Больничка

###

На улице была прекрасная осень, без сомнения, эти деньки были шикарными, с тёплым, по летнему солнцем, с перекличкой воробьёв под крышей здания тюремной областной туберкулёзной больницы, и для Косого это был рай, после колонии строгого режима, откуда его недавно привезли – нашли туберкулёз, в местной колонисткой санчасти делали проверку зэков, вот и нашли затемнение у него в лёгких, и привезли сюда, для проверки, для постановки окончательного диагноза. Косой как-бы о болезни то и не думал вообще. Тут режим содержания благостный, работать не нужно. Люди рядом нормальные, не злые, только кашляют порой по ночам, но то разве беда, после сурового режима содержания. Косой поглядел на небо над головой, шло время прогулки, отведённое по режиму содержания "больнички", и можно было выйти во двор, подышать свежим воздухом. Косой, был зэком опытным, и давно уже научился ценить отдых, а для зэка – больничка, всегда отдых.
Кто-то тоже прогуливался по локальному сектору больнички, переговаривались, Косому ни до кого не было дела – угрюмый внешне, худой, и покашливающий, он мысленно перебирал свою жизнь, в воспоминаниях, как перебирает чётки опытный бродяга, и что-то в нём таилось сейчас сильное и красивое, вольное… И Косой, тщедушный, с бледным лицом – недавно был в изоляторе в «своей» зоне, оставшись мысленно как-бы наедине стал приплясывать «чечётку» - внешне почти даже незаметно, как-бы для себя даже, он радовался вот этому погожему деньку, как ребёнок выходному дню, когда не надо идти в школу, и вот тут то он поймал себя на мысли, Косой, что всё равно вся его внутренняя бравада, в общем то минутное заблуждение, и вероятно на самом то деле, всё не так уж и хорошо, и срока впереди ещё несколько лет, и вот ведь лёгкие подкачали, что-то в них не в порядке… И может быть это оживление его жизни, вызванное «больничкой» - лишь химера, и здесь умирают зэки, больные туберкулёзом, и они рядом, и их судьбы наглядны и страшат, а вот ведь солнышко, погожий денёк, и растаяло сознание от этой свежести осенней, так захотелось хорошего в жизни… Косой не хотел идти обратно в здание «больнички», там было как-то грустно, а вот здесь, «на воздухе», можно было вспомнить давнюю любимую «чечётку», эти «па», как-то успокаивали, давали какое-то преодоление собственной внутренней немощи.
Долго ещё стоял в одиночестве пожилой зэк, пока не подул холодный неприветливый ветер, пришедший откуда-то издалека, и только тогда Косой, запахнув потуже свою телогрейку, вернулся в помещение, и только тогда снова, точно маска, на лице его появилась какая-то зловещая, непреходящая ухмылочка, точно он смеялся и над окружающей его жизнью, и может над самим собой в ней.
А тучи уже заслоняли вечернее небо, были они тяжёлыми, чёрными, шла непогода, вслед за тёплыми, последними осенними деньками.

  ###

Вечер впрочем не принёс Косому каких-то добрых переживаний. Кончился чай, и потому настроение сразу же упало, как падает сбитое яблоко от удара палкой ротозея, сбитое с дерева, стал Косой внутри себя ворчливым, а тут ещё как назло разболелся зуб. Эта надоедливая боль, такая некстати пришедшая как-то выбила из себя старого зэка, и промучившись всю ночь, поутру, как только позволили обстоятельства, сразу же после завтрака, отправился с неохотой Косой вырывать своего врага – свой зуб. Это конечно его вообще раздражило, к тому же здешний врач, вечно угрюмый высокий мужик, в каком то несвежем халате, давно уже потерявшем свой первоначальный вид, не вызывал доверия – пару раз слышал истории Косой о вырывании зубов от зэков, в колонистских санчастях, и эти истории не добавляли оптимизма. Врач был на месте, и когда постучавшись осторожно, услышал Косой негромкий голос его «проходите», то они и встретились – Косой с каким-то недоверием и безысходностью посмотрел на кабинет, на врача, сутуловатого, в очках, и сел на предложенное кресло. Зубная боль не отпускала его, как надоедливый участковый, то и дело наведывающийся «в гости», и Косой даже с трепетом думал о том, когда же она закончится. Впрочем, вырвали ему зуб достаточно быстро, и хотя впечатление об этом было и не самым лучшим, а всё же происшедшее было гораздо легче, чем его себе предполагал Косой, и он только после «процедуры» с благодарностью закивал головой, давая врачу понять свою радость и удовлетворение происшедшим. Тот как-то спокойно поглядел на него, и тоже однажды кивнул, и буркнул:
- Позовите следующего!
Буркнул ему Косому, уже выходящему из кабинета. «Грамотей!» - с благодарностью подумал о враче зэк, и поплёлся от кабинета, точно завершив какую-то важную свою «миссию», впрочем звать было некого – возле кабинета никого не было.
Два часа нельзя было ни есть, ни пить – это Косой запомнил с детства, и потому послонявшись по санчасти, вернулся в жилое помещение больнички.
Тут как-раз появился и стал заглядывать в палаты начальник отряда. Был он коротконогим, крепким с виду, с остатками рыжих волос на голове, в кителе форменном, какой-то весь встревоженный, и голос его отрывистый, то и дело слышался в затихшей больничке. Косому начальник отряда не понравился сразу по приезду сюда, то ли этот резкий его голос, то ли какая-то наставительность в разговоре, точно начальник отряда заранее знал судьбу каждого из зэков, и уже заранее говорил каждому из них неутешительное, это как-то раздражало Косого, он невольно даже вспомнил «своего» начальника отряда, из зоны, тот умел поддержать зэка, и умел разговаривать с должным уважением, хотя и «держал дистанцию» с зэками, а этот начальник отряда «с больнички» был чересчур наставителен, так пожалуй охарактеризовал его Косой. Вот он зашёл и в ту палату, где он находился, спросил нет ли жалоб, точно прокурор по надзору, как-то пристально оглядел палату, присмотрелся к каждому «больному», и остановившись взглядом на Косом, спросил:
- Что то неприветливо вы выглядите, осужденный Кривцов!
- А я что на эстраде? – буркнул Косой, чувствуя, что говорить вот так не надо, а вот сказал с каким-то даже вызовом.
- Вы эти свои штучки бросьте! – с какой-то даже радостью произнёс начальник отряда – Приехали лечиться, вот и лечитесь!
- А я что делаю? – с раздражением ответил и в тоже время задал вопрос Косой, опять подумав про себя, что не так он разговаривает сейчас с начальником отряда, ох не так…
- Тут разные бывали, и, - начальник отряда как-бы подыскивал словцо – не такие грамотеи!
И неожиданно Косой улыбнулся, вот это слово, это ему нравившееся слово произнесённое начальником отряда, как-то сняло плохое настроение.
- Что улыбаетесь? – не отставал с расспросами к нему начальник отряда, точно хотел влезть к его душу.
- Больше не буду, - полушутя ответил старый зэк, вызвав усмешки других больных.
И это его даже подзадорило.
- Никогда не буду! А что это уже нарушение режима содержания? – паясничал Косой – Мы что не имеем права улыбаться?
Что-то очень недовольное проскочило в лице начальника отряда, это была то ли улыбка, то ли усмешка проскользнувшая в его тонких губах.
Он даже погрустнел, и казалось, что мог сейчас и крикнуть «молчать», а и пожаловаться на свою судьбу…
- Надо вести себя вежливо! – наставительно произнёс начальник отряда, и поглядев строго и настойчиво уже на других зэков, отведя свой взгляд от Косого, он вышел из палаты.
- Ну что ты его подзадориваешь, не трогает и ладно, - сказал какой-то зэк, сказал негромко Косому – А то ведь долго на больничке не пробудешь, увезут на зону.
- Там веселее! – всё храбрился Косой, думая о том, что чая не будет до ларька, а это целых три дня…
И в этом его состоянии раздражения он был, пока не вышел на улицу. Студёный ветер как-то отогнал плохие переживания, и поддержал Косого, он поглядел на серое небо, и с отчаянием прошептал: «грамотей!» И совсем непонятно кого он имел ввиду, то ли зубного врача, то ли начальника отряда с больнички, то ли себя самого. В общем-то прицепилось как-то слово, как участковый… и улыбнулся вдруг Косой от этого своего мысленного сравнения. И стоял он один-одинёшенек, человек пожилой, в ожидании не самых лучших новостей в своей жизни, вот на этом месте – в неприветливом пасмурном дворе «больнички», и был он внутренне так печален, и столько было в нём тоски, сколько наверное влаги в низком чёрном облаке, грозящем дождём. Но вот кто-то вышел из помещения, и крикнул:
- Косой, чифирнём! Передачку мне принесли.
И вмиг Косой откликнулся с благодарностью на эти слова, махнул рукой, точно отбрасывая от себя грустные мысли, и поспешил в отряд.

###

Это всегда поражало Косого – вот такие встречи. С этапа привезли этим вечером человека, которого он знал по воле – человека непростого, имеющего там когда-то вес и благостное положение, почитание подчинённых. В какие годы произошли такие резкие изменения в жизни того, Косой не знал, как то утерялась связь с тем миром, а вот ведь привезли…
Чифирили. Матвей Степанович, чифирил, как заправский зэк, сыпал прибаутками, только иногда с какой то тревогой даже поглядывал на своего знакомого, по воле, Косого, точно ожидая какого-то от него вопроса. Но Косой пил чифир неторопливо – свои пару глотков, когда наступала его очередь, и кружка с ядрёным чаем доходила до него, и помалкивал. Эта встреча с давним знакомым, земляком, конечно, взволновала его, дала пищу для каких-то размышлений, но он сам ещё, погружённый в свой мир, думающий о своей судьбе, не мог как-то перестроиться, и начать думать о воле, о прошлом.
Вышли в локальный сектор. Дул ветер, назойливый, как лай дворовой собаки.
- Вот ведь где встретились, - осторожно начал разговор Матвей Степанович. Косой подставляя себя ветру, вдохнул холодный воздух, и произнёс:
- Да время летит, Матвей Степанович, и как-то всех уравнивает.
Одутловатое лицо собеседника, было точно маска, в вечерней мгле подсвечиваемое светом идущим из окна, оно виделось Косому именно таким.
- Ну пожили ведь, в своё время, - как-то неуверенно произнёс Матвей Степанович.
- Пожили, - согласился Косой, пытаясь как-то уйти от конкретных вопросов, и не спрашивая Матвея Степановича за что он загремел сюда.
В этом неопределённом перебросе фраз был свой резон. Каждый из них прислушивался друг к другу, точно пытаясь услышать за осторожными словами подтекст, истину, они были на воле какой-то период знакомы, и даже дружески относились друг к другу, но Матвей Степанович тогда слишком был «человеком дела», как он выражался, а это значило, что другие люди для него мало значили – он, наверное, искренне тогда считал себя, если не центром Вселенной, то точно уже не её окраиной.
- Приболел Матвей Степанович, - произнёс Косой, может только для того, чтобы нарушить вот эту паузу молчания.
- Открытая форма у меня, осталось немного, - произнёс Матвей Степанович, и в его глазах мелькнули какие то огоньки, видимо от света из окна, он хрипло и тихо произнёс:
- Все забыли! Когда в силе был, поклонялись, а теперь и похлопотать никто не хочет.
В этих нескольких словах была явлена Косому такая обида на этот мир, что он не стал злорадствовать, вспоминать, что и сам Матвей Степанович не отличался доброжелательностью в те то годы…
- Что то знобит меня, - устало произнёс Матвей Степанович, и прокашлявшись, побрёл совсем, как старик, одутловый, большой, в жилое помещение.
- Спасибо за чифирок! – крикнул вдогонку Косой, будто что-то вдруг вспомнив, и не дождавшись ответа от Матвея Степановича, может тот и не услышал его слова, затих в своей внутренней сосредоточенности. Это с ним так бывало, когда особенно после чифира поднимались волной в голове мысли о прошлом, и хотя сейчас было какое то спокойствие, но пришло понимание, что за всё человек отвечает ни когда-то потом, по религиозному, а уже сейчас, в этой жизни, вот допустим, как Матвей Степанович, ведь был на какой вершине, и столько было почитания, не ему Косому, чета, а вот ведь распорядился своей волей Господь Бог, и они рядышком, Матвей Степанович и он , Косой, и жуют одну пайку. Впрочем, Косой попытался тут же как-то себя успокоить, и отогнать злобу, кто он такой, чтобы припоминать свои маленькие претензии к тому же Матвею Степановичу, за его заносчивость, в той, прошлой жизни, когда идёт здесь иная жизнь, и в ней партия шахматная судьбы у них, и у Матвея Степановича, и у него Косого, совсем другая… «Ну всё же земляк, надо его поддержать как сумею,» - неожиданная эта мысль вдруг пришедшая будто бы неоткуда, как ночь в зимний короткий день, всколыхнула что-то доброе в Косом, и он уже твёрдо решил поддержать Матвея Степановича если что, и не таить на него зла, за свои мелкие обидки, на человека, ведь теперь этот человек в беде, как и он Косой, и беда эта сравняла их, сделала похожими друг на друга. Косой прокашлялся, и попытался думать о колонии, куда вероятно скоро поедет, о знакомых, но это ему плохо удавалось, слишком взволновала его видимо встреча с Матвей Степановичем- как бы гостем из той, прошлой жизни, и Косой до конца ещё не мог избавиться от воспоминаний, о той жизни, и это тревожило, не давая покоя.

###

Матвей Степанович с каждым днём становился всё неразговорчивее, даже прибаутки, которыми он сыпал, как сыпет зерна курицам в курятнике добрая хозяйка стали звучать реже – голос его до этого зычный и сильный как то изменился, стал каким то шипящим, и фразы отрывистыми, как будто язык реагировал на его тоску, захлестнувшую этого человека, безусловно когда-то очень решительного и удачливого, и глядя на него Косой дивился, как меняет безысходность и одиночество – в последние дни стал и с ним Матвей Степанович неразговорчив. И вдруг всё изменилось, после свидания с взрослым сыном, от первого брака, как пояснил Матвей Степанович, приехавшего к нему издалека на краткосрочное свидание, и привёзшего передачку, голос у Матвея Степановича сразу как то окреп, да и сам он повеселел, как то сразу будто «обновился», ушла куда то его шаркающая походка, даже покашливать он стал реже… Откуда это пришло в человека? Почему? Может то, что не забыли его – встряхнуло…
В этот день начальник отряда был точно нахохлившийся воробей, грустный и усталый – видать приближающаяся зима тоже его не радовала, стал он придирчив. Вот тут то и Косой попался ему на глаза, и стал начальник отряда его по привычке отчитывать, «строить» - как он выражался, в общем то из-за пустяка, не понравился ему внешний вид Косого, который и вправду как-то осунулся, и телогрейка на нём уже висела, на его худом теле, как на вешалке.
- Что у вас за вид Кривцов! – отчитывал зэка начальник отряда выведя из строя больных, проводил он эту свою «воспитательную работу» возле жилого помещения, «на ветерке» - как он выражался, чтобы «мозги проветрить». Косой молчал, чувствуя что дело может закончиться штрафным изолятором, а это как ни крути, совсем ему было не надо, если вдруг он начнёт что-то перечить в ответ.
Матвей Степанович вдруг негромко сказал:
- Гражданин капитан, ну вы же знаете, что Кривцов тяжело болен, а рассуждаете о его телогрейке, как будто это главное в его жизни. Ведь неплохо бы его поддержать.
- Что? Что! – ещё «в раже», в своих воспитательных задачах, ещё до конца не поняв слов обращённых к нему, произнёс начальник отряда, и очень внимательно поглядел на высокого худого зэка, привезённого на «больничку» совсем недавно. Он ещё к нему как следует не присмотрелся, «не раскусил» так сказать, но сами слова были сказаны таким назидательным тоном, что капитан даже затих от удивления.
- Вы тоже неопрятно выглядите, - как-то к слову, сказал капитан, и перешёл к другой теме.
Косой даже недоумённо покосился на Матвея Степановича, и пытался оценить его поведение, но как-то не очень это и получалось.
Чуть позже, когда капитан перестал «воспитывать» подошёл к земляку, произнёс:
- Спасибо Матвей Степанович.
- Устал я бояться, Косой, - ответил земляк.
И, неожиданно улыбнулся.