Старожил

  Старожил
  Дуб был огромным- в два обхвата  рук взрослого мужчины.  В своей кроне он давал пристанище целым поколениям птиц. Этот дуб рос здесь, сколько я себя помню. Аккурат в  конце нашего огорода, на самом склоне оврага, на дне которого вечно стоит зацвевшая вода. В воде живут лягушки, живописно квакающие долгими летними вечерами и недвусмысленно намекающими, что живется им здесь привольно, комаров и всяких мошек-блошек  в грязи и высокой траве разводится- хоть отбавляй и ни в чем, они, лягушки, не знают нужды, оттого и разносится их нескладный хор на всю округу до самой ночи.
  За оврагом начинается луг. Раньше, еще во времена Советского Союза это был никакой не луг, а колхозное поле, и росли на нем не бурьяны, а подсолнухи. Из колхозного поля, огибая овраг, мимо этого самого дуба  мой дед Гришка протоптал тропинку, по которой утром он шел в колхоз, а вечером возвращался домой. Со стороны огорода в стволе дуба красовалось живописное дупло. В этом дупле дед прятал банку с молоком с дневного надоя, которую он выменивал у доярок на  домашнюю самогонку. Позже, уже в моём детстве, в этом дупле мы с Серёгой обустроили себе халубету и хоть вместе мы в ней и не помещались, но коробку с самым необходимым (поржавевшим раскладным ножом, трубочками для надувания лягушек и  ситом для ловли тины) мы дружно решили не выбрасывать и залазили в дупло по-очереди.  Позже в этом убежище я прятался от отца, когда нужно было окучивать картошку, а вечерами под комариный писк и лягушачье кваканье мы с Серёгой учились курить "взатяг".
  А  недавно я стал замечать, что крона на ветках зеленеет уже совсем кое-где и всё оно как будто усохло и нет уже в нем былой мощи. Эх, не катать Алёшке машинки под тенью моего дуба. Многое повидал он на своем веку: и "перестройку", и "лихие 90е"-
  целые эпохи пережил, но, стало быть, пришла и его пора