Индейское лето. Америка в Великой войне

Аннотация: Америка в 1917 году вступает в Первую мировую войну. Европа к этому времени стала другой. Изменились и принципы ведения войны, и отношение к ней. Главному герою предстоит столкнутся с этими не понятными и не приемлемыми для него изменениями. Что может один человек? Растворится ли внутренняя цветная природа главного героя во всеобщем черно-белом, или у мира есть надежда на спасение?



*
Уже месяц, как лейтенант Джон Ричмонд участвовал в войне с Мексиканцами, в качестве одного из младших адъютантов генерала Першинга. Служба в действующей армии ещё больше укрепило мнение Джона, в правильности выбора, сделанным им несколько лет назад, когда, не смотря на мольбы матери, и угрозы отца, Джон, предпочел карьеру военного, вместо того чтобы стать партнером в юридическом бизнесе отца. Он был молод, любопытен, и жаждал наград и приключений. По его собственному мнению, как, впрочем, и других офицеров полка, война с «Вильистами» не должна была продлиться более двух месяцев. Поэтому Джон торопился проявить себя. Но, к его сожалению «Вильисты» избегали прямых столкновений, и при стычках, старались уйти или сдаться. Впрочем, как и Мексиканская армия.

В июне, шальная пуля угодила Джону в левую голень. Ранение было не серьезным, но находясь в лазарете, Джон, и спустя месяц, изображал легкую хромату. После выписки, с орденом за храбрость, он был отправлен в отпуск. Уже дома, в кругу родных и друзей, пришедших посмотреть на героя, Джон с гордостью рассказывал о событиях, происходящих в Мексиканской компании. О том, как он, пренебрегая опасностью быть заваленным или укушенным змеёй, прошел сквозь природный туннель в скале. О том, что для того, чтобы поскорее доставить пакет в штаб, решился штурмовать гору, а не объезжать её вокруг, по тропинке. Как он, при этом, задыхался, и останавливался через каждые двадцать метров. И сердце, тогда, было готово выскочить из его груди. И что после, сам генерал Першин хвалил его за своевременность донесения. О ранении рассказывал с юмором. Но с серьёзностью поглядывал на приятелей, когда матушка, охая, говорила, что если бы не настойчивость Джонни, то врачи-мясняки сделали бы из него инвалида. Вообще, Джон много шутил. Рассказал несколько смешных эпизодов, над которыми вместе со всеми, и смеялся. Порою эти рассказы были не совсем приличными. На что, дамы, стыдливо воротили нос, а мужчины приходили в восторг. Красноречиво описывал дикость и красоту данного края. Своеобразие тамошних людей. Упомянул, Джон, и курьезный эпизод, когда, по недоразумению, чуть было не женился на дочке губернатора, одного из Мексиканских штатов.

Ровно через месяц, точно в срок, Джон прибыл в часть, которая дислоцировалась на границе с Мексикой, в Техасе, в качестве командира роты. Потерь личного состава полка от солнечных ударов было гораздо больше нежели от редких перестрелок с Мексиканскими и своими контрабандистами. Такая служба была Джону в тягость. Он понимал, что деградирует здесь как солдат, особенно, когда перечитывал газетную вырезку о Рауле Левбери. Всё это время, он, настойчиво и безрезультатно, писал рапорт за рапортом, о посылки его волонтером в Европу, где уже третий год шла большая Европейская война.

В апреле 17-го, он получил, долгожданное, и к тому времени уже ненужное, известие, о том, что США вступают в войну на стороне Антанты. Дело в том, что Джон, в марте этого года, находясь в очередном отпуске, в родном Нью-Йорке, наконец, решился сделать предложение Мэри, которую знал почти с детства. Именно тогда они условились, провести свадьбу седьмого октября 1917 года. Ведь именно в это время, природа Лонг-Айленда одевается в жёлто-красные наряды индейского лета. В эту пору всегда тепло, тихо и ясно.

В порту, Джон был холоден с провожающими его родственниками. С матерью даже дерзок. Его задела её выходка, когда она, мать боевого офицера, не совладав с собой, публично расплакалась и бросилась к нему на шею. Джон оттеснил её, перепоручив несчастную женщину отцу.      

*
Париж, о котором так много, лестного, слышал Джон в Америке, ему не понравился. Город был скучен и однообразен. Начало сентября в Пикардии, вообще показалось мрачным. Нью-Йорк, в это время, ещё утопал в зелени. Здесь же, всё вокруг было блёклым и унылым. Но не голая земля, не обглоданные деревья, и даже не сами французы, которые были маленького роста, с сероватым цветом кожи и с отупевшими выражениями лиц вызывали у Джона отторжение, а зловонный запах, который Джон почуял выйдя из вагона поезда на конечной станции, и который теперь был его спутником. Словно в его носу поселился запущенный гайморит. 

Полковник американской армии, восседая на пейнтхорсе, глядя на Французов, делился увиденным со своим окружением:
- Неудивительно, что они топчутся на месте. Вы только посмотрите, как они выглядят. Это не армия, а сброд.
 
Некоторые французы, действительно выглядевшие не важно, на фоне подтянутых американцев. В свою очередь, французы дивились выправке и опрятности союзников, их ровному строю в шеренгах, и четкому исполнению команд от своих начальников. Лица людей, явившихся с другой части Света, отдельные французы разглядывали с неподдельным любопытством. Слышалась язвительная речь. Но всё же, в основной своей массе, французы были безучастны к происходящему. Джон даже поймал себя на мысли, что если бы сейчас, сюда ворвалась немецкая кавалерия, то и тогда, эти люди не удивились бы, и не приняли бы ни каких мер.

К Джону, стоящему со своей ротой, подошёл французский капрал, в распахнутой шинели, и с вложенными в карманы галифе ладонями. Вытащив из штанов правую руку, он, действиями попросил у Джона папиросу. «Что за пугало?» - Прозвучало в голове Джона. - «Отодвинуть его? Нет. Пожалуй, это будет не тактично, да и неправильно, учитывая то, что нам предстоит совместные действия».
- Прошу. - Сказал по-французски Джон, и протянул подсигар капралу.
- О, месье говорит по-французски. Откуда будите?
- Из Нью-Йорка.
Капрал, воодушевился и повернувшись располагавшейся неподалёку группе французов,  кому-то замахал рукой. сопровождая возгласом:
- Монблан, Монблан.
Из толпы выделился шеф-сержант, высокого роста и худощавого телосложения, как и сам Джон, и подошёл к ним. «Паршивый командир». - Подумал Джон – «Так, распустить подчинённых».
- Монблан, познакомитесь, лейтенант из Нью-Йорка. Ха-ха.

Капрал, получив легкую оплеуху от шеф-сержанта, продолжая смеяться, направился к группе французских солдат, из которой только что вышел шеф-сержант. Солдаты, притянув к себе капрала, наперебой стали его расспрашивать:
- Ну, что? Что он сказал? Смена? На смену?
В ответ, они услышали, невнятную для Джона, речь и хохот капрала.

- Я что-то сказал смешное? - дерзко спросил Джон, шеф-сержанта.
- Что? А, не обращайте внимание. Это с ним после газов. А вообще, моя девушка сбежала с лейтенантом американской армии, в Нью-Йорк.
- Сочувствую. - Не смотря на шеф-сержанта, ответил отрывисто Джон.
- Что? А, старая история. Уж плесень мхом поросла. А вы значит из Нью-Йорка. На замену или пополнение?
Послышался голос командующего американского экспедиционного корпуса, о начале марша, и колонна солдат двинулась дальше.
- Как устроитесь, и будет время, приходите на четвертый участок, - прокричал вслед Джону, шеф-сержант.

*
В штабном вагоне, на столе лежала карта с планом предстоящего наступления. Распорядителем на данном совещании был полковник американской армии.
- Объединённое командование ждет от нас незамедлительных действий. До наступления дождей, нам необходимо выправить фронт в нашей зоне. От нас, означает от меня и от вас, полковник Жиродье. Но что я вижу? Знаете, я бы не хотел употреблять слово «саботаж», в предстоящей встрече с генералом Фош. 
- Вы должны нас понять, месье, второй месяц откладывается наша замена. Люди крайне измотаны.
- Ваша усталость от бездействия. Чтобы солдат был в форме, он должен двигаться. Основные действия будут происходить на четвертом участке, т. е. в вашей зоне ответственности.
Французы, переглянулись, после, вяло сообщили:
- Никакие призывы и речи о патриотизме и совести, уже не действуют на солдат. Свои траншеи они ещё защищать будут, но идти в атаку, нет.
- Я слышал про эти ваши подпольные комитеты. Хм, завести профсоюз в армии. Это немыслимо. Не помогают уговоры, прибегните к более действенным мерам. Генерал Петен нашел способ, как заставить солдат идти в бой. О вашем бездействии, буду вынужден сообщить объединенному командованию. Не удивительно, что вы три года топчитесь на месте. Завтра мои рейнджеры покажут, что значит атака легкой кавалерии.
- Вы намерены использовать кавалерию?
- Только на четвертом участке. Именно там, менее боеспособные части ландвер. И судя по разведке, с не заделанными проходами в заграждениях. Поразительная беспечность. Артподготовку произведем на нашем первом участке. А ударим на вашем, четвертом.
- Но, как вы намерены, кавалерией, штурмовать траншеи?
- Из Мексиканской компании я вынес важную мысль. Для победы нужны нестандартные решения.

Покидая штабной вагон, французские офицеры оживленно беседовали меж собой.
- На каком основании он так с нами разговаривает. Как смеет распоряжаться вверенными нам войсками. Я немедленно отправлю телеграмму в штаб армии.
- Да, но почему вы не сказали ему об ошибочности его решения? Это же идиотизм! Что за план? Он всех погубит!
- Убедить можно человека, в крайнем случае лошадь. На это я способен. Но я не могу убедить осла.

*
Джон, находясь на передовой, ещё больше стал относиться пренебрежительно к французам. Их маленький рост оказался банальной согбенностью и сутулостью. Они все время ходили слегка пригнувшись, либо с втянутыми шеями в туловище. Взгляд их, был похож на взгляд людей, страдающих неизлечимой болезнью, и знающих об этом.

С ночи, вдалеке от четвертого участка, слышалась канонада. Примерно в семь утра, на удивление французов, на поле, высыпалась американская кавалерия. Она двинулись рысью, в несколько линий. Французы, сидящие в траншеях, и наблюдавшие эту живописную картину, были в замешательстве. Джон, демонстративно стоял в полный рост над траншеями, и с гордостью наблюдал за своей кавалерией, периодически пренебрежительно посматривая на французов. Капрал, толкая безучастного товарища с рыжими усами, и указывая на Джона, шептал сквозь смех:
- Глянь, глянь, на этого. Поди жалеет, что он не в кавалерии. Хи-хи.

Уткнувшись в колючую проволоку, кавалеристы, местами, стали спешиваться, и неспешно разбирать завалы. Оказалось, что проходов было не так много, да и те, узкие. Со стороны противника начался шквальный, пулеметно-оружейный огонь. Через несколько минут, Джон, уже не видел стоящих, а тем более верховых на поле боя. Прикрывая американцев, начала работать артиллерия по германским позициям. Стрельба со стороны противника стихла. Но было уже поздно.
- Ну, всё, сейчас дуэлить начнут, - сказал спокойно солдат с рыжими усами. И все французы пошли прочь от Джона. И лишь шеф-сержант задержался. 
- Лейтенант, слезайте. – Произнес волнительно шеф-сержант. - Вы ведете себя не благоразумно.
- Надо помочь. Там должны быть раненые. Нужны санитары. Где санитары? – Мечась возле траншеи, кричал Джон.
Шеф-сержант опустил виновато голову и, сгорбившись, быстро пошёл вдоль траншеи в сторону укрытия.

Скоро, в ответ на обстрел германских позиций, начался артиллерийский обстрел французских. Джон, попятившись, провалился в траншею. Быстро поднявшись, он, ещё какое-то время стоял в полный рост, но после того, как снаряды стали ложится ближе к его месту, Джон опустился на одно колено, и натянул на уши шлем. Хватив, открытым ртом, поднявшуюся пыль, он закашлял. Глаза начали слезиться. Близкие взрывы снарядов сотрясали землю и воздух. В ушах Джона пронзительно звенело. Закрыв ладонями уши, завалившись набок и съёжившись, Джон, с каждым разрывом кричал:
- Не надо. Господи, хватит. - Под конец обстрела, совсем оглохнув, шептал. - Мама, спаси меня. Мама.

Вечером, Джона, блуждающего бесцельно по траншеям, обнаружил вестовой, который сообщил, что его срочно ждет, в штабном вагоне, полковник. Зайдя в вагон, и успев произнести только, - Сэр, лейтенант Ричмонд, - как на Джона посыпались упреки со стороны полковника.
- Вы, почему опоздали? В каком вы виде. Выйдите вон, и приведите себя в порядок. Чёрт знает, что.
Покинув вагон, Джон, недолгое время оставался в нерешительности. Подсуетившийся вестовой, раздобыл ведро теплой воды и полотенце. Одно из окон вагона было приоткрыто, поэтому Джон, умываясь, слышал крики полковника. Недовольство было обращено ко всем: к артиллеристам, разведчикам, погоде, изобретателю колючей проволоке, опять досталось Джону. Свой монолог он закончил распространенной фразой:
- То, что нас не убивает, делает нас сильнее. – Усевшись в кресло, полковник Американской армии продолжил. – И так, директива о ликвидации германского выступа в силе. Моими офицерами подготовлен новый план наступления. Уже на следующей неделе мы будем по уши в воде. Нужно торопиться. Начало намечено на послезавтра. Французская пехота пойдет вторым эшелоном.

Покорно выслушивая сидящего в кресле Американца, Французские офицеры, молча, стояли перед  раскинутой на столе картой. Полковник Жиродье багровел, с каждой новой фразой Американца, тупился на карту и медленно покручивал между указательным и большим пальцем сигарету. Его подчиненный, периодически косил глазами на своего начальника, а дождавшись окончания доклада Американца, он, всё ещё кося на своего начальника, заметил:    
- Полагаю, очередная атака, будет не оправданной тратой сил. 
- Приказы нужно исполнять. - Твердо ответил Американец, при этом почему-то адресовав свои слова полковнику Жиродье. - Право, мне даже неловко объяснять вам это, полковник. Кстати, напомню, что ваши части переходят под моё командование. – Вскочив с кресла, Американец снова стал говорить, в повышенном тоне. - Вы что думаете, я ничего не вижу? Вы, полковник Жиродье, потеряли контроль над вашими подчинёнными. Быть может мне перенести штаб в ваш комитет, или как он там называется? В конце концов, не на моей земле неприятель. Впрочем, обойдусь и без вашей пехоты. Слава достанется не вам.

После не долгого разговора с начальством, Джон, в полном смятении, словно контуженный, бродил по чужим траншеям. В одном из закутков он обнаружил француза средних лет, рывшего в траншее яму. Не обращая на Джона внимания, он, закончив работу, улегся в яму, и спокойно проговорил:
- Вот он, мой окопчик.
Джон побежал от него прочь. Поняв, что он забежал в тупик, обернулся. Вокруг никого не было. Присев на корточки, Джон достал кольт. Читая гравировку на пистолете, Джон погрузился в воспоминания. Появившаяся ватага знакомых ему французов, заставила Джона прийти немного в себя. Узнав, стоящего в закутке, американца, капрал не особо заботясь о том, что Джон может его услышать,  произнес:
- Парни, а видал ли кто из вас, цирковых лошадок. Ха-ха.
Шеф-сержант дав капралу коленом под зад, рявкнул на него.
- Что встал? Шевелись.
При этом, сам стал пропускать позади идущих французов.
- Монблан, ты что? - Спросил шеф-сержанта рыжеусый солдат.
Указав подбородком на Джона, ответил:
- Сигарету стрельну. 
Посмотрев на американского офицера, рыжеусый предложил:
- С этого и пару можно взять.
- Хорошо, чёрт рыжий, будет тебе сигарета. - Улыбаясь ответил шеф-сержант и ткнул кулаком, по дружески, в плечо рыжеусому.

Приближаясь к Джону, шеф-сержант, заметив как тот застегивает кобуру, нахмурился.
- Покурим Американских? - Уже с улыбкой произнес шеф-сержант.
Джон, глядя куда-то в бок и в низ протянул подсигар просителю, в котором оказалась лишь одна сигарета. Монблан, вернул серебряный футляр, не взяв сигарету, со словами:
- Нет, сказал бросил курить, значит всё, кремень. Да-а, вечер-то какой. Что? Послушайте, лейтенант, послезавтра, идите за солдатом. Когда его убьют, пригибайтесь и двигайтесь не по прямой, виляйте. Не вздумайте ложиться.
 
Американец вспыхнул. Сама мысль, о том, что он должен за кого-то прятаться была оскорбительна, а тут, ему это предлагают, как само собой разумеющееся. Джон хотел было что-то сказать дерзкое в ответ, но увидев изможденное, изрезанное морщинами лицо шеф-сержанта, смягчился, и неожиданно спросил:
- Откуда вам известно про послезавтра?
- Тоже мне тайна. Мы уже год пытаемся взять это поле. На комитете, принято решение не идти с вами. Ты, это, главное до неприятельской траншеи добеги, а там легче будет.
- Как это легче?
- Лейтенант, вам лучше провести эти две ночи со своими подчинёнными. Быть может кто-то из них, послезавтра, спасет вам жизнь. Пойдем-ка, провожу тебя, а то в наших норах, да ещё впотьмах, заблудится можно. Заодно, у ваших, табаком да кофе разживусь.
- Гм, а говорил кремень.
- Хе-хе. Я только кофе.   

*
Всё время, что артиллерия обрабатывала заградительные сооружения немцев, Джон курсировал между своей землянкой и клозетом. Не дожидаясь окончания артподготовки, прозвучал свисток к началу атаки. Американцы повылезали из траншеи, и пошли цепью на противника. Цепь Джона шла вторым эшелоном. Поэтому, он мог бы укрыться за, впереди идущим солдатом, но не сделал этого, так как другой офицер, соседней роты, шёл не прячась. Тишина со стороны немцев давила на Джона. Сердце его билось так же, как тогда, когда он карабкался на гору в Мексике. На какое-то время воспоминания захватили его разум. Пробуждение наступило, когда американцы запели. Их молодые, здоровые голоса магически действовали не только на самих американцев, но и на оставшихся в окопах французов, и даже на немцев, которые, спокойно, в некоторой задумчивости, сидели в расчетах, и слушали маршеровую. Один из немецких солдат медленно покуривал, не тревожась о том, что папироса может погаснуть. Другой, с подставленной под другую руку ладонью, вдруг перестал жевать сухарь, и принялся вслушиваться в незнакомую речь. Пожилой солдат, стоящий за станковым пулеметом, и держащий большие пальцы на гашетки, отвернул их, а после, собрав морщины над переносицей, опустил голову. Лишь проходящий вдоль траншеи, с тугой повязкой на голове офицер был не подвержен доносящимся звукам.
- П-приготовится. Внимание, п-приготовится.

Джон, бойко поглядывая по сторонам, подпевал солдатам. Сабля играла в его ладони. Не доходя до колючей проволоки пятидесяти метров, американцы, по свистку, прекратив петь, ринулись на преграды. Поторапливая солдат со штурмовой лестницей, Джон выругался: «Сволочи. Проходы так и не открыли». Время у колючей проволоки остановилось для Джона. Все звуки, заглушались мыслями: «Вот сейчас. Сейчас начнется. Вот. Сейчас». Находящийся рядом с Джоном солдат вытянулся, словно в строю. Ладони его сжались, затем затряслись. Джон поднял глаза, и посмотрел солдату в лицо. Отчаянье, которое являло, в тот момент, лицо война, невольно передалось Джону. Из-под шлема солдата струйкой потекла кровь. Его тело, развернувшись на 90 градусов, обмякло, и повисло на проволоке. Всеобщие звуки оглушили Джона. Пальба была в полном разгаре. Гул, свист, крики раздавались всюду. Американцы будто по волшебные палочки падали на землю. Боль, от случайно прикушенной нижней губы, вывела Джона из оцепенения.
- Вперёд. Не задерживай. – Скомандовал он своим подчинённым.
Несколько человек прошли по лестнице лежащей на колючей проволоки. Джон невольно посмотрел на левый фланг. Там, знакомый ему офицер, по фамилии Куц, уже за колючей проволокой, стремительно приближается к вражеским траншеям. Джон отпихнул замешкавшегося солдата, и сам ринулся вперёд, крикнув - За мной! - при этом дав «петуха». Ему стало неловко. В голове пролетела мысль, о том, как воспринят его подчиненные, его писк. Повернув голову вправо, он ободрился: «Бегут». Повернув голову влево, он, увидел, что Куц лежит навзничь. Замедлив ход, Джон, принялся ощупывать себя. Неожиданно, из общего гама и шума, Джон услышал пронзительный крик своего солдат, и обернулся на звук. Справа от него пронесся солдат со звероподобным выражением лица. Джон проводил его взглядом и обнаружил, что он буквально в нескольких метрах от траншеи неприятеля, из которой торчала «рогатая» голова немца. Вытянув саблю вперед, с широко раскрытыми глазами Джон ринулся на врага. Он уже отчетливо видел лицо целившего в него, противника, как через несколько шагов почувствовал, что потерял устойчивость. Всё завертелось перед глазами. Поднявшись на ноги, он понял, что находится в траншеи, а перед ним находится, окровавленный, враг. Не раздумывая, Джон принялся колоть неприятеля, пока давно мертвое тело не скользнуло по краю траншеи и не опустилось на подмостки. 
 
Американские знамена не привычно развились над Кайзеровскими траншеями. Крики победителей заглушали стоны раненых. Но лишь некоторые Французы были под впечатлением случившегося. Шеф-сержант напряженно вглядывался в некогда принадлежавшие немцам окопы, словно высматривая кого-то.
- Сколько их там осталось? – Ни к кому, не обращаясь, спросил шеф-сержант.
- Всё одно драпанут. – С усмешкой заметил капрал.
- Не, ну как они лихо. – Послышалось справа.
Шеф-сержант, стыдливо опустил голову.
- Бессмыслица. – Донеслось слева.
Шеф-сержант взволнованно бросил взгляд в сторону сказавшего это, но, тут же, снова перевел взгляд на занятые американцами позиции. Какое-то, давно забытое, чувство наполнило шеф-сержанта. Он поднялся из траншеи и, обращаясь к рыжеусому, рявкнул:
- А ну-ка, дай винтовку.
- Шеф-сержант. Монблан. – Зазвучали удивленные возгласы из траншеи.
- Дай, сказал. И нож. - Приняв оружие и проверив магазин, шеф-сержант  стремительно двинулся в сторону занятых американцами траншей. Скоро, его шаг перерос в бег. За ним, последовали другие французы. Капрал, зло закричал им вслед, удерживая рыжеусого за штанину.
- Комитет постановил. Комитет.
Удерживаемый, отпихнул капрала ногой, со словами, - иди к чёрту, – и понёсся за остальными. Но не все французы подхватили порыв товарищей. Большинство осталось в траншее, ставшей за год домом. Дрожат, молятся, злятся, дивятся с досадой, безучастно занимаются своими делами.
 
Пробегая мимо убитых американцев, шеф-сержант на мгновенье задерживал взгляд на павших офицерах. И было заметно, как приближаясь к очередному трупу лицо Монблана становилось взволнованным, но покидая несчастного в глазах шеф-сержанта появлялась надежда.

Почти сразу, после своего отступления, немцы, ринулись в контратаку. Пригибаясь и двигаясь змейкой, они настойчиво приближались к своим бывшим траншеям. Джон, с трудом отнял у убитого им неприятеля маузер и, принялся вести не прицельный огонь в сторону неприятеля. Так как под градом вражеских пуль он не то, что не мог стрелять точно, у него даже не было возможности высунуть голову. Ему казалось, что все выстрелы, которые он слышит, адресованы именно ему. Зазвучал, находящийся рядом с Джоном, станковый пулемет. Джон, с удивлением обнаружил, что оказывается, в нескольких метрах от него, был пулемет. Совершив несколько очередей из пулемета, американский солдат, опустился на дно траншеи. Джон, на четвереньках приблизился к пулемёту, и не высовывая головы, стал пулять вслепую. Истратив ленту, он, принялся, лихорадочно, производить её замену. Как вдруг, какая-то фигура перескочила траншею справа от него. Чуть поодаль, вторая, третья, а в противоположном направлении синяя форма французского солдата. Началась рукопашная схватка в траншеях и возле неё.

Отползя от ставшего бесполезного пулемета, Джон, уперся спиной в стенку траншеи и присел на корточки. Вертя головой то вправо, то влево, он достал из кобуры кольт. Подняв глаза вверх, Джон заметил лихо орудующего прикладом и штык-ножом огромного немца. За мгновенье, двое американцев и француз пали от его винтовки. Не найдя возле себя противника, бешеный взгляд немца опустился вниз. Взмахнув винтовкой, он, словно копьём, хотел метнуть маузер в Джона. Но, раздался выстрел. Не успев закончить начатое движение, немец, упал в траншею, накрыв Джона своим массивным телом. 

Стоны и вопли раненых разрывали относительную тишину. Джону наконец-то удалось сбросить с себя мёртвое тело. Отдышавшись, он попытался выглянуть из траншеи, чтобы осмотрится. Но страх не дал ему это совершить до конца. Лишь надев немецкую каску на голову, он, приподнялся, но тут же, сорвал с себя неприятельский шлем, обернувшись назад, опасаясь выстрела ссади, от своих. Джон с яростью принимается колотить каской о настил. После, с такой же злобой бросил её вдоль траншеи, сел на пол и забился в конвульсиях, мысленно презирая себя за трусость. Повредив, обо что-то, ладонь, в районе большого пальца, он поднес руку ко рту. Высасывая кровь из пальца, Джон успокоился. Взглянув на высокие стены траншеи, окружающие его, на небольшой кусочек серого неба, Джон тихо произнёс: «Вот он, мой окопчик».

Средь продолжающегося стона, Джон услышал шум приближающихся шагов. Вскочив с винтовкой в руках, он ощетинился. В его голове стали проносится мысли быстрее пули: «Патронов в магазине нет. Махать прикладом и штыком, в траншее, несподручно. Необходимо наносить только прямые удары». 
- Эй, лейтенант, опусти винтовку. Это я, Монблан. Помнишь меня?
Джон, опустив оружие, стёк, скребя спиной о траншею, на корточки. Монблан, опасливо подошёл к нему. Высовываясь из траншеи, шеф-сержант поглядел в немецкую сторону.
- Сколько воюю, ничего подобного не видел. Неужели наша траншея? Что? -  Переключив свой взор назад, шеф-сержант стал свистеть и кричать. – Раймон. Ссс. Раймон. Ползи сюда.
Француз с рыжими усами, с разбегу прыгнул в траншею в двадцати шагах от шеф-сержанта и направился к нему. Не дожидаясь его прибытия, шеф-сержант поинтересовался.
- Чем порадуешь?
- Тефтелями.
- Что?
- Нет, не пойдут они.
- А американцы?
- Полагаю, не раньше чем через час. У них замешательство в командовании. - Переведя взгляд на Джона, рыжеусый продолжил. – Вашего полковника убило. На передовую явился, со всем штабом. Полюбоваться на работу. А ему под ноги снаряд. Всех и всё в клочья, а сапоги целы. 
Шеф-сержант, прервал очередную солдатскую байку, обращаясь к Джону:
- Что делать будем, лейтенант?
Джон был удивлен. Но не вопросом, а тем, что его мнения спрашивали два солдата, за плечами которых был не один год войны. А они смотрели на него как на человека, совершившего что-то удивительное и величественное.
- Я, думал, остаться здесь. – Тихо, и непонятно, то ли отвечая, то ли спрашивая, произнес Джон.
- Правильно. - Подхватил тут же шеф-сержант.
- Верно. - Вторил ему рыжеусый. 
Шеф-сержант поднялся и посмотрел в сторону врага.
- Не, немцы больше не сунуться. Им о второй линии думать надо. Эх, на кураже  вторую линию брать надо, пока они не очухались, да не подтянули резервы. - Вдруг, шеф-сержант вытянул шею и заорал в сторону немцев. - Эй, Боши, готовьтесь. Сегодня судный день для вас.   
- А какой сегодня день? – Неожиданно спросил Джон.
- Что? Кажется, восьмое, нет, седьмое. – Задумчиво ответил шеф-сержант.
- Я знаю, что сегодня воскресенье. – Буднично подключился рыжеусый. - Жером тефтели по воскресеньям готовит.
- Точно, сегодня седьмое октября. – Словно решив задачу, произнес шеф-сержант.
- А у вас, в Америке, тефтели готовят? Месье. – Рыжеусый попытался коснуться плеча, задремавшего Джона. Но шеф-сержант, перехватив его руку, тихо произнес:
- Не надо. 
- Пойду, посмотрю, не осталось ли кого из офицеров. - Понятливо произнёс рыжеусый.   
- Хорошо, а я с другого края. – Прошептал, вдогонку рыжеусому, шеф-сержант. 

Шеф-сержант, уже было собрался идти, как его взгляд, невольно, остановился на Джоне, сидящим на корточках, с прижатыми к груди коленями. Он уселся напротив лейтенанта. Умиротворенное и радостное лицо Джона, говорило, что его сновидения были вдалеке от этого места. По щекам Монблана потекли слёзы. И его серое лицо стало приобретать яркий, медно-розовый оттенок индейского лета.