Грустный осенний день

                Иван Павлович посмотрел на подпрыгивающий на столе телефон. «Сейчас разорется…» – подумал он. И точно – телефон разорался и словно скарабей стал устраиваться на столе поудобнее.
          – Я… – Иван взял его в руки.
          – Па-а-а-п… понимаешь… – звонила дочка.
          – Понимаю. Конечно, вези. Я с удовольствием побуду с ним сколько надо. Бабушка сидит с Сашкиными. Те тоже болеют, а родители на работе, – перебил он дочку, глядя на себя в зеркало улыбаясь.
          – Я быстро!
          – Купи мне по дороге пару «толстушек» из моих. Чтива актуального  в доме  нет.
          Дочка зашла  через полчаса, пропуская вперед себя внука – Пашку.
          – Старшие в школе. Этого вывели из садика. Из носа течет. А мне край надо…
          – Привет, Павел! – дед протянул руку внуку.
          – Пр-р-р-ривет! – Пашка хлопнул по руке деда и стал стаскивать с себя шарф.
          – Это пр-р-р-равильно. Сначала верхнюю одежду потом обувь… – похвалил дед внука и повернулся к дочке, – Кому стоим и кого ждем?
          – Твои газеты вот, – та положила пару газет на стол. – Ну. Я пошла?
          – Иди.
          – Па-а-а-аш! Я пошла…
          – Пока! – тот уже разулся и пошел в комнату, не оборачиваясь. –  А где бабушка?
          – С твоими братьями и Дашкой сидит. Те тоже как и вы все с мокрыми носами, – ответил дед, беря газеты.
          – У нас не все. У нас только я, – Пашка стал осматривать комнату.
          Прошел в угол, вытащил ящик с игрушками. Достал из него свою любимую – вездеход.
          – Паш! Возьми платок и иди сюда. Скоро жениться, а научиться обращаться со своим носом все никак не можешь, – дед укоризненно посмотрел на внука и стал расправлять носовой платок. – Дядя уже! А все сам не можешь научиться за собой ухаживать. Давай, давай… Не жалей их! Сейчас еще нос закапаем. Знакомо все это: лечишь насморк – проходит через семь дней, не лечишь – через неделю.
          Пашка, как мог, высморкался. Дед закапал ему капли, тот с облегчением убежал опять к своим игрушкам.
          …– Дурдом! – дед небрежно отложил газету, посмотрел на Пашку и взял другую.
          Пролистав – отложил и её. «И это столетие Великой Октябрьской революции!» – подумал он, глядя на часы, на которых сине-зеленым огоньком светилась дата. «Дурдом!.. Иваны непомнящие родства!»
          Посмотрел на Пашку, который перевернул стул, положив его на спинку, и соображал как бы из него сделать гараж для своей техники.
          Дед взял плед с дивана и протянул его внуку: – Посмотри. Может быть на что-нибудь сгодится?
          Тот с благодарностью подскочил и тут же накинул его на ножки стула.
          – Это правильно! Технику надо беречь! Похоже нам уже больше не на кого надеяться, кроме как на неё, – грустно сказал и глянул в окно, по которому опять начал барабанить дождь.
          Посмотрел на «толстушку», на интервью кандидатки в кандидаты в Президенты, подумал: «Куда поп с крестом, туда и эта… с веслом! Вот… прости… Господи! …Ксюша… Ксюша… юбочка из плюша… и ни с кем сегодня не гуляй… …Тьфу! Господи… прости, а!..», вырвал, скомкал лист и запустил его в внука.
          Тот с удивлением вылез из своего убежища и стал, молча, смотреть на деда.
          – Пока смотришь, граната взорвется. Бросай её подальше от себя. Быстрей, – спокойно посоветовал тот. Пашка с удовольствием схватил этот бумажный шарик и бросил в сторону деда. Но тот почему-то полетел куда-то за его спину.
          – Это несчитово! Давай ещё раз, – дед подбодрил внука.
          «Граната» до деда не долетела и упала у его ног. Тот, глянув на газеты, полистал их, вырвал еще один лист, скомкал его и прицельно запустил в внука.
          …Когда дочка вернулась, дед с внуком спали на диване, накрывшись пледом.
          Иван Павлович тихонько встал, поправил плед. Пашка раскинул во сне руки.
          – Пап! У вас тут что было? – дочь встала, оглядывая комнату усыпанную скомканными газетными страницами, перевернутыми стульями, стоявшими друг на друге.
          – Вроде как битва под Прохоровкой, – ответил отец. – Нижний стул это мой – вроде как танк Пауля Хауссера, а верхний… верхний Пашкин. Вроде как тезки своего – Ротмистрова. А точнее – № 376 из 5-й Гвардейской танковой армии. Прадеда его танк.
          – Понятно! Кто победил?
          – Никто! Но одни силу почувствовали, а другие – что потеряли её.
          – Ел ли боец что-нибудь?
          – Некогда было. Война! Зато нос дышит. И вроде как букву «р» научился говорить правильно. Знаешь сколько раз в атаку ходил? Сколько раз «Ур-р-р-ра!» кричал? О-о-о-о…
          – Понятно! – дочка опять оглядела комнату. – Голодные, значит! 
          – Проснется, поедим. Ты бы за молоком сходила, да согрела. С медом бы, глядишь, и поел бы.
          – Не будет он мед есть. А потом на улицу?!..
          – Оставляй его. Завтра заберешь вечером.
          …Как это мед не будет есть? Так танкисты не делают. Будет!
          – Правда! Схожу-ка я в магазин. Может вам, что надо?
          – Нам?!.. Если только коньяка?!.. Отметить 100-летие.
          – Кому 100 лет?
          – Во-во… Кому? Чему! Событию. Забытому всеми событию. А в 41-м с парада и на фронт. Умирать под Москвой. Через неделю все панфиловцы лягут навечно… «Позади Москва!» …За нами…
          – Ладно. Пошла я. Уберитесь тут. Мама скоро придет?
          – Купи Пашке книжки какие-нибудь. Будем учиться читать.
          – Да он все буквы знает, а читать ленится. В доме-то нет что ли?
          – Свои ему надо! Личные! Любимые! Где твои любимые?.. Вот! К себе утащила!..
          …Как родители внуков с работы придут – так и она придет. Ты бы по улице не бегала, как конь табудинский. Не дело. Смотрел в окно на тебя. Девка, как девка, а бежишь сломя голову… Ходить надо, даже если не успеваешь.
          – Пап! Есть мне когда тут разгуливать по городу. Ничего не успеваю. Вечером опять то то, то это… Мальчишки…  Не замай меня! Пойду я!
          Отец проводил её до дверей: – А знаешь, почему в детских книжках буквы крупные?
          – Почему?
          – Чтоб дедам можно было без очков читать их! – засмеялся отец.
          …Дочка улыбнулась и махнула рукой, вздохнув.
          Иван Павлович посмотрел в окно на неё. «Вот! Можешь же когда захочешь! А то все бегом, бегом…», – подумал он.
          Поднял стулья. Принес пакеты и стал собирать «снаряды». Пакеты получились большими,  упругими. Завязал их, подумал: «Уйдет – можно будет в футбол сыграть!.. Или Пашке удар будем ставить. Судя по жизни этой – пора...»
          «Тили-тили, тили-бом! Загорелся кокин дом. Кока выкакила, глаза выпукила…», – вспомнил дочку маленькой. – «Бежит кукакика…»
          «Бежит! Бежит… Жизнь такая – все всё бегом».
          «Одни бегом – другие в присядку на полусогнутых, глядя вверх в ожидании подачки!.. Сурикаты!.. Прости, Господи...» – подумалось, глядя на пакеты забитые скомканными газетами, в которых все: от сенсаций и разоблачений, до новостей, мнений и лжи. – «Клоуны!... Сами своими руками своим детям сделали – «Чего изволите?!.. – Все, что угодно за ваши деньги!»
         …Батя бы морду разбил за такое…
         …Слава Богу, ушел к дедам, не застал позора детей своих! Э-э-эх!»
          Иван Павлович вздохнул и посмотрел на раскинувшего руки, словно обнимающего весь мир, сопящего спящего Пашку.