К 100-летию революции

                К 100-летию революции


                В России празднуют не то, что отмечают,
                а наказывают не за то, в чем обвиняют.

    4 ноября, как известно, мы празднуем День Народного Единства, ознаменовавшего дату изгнания поляков из Москвы и окончания смутного времени. Но на телеканалах не услышишь упоминания главных героев этих событий – Минина и Пожарского. О них мало, кто сейчас вспоминает, потому что события эти безмерно далеки от дня сегодняшнего. Сейчас на слуху во всех СМИ  все больше имена Ленина и Троцкого – фигур, сыгравших ключевую роль в Российской истории ХХ века, перевернувших жизнь в России с ног на голову. Ближайшее к 4 ноября – 7 число. Эта дата знаменует теперь годовщину парада 1941 на Красной площади. Чему был посвящен сам парад, стыдливо умалчивается. Т.е. слово революция из ноябрьских праздников, вообще, изъято, чтобы не злить местную и мировую либеральную общественность. Получается, ноябрьские праздники, посвященные годовщине революции, которые на протяжении более 70 лет в СССР, считались главными для целых 3-х поколений советских людей, больше не празднуются, вернее лицемерно отмечаются как бы по другим поводам. Отчего так? Да потому что в России празднуют не то, что отмечают, а наказывают не за то, в чем обвиняют. Вроде, и традицию сохранили, и в сторону либерализма сделали нужный реверанс. Все эти игры вокруг недавней нашей истории – это, помимо политической конъектуры, проявления более глубоких процессов, которые не лежат на поверхности российской жизни. 
       Проблема России в том, что во главе ее всякий раз становится человек, чья власть сродни власти фараона в древнем Египте,  эта традиция идет от возвышения Московского царства, продолжателя Ордынской традиции, со времен Ивана III.  И каждый новый фараон на Руси, будь то Ленин, Сталин, Хрущев или Петр I, прокладывая свой новый курс, всякий раз отрясает, как прах со своих ног, курс предыдущего правителя, который ставит ни во что. Т.е. все дела предыдущего правителя для нового фараона не имеют не малейшего значения. Куда, например ушли стратегические советские заводы в эпоху Ельцина, на которых работали сотни тысяч рабочих? В никуда. Они были проданы за бесценок, именно по той причине, что новый властитель Ельцин ставил все наследие советской эпохи ни во что. У него был свой политический курс, направленный на строительство капитализма (как за 70 лет до этого у Ленина – коммунизма) в России, что по старой русской традиции начиналось с разрушения «до основания» всего, что было создано до него. Точно так же в 1917 коммунисты начали разорять Россию «до основания», не оставив ни одного прежнего сословия, и никаких экономических и имущественных отношений, существовавших в царской России, именно потому что новый большевик Всея Руси Ленин видел иной курс для России, в котором не было ни 1 одного атома от прежней жизни. Эту модель управления страной в миниатюре продемонстрировал Хрущев. Конечно, он не мог разрушить социалистический курс СССР, но это проявилось в его отношении к архитектуре и к строительству метро в Москве. Как известно, прежде Метрострой возглавлял Коганович, который и привез Хрущева в Москву. И если при прежнем начальнике установка была строить станции метро, как дворцы, с мозаиками, лепниной и мрамором, то при Хрущеве вектор  строительства сменился на противоположный – максимум экономии, минимум излишеств. То же было и в архитектуре, в пику Сталинскому ампиру (знаменитое постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 4.11.1955 № 1871 «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве»).
      Потому-то и Петр I не знал, кого оставить своим приемником, потому что любой приемник, обладая, как и он, абсолютной фараоновой властью, мог так же свернуть все его реформы на нет, как сам Петр разворачивал их, ни с кем не советуясь. И в этом, как мне представляется, и состоит беспомощность самодержавной власти в России. Она, будучи абсолютна, т.е. замкнута только на себя, лишена преемственности, ибо всякий новый властитель, оставаясь таким же абсолютным, как и предыдущий, может пустить все наследие предшественника по ветру. Потому Петр и казнил собственного сына, т.к. чувствовал, что тот не поддерживает его реформы, что он свернет их, как только придет к власти, что они ему не нужны, и любимое детище Петра Петербург, через сто лет вновь занесет песком, а многочисленные ежегодные наводнения сровняют его с землей. Потому-то он и принял указ, отменяющий престолонаследие от отца к сыну, заменив его на волеизъявление императора, в отношении каких угодно лиц (Указ от 5.02.1722 «О наследии престола»), что и породило XVIII «женский» век, став постоянно действующим фактором нестабильности российского престола. Это привело к тому, что судьбу трона в России стали решать немногочисленные гвардейцы, отдавая предпочтение то одной, то другой особе женского пола, в свою очередь, не имевшей ни малейших прав на престол (Елизавета, Екатерина Великая), которая к ним благоволила, и которой они отвечали взаимностью, В общем-то ордынская модель власти, утвержденная на Руси московскими князьями, установила до веку фактор нестабильности на Руси, чья история каждые 100 лет взрывается гражданскими войнами, состоящий в отсутствии преемственности власти, что понуждает каждые 20-30 лет начинать страну жить заново, с нуля, вновь и вновь зарождая свою новую историю (которая традиционно начинается с переписывания старой). По причине абсолютного характера власти, которая замыкается в себе, всякий новый виток истории в России неизбежно связывается с именем некоего нового правителя с присущими одному ему особенностями, строящего благо для нации в соответствии со своим пониманием, которое никогда не совпадает с пониманием блага правителей предыдущей формации, а потому отвергающего его, как никчемное и никому не нужное.   


Рецензии