Ходоки у Парвуса

— Нибелунг Аванесян, признанный классик крупных художественных форм мелких народов Севера, в этот раз замахнулся на создания образа вождя и учителя нашего Парвуса Александра.  К сожалению, картина получилась проста для понимания.
— Почему «к сожалению», кукла Лена?
— Потому что ты, представитель мелких народов Севера, гордый безродный космополит, горюшко мое луковое, позировал ему в качестве вождя и учителя. Теперь точно тебя. носатого, посадят. Ну и куда тогда я, горемычная!?
— Кукла Лена, мало я все-таки уделяю внимания формированию твоего художественного вкуса и высокого морального облика. В действительности картина «Ходаки у Парвуса» Нибелунгу Аванесяну несомненно удалась.
И, прежде всего потому, что этого большого мастера холста интересует не какой-нибудь внутренний мир стриптизерш, который, в конечном итоге, никому не интересе, хотя, и это надо признать, крайне занимателен. Показать заинтересованному зрителю нетленные ценности вечной мерзлоты — вот его художественная сверхзадача.
— Знаю я вашу сверхзадачу, христопродавцы заполярные. Устраивать конкурсы красоты малолеток все вы горазды, тут моя мама права. Что ты, что Нибелунг этот — а еще представителями мелких народов Севера прикидываются. Даже справки себе купили, чернота нерусская. Все бы вам русскую бабу в кровать определить, что ты меня, что Аванесян твой свою Наташку. Толи дело простой народ….
— А вот тут ты глубоко заблуждаешься, кукла Лена. Охватывая пристальным взглядом суровую действительность — скромную, даже  аскетическую обстановку кабинета вождя и учителя в Смольном: лишь письменный стол, табуретка и оленья рога на стене. Ходоков с Крайнего Севера, старика-оленевода, его супругу-оленеводку с пучком ягеля в натруженных руках… Все здесь дышит суровой правдой жизни, вековыми устоями и духовными скрепами.
— А вот чем дышит Парвус, в эту минуту как никогда близкий к простому народу, сказать трудно. Хотя, конечно же, вождь мирового пролетариата и сейчас прост как правда. И скромен в быту — перед ним стоит лишь тарелка с обглоданными остатками христианского младенца и кусок северной рыба муксун холодного копчения.
Но, судя по тому, что ермолка вождя мирового пролетариата сбилась на бок, его пейсы всколочены, а сам он внимает представителям простого народа затаив дыхание, скромная трапеза его больше не интересует.
Но ничего, кончится скоро праздник на твоей улице имени Клары Цеткин, мировая ты закулиса. Посадят тебя, жидо-масон ты мой, в этот раз точно. За хищение социалистической собственности в лице русских женщин. В этот раз не отвертишься, за все ответишь по закону. Ну и куда меня? Обратно под Рузу?...
— …Таким приемом изображения фигур маститый живописец хотел выразительно обозначить близость вождя и простого народа, кукла Лена, их нерушимое единство. И это ему с блеском удалось.
Парвус держит ручку и блокнот для пометок на столе.  Впрочем, ручка и блокнот на картине не видны. Но молча подразумеваются гениальным замыслом живописца. 
На полотне седобородый старец-оленевод с хитринкой во взгляде рассказывает вождю о насущных потребностях простых тружеников Крайнего Севера (см. картинку нал текстом), их пасущих нуждах, о северном сиянии, о жизни в яранге при низких температурах: «Мы, товарищ Парвус, всегда смотрим — вот писаешь ты — а снег падает еще жидкое, или уже ледышки. Если  на снег падает жидкое — головной убор можно не одевать. А вот коли ледышки — тут без ушанки никак».
А его супруга-оленеводка, синеглазая. дебелая и полногрудая, мягкими жестами рук сопровождает рассказ мужа, по-простому показывая все на себе.
Наташа, жена Небелунга Аванесяна, позировавшая для образа жены старика-оленевода, удалась живописцу особенно ярко, сочно, чувственно, жизнеутверждающе и маняще. При этом она красноречиво молчит, а ее выразительный взгляд устремлен на Парвуса.
Она явно глубоко убеждена, и это явственно читается в ее взоре, что нужды тружеников тундры наконец будут услышаны, а мудрый вождь мирового пролетариата им точно укажет решение насущных проблем выпаса как юных, еще чистых и наивных оленят, так и матерых альфа-самцов с пышными рогами.
Простые оленеводы с таким вниманием прислушиваются к вождю и учителю, что у зрителей невольно возникает тоже самое желание безоглядно довериться ему, с легкой душой не только вручить свою судьбу, но и судьбу своих оленей, а также судьбы своей страны, да и всего мира. 
И, наконец, в картине, этом подлинном шедевре заполярного соцреализма,  громко читается задушевность разговора  Парвуса и его собеседников — простых оленеводов из народа. Пусть народа мелкого, но народа  Крайнего Севера.
Которому глубоко чуждо это псевдо интеллигентское самокопание в грязи. Так свойственное клеветникам на наш общественный строй, жирующих на грязные деньги Сороса. Но им нас не сломить! Простой народ будет вышивать при свете лучины рушники и выпиливать лобзиком самое насущное, но принципами не поступится….
  Убрал руки, обормот. Сама сниму, а то опять застежку сломаешь, клеветник. И как вам эту картину музею народов Крайнего Севера удалось продать? Да еще по цене чуть ли работ Рубенса?
Так и знала, порвал. Теперь снимай, что уж там. А завтра две кофточки мне купишь вместо этой. Обормот, да свет хоть выключи!