не спал у нас на протяжении всего дня, как взрослый человек, вплоть до 11 часов ночи.

Это отнимало у Людмилы все силы, и подтачивало здоровье малыша.
К этому прибавилась и ещё одна серьёзная забота  - ребёнок  в какой-то период отказался от материнского молока, которое к тому же неизвестно почему почти совсем исчезло.

Пришлось искать молочного  донора и прикармливать ребёнка кефиром и творожком из детской молочной кухни.
В этой ситуации моя помощь по уходу за ребёнком была просто необходимой, а командировки нежелательны.

Как-то в разговоре с Зотовым Людмила посетовала на мои командировки.
Он обещал  ей похлопотать перед ректором Крюковым о том, чтобы меня перевели из архива на работу в пединститут, ассистентом  кафедры истории.
 
За четыре первых года существования Магаданского пединститута
Вениамин Фёдорович Крюков был по счёту уже третьим ректором.
Пришёл он на эту должность с поста  секретаря Магаданского горкома партии по идеологии.

Сразу горячо взялся за дело, но вывести в институте ссоры и дрязги между  отдельными кафедрами и группами преподавателей ему на первых шагах никак не удавалось.

Да и дальше дела пойдут так (как потом покажет время), что ему самому будет суждено в этой борьбе потерять своё ректорское кресло.

А главная причина здесь будет самая распространённая – пристрастие ректора к алкоголю.

Зотов дружил с Крюковым  и должен был влиять на него  в этом вопросе положительно, так как был приверженец культурного пития, но, видимо, их дружба началась поздновато для Вениамина Фёдоровича.

Крюков с подачи Геннадия Васильевича дал согласие на мой переход из архива в пединститут.
Но ещё не успела начаться официальная процедура моего прохождения по конкурсу,
как Эльвира Константиновна Куртаева
( в тот момент директор областного партийного архива)
и  преподаватель кафедры истории Марк Давидович Каневский
получили аудиенцию у первого секретаря обкома партии Афанасьева, для того чтобы предупредить его о том, что Крюков собирается  ведущую идеологическую кафедру   Высшего учебного заведения пополнить недостойным человеком.

С этого их похода в высший обкомовский кабинет в институте началась новая свежая волна противостояния между противниками и сторонниками Крюкова.

Уже тот факт, что малозаметное место ассистента стало причиной «большой войны», хорошо показывает, какая невыносимо – нервозная там была в те годы обстановка.
Крюков вызвал к себе в кабинет Людмилу.

- Мне звонил сам Афанасьев. Куртаева   переперчила свою жалобу настолько, что это у него вызвало сомнения. Я эти сомнения подкрепил.  Но теперь ему нужны документальные подтверждения  обратного.
Нужна такая бумага,  чтобы после неё вопросов больше не возникало.

- Где же мы возьмём такую бумагу? Кто нам её даст?

- Не знаю, но это теперь мера обязательная. Если этого не сделать, то  его прохождение по конкурсу  будет маловероятным. Правда, я имею право зачислить его на кафедру  своим приказом, но это только на год, а потом конкурс станет неизбежным.

В этой безвыходной, казалось бы, ситуации мы вспомнили о Константинове.
Я  сходил к нему в прокуратуру, рассказал обо всём   и попросил помощи.
Михаил Иннокентьевич позвонил начальнику городского медицинского вытрезвителя  и попросил его проверить по  картотеке данные обо мне.
Когда выяснилось, что моего имени в той картотеке не имеется, Константинов предложил капитану выдать мне соответствующий документ со всеми печатями.

Капитан ответил, что такие документы они никогда не выдавали, так как их нет в перечне разрешённых к выдаче справок.
Выдавали  справки только обратного характера, на что Константинов ему сказал:

- Ты выдашь эту справку по моему устному затребованию, затребованию заместителя прокурора города.
Это мой общественный помощник. Я интересуюсь его личными качествами.


В тот же день я уже имел справку о том, что
«Крашенинников Евгений Евгеньевич, 1938 года рождения, на протяжении всех лет проживания в городе Магадане  в медицинский вытрезвитель не доставлялся и в списке мелких  хулиганов не значится».
Справка имела печать и была подписана начальником  вытрезвителя капитаном  Пьянковым.

Документ был представлен Крюкову, который тут же зачислил меня своим приказом ассистентом кафедры истории, и,  чтобы не «дразнить гусей», предложил мне срочно выехать в Москву на  четырёхмесячные курсы повышения квалификации.

- Пока суть да дело, страсти улягутся, а там будет видно. Конкурс состоится не раньше  чем через полгода.

Сразу после этого разговора Людмила села за стол и написала личное письмо Куртаевой, которое начала стихами поэта Сергея Острового «Клевета».

Она ползёт, она шипит змеино.
Метёт углы шершавым языком.
И тянется по следу длинно-длинно.
И к дому подбирается тайком.
Потом идёт по городу судачить.
Живых и мёртвых исподволь бранить.
Ей надо всё вокруг переиначить.
Пересобачить и перечернить.
Ей надо сделать сильного бессильным.
Людскую радость завистью скосить,
И в мелкозубой ярости крысиной
Слушком поганым душу укусить.
И спрятаться. И в тайнике безвестном
Скрипеть пером – ползучим и тупым.
Ей надо сделать  честного  бесчестным.
Мечту  бескрылой.  Зрячего - слепым.
О, дай мне, время, зрение такое
Чтоб за сто вёрст найти наверняка
Стреляющего  подлою строкою,
Укрытого в норе  клеветника.
Он стоит слёз, он столько стоит крови,
Что я - в людскую веря доброту –
Без лишних слов, без длинных предисловий
Рубил бы языки за клевету!

Стихотворение было прокомментировано фактами клеветы на меня в разное время, указаны, какие есть свидетели на этот счёт, и отправлено по домашнему адресу Куртаевой с подписью:
«Не уважающая вас Л.С.Крашенинникова».

Это стихотворение Людмила выбрала в одной из моих тетрадей типа «ВиК»(Выписки из книг).
У неё был выбор между
Сергеем Островым
и Франсуа Виньоном,
который был представлен в моей тетради своим стихотворением
« Как варить языки клеветников».

Она выбрала Острового.

За ним стояло всё - таки наше время,  а за Виньоном, как принято говорить,  «мрачное средневековье».
Предлагаю в этом убедиться.

Баллада о том, как варить языки клеветников.

В горячем соусе с приправой мышьяка,
В помоях сальных с падалью червивой,
В свинце кипящем, - чтоб наверняка! –
В кровях нечистых ведьмы похотливой,
С обмывками вонючих ног потливых,
В слюне ехидны, в смертоносных ядах,
В помёте птиц, в гнилой воде из кадок,
В янтарной желчи бешеных волков,
Над серным пламенем клокочущего ада

Да   сварят     языки     клеветников!

В бурлящей извести без примеси песка,
В которую свалился кот блудливый,
В струе зловонной чёрного хорька,
В навозной жиже с гнойною подливой,
В той пене, что роняет мул строптивый,
В болотине, где копошится стадо
Пиявок, жаб и им подобных гадов,
Облезлых крыс, червей и слизняков,
В кромешной тьме среди густого смрада
Да     сварят     языки     клеветников!

В кислотах, в щёлочи и едких порошках,
С живой гадюкой в кольчатых извивах,
В крови, что сохнет у цирюлен на лотках,
Как медь, зелёная и чёрная, как слива,
Когда луна встаёт в часы прилива,
В смоле, что льётся сверху при осадах,
В тазу,  где девки делают что  надо,  -
Кто их знавал, поймёт без лишних слов,
Во мгле, в клубах отравленного чада

Да     сварят     языки     клеветников!

Коль нет котлов – не велика досада:
Довольно будет и ночных горшков
И  там, в дерьме из пакостного зада,
Да     сварят     языки     клеветников!


Письмо Людмилы своё дело сделало.

Тем, кто держал  «судьбы людские за вихор»
( муж Куртаевой, Лев Александрович Лахин, занимал в обкоме партии кресло заведующего Отдела школ, науки и медицинских  учреждений),
Людмила сказала не из-за угла, не анонимкой, а прямо в лицо, что она их  не боится, перед ними не пресмыкается, считает их лживыми сплетниками и людьми недостойными своих высоких постов.

Куртаева сразу спряталась за спину мужа, откуда больше не высовывалась,
а Лахин позвонил  Крюкову, бывшему у него в подчинении,
и между ними произошёл следующий разговор (его слышала Людмила, находящаяся в этот момент в ректорском кабинете по срочному делу).

Раздался телефонный звонок.
Крюков поднял трубку.

Послушал минуту (из трубки до слуха Людмилы докатывалась громкая речь на повышенных тонах).  Ректор  отстранил от уха трубку на вытянутую руку и стал ждать, когда голос в трубке угомонится, потом поднёс её снова к своему уху и сказал:

- В переписке моей сотрудницы с вашей женой участия не принимал.

Снова, некоторое время, слушал дребезжащий в трубке голос, а потом  перебил его словами:

-Если вы считаете, что в этом письме какие-то факты задевают достоинство вашей жены, можете подавать в суд.

Положил трубку на аппарат и спросил Людмилу:

- Что ты ему  там написала?

И громко расхохотался, услышав от неё подробности.

Впоследствии  Лев Александрович Лахин был понижен в должности и назначен ректором Магаданского пединститута.
На этом посту он пробыл достаточно долго -  с 1974 по 1983  годы, почти десять лет.
Работа  Людмилы под его руководством требует особого описания.

А в моей жизни после этого разговора началась новая полоса.

Отработав один год в Областном архиве, я переводом был оформлен ассистентом кафедры истории Магаданского пединститута, и тут же был послан на целых 4 месяца в Москву на Курсы повышения квалификации (ФПК).

Мы  с Людмилой не искали ни лёгкой, ни выгодной для меня работы, нам обоим нужна была одна производственная  привилегия  - привилегия работать без командировок.

И что же получилось в итоге наших первых же поисков?

Мы получили  дилемму:

либо продолжать архивную работу с постоянными командировками,

либо  пережить ещё одну, последнюю, очень длинную командировку, чтобы после этого  быть всегда вместе, не расставаясь ни на один день.

Выбор был сделан в пользу второго,
и 16 сентября1967 года я вылетел в Москву.

Всё произошло так быстро, почти молниеносно, что мои архивные коллеги были поставлены уже перед свершившимся фактом.

Вскоре в Москву  вслед за мной прилетело их коллективное письмо.
Оно пролежало в моих архивных бумагах  около 50 лет, в течение которых я время от времени снова брал его в руки и перечитывал с особым чувством радостного удивления.
И было от чего!
Первый раз в моей жизни я услышал о себе такие хорошие слова:

@  « Милый, незабвенный наш Женечка!
С болью в сердце узнали о твоём «предательстве» –
бегстве из архива в институт.
Но, конечно, ты человек творческий, работать будешь с интересом.
В общем-то, ты молодец!».

То, что меня  считают творческим человеком, было неожиданным приятным сюрпризом.
Что я такого сделал для этого?
Отчего такая высокая оценка?

А дальше ещё более того:

@  « Каждое  письмо, присылаемое  тобой из твоих прошлых командировок, было всегда  целым  откровением для всех нас».

Оказывается, я ещё и письма умею писать. Когда же я этому научился, если начал их писать не больше года тому назад?

Но вершиной всего были такие слова, от которых голова стала горячей, а щёки ярко зарделись.

@  « Ты поэт и художник в душе, с тонкой чувствующей эмоциональной восприимчивостью, нежный и чуткий».

Нет, всё, что хотите, только не это!
Ни поэта, ни художника я в себе не находил.  Интересно, кто это сочинял, кому это пришло в голову?

Анна Клокова или Маша Ким?

@  « И если ты таков в отношении к самой близкой женщине, она должна быть очень счастлива, благодарна и мудра, что сумела разглядеть сквозь молчание и внешнюю суровость такого человека».

Оказывается, я с виду  внешне суровый молчун.
Кто бы мог подумать? Я таковым себя никогда  не ощущал.

Заключительная строчка  с головой выдала мне ведущего автора этого письма:

@  « Женька, это от души!»

Так могла сказать только Маша Ким.

Кроме этой, была и ещё одна приятная для меня новость.
Я стал получать письма с далёкой Чукотки от Вани Вуквукая.

Этот парень - стопроцентный чукча.
Крепкий и выносливый, родившийся и выросший в суровых  условиях бескрайней Чукотской земли.
Хорошо знавший жизнь  и работу  в оленьих стойбищах, смертельную угрозу частых ураганных ветров и крепких морозов.

Вырванный, волею случая,  на 4 года из родной почвы и посаженный на студенческую скамью, он был всегда мне очень симпатичен.
Я проучился с ним в одной студенческой группе
4 года.
Видел его на лекциях,
слышал его выступления на семинарских занятиях,
видел его огромное желание   получить высшее образование, чтобы, хотя бы этим, что-то кому-то доказать.
Ему очень хотелось там, на родине, среди своего народа,  из  простого Ивана стать Иваном Николаевичем, и обучать школьной истории детей своих сородичей.

@  « Привет с далёкой окраины Чукотского полуострова!
Пишу потому, что мы не просто знакомые.  Я так считаю».

Уже само начало, особенно
« Я  так считаю»,
напомнило мне Ванину манеру говорения,
а дальнейшее описание  вызвало у меня уважение к этому парню, внутреннюю сущность которого никто так и не узнал, считая его всего лишь горьким пьяницей.
Из тех, кто его знал, никто  не поверил  бы, что такое  письмо может быть написано Вуквукаем.
Даже для меня это было приятной неожиданностью.

@  « В Анадырском ОКРОНО меня распределили  в посёлок
Новое Чаплино.
Здесь находится санаторно - лесная школа для детей больных туберкулёзом.
Работу свою начал с 15 июля. Сразу же отправился с учащимися в 15 - дневный  поход по оленеводческим бригадам, в которых работают их родители.
Все довольны, хотя пришлось преодолевать некоторые трудности:  дальние пешие переходы по открытой тундре, где на пути встречается много болот и сопок. Сопки не обойти стороной по низинам – болота не дают.  Приходилось лезть через них, а там нога человеческая не ступала.
Но главная трудность не в этом, а в комарах, которые дышать не дают.  Это насекомое способно довести человека до истерики. Но и это мы преодолели. Как – никак, все коренные чукчи.
Зато хорошо попить чай у костра, но без «дымка».
Кто выдумал «с дымком»?
Возможно, слишком конкретно мыслю, но я считаю – «с дымком» плод воображения человека, не побывавшего в более или менее походных условиях.
С началом сентября веду историю в 5 –9 классах, кроме этого меня догрузили уроками физкультуры.
Вечера у меня все свободны, абсолютно некуда пойти, разве только посмотреть старую кинокартину.
Писать письмо и сводить в нём всё к рассказу только о себе – занятие скучное, хочется поразмышлять с кем -  ни будь, о чём - нибудь, хотя бы через письма.
С нетерпением буду ждать твой ответ.
Передавай привет всем, кого встретишь из нашего выпуска.  Иван».

Ай  да  Ваня! Ай да  молодец!
Я тут же без задержки написал ему ответ.
Завязалась интересная  переписка из которой я узнавал
• о суровых зимних нравах Чукотки с её ураганными ветрами;
• о проблеме пресной воды во все зимние месяцы в их лесной школе, которую приходилось решать Ивану со своими учениками за счёт всех уроков физкультуры;
• о комиссии, которая проверяла работу школы и оценила работу учителя истории Вуквукая на  оценку «хорошо»;
• об  имеющих место Ваниных «загулах», после которых его душа бывала  не на месте,
и ещё о многом другом.

Спасибо тебе, Ваня!
Время крепко держит тебя в моей памяти молодым, немного угловатым, честным и прямым парнем.
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»
 
В РЯЗАНИ выпал первый  снежок.
Выпал ночью.
Выпал тихо и незаметно для спящего мира.
Природа в этот раз была в хорошем настроении.
Она создала такие условия, при которых свежая, чистая белизна долго ещё  украшала всё сказочной красотой.
 
Украшала  постепенным  превращением снежинок  в  колкие блестящие кристаллики.
Они   красиво  и  празднично, распространяли  вокруг лазурный свет и мягкую прелесть.
И земля и воздух  от них  в лёгкой бело - голубой расцветке.
Серый небосвод они тоже прикрыли от земли  кисеёй бело – голубых тонов.
И это сейчас видят все.
И все говорят об этом.
Говорят  коротко и   одинаково.
«Какая красота!!!»

@@@@@@@@@@@@@