Оттепель в ноябре

...И было отчего проснуться Вальке в то утро с хорошим настроением: солнце заливало комнату, с крыши капало, и капли - длинные светлые струйки воды, - сверкнув на мгновение, звонко ударяли о жесть подоконника. Вот от этого звука - певучего звука весенней капели - и проснулась Валька.
Но это был обман. Не апрель звенел по жести подоконника, а поздний ноябрь решил удивить оттепелью.
Девочка, выпрыгнув из постели, босиком, в трусах и майке в горошек, побежала было к окну, но, еще не добегая, вспомнила, что на календаре - ноябрь, а накануне она плакала и ненавидела весь мир. И подумав, как вчера, свою спасительную мысль: "Все обман это, обман!", уже у самого окна круто развернулась и бросилась на кровать. Правда, она все же успела увидеть мокрый двор с тающим снегом и Лешку, торчащего в мокром дворе у пустых качелей.
Да пусть Лешка там хоть весь день торчит! Вальке хотелось заплакать, но слез не было, как ни силилась. Стала думать: вот я умерла, что творится в доме! И даже в носу уже защипало, и приготовилась рыдать в подушку, как в книгах пишут, но слезы быстро просохли. "У нее сердце окаменело от горя", - подумала Валька о себе в третьем лице.
А капель за окном все пела да пела, и проснулась она в легком настроении, так что совсем непросто оказалось заставить себя стать угрюмой и отрешенной, как того требовало нынешнее ее положение. Положение же ее после вчерашнего вечера было ужаснее не придумать: Валька - отвергнутая женщина. Человек, в которого без памяти влюбилась три недели назад и без которого не сможет теперь жить, отверг ее.
Она ему призналась - представьте, чего это стоило! – а в ответ ее шлепнули по тому самому месту, по которому  детсадников шлепают, сказав: "Поговорим, когда подрастешь. А пока марш отсюда!".
И Валька ушла, унося обиду и обман. Как жить-то теперь?!
...Выходить к Лешке не хотелось, но она обещала, и Валька все же оделась, прислушиваясь к самой себе: что там, в душе, происходит? Почему душа ликует? И отчего ее саму так тянет во двор - не к Лешке же, в самом деле?
...Солнце прыгает в небе желтым мячиком. Она нарочно не смотрит, как, запрокинув головы, приятели считают: "40, 41, 42,..50, 51..." Солнце подскакивает, как новенький резиновый мячик: вверх, вниз, вверх, вниз. Сейчас Лешка не выдержит и закричит, брызнув слюной сквозь щербатый зуб: "Тормози-и-и!". А ей-то какое дело, пусть кричит: сам вчера до тошноты качался. Вверх, вниз... Опасно подпрыгивают качели, когда Валька с силой приседает и распрямляется, чтобы еще выше взлететь над крышами сараев, зарослями сирени и увидеть, как яростно блеснет в глаза желтый шарик солнца. На мгновение увидит она пустынный соседский двор и парня, покуривающего у подъезда, с интересом и любопытством наблюдающего за ней. Ей хочется крикнуть ему отсюда, с немыслимой своей высоты, что она пошутила вчера, и зря он так напугался, но Валька молчит, крепко сжав зубы, и только злее отталкивается от качелей, от земли. Она, пожалуй, могла бы взлететь, как птица, и кружить в небе над всеми этими глупыми пацанами и смеяться. Но все равно ее будет тянуть в тот соседский двор, к тем насмешливым серым глазам... Такая мысль приходит вдруг Вальке в голову, и она испуганно и безвольно опускается на скамью и слушает, как бьется сердце. Внизу радуется и торжествует  Лешка: девчонка не смогла перекачаться больше него, он победил. Будет знать эта Валька, вечно с ним спорит.
...Через много-много лет, когда Валька станет уже взрослой, почти старой, нечаянно вспомнится ей этот белый ноябрьский день, ледяные качели на пронизывающем ветру и взгляд того парня - кусочками, урывками, но долгий, и внимательный, и нежный. Сердце оборвется, что-то вдруг она поймет... Но что, никому не расскажет, даже собственной дочери.
...А вы любите качаться на качелях?