Глава XL II. Отец Людвиг

Наконец добрался до католического собора на большой Грузинской. Ушёл в этот день с работы несколько раньше, чтоб успеть всё намеченное. В храме в этот момент проходила вечерняя служба.
Раньше много раз, заходил в католические храмы, находясь в отпуске в другой стране. Но это было лишь любопытство туриста. Сегодня пришёл, как человек, нуждающийся в помощи. Будучи православным человеком, не знал всех тонкостей различия между двумя концессиями.
Волновался. Подошёл к церковному служке, спросил его:
- Добрый вечер. Скажите, пожалуйста, где можно договориться со священником о выезде к больному человеку на соборование.
Вопрос оказался совершенно обыденным, и никоим образом не удивил молодого человека, служащего в храме. Он ответил.
- Вам в правую крипту, там ведётся журнал треб на дому, и вы всё сможете оформить прямо сейчас.
- Спасибо огромное! – поблагодарил Сергей.
И пошёл в сторону крипты. Возле двери, ведущей в неё, было оживлённо, несмотря на то, что вечерняя служба уже во всю шла. Поинтересовался у людей, стоящих перед входом, и о чём-то оживленно разговаривающих:
- Скажите, я могу войти, или тут очередь?
- Конечно, входите. Никакой очереди нет. Мы здесь стоим просто так.
- Спасибо, – потянул дверь на себя.
Перед ним открылось довольно обширное пространство, скромно заставленное небольшим количеством мебели. Сразу перед дверью располагался стол, подле которого стоял священник. На вид ему было около восьмидесяти лет. Коротко подстриженные, прежде русые, седые волосы, аккуратно причёсаны, глаза серые. Но, не был похож на Русского. Поляк, подумал Сергей и обратился к нему.
- Добрый вечер. Скажите, где я могу договориться со священником о выезде на дом по требе.
- Сдиесь – Ответил мужчина с акцентом. И Сергей убедился в том, что был прав.
- У меня мама тяжело болеет.
- Сколико ей лиет?
- Восемьдесят три. И понимаете, она…  видимо уже умирает. – Дрогнувшим голосом ответил Сергей.
- Я всиё поньимаию. Когда бы ви хотиели?
- В самое ближайшее время, как только можно. Всё может произойти в любой момент. Так мне кажется.
- Понимаию. Чиерес ниесколько днией, - заглянул в журнал записей, продолжив, - В поньиедельник. Вас устрёит?
- Да, конечно!
- В которий чиас вам удобнее?
- Если можно, то утром, как только можно.
- Хорошо, я приеду часов в диесять утра. Какой адриес?
Сергей продиктовал, тем самым смутив священника.
- Почиему так далиеко?
- Она там живёт. Я могу заехать за вами сюда. Поедете вы?
- Да. Так будиет лучшие. Поиеду я.
- Тогда буду ждать вас прямо здесь в восемь часов тридцать минут.
- Хорошо. Договорились.
- Сколько это будет стоить?
- Мы всиё диелаем бесплатно. Вы можиете пожертвовать, заказав мессу. Потом, после всиего.
- Хорошо, я всё понял. Спасибо большое, – произнес Сергей, видя, как священник записывает его адрес в книгу регистрации треб на дому.
- Скажите падре, а как мне вас называть?
- Отец Людвиг.

Вечером приехал к маме. Она уже слегка могла шевелить рукой, и с трудом говорила. Люба констатировала появление у неё лёгких пролежней. Надо было вставать. Но не могла. Видимо эта злосчастная скорая помощь уж слишком сильно придавила её волю.
Сняв куртку, и обувь, сел рядом с мамой на кровать. Она как бы видела его, но и в то же время была не здесь. Взял опять, как и раньше, за руку. Слегка вздрогнула, попытавшись своей рукой взять его, но это не совсем хорошо удалось. Помог, подсунув свою руку под её.
Вспомнил, как убегал от неё в детстве по улице с таким нелепым, непонятным ему тогда названием, Клары Цеткин. Кто она, эта неведомая ему женщина и почему у неё такое смешное имя, Клара? Спрашивал у отца. Тот рассказал длинную историю. Было не интересно.
Бежал от мамы. Она догоняла, и вот уже могла коснуться рукой, но, что есть мочи ускорился, чудом не споткнувшись о кусочки потрескавшегося асфальта, на краю многочисленных выбоин.
Видел, ей было нелегко бежать. Пятьдесят лет, как казалось ему, срок не малый. Она отставала от него. Был поздним ребёнком. Родился, когда маме было сорок.
- Всё равно…  тебя догоню, - перевела дыхание, остановившись.
- Не догонишь! Не догонишь, - кривлялся он.
Теперь и ему скоро должно было исполнится пятьдесят. Как быстро летит время.

- ..ак ела? – С трудом выговорила.
- Мама всё нормально. Договорился со священником. Привезу к тебе в понедельник. Жди. – Произнёс Сергей в страхе перед тем, что она может всё переиграть, отказавшись от своих слов.
Но, этого не произошло. Мария ничего не сказала, а ведь, ещё так недавно это всё имело место быть. Тем более, что церковь не любила. Видимо вопрос стоял уже очень серьёзно. Не просто понимала это, но и совершенно не боялась, относясь к происходящему, как к должному. При этом как бы говоря:
- Вот видишь, я совсем и не такая, какой казалась вам. Другая. Вы все верили моим капризам, моему больному состоянию. Легко повелись. А я совершенно не та, какой вы хотели меня видеть и, на самом деле очень хороший, правильный во всех отношениях человек.
Вспоминала детство, маленький городок в Пиренеях, и поход раз в неделю, в воскресенье, в храм тринадцатого века, что стоит на его центральной площади. Сложенный из гранитных, грубо обтёсанных камней, с навесом из резных дубовых колонн и стропильных балок. Старенького падре, лет под девяносто, который причащая всех своих прихожан, каждого знал в лицо и по имени.
Но это было так давно, и забыто, что сейчас скорее не вспоминала, а перемещалась во времени. И теперь это удавалось ей так легко, словно умела пользоваться машиной времени, которая была спрятана где-то под подушкой.
- Доминго, куда ты его понёс? Брось сейчас же! – вдруг не с того ни с сего переменила место, пространство и время, Мария.
- Она опять ушла. И так весь день. Даже покормить по-человечески не удаётся, всё урывками и перерывами какими-то. То она здесь, то, не успеешь и глазом моргнуть, как уже где-то там, со своими родственниками.
- Люба, тебе не страшно тут с ней?
- А что мне Серёж, знаешь, сколько я видела на своем веку. Ведь это нормально, то есть естественно, а значит и не страшно. Ничего в этом такого неземного, сверхъестественного, нет. Помню, как ко мне муж приходил. Я тогда даже и не испугалась. А, теперь, вообще ничего не боюсь. Порою кажется, что это, словно бы сделать шаг, и ты уже навсегда там.
- Согласен. Всё так, как наверно и должно быть.
Мария полулежала, устроившись на подушках. Сидеть было не удобно. Телевизор стоял с мёртвым экраном, изображая собой пространство космоса, возможно проникающего таким образом в комнату, наполняющего её постепенно.
Не смотрела уже месяцев шесть. Не притягивал её, как раньше. А ведь вообще не выключала целый день, только на ночь. Стал ей не нужен, впрочем, как и вся та чушь, что выливалась из него на голову последние годы. Уже жила сама с собой, в собственном, тихом мире, где были рядом с ней, все, кого уже не было, но, кого очень любила и переживала, когда постепенно уходили ТУДА, где какое-то время были недоступны.
Лежала спокойно с открытыми глазами, время от времени закрывая. Иногда с кем-то разговаривала. Задавала вопросы. И ей отвечали. Только нам, тем, кто ещё прочно держался за этот мир, их слова не были слышны. Но это не означало, что их не было. Сергею казалось, что размер комнаты определим только тем, кто ещё здесь, на земле. На самом же деле она не имела границ, являлась всем миром, и любая мысль, сформулированная Марией, или её собеседником, в независимости от того, где бы он не находился, мгновенно достигала цели, и так же быстро прилетал ответ. Все гигантские расстояния теряли здесь всякий смысл, переставая существовать.
 Мария жила уже в том мире, где не было никаких преград, проблем, опасностей, обид, недосказанности, страха, а только любовь, одна любовь, и больше ничего. Всё перемешивалось в нём, и прошлое, и настоящее, и будущее. Там не было времён, только любовь и понимание.
Постепенно, в течение последних лет, надёргав из всех альбомов с фотографиями фото самых близких людей, расставила всех у себя в комнате. Фотографии были везде. Одна, за стеклом серванта, другая просто на полке, поджатая чашкой, третья прислонена к телевизору. С них смотрели самые близкие люди, которых больше не было здесь с нами. Это был младший брат, он браво улыбался на своей детской фотографии, как взрослый. Несмотря на свои малые годы, всегда был для неё защитником в детском доме, приходил на помощь. Папа на фотографиях был очень молодым, в белом костюме на фоне цветущей сирени.
Мария устроила себе свой собственный мир, среди родных людей. Она всё время могла общаться, таким образом, постоянно ощущая их присутствие. Они были все молоды, и видели её такой же. Словно в самые лучшие годы её жизни, когда была неописуемо счастлива.
Все обиды, ссоры, и просто неприятные воспоминания, были здесь неуместны. Годы вылечили всё негативное, оставив только любовь друг к другу, к прошлому, минувшему, но оставившему вместо себя вечную память. Время исправило все ошибки, сровняв неровности, и шероховатости прошедших дней
Она давно уже закрылась здесь, в этой комнате от внешнего мира, наедине с теми, кого больше не было в живых. Но, живые, ещё держали её здесь, живо интересовалась ими, и переживала за каждого в отдельности, при этом, оставаясь внутри своего прожитого и постоянно, каждую минуту проживаемого мира.
Смерть мужа Мария перенесла мужественно. Не плакала на похоронах. Сергей не знал тогда ещё, что если нет слез, то это, как правило, ещё хуже, чем их наличие. Замкнулась в себе. С этого дня меньше стал интересовать окружающий мир. Могла смотреть телевизор с утра до вечера. И скорее всего, последние годы, уже и не понимала ничего из того, что изливалось из этого зомбоящика, создающего какой-то фон в её комнате, напоминающий, что это всё ещё планета Земля, страна Россия, город Москва.
Слёзы пришли потом, точнее это были не слезы, как таковые, а вся горечь утраты, того единственного, ради которого не вернулась на свою Родину. Сначала из-за него, а потом уже из-за детей. Они всегда оставались для неё маленькими, несмышлёными и беззащитными, несмотря на их возраст.
Хоть и жила с мужем, как кошка с собакой, последние годы их война закончилась, сошла на нет. И это было не столько примирение, сколько понимание, что, как бы не ругались, уже не могут друг без друга. Их жизненные энергии, из двух поначалу, таких разных, неполных, от того и вызывающих противоречия, объединились в одну целую. И как только это произошло, сразу все заусенцы их взаимоотношений сгладились, и наступило затишье. Но оно уже было, как перед разлукой.
Так обычно и бывает в жизни. Всегда чего-то не хватает для счастья, какой-то пустяк. Именно в этот момент люди не выдерживают, и расстаются. А ведь, казалось бы, всего лишь самая малость, ещё капельку потерпеть, и всё будет хорошо. Но, нет, нет, и ещё раз, нет. И только в редких случаях, когда вместе пережито многое, плохое, тяжёлое, и неприятное, остаются вместе, всё же войдя во что-то новое, прекрасное, и заслуженное.
Знал, что он, в отличие от своих родителей не смог, не справился, оказался слабее. Может это просто такая его дорога? Сложная и тернистая. Но, только ради чего ему послан этот путь?
Да, его родители примирились перед самым расставанием, чтоб потом, воссоединиться в мире, но не на Земле.
Сегодня Сергей понял; мама перестала цепляться за жизнь. Ей это было уже не нужно. Зачем? Для чего держаться за какие-то фотографии, ведь тут, рядом с ней, самые что ни на есть их ожившие лица, и никогда не умиравшие, души.
Ведь человек жив воспоминаниями, чем больше их, тем меньше жизни ему осталось прожить. Мария уже была полностью в них.
Приняла решение идти к ним. Но не могла ещё отпустить руку Сергея. Он и Саша ещё держали её здесь, совсем слабо, но сила в ней, хоть и угасала с каждым днем, но пока ещё теплилась в этой, натруженной за жизнь, руке.
Сергей понимал, что надо спешить со священником. Но, не мог привезти его раньше, чем в понедельник. Оставалось только надеяться на волю Божию.

Как и договаривался с падре, приехал за ним ровно в половине девятого утра.
Отец Людвиг был немногословен. С вниманием слушал. Иногда, очень редко, задавал нужные ему вопросы, не с целью поддержания беседы, а ради удовлетворения своего любопытства. Его интересовали, в первую очередь вопросы веры. То есть: «Почему мама католик?», «Верила ли она в Бога?», «Её ли было решение собороваться?»
Отец Людвиг и не знал, что этими, довольно простыми вопросами порождает всё более и более сложные. Когда узнал о том, что Мария, из детей войны, которых привезли в Россию, ещё в 1936 году, очень удивился. Ведь сам был не на много младше её. Может, всего лет на шесть. Спросил:
- А почиему она не уиехала из России потом?
На этот вопрос Сергею было сложно ответить. Пришлось рассказать историю с самого начала.
Отец Людвиг слушал внимательно, не перебивая. Может, виной тому было его плохое знание русского языка, хотя говорил довольно сносно, вот только понимал не очень хорошо, и на это ему требовалось некоторое время. А может, и это больше походило на правду - всё время был не здесь. Какая-то его часть находилась где-то далеко отсюда. И он никак не мог с ней воссоединиться.
Далее из разговора стало известно, он много лет занимается миссионерской деятельностью в России. Еще при СССР приходилось даже самому строить католический храм на западной Украине. Очень порадовался тому факту, что Сергей архитектор, и тоже проектировал пару раз храмы, только православные.
Вся его деятельность в Москве видимо не представляла для него особого интереса, важен был сам подход, и самоотрешённость ради смирения пред Богом. Каждый день походил на предыдущий, но, в его возрасте, возможно, и не хотелось каких-то приключений. Но, сегодняшний день, считал Сергей, остался в его памяти, как человека много видевшего, и много где побывавшего, соответственно умеющего понимать и ценить те моменты жизни, когда происходят такие, не случайные встречи и знакомства.
Отец Людвиг, даже не мог и ожидать, что где-то далеко от малой Грузинской улицы, на окраине Москвы его ждёт такое необычное сочетание Божией воли и человеческой души, оказавшейся вдали от своей Родины, принявшей другую, на которой и предстоит встретить теперь уже жизнь иную. Возможно, именно этот момент и заинтересовал его больше всего в этот день
Показалось, отец Людвиг не горел особым желанием преставиться перед Богом здесь, в далекой Москве. Но, был всего лишь слуга Божий, и смирялся, как мог в своих желаниях. Сегодняшний день заставил его задуматься о том, что Родина у детей Божиих - вся земля. И что не имеет значения, где ты примешь свою кончину. Главное иметь Бога в себе в большем количестве, чем Родину. Ведь наша Родина у всех по большому счёту на небе. И нужно стремиться быть ближе, в первую очередь к нему, а не к тому месту, где появился на свет. Хотя и оно нас греет на земле.
- Отец Людвиг, а где ваша семья?
Падре ответил не сразу, как будто долго просыпаясь после крепкого сна, долго определяя, где именно находится, наконец, воссоединившись с реальностью, произнёс:
- Мои диети и внуки в Польше, а жиена миеня покинула уже довольно давно и рано для её лиет.
Понял, что эта тема не желательна для Падре.
Так, незаметно, в разговоре, подъехали к дому. Сергей припарковался, и они вошли в дом.
Святой отец, переобувшись в тапки, прошёл в комнату к маме. На ходу поздоровавшись с Любой.
Сергей спросил у Любы:
- Ну, как мама? - больше всего боялся, что она, именно сегодня, в этот важный для неё момент потеряет грань между тем миром, в котором собственно уже находилась большую часть времени и окружающим их. А сегодня и сейчас им нужна была она в сознании.
- Нормально. Чуть-чуть барахлила, с пол часика назад, но всё хорошо. Перед вашим приходом наладилось. С самого раннего утра ждет тебя и батюшку.
- Кто знает, может от этого она и держится?
Святой отец попросил не беспокоить его, пока переоблачался. И когда приготовился, пригласил всех к Марие в комнату.
Начал соборование.
У католиков оно проходит довольно быстро. Всё заняло десять минут
Закончив, попросил всех выйти, так, как собирался исповедовать Марию.
Они вышли.
Мария не исповедовалась с самого детства. Это очень тяжело. Порою даже через двухнедельный срок уже и не знаешь, о чём говорить на исповеди, а тут вся жизнь. Со всеми её проблемами, грехами, сложностями, и лишениями. Как всё это изложить в одной исповеди? Невозможно. Но, может и, не нужно было, говорить обо всём? Святой отец, был пожилым и очень опытным. Знал, что спросить, и на какие темы дать наводку, помочь правильным словом. Сергей чувствовал; отец Людвиг не сможет ни к чему придраться не потому, что он не строг, как раз скорее, наоборот, с другими своими прихожанами был возможно, очень серьёзен и непримирим. Но сегодня был не простой случай. Человек исповедовался в конце жизни, но так, словно это было первый раз, готовился к этому, все те долгие годы, которые пришлось пройти по дороге к сегодняшнему дню.
Это была не просто исповедь, а выпускной экзамен, но не в жизнь, а в смерть, во имя начала новой, но уже вечной жизни.

Наконец падре приоткрыл дверь и позвал их.
- Тиеперь вы можиете постоять здиесь, вместе с Марией, пока я не закончу всё, - сказал отец Людвиг.
Вошли, и стали рядом с соборующейся. Отец Людвиг не спеша закончил всё, что полагалось сделать, сказав:
- Теперь мне нужно переодеться.
Отец Людвиг, будучи пожилым человеком, сам находился уже достаточно близко от той черты, за которой начинается новая жизнь. Всем своим видом являл собой человека, много повидавшего на своем веку, понявшего главное, без чего и уходить нельзя. Чувствовал, что скоро наступит и его час. Из разговора с ним, Сергей понял, что у него довольно большая семья, дети, внуки, правнуки. Но, самое главное, чего не хватало на земле, это его жены, которая умерла десять лет назад.
Показалось, что Падре всё время общался с ней. И это была не просто связь в виде произнесённых мысленно фраз. Это был самый настоящий диалог, и он шёл уже десятилетие. Возможно, именно это и объясняло всю его немногословность, кажущуюся с первого взгляда сосредоточенностью в себе, на самом деле являющуюся всего лишь его практически постоянным отсутствием в этом, начинающим тяготить, земном мире.
Всё прошло просто замечательно. Мария была умницей. Она всё выдержала. Экзамен был сдан на отлично. Святой отец причастил её, и она проглотила плоть и кровь Христовы. Но, на этом силы покинули её, и она начала впадать в бред.
Они успели. А это уже говорит о многом. Хотя бы и о том, что Господь принял её исповедь за все прожитые годы.
- Люба держись. Я поехал отвозить отца Людвига. Потом заеду. Пока. Ну, и денёк сегодня, - сказал Сергей у лифта, пропуская вперёд отца Людвига.