Прогулки в пещерах памяти. 20

Главным событием 1971 года стал наш  отпуск на всё лето с выездом на материк.

Магадан не знает  Весны в том объёме и в той глубине, в которой это время года проявляет себя на материке.

В Рязани уже февральский снег пахнет весной, а март, хоть и самый грязный от постоянной распутицы и хляби, но это уже не зима.
Март – это генеральная уборка земли после зимних снегопадов и  оттепелей, слежавшихся мёртвых прошлогодних листьев и просто накопившегося за зиму мусора.
Об апреле уже и говорить нечего.
Он несёт людям первые наслаждения.
От возвращённого  тепла.
От солнечного света.
От крепких  запахов земных испарений.
От смены тяжёлой зимней верхней одежды на более лёгкие весенние экипировки.
А май – это уже цветущие сады,
жаркие дни и тёплые ночи с соловьиными концертами, буйство трав и цветов на полях.

Вот этого-то  всего Магадан и не знает.

Говорить  на Севере, в марте и апреле,  о материковых признаках весны не приходится.
Их просто нет в тех местах.
Кроме одного  яркого солнца, которое хорошо светит, но мало греет.
Свет его слепит глаза, но даже в мае обе магаданские  бухты задраены ледяными панцирями, вокруг на сопках лежит снег, и дуют холодные ветры с моря на сушу.
Выходя на первомайскую демонстрацию, ни в коем случае нельзя забыть дома рукавицы.

Лето же  заявляется в Магадан как-то сразу и вдруг, без весеннего перехода.
Почти всегда это случается ночью, в первой половине июня, и бывает отмечено одним и тем же событием, которое нельзя не заметить  и которому нельзя не улыбнуться.
В какое-то июньское утро все сопки вокруг города, все распадки, все речные поймы, всё, что может видеть глаз, становится зелёным.
И не просто зелёным,
а нежно – зелёным, призывно-зелёным, радостно-зелёным, долгожданно- зелёным.
С этого и начинается короткое лето в Магадане.

Ну, а о Весне, как таковой,  постепенно, из года в год забываешь, свыкаешься с её отсутствием.

Мало кому из северян удаётся получить отпуск в начале весенних месяцев  и увидеть уже забытое материковское цветение садов с ночными соловьиными трелями.
К тому же, работники народного образования (учителя школ, преподаватели вузов) лишены такой возможности в силу специфики своей профессии.
Их отпускное время начинается всегда только летом, а весна остаётся лишь в воспоминаниях далёкого прошлого, недосягаемая, как и само прошлое.

В Рязани же в тот год стояло жаркое континентальное лето.
Весь  день на небе солнце.
Жара ощущается с самого раннего утра.
Она неумолима, она беспощадна, она находит тебя  везде.
 
Выйти в середине дня из дверей дома и ступить на расплавленный асфальт  уличного  тротуара не такая простая вещь, а находиться долго под открытым небом - испытание не из лёгких.
Но мы такому лету рады.
Мы назвали себя пешими туристами  и хотим этому соответствовать.
В наш ежедневный дневной распорядок входит в обязательном порядке многочасовая прогулка.
Прогулка под открытым небом в душном, горячем воздухе, среди запаха трав, зелёной листвы и парной речной воды.
Наградой нашей может быть короткий отдых в заливных приокских лугах в тени свежескошенного стожка сена, купание в широкой и быстрой реке, загорание на горячем пляжном песке  и  медленная прогулка в тенистых парках и скверах Рязани.
Было хорошо и спокойно на душе.
 

Сейчас я ясно вспомнил, что  мысль о том, что семья должна иметь свой «архивный отдел», где будут храниться семейные реликвии, письма, открытки и пр., пришла мне в голову именно в этот отпуск, в Рязани.

Случилось это после того, как я обнаружил в Людмилиных вещах  серую коробочку, а в ней старые письма, стихи, песни,  афоризмы, пословицы.
Песни, которые я там увидел, были все мне давно хорошо знакомы.
Это были шлягеры нашей юности.
Например песня «Вернись!»

Вечер.
Шумит у ног морской прибой.
Грустно поют о прошлом волны.
Здесь мы
встречались каждый день с тобой,
Ясен был простор голубой.
Вернись!
Тебя любовь зовёт: « Вернись!».
Ты вспомни, как сердечно
Мы в чистой вечной любви клялись.
Вернись!
Я вновь и вновь зову: «Вернись!».
Одно твоё лишь слово
Вернёт нам снова любовь и жизнь.
Я жду. Вернись!

Это танго вернуло меня в мою юность, в пятигорский Центральный парк, на открытую летнюю танцевальную веранду, ярко освещённую и до отказа наполненную танцующими парами.
Красивый женский голос нежно произносит  искренние фразы в томном музыкальном обрамлении, отчего сжимается в невыразимой истоме сердце, и ты веришь, что эти слова ищут тебя, идут к тебе, неся любовь и верность.
Голова идёт кругом от слов, от музыки, от летней ночи вокруг, от молодого горения и от выпитого в ближнем подвальчике вина.

Щёлкает объектив ПАМЯТИ, и эта картинка со всеми её чувствами и переживаниями остаётся навсегда на  ленте моей жизни, чтобы изредка возвращать  меня в то дивное  время юности, перепахивая всякий раз  душу   бурными страстями воспоминаний.
Вот, оказывается, что значит лишь одна страничка семейного архивного отдела!
Всего одна страничка!
А если полистать ещё.
Вот среди бумаг двойной листок со стихотворением
Евгения Евтушенко, посвящённым
70-летию со дня рождения Сергея Есенина.
Этот большой и умный стих кончается  такими словами:

Кто говорит, что ты не из борцов?
Борьба в любой, хоть тихой, но правдивости.
Ты был правдивей всяких подлецов,
Пытавшихся учить  тебя партийности.

И пронеся гражданственности честь
Сквозь дрязги  коммунального  парнаса,
Хотя б за то, что в ней Есенин есть,
Я говорю: « Россия, ты прекрасна!»

Прочёл, и мне тут же вспомнилось, как будучи десятиклассником Вижницкой средней  школы в Карпатах, я, из чьих - то рук, получил на одну ночь рукописный сборник стихов запрещённого в те годы поэта Есенина.
Сколько звуков, сколько запахов, сколько красок вобрала сразу моя  молодая душа?
Алый свет зари, пахучий мёд, плач тальянки, шелест тростника, черёмуховый дым,
«белый перезвон» берёз мягкая зелень полей, синее, алое, золотое  -
все это брызжет и переливается в стихах.

Я не спал до утра.

Я читал и переписывал, я хотел иметь всё это всегда с собой, я хотел обязательно знать всё это наизусть.
Сколько раз мороз пробегал по моей спине, сколько раз замирало  дыхание, сколько раз подносил я руки к влажным глазам.

Улыбнулись сонные берёзки,
Растрепали шёлковые косы.
Шелестят зелёные серёжки,
И горят серебряные росы.
«»»»»»»»»»»

Зыбко пенились зори за рощей,
Как холстины ползли облака,
И туманно по быльнице тощей
Меж кустов ворковала река.
«»»»»»»»»»»»»»»


Грянул гром, чаша неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из лёгкого золота
Закачались лампадки небес.

Очень скоро я выучил наизусть всё, что попало в мои руки.

Но была во мне одна странность.
Я никогда и никому  не читал эти стихи вслух.
Всякие другие стихи читал, а эти нет.
Поэзия Есенина стала для меня безмолвной   поэтической радостью, радостью для внутреннего употребления.
Я чувствовал, что от любого чтения вслух, даже для  единственного слушателя, самый главный сгусток переживаний будет утерян, он пропадёт.
Стихи эти должны звучать только внутри, только для тебя, только в тот момент, который вызывает  их из памяти сам собой.
Так вот что оно такое – маленькая коробочка-архив!
Не будь её, я,  наверное, никогда и не подумал бы вспомнить о танцевальной площадке в городском парке  и о стихах опального Есенина.

Кроме песен и стихов, нашёл я в этой Людмилиной коробочке и старые письма.

Стал их просматривать.
Вначале мне в руки попали письма
из деревни Жёлобово, Сараевского района, Рязанской области.
Письма были адресованы Людмиле  её бывшими школьными учениками.
Вспомнил, что Людмила говорила мне о том, что она в этом селе проработала два года   учительницей  русского  языка и литературы.
Всего два года, а потом уехала в Рязань и поступила в аспирантуру.
Ну что такого особенного может сделать учитель за два года?
Чем он может всколыхнуть детские души?
Ведь письма эти написаны через 5 лет после её возвращения из Жёлобово опять  в Рязань.
И дети те выросли, стали выпускниками, а вот никак не могут забыть «свою» Людмилу Степановну!
Разыскали её  для того, чтобы, хоть в письмах, продолжить общение с нею.
И вот что они пишут ей.

@  «… Мы ведь так часто  вспоминаем о вас, наша любимая бывшая учительница.
Вот соберёмся иногда вместе, и всё вспоминаем. Как было здорово тогда.
Нипочём нельзя сравнить с тем, что сейчас. Вспоминаем, как ходили по Жёлобову и вели наблюдение за погодой, за проснувшимися ручьями, за птицами.
Помним, как сами писали стихи и многое другое.
А вечер «Гости и хозяева», а драматический кружок, а шуточные частушки… Разве можно это забыть? Нет, никогда!»

@  « Людмила Степановна, дорогая, любимая наша, здравствуйте!
Сегодня…, сегодня …, (нет ничего не получается от радости)…
Первый урок,
География. И вдруг стук в дверь.
Учительница передала мне письмо от вас.
Я так обрадовалась, расхохоталась, запрыгала на парте от радости.
За это получила замечание, но зато потом мне никто не мешал перечитывать вновь и вновь написанное вашей милой рукой, которая когда-то выводила оценки в наш журнал.
А теперь … теперь осталось только вспоминать всё прошлое.
Снова встаёт перед глазами ваш образ – милый, ласковый, родной, которого уже давно нет с нами.
А это так жаль!
Неужели никогда нам больше не придётся встретиться?! Нет! Не хочу верить в это!
Вы спрашиваете, куда я пойду учиться в будущем?
Ещё с того нашего пятого класса родилась во мне светлая и хорошая мечта.
Хочу пойти учиться в педагогический институт.
Хочу быть всем похожа на вас!.
Хочу быть такой же доброй, ласковой, отзывчивой.
Я должна добиться своего!
Целую крепко, крепко!
Галя Грязева.
Жду ответ, скорый, непременный!»

Я читаю и тоже втягиваюсь в высокий чувственный слог этих писем.

Меня не покидает вопрос о том, как рождается между учеником и учителем такое близкое родство душ.

Я предполагаю многое, и то и это, я ставлю на первое место высокий профессионализм, любовь к своему делу, но чувствую, что во всём этом не хватает чего - то более  главного, более  основного, может быть, меньше всего заметного.

То, чего  нельзя учителю спланировать и разыграть, то, что составляет, видимо, саму сущность человека, которая сложилась в нём объективно в процессе всей его прожитой жизни.

Эта «высокая сущность» выражается в делах человека, в его поступках,  в его речи, манерах, жестах, во всех тех биотоках, которые исходят от него.

Если это так, то нужно только представить себе, насколько мне повезло в том, что я встретил  на своём пути именно такого человека.

Человека, которого любят и боготворят его ученики.
А дети  чувствуют всё «высокое», как никто другой.
Я беру и прочитываю дальше письмо за письмом.

Вот письма  от  13-летней девочки,
Нины Барабошиной,
дочери Александры Семёновны.

 
И она находится под сильным обаянием Людмилиной натуры.
Она много общалась с Людмилой лично, и полюбила как свою старшую сестру.

@ « А может быть это было вчера?
Ты выглядела сердитой. Не желала закрываться крышка чемодана.
Нельзя же брать с собой в дорогу целую библиотеку, - друзья  со смехом рассовывали книги в рюкзак, в сетку.
Потом вокзал.
Нет, тебя не провожал оркестр.
В стране не хватило бы духовых инструментов, чтобы приветствовать каждого, кто уезжает на Север.
Но начало пути есть всегда начало, даже если в его честь не гремят оркестры.
И вот ты далеко-далеко.
Так далеко, что письма от тебя идут больше недели.
И по-прежнему неуёмна.
По - сумасшедшему много работаешь, берёшься за сотню дел и, к изумлению – своему и общему, – выполняешь.
Ты добра и сердечна, - да и когда был другим народный учитель!
Вечерами тихими и звёздными, и в твою комнату приходит тишина.
Бережно касаешься ручки транзистора.
Во всякое  время суток  вьётся вокруг земного шара столько музыки – светлой и стремительной, задумчивой и трепетной.
А времени на всё по-прежнему не хватает…
Не прочитаны сотни книг.
Биология наконец-то начала своё наступление, того и гляди, пропустишь сам штурм.
В автоматике творятся изумительные вещи.
А графика, живопись, поэзия…?
Окунуться бы с головой в этот мир, ощутить щекой холодок музейного зала.
И ещё хочется записать свои мысли.
Толпятся они, рвутся в голове в эти тихие, звёздные вечера.
Где-то там, на полке заветная тетрадь.
Откуда я знаю так много про тебя, далёкий мой друг?
Да из твоих же писем.
Тех, где в каждой строчке угадывается твоё настроение, твой характер, твоё сокровенное…
Пиши мне ещё, мой далёкий друг.
Я буду с нетерпением ждать!»

Читаю и думаю о том, какие прекрасные чувства и скрытые способности разбудила в этой маленькой девочке Людмила одним своим присутствием, своим простым общением с ней!
Листаю дальше - и везде яркие, броские откровения, распахнутые души, тёплые слова.

@  « А я помню вас. Помню всю. Помню разговор, движения.
Помню, как вы выступали на колхозной сцене в роли медведя.
Но это далеко не всё из того, что я помню…»
Тамара Колбнева.

@   « Не знаю почему, но вы всё время рядом со мной. Вы присутствуете во всех моих воспоминаниях…»



@  « Из того, что было начато вами в нашей школе, многое продолжается.
Это поиски нового в работе, постановки пьес, художественная самодеятельность
и т. д.… Л. Сачкова».


А вот и письмо от родного брата, Анатолия Степановича.
Непростое письмо. Письмо-стихотворение.
Ко  Дню рождения сестры, к её   28-летию.

«Ты жива ещё, моя сестричка?
Жив и я, привет тебе, привет!
Вот пишу письмо тебе я в рифму,
Хоть душой совсем я не поэт.
Ни Есенин, ни Твардовский,
Ни Степан я   Щипачёв ---
Братец твой, шофёр Ряховский,
Поздравляет горячо!
С днём рожденья поздравляю!
Поздравляю от души!
Вслед за этим я желаю –
Диссертацию пиши.
Напиши про то, что знаешь.
Трудно будет – не беда!
Через два иль три годочка
Защитишь её всегда.
Как теперь живешь, я знаю
В курсе дел  всегда твоих
И совет тебе бросаю:
« Бить противников своих!».
Ты не бойся «Серых – белых»,
И  « Ткачей», и всех рвачей.
Наступай на них умело,
Жми нахалов всех мастей.

Вспомни, в Жолобовской школе
Не спокойно ты жила.
По своей и божьей воле
Ты директора сняла.
Продолжай всё в том же духе.
Правду- матку  режь  в глаза.
В вашей склочной заварухе
Всем отпор давай всегда.
Глянь, тобой уже прожито
Двадцать восемь сложных лет.
В Магаданский край обжитый
Посылаю я ПРИВЕТ!

Сколько ещё таких писем в этой серой коробочке?

И в каждом письме заложен большой интерес к ней,
к Людмиле.

Я задумывался над каждым письмом и вскоре понял, что все письма имеют одну особенность, одно неоспоримое преимущество перед устной речью.
Они передают чувства человека глубже, верней и искренней, может быть,  ещё и потому, что «большое видится на расстоянье».
За примером далеко ходить не нужно.
У меня в руках очередное письмо, адресованное Людмиле.

@  « Жду письмо от тебя, где ты точно сообщишь о возможности нашей встречи.
Подхожу к своему дому, а там какая-то женщина рассматривает табличку с перечнем жильцов нашего дома.
Сзади она очень походила на тебя.
Сердце ёкнуло… Людмила! Чуть было не бросилась к ней… Мысль: а вдруг сюрприз!
Но приятные сюрпризы, видно, не для меня.
Прихожу в садик к сыну, а там спиной ко мне стоит блондинка, ну точь в точь Людмила!
Сердце просто оборвалось, но и это была не ты.
Не знаю, чем объяснить, что мне в последнее время всюду мерещатся «Людмилы»?
Может, это глубокое предчувствие приближающейся встречи?
Я так лелею эту мысль, эту свою надежду на нашу встречу.
Что-то тёплое, волнующееся поднимается в душе при мысли о встрече с тобой.
Я ощущаю, испытываю страстную необходимость видеть тебя, слышать тебя или  хотя бы читать твои письма.
Неля  Борзенкова».


Поневоле задумаешься, если сам никогда в жизни не получал подобных писем:
Что за человек живёт рядом с тобой?

Почему другие люди своими письмами должны открывать тебе глаза на его редкостную сущность?

Ответ находишь быстро. Он очень простой, и не тобой отмечен, но всё же:
« Лицом к лицу, лица не увидать».

Однако в глубине души в категоричность этого утверждения верить не  очень хочется.
А письма всё выплывали на свет божий, и всё несли с собой для меня откровение за откровением.

@   « Отдыхали дикарями под Анапой. Море, солнце, чистый  воздух! А горы!
Они такие величественные, с седыми вершинами… Красота необыкновенная!
Дух захватывает! Хочется всё это унести с собой. Хочется, что бы это видели все!
В душе творится что-то необыкновенное!
Кажется, у тебя выросли крылья! Хочется подняться высоко-высоко  и обозреть всю эту непередаваемую прелесть сверху.
И думаешь,  как хорошо, что я есть, что хожу по этой земле и могу созерцать эту роскошную природу!
Что-то во мне сильно изменилось. Я чувствую обновление. Во мне появилось столько новой энергии! Она так и распирает меня.
Куда-то пропали и хандра, и апатичность, и вялость, и чувство собственной никчемности…».

-  Да, - думал я, - подобные письма нужно хранить.

Для этого нужен «семейный архив».

Вот эта коробочка с письмами и будет его началом.
В дальнейшем так оно и получилось.
Читая и перечитывая письма, я думал над тем, как складывается авторитет в глазах  детей, которые напрямую соприкасаются с учителем.
Авторитет Профессионала.
Авторитет Человека.

Мне захотелось узнать больше подробностей из  прошлой жизни Людмилы.
Я так и сделал.
Я стал задавать вопросы и услышал от неё любопытные ответы на них.

Вот что она поведала мне.
В 1959 году, по окончании Рязанского пединститута, она получила направление на работу в самый дальний уголок Рязанской области - село Жёлобово Сараевского района, где и отработала два года (по 1961 год) в деревенской десятилетке.

22-летняя девушка с  дипломом учителя.
Позади 15 лет непрерывной учёбы, учёбы и учёбы.
Накоплена обширная теоретическая база в разных направлениях.
А практики почти никакой. Кот наплакал.
За ней, за этой практикой, теперь нужно отправляться туда, куда тебя распределила специальная комиссия.
У комиссии «железный» аргумент – выпускница знающая, хорошо подготовлена для самостоятельной работы в школе, идеально подходит для направления в отдалённый район на предмет усиления там учительского контингента словесников.
Ей досталась школа-десятилетка имени Карла Маркса
в селе Жёлобово  Сараевского района Рязанской области.

Срок обязательной работы по направлению равнялся трём
годам.
Первое в её жизни место работы находилось в двухстах  километрах от Рязани.
Ехать туда надо пассажирским поездом дальнего следования, проходящим из Москвы через Рязань в восточном направлении.
Ехать  до станции Жёлобово,  где поезд останавливался
на 1 минуту.

Собиралась вместе с мамой основательно.

С собой везла и свою подушку вместе с одеялом, и кровать-раскладушку.
По её просьбе мама поехала вместе с ней, проводить её до места и вернуться назад.
Езда на такое расстояние была делом привычным.
Четыре часа, ровно столько всегда добирались из Рязани в Москву.
Вот только вместо монументального и шумного Казанского вокзала, пустая и тихая жёлобовская платформа.
Выгрузились, сложили вещи у небольшого домика.
Мама осталась с вещами на этом месте, а Людмила пошла искать своё село.
Шла живописной просёлочной дорогой, которую ей указали на полустанке.
Шла целый час, а это километров пять от станции.

Стояла середина августа.
Было тепло, безлюдно и тихо.

Вот и деревня Жёлобово – длинная, узкая лента домов с огородами и усадьбами, которые тянулись всё дальше и дальше от неё  ещё километра четыре.
Справа от деревни небольшой лес и несколько лесополос, слева поля до самого горизонта.
Речки, пруда или озера нигде не видно.
Полчаса ещё шагала  в глубь села, прежде чем увидела здание, похожее на школу.
Здание двухэтажное, из красного неоштукатуренного кирпича.
Единственное на всё село кирпичное, и единственное на всё село двухэтажное здание.
Все остальные дома и даже колхозный клуб были деревянные и одноэтажные.
Та половина села, на которой находилась школа, была к тому времени уже электрифицирована, а другая половина деревни жила вечерами при керосиновых лампах.
Председателем  колхоза был ширококостный, краснорожий  мужик с двумя  классами образования.
Авторитетом у крестьян он  не пользовался, колхозные дела вёл плохо, больше заботясь о своём подворье.
Директором школы был Лаврёхин Александр Борисович, личность не менее отвратительная, чем председатель колхоза.
На его лице выделялись тонкие губы с неприятной ухмылочкой, маленький курносый носик и подозрительные холодные глазки.
Семья директора  состояла из 5 человек :
сам Лаврёхин,
его жена Антонина Гурьевна( учитель истории),
их сын (ученик 3-го класса),
пятилетняя дочь Милка
и директорская тёща.
Занимала директорская семья отдельный трёхкомнатный дом с прихожей и большой кухней, в которой стояла русская печь.
Дом этот стоял в конце школьного фруктового сада площадью в 15 соток, на территории которого располагался  пчельник из шести  ульев.
И сад, и пчельник Лаврёхин, нимало не смущаясь, использовал в своих  личных интересах.
Все овощи, яблоки, груши, ягоды и мёд шли тоже на стол директорской семьи.
Ни учителям, ни ученикам не разрешалось срывать в саду ни одного яблока.
Все садово-огородные работы на пришкольном участке выполняли  в виде практических занятий учителя ботаники, биологии и природоведения  на своих уроках вместе со своими учениками.
За пчёлами ухаживал учитель географии.
К этому нужно прибавить и директорскую корову, которую пасла и за которой  ухаживала  тёща директора.
Кроме всего этого, в ведении директора была лошадь с конюхом, который одновременно исполнял обязанности школьного завхоза.
Была также и грузовая машина с шофёром.
Стиль руководства учительским коллективом Лаврёхин  избрал диктаторский, при котором главный упор делался им на то, чтобы держать всех в страхе.
Основными элементами стиля его руководства были:
мелочные придирки;
неожиданные посещения уроков с негативными  выводами по ним;
натравливание одних учителей на других; просверленные по его указанию во всех классных дверях круглые отверстия (дырочки) на уровне человеческих глаз, через которые во время уроков директор мог   исподтишка вести наблюдение за ходом урока и дисциплиной в классе.
Для того чтобы держать подчинённых  людей в постоянном напряжении, Лаврёхин хотел  знать о них и их работе как можно больше.
Поэтому вся его семья негласно помогала ему в этом.
Жена его, находясь, всё время среди учителей в учительской, присматривалась и прислушивалась ко всему, что делали и что говорили учителя, а потом докладывала мужу о том, к чему он мог бы «прицепиться» и начать травить человека.
Тёща добывала сведения окольными путями, имея дело с деревенскими бабами, дети которых учились в школе и приносили домой откровенные рассказы об учителях.
Она  получала от них полновесные дополнительные  сведения обо всех, кто интересовал Лаврёхина.
В этом же направлении шло воспитание и пятилетней Милки.
Большую часть дневного времени она шныряла по школьным коридорам или просиживала в учительской, подслушивая разговоры учителей и докладывая потом  отцу о том, кто опоздал на урок, кто что сказал, кто над чем смеялся и т.п.
Удивительно для пятилетнего ребёнка то, что она знала в лицо и по фамилиям  всех учеников, которые находились в школе под особым наблюдением, плохо учились и опаздывали на уроки.
С большим детским удовольствием она  «закладывала»  их отцу, который после этого  становился в позу  «всезнающего оракула» и предъявлял свои директорские претензии или классным руководителям или учителям – предметникам.
Пока всего этого Людмила ещё не знала  и самого Лаврёхина не видела.
Встретила её в школе жена директора «Гурьевна» (так её звали все), которая отрядила на станцию за её вещами и за Ириной Ивановной  телегу с лошадью и кучером и показала неподалёку частный домик, в котором школа снимала у хозяев для своих молодых специалистов крышу над головой и  две кровати.
Проделав четырнадцать километров туда и обратно  в тряской телеге, Людмила с мамой к месту своего нового жилья подъехала уже в ранних сумерках.
Хозяев в доме было двое.
Семидесятилетняя Марфа Петровна и её пятидесятилетняя дочь Татьяна Васильевна.
Комнат в доме было тоже две.
Первая комната была и прихожей, и кухней, и столовой, а в углу ещё было отгорожено место, где обитала за ширмой Татьяна Васильевна, дочь хозяйки.
Вторая комната (12 квадратных метров) была целиком жилая.
В ней посередине стоял стол, а в разных местах три железные кровати: две на открытом пространстве сдавались молодым учительницам, а на третьей за занавеской  спала сама бабушка Марфа.
Вот здесь и прошла первая ночь Людмилы и Ирины Ивановны.
Назавтра Людмила проводила маму на станцию,  а вернувшись, получила указание примкнуть к учителям, которые работали уже на колхозном элеваторе на очистке зерна.
Её хорошо приняли учителя, и вот от них- то она за несколько дней узнала все подробности внутри школьной жизни, которые помогут ей впоследствии выработать своё отношение к тому, что могло её ожидать впереди.
 
 

Через три дня их учительскую группу перебросили на колхозное поле, на прополку позднеспелой  свёклы.
Последнюю неделю перед началом школьных занятий всех учителей собрали в здании школы, где они мыли окна, красили парты и стены в классах, коридорах и школьном туалете.
Технических работников в школе не было.
Никто из деревенских женщин не мог сработаться с Лаврёхиным.
Тогда он перевёл всю школу на самообслуживание, при котором ученики сами наводили чистоту в своих классах, а учителя выполняли функции и техничек и маляров.
Свободные денежные ставки техперсонала Лаврёхин клал себе в карман.
Работали все до самого последнего дня каникул.
Бани в деревне не было, поэтому мылись, кто как мог - в тазах и ушатах.
Людмила получила на начало своей работы устрашающую двойную нагрузку – 36 часов в неделю.
Её нагрузка  состояла из двух частей.
Первая часть официальная, её личная нагрузка на весь учебный год.
Это русский язык и литература в двух пятых классах  по 8 часов в каждом, что равнялось 16 часам.
Это  две подготовки (язык и литература).
И 2 часа в неделю общественно полезного труда.

Итого 18 часов -  все  положенные учителю недельные часы.
Плюс классное руководство в 5 классе «Б».
Это полновесная, стопроцентная нагрузка учителя, это учительская норма.
Но это оказалось не всё.
По причине временного  отсутствия в штатном расписании нескольких учителей, на Людмилу возложили дополнительную временную  нагрузку, которая на самом деле растянулась на всю первую четверть.
Она состояла ещё из 18 часов в неделю (итого 36 часов), и была  разбросана почти по всем классам так,  что добавлялся  один 7 класс, один 8 класс, один 9  и один 10 класс.
И это было самым страшным из-за того, что общее количество подготовок в неделю выросло  с двух  до восьми.
Каждый день по шесть уроков.
Это для школы вершина, выше которой уже ничего не бывает.
При таком положении дела учитель обязательно  должен превратиться в халтурщика - бракодела,
а администрация школы должна закрыть на это глаза до прибытия новых учителей.
Всю первую четверть  Людмила переходила из класса в класс,  с пятого по десятый, ведя у них все уроки русского языка и литературы.

 

Можно представить себе, что это было за время, если молодой учитель ещё не имеет никакого опыта, если это его первые уроки, если нет никаких методических наработок ни по одной  из изучаемых тем, если ученики в основе своей учатся кое - как и ведут себя перед молодой «училкой»  непочтительно.
Людмила ушла в работу с головой, и не только достойно несла свой крест, но ещё начала бурную деятельность в своём 5«Б» классе и как учитель, и как классный руководитель.
В параллельном классе (5А)  классным руководителем и учителем истории была жена директора школы, Гурьевна.
Людмила  уже знала о том, что при переходе из начальной школы, ученические коллективы  трёх  (теперь уже бывших четвёртых) классов  полностью « перетрясли»  и  «слепили» для жены директора более благополучный  5А (23 ученика) из учеников тихих, покладистых и послушных.
А в 5Б,  который состоял из 22 учеников, не постеснялись посадить 8 второгодников.
Хотя такого понятия, как «стесняться» у семейства Лаврёхиных и помине не было.
Это было видно во всём, куда ни брось взгляд.
Даже такое святое дело, как методика школьного урока, помогающая ученикам усваивать знания, была сведена учителем истории Гурьевной до низкого примитива, где можно было видеть только одно – её личную выгоду, её спокойствие, её благополучие.
Попробовал бы кто из других учителей вести свои уроки так, как вела их Гурьевна.
Где бы он был после этого  и что бы с ним стало?
Лаврёхин бы смешал такого учителя с грязью.
Он обвинил бы его в злонамеренной халтуре, в полном отсутствии профессионализма и пригрозил бы суровыми карами.
А Гурьевна могла спокойно все свои уроки проводить однотипно  и на самом низком методическом уровне.
Посадит детей после звонка, велит раскрыть очередной параграф учебника, и они должны читать материал нового урока про себя   в течение получаса.
Читать и быть готовыми отвечать на вопросы, которые стоят в конце параграфа.
Пока дети читают, она носки вяжет.
Объяснение нового материала  её методикой отвергалось.
В конце урока  вызовет  трёх-четырёх учеников, выслушает их ответы на вопросы, поставленные в конце параграфа, и на этом тема пройдена,
Ставила она всем только пятёрочки и четвёрочки.
На дом  никогда ничего не задавала.
Чего желать лучшего?
Дети быстро свыкались с таким методом ведения урока,
Всё легко и просто!  В классе стоит тишина. Все читают.
Опрос в конце урока ведётся в алфавитном порядке.
Каждый знает, когда подойдёт его очередь отвечать.
И так, без зазрения совести,   Гурьевна вела свои уроки.
Да и классы муж давал ей только среднего звена,  там, где  меньше хлопот с дисциплиной.
Зато для всех других учителей требования были самые высокие, основанные на передовой методике преподавания.
Только молодость, только твёрдый характер и сила воли  помогли Людмиле преодолеть все трудности этого периода.
Будучи по натуре своей «совой», она ежедневно просиживала за подготовкой к своим занятиям при керосиновой лампе до двух-трёх часов ночи.
Натура творческая и беспокойная, она не могла мириться с той дисциплиной на своих уроках, какая бытовала во всех классах.
Не могла довольствоваться низким отношением учеников к учебному процессу.
Не зная, что из этого, в конце концов, может получиться, но, твёрдо решив для себя  действовать  во что бы то ни стало, Людмила начала в своём классе выпуск сатирической стенной газеты «Метла».
Но совсем не так, как это обычно ведётся, а по-своему – напористо и смело.
Во-первых, газета эта была не ежемесячная, и даже не еженедельная, а ежедневная.
Во-вторых, над газетой работала не ученическая редколлегия, а её выпускала сама Людмила.
Для этого она договорилась с молодым пионервожатым Толей, который каждый день рисовал для «Метлы» сатирические рисунки по её заданиям.
А уж она  писала к ним  тексты, в основном стихами и частушками, которые сама сочиняла каждый день,  или поговорками и афоризмами.
Толя эту работу вёл не бескорыстно.
В благодарность за его работу, Людмила стала  готовить его к поступлению в сельскохозяйственный  институт по русскому языку. До этого он не смог поступить туда  из - за  низкой  грамотности.
Через год работы с Людмилой он станет студентом   этого института.
Ежедневная «Метла» сразу стала главной темой разговоров в школьных  коридорах.
Всех стало преследовать любопытство: а что сегодня выметает «Метла», кто и за что попал сегодня в совок с мусором?
В 5 «Б» класс на переменах постоянно заходили ученики из других классов и сразу направлялись к висевшей на стене «Метле».
Таким образом, «герои Метлы» получали известность в масштабах всей школы.
Никто не мог предположить заранее, что из этого получится, но то упорство и настойчивость, с какой Людмила проводила свой план в жизнь, начал скоро  давать ожидаемый ею положительный результат.
В первую очередь это проявилось в опрятности и чистоте одежды учеников, в их внешнем виде.
Привёл в порядок свой костюм и даже постригся самый упорствующий в этом вопросе Толя Макешин.
Кроме внешнего вида менялась в лучшую сторону дисциплина и порядок на уроках.
Прекратилась грубость в отношениях между учениками и сквернословие.
Теперь нельзя было и подумать, чтобы кто-то из учеников мог в классе во время урока, глядя на поднявшуюся с парты для устного ответа ученицу, крикнуть на весь класс:

- «Ребята! Гляньте! А  у Лапкиной на жопе дырка!».

Конечно, многих в то время занимал вопрос о том, сколь долго сможет продержаться  Людмила, выпуская ежедневную газету.
Сколько сможет ежедневно находить материала для своих сатирических и юмористических зарисовок?
К чести её нужно сказать, что идею эту она не бросила, не оставила, как бы ей ни приходилось трудно, и довела дело до логического конца.
Прошло две четверти, и острая  надобность в такой газете миновала  сама собой.
Но ежедневная сатирическая стенная газета «Метла» это была только частица того педагогического творчества, которое применила в глухой сельской школе новая, молодая, только что начинающая работать учительница.
Параллельно Людмила озадачила себя и выпуском  классной стенной газеты «Вперёд!» с еженедельной заменой материалов.
Газета «Вперёд!» имела такие рубрики, как: «Это интересно знать», «Полезные советы», «Из жизни слов», « Классные новости»  и другие.
В этой работе ей уже помогала классная редколлегия.
И это не всё
Вместе с ребятами Людмила соорудила стенд под названием  «Что мы читаем?».
На этом стенде дети сами сделали и прикрепили 22 кармашка в виде плоских коробочек, и каждый из детей клал в свой кармашек листок с названиями прочитанных за неделю книг.
В конце каждого месяца подводились итоги по прочитанной литературе.
В этой работе можно было применять и применялось много творчества, и детям она нравилась.
Удержать все эти новшества в стенах одного класса было невозможно.
В 5 «Б» стали захаживать преподаватели.
Смотрели, улыбались, задавали вопросы, но, видно было, что не верили они, что это надолго и что из этого что-то путное может получиться.

- А у нас всё стабильно и прочно. Выпустили все свои газеты в сентябре, и они висят себе до самого мая.  Никто в них ничего не меняет. Никому-то они не нужны.

Так подытожил свои наблюдения  пришедший в 5 «Б», пожилой учитель истории.
Но, и это в деятельности Людмилы  было не всё.
Главные усилия, всё накопленные  годами знания и практические умения  вместе с творческим горением были направлены Людмилой на проведение своих уроков.
Здесь она чувствовала себя в своей тарелке.
Здесь всё подчинялось её рабочему темпераменту, волевому характеру  и молодому  горению.
Каждый её урок  - это быстрый темп.
Это рациональное расположение отдельных частей урока с плавными и логичными переходами от одной части к другой.
Это приглашение ученикам отбросить все посторонние мысли и думать над языковым процессом вместе с учителем.
Это простота и доступность изложения.
Это магнетизм втягивания в процесс урока всех учеников без исключения.
Это аура совместного творчества учителя с учениками.
Это ежедневная  обязательная для всех словарная работа, а каждую субботу - словарные диктанты.
Это трудная и непривычная умственная работа, которая приносит всегда положительный результат.
Для того, чтобы удобно, быстро и бесшумно перемещаться во время урока по классу, Людмила приобрела войлочные ботиночки на толстой войлочной подошве.
Теперь она могла плавно ходить по классной комнате из одного её конца в другой, держа под наблюдением каждого ученика, каждую тетрадь, видя работу каждого и оценивая её на ходу с разных позиций.
На таких уроках нельзя было кому-то отлынивать, отвлекаться на посторонние дела, нельзя было отсидеться, ничего не делая.
Без всякого нажима со стороны учителя сам процесс урока втягивал каждого в коллективную работу.
Заканчивался урок закреплением нового материала, ощущением удовлетворения от накала коллективной  работы  и приятной усталостью.
Любой, следующий за русским языком, урок уже не мог быть спокойным – ученикам в обязательном порядке требовалась свободная подвижность, и они крутились на своих партах, перешёптывались друг с другом, не обращая внимания на замечания и призывы учителей.
Дело дошло до того, что её ученики стали признавать только свою учительницу русского языка и одновременно своего классного руководителя.
Русский язык стал довлеть над всеми остальными предметами.
Привыкнув к тому, что каждую субботу на уроке русского языка проводился словарный диктант, к которому шла подготовка всю неделю, ученики, за день до этого, в пятницу, исписывали все классные и интернатовские  доски, накопленными за неделю словами.
Совершенно по - другому   Людмила подошла и к обучению детей работе над сочинением.
Она хорошо помнила наставления своего вузовского методиста, своего любимого преподавателя,
Виктории Алексеевны Каюкиной.

 
Её методику обучающих сочинений, Людмила  успела проверить в деле на двух вузовских практиках.
И теперь она не признавала никакого другого подхода к этому сложному процессу  школьного обучения.
Уже с первого  сочинения в этом учебном году под названием «Осенний сад» всё пошло иначе, чем это делалось обычно.
Обычно  давалась тема сочинения, садись и пиши!
Людмила, прежде чем посадить детей  писать сочинение,  вывела  их на экскурсию в школьный сад.
Там  она направляла внимание детей  на то, как выглядят разные фруктовые деревья осенью,
какие изменения  можно увидеть на земле, обращала их внимание на  осеннее небо,
на поведение птиц, на осенние запахи вокруг, учила всматриваться в осенние дали.
По её сигналу все дети одновременно замолкали на несколько минут,  и в полной тишине класс слушал звуки осени.
Ученикам задавались разного рода вопросы, связанные с осенью.
Отвечать на них каждому надо было предложениями, которые можно было бы использовать в сочинении.
Из нескольких вариантов выбирался один, отображавший существо вопроса.
Это был главный, но не единственный обучающий приём.
В процессе обучения, который длился недели две, дети получали задание подбирать стихи об осени, пословицы,  поговорки и наблюдать приметы этого времени  года, и вносить их в свои «тетради наблюдений».
Но и это было ещё не всё.
В процессе обучения дети должны были подбирать  существительные, прилагательные, глаголы, наречия, которые могли бы  стать опорными словами в сочинении об осени.
Если теперь мысленно сложить всю эту работу воедино, то станет понятно, что после этого никто из учеников уже не боялся  сочинения «как огня», а некоторые из них стремились скорее взяться за работу над ним.
Все эти «Людмилины проделки» не остались незамеченными.
Скорее всего наоборот.
Кто-то воспринял это как «живую струю» в застоявшейся и однообразной жизни деревенской школы, а кому-то это казалось «молодой временной блажью», «детской игрой», «ненужным выпячиванием».
Среди таких  на первое место выдвинулся сам директор школы.
Ему не нужны были в школе «звёздочки», которые нужно было бы признавать.
Ведь к таким нужен особый подход, а у него цель одна  - держать всех в страхе и слепом подчинении, так как только в такой обстановке можно позволить себе допускать все те правонарушения, которые он допускал в своих личных, корыстных интересах.
От него никто и никогда не слышал ни одного слова похвалы,
Похвала даёт возможность человеку поднять свою голову и посмотреть на всё другими глазами.
Этого быть не должно.
Запугивать всех внезапными проверками, сложными контрольными, требовать, требовать и требовать!
Вот его стиль руководства.
И он добился того, чего хотел.
Все его ненавидели, но зато никто ему не смел перечить, никто никогда не раскрывал рта в свою защиту, и, уходя от него,  учителя не раз роняли  беззвучные слёзы.
Его обострённое чутьё подсказывало  ему, что в тех методах работы, которые открыто и широко использовала новая, молодая учительница русского языка и литературы, для него кроется опасность.
Ведь всё так просто.
Если признать её методику полезной для школы, то её надо хвалить, поощрять и поднимать в глазах других учителей.
А это для него есть отказ от своего собственного стиля      управления,  наработанного уже годами.
В этом случае она выйдет из под его контроля, станет независимой от его директорской воли.
Может показаться, что всё это пустячки.
Ан нет, ведь за ней обязательно потянутся другие (людей он знал, тем более, что среди учителей было много  умных, деловых), и тогда его диктаторство может оказаться под угрозой.
А на его совести уже столько пакостей и прямых нарушений по части превышения его директорских полномочий, которые скрыть не удалось  и о которых люди  знают, что не дай бог дать им почувствовать себя независимыми и свободными от его воли.
Нужно сразу показать «новенькой» её место в общем строю, сбить с неё  педагогическое рвение и показать ей, что директору только пальцем шевельнуть, и от неё ничего не останется.
Начал Лаврёхин с того, что потребовал у Людмилы её вкладыш к диплому, где были зафиксированы оценки по всем вузовским предметам при выходе из института. Но там всё было в порядке, и прицепиться ему было не к чему. Тогда он послал к Людмиле на её уроки свою жену Гурьевну, как классного руководителя 5 класса «А», в котором Людмила вела уроки русского языка и литературы.
Гурьевна пришла. Посидела, посмотрела  и, видимо, сказала ему, что и с этой стороны к «новенькой» не подкопаться.
После этого Лаврёхин сам пошёл к Людмиле на урок литературы по теме «В.Г.Короленко. Дети подземелья».
Урок прошёл на хорошем уровне, но ему надо было найти что-то такое, к чему можно было бы придраться.
И он нашёл, но, как оказалось, неудачно, так что сам сел в лужу со своей придиркой.

-Почему вы употребили в своём рассказе просторечное слово «стянул»,  вместо « взял» или « схватил»?

-Ну, а я - то здесь при чём? Вы спросите у самого Короленко, почему он так написал.

- Короленко не мог так написать.

-Вот вам хрестоматия, вот вам то самое место, а вот и то самое слово «стянул».

Лаврёхин что-то промычал и отошёл в сторону.
Тогда им был  пущен в дело  главный козырь, его  директорское право на проведение внезапных проверочных контрольных работ.
Такую работу Людмила получила и провела.
Но так как Лаврёхин велел в один день и провести контрольную и проверить её, а результаты вместе с работами положить к нему на стол, то Людмила смогла проверить все работы только один раз, вместо положенных двух.
И вот тут то он снова показал своё поганое нутро.
Почти в каждой работе он выискивал какие-нибудь незначительные погрешности, на которые не указал проверяющий учитель.
То заглавную букву «Г» ученик написал одним касанием без крыши над головой, то вышел на одну букву за поля, то допустил помарку и т. д.
Вызвав к себе Людмилу и потрясая перед её лицом стопкой тетрадей, Лаврёхин сказал:

- Вынужден буду сообщить в РОНО и в пединститут о том, каких учителей они нам готовят.

Спустя три дня,   он вновь появился в учительской.
Нужно сказать о том, что когда Лаврёхин заходил в учительскую, то там сразу все почему-то  напрягались, переставали держать себя естественно и непринуждённо, прекращали все разговоры между собой, и  от установившейся  неестественной тишины становилось как-то мрачно и неуютно, веяло напряжённым ожиданием   чего – то  неприятного.
Подойдя к Людмиле, Лаврёхин протянул ей листок бумаги и сказал:

- Пойдёте сейчас на свой урок и проведёте там административный контрольный диктант. Вот вам  текст. Ознакомьтесь.

Людмила внимательно осмотрела листок и ответила ему.

- С этим диктантом  я на урок не пойду  и проводить его  не буду.

- Почему?  Что значит, не пойду и не буду?

-Не пойду потому, что здесь налицо  сразу два нарушения установленных правил.

-Какие  нарушения? Что вы ещё выдумываете?

-Первое нарушение заключается в том, что на одной неделе нельзя давать два административных  диктанта, а в понедельник такой диктант  уже был  проведен. В то же время  дети вчера писали мой плановый диктант. Это отмечено  в журнале.


-Да, но это особая, общешкольная,  проверка знаний.

-Это не имеет никакого значения. Дети   не подопытные кролики.

- Ну  ладно, а вторая причина в чём?

- В том, что ваш административный диктант составлен методически неграмотно.

- Как так? Вы не берите на себя больше положенного!

Лицо Лаврёхина сделалось оранжевым. Скорее всего, не от стыда, а от злобы.

- Я говорю исходя из того, как нас учили в вузе. Предлагаемый вами диктант составлен из отдельных предложений, не связанных смыслом друг с другом.  Это раз.
Во - вторых, каждое предложение рассчитано   сразу на несколько возможных ошибок, чего тоже делать не положено. Кроме того, в него  включены орфограммы, которые дети ещё не изучали.
Такой вид работы,  заведомо направленный на то, чтобы завалить весь  класс, я проводить не пойду.

- Так вы наотрез отказываетесь выполнить мои требования?

- Почему? Вовсе  нет. Если вы отдадите письменное распоряжение, то я пойду и выполню его.

- А это ещё  зачем?


- Для того чтобы обжаловать ваши действия  Слова к делу не пришьёшь.

Тогда Лаврёхин предложил завучу прочитать в пятых классах этот диктант.
Та благоразумно отказалась.
Остальные учителя (математики, физики и др.) не смогли противостоять натиску Лаврёхина.
Результат оказался сногсшибательным: во всех классах были сплошные неудовлетворительные оценки.
Началось нешуточное противостояние, которое закончилось тем, что против Лаврёхина весь коллектив встал на дыбы. Был собран неопровержимый компромат в отношении его действий как директора.  В частности, присвоение им ученических денег, заработанных ими во время уборки урожая,  использования в своих личных целях школьного имущества, пришкольного сада и пчельника и т.п.
В школу  из Районо прибыла проверочная комиссия, которая, глубоко вникнув в суть дела, подготовила материал о снятии Лаврёхина с поста директора школы.

В феврале 1960 года на его место был назначен новый в этих местах человек –
Мария Максимовна Карабанова, учитель истории.

Она очень быстро вошла в курс всех школьных дел, познакомилась с методикой преподавания основного состава учителей и, среди них, выделила, как натуру творческую, Людмилу.

С тех пор Мария Максимовна стала все методические новинки, которые она находила в предметных журналах, проверять вначале на Людмиле, на её уроках.
Это сделало жизнь Людмилы ещё более загруженной, но и более интересной.
В школьном коллективе началась совсем другая жизнь.
Теперь все праздники отмечались учителями вместе.
Были инсценированы и показаны в сельском и в районном клубах силами учителей такие пьесы Островского, как «Без вины виноватые», «Свои люди – сочтёмся», и других (уже советских) драматургов.
Кроме этого заработал ученический драмкружок, который ставил пьесы для жителей села Жёлобово.
Были поставлены пьесы:
«Теремок» (по сказке Маршака),
«Судьба барабанщика» (по Гайдару)
и «Сомбреро» (по пьесе Михалкова).
После того, как была поставлена пьеса «Судьба барабанщика», исполнителя главной роли в этой пьесе, шестиклассника Витю Мичурина, ученики старших классов, в знак признательности, пронесли целый  километр от клуба до школы на перевёрнутом вверх ножками столе, а он в это время выбивал дробь на барабане.

Много ещё, подробно и с удовольствием вспоминала Людмила о том времени.
+++++++++++++++++++++++++++++++++++++