Родом из детства

   Я родился, когда маме было уже немало - 39 лет; отцу на 3 года больше. Украинская хата-мазанка, стены - из самана (Это такие крупные кирпичи из смеси соломы и глины. Потолок из кругляка (стволы деревьев, ошкуренные, хорошо высушенные и пропитанные горячей олифой). Между балок набивалась дранка в виде тонких планок, хорошо державшие раствор такой же, какой шёл на саман.
   Стропила - из того же кругляка, но потоньше. А крыша, крыша! Укрытая соломой, она была непроницаема для дождя, отлично держала тепло, и служила превосходным убежищем для многочисленных воробьиных семейств.  Но не доведи Господи до пожара...
   Пол матушка по-сельски называла "долівка"; он был глиняным и, видимо, не очень тёплым. Время от времени его "мазали", смешивая глину с водой, обновляя таким образом интерьер.
   Изнутри и снаружи стены белили известью, и хата сверкала весело в лучах солнца; а внутренние стены тепло и уютно отражали свет керосиновой лампы...Да-да, в моём далёком детстве ещё не было в сёлах электричества! И даже в начальных классах какое-то время я готовил уроки, поправляя и подкручивая фитиль лампы под стеклянным колпаком...
   Родился я младшим в семье, и мама называла меня "мизинчиком".Только позже, когда подрос, я понял - почему. Я-то знал старшую сестру, на 13 лет старше, и брата - на семь. Но были ещё двое, брат и сестрёнка, погибшие до войны от лишений и болезни;  итого - я пятый.
   Жили небогато. Отец трудился в колхозе на тракторе, мать - в полевой бригаде.От зари до зари на колхозном поле, а вечером - на своих 40 сотках. Куры, утки, поросята, корова.
   Поначалу брат Славик и сестра Люба здорово помогали по хозяйству, а когда я подрос - и мне пришлось. Тем более Люба вышла замуж - отрезанный ломоть! Брата же забрали в армию, да так он и остался служить под Питером, женившись на местной девушке.
   Родители всегда охотно читали книжки, переняли и мы у них эту привычку. Ещё мама на сон грядущий любила слушать радио - передавали вечерние радиопостановки по украинским и российским пьесам. Телевизор появился гораздо позже!
   Я научился читать рано, ещё до школы. Увлёкся сказками, окунался в волшебный мир героев - и забывал обо всём. Кот в сапогах, Золушка, Дюймовочка, Иван-Царевич, злой Кащей, Баба-Яга  - они для меня были совершенно реальными персонажами! Тоненькие книжки прочитывались быстро, и я клянчил у сестры каждый день новую (сестра работала в сельской библиотеке). Обижался до слёз, если она забывала!
   Жажда чтения, познания мира незнакомого и нового, волнующего своей неведомостью. Так и сформировалось во мне трепетное отношение к книге, а с ним и характер, светлое отношение к жизни.
   Позже увлёкся фантастикой, а в школе прочитывал от корки до корки всё по программе - и украинскую литературу, и русскую. Мне просто было интересно...
   В школу всегда бегал охотно, была она сразу за огородом. И учился всласть, и лидерство манило; хотелось быть первым, получать пятёрки. Так до окончания восьмилетки и списывали у меня одноклассники...
   Было нас в классе 18 человек, из них всего четыре девочки: две Любы и две Люды. В одну я влюбился ещё в первом классе, да так и пронёс своё чувство до окончания школы, ни разу даже не поцеловав предмет своего поклонения.
   Тут уж книги виноваты: они создавали в моей голове образ неземной Ассоль, сказочной  Принцессы, Джульетты...Разве мог я даже помечтать хотя бы прикоснуться к ней? Оставалось только мечтать и пребывать в грёзах...
   А была Людочка чудо как хороша! Светловолосая, правильный носик, немного вздорная. Казалось, явилась она из сказки Пушкина или Андерсена...
   В двух старших классах учились мы в разных школах. И понемногу увлечение проходило, тускнело. Людмила ждала-ждала (я так надеюсь!) - да и вышла замуж за нашего сельского парня, немного приблатнённого. Жили не очень, он изрядно выпивал, работал на мусоровозе, что не добавляло ему романтизма. Очень ревновал ко мне; и если жена приносила домой шоколадку "Чайка", - устраивал сцену ревности.
   Родили они двух детей - мальчика и девочку. Муж рано умер, видимо - "от водки".
   Позже я посвятил стихи своей первой любви:

 Отчего сынишка твой, чадо, херувим,
Назван опрометчиво именем моим?
Видно, в сером ворохе будней и забот
 Что-то неизбывное, вечное живёт?
И когда нежданная захлестнёт тоска,
К школьной фотографии тянется рука...

   На самом деле никто не называл моим именем сына, да и любила ли меня на самом деле Людмила? Вопрос.