Глава XX II. жара

- Я не думала, что ты такой самостоятельный и решительный
- Почему?
- Так, не думала, и всё тут.
- Внешне я другой. Меня многие путают с иным человеком, не могут понять и принять то, что оказывается внутри. А ведь это совсем и не видно сразу.
- Я сразу поняла, что ты за человек.
- А ты уверенна в этом?
- Как никогда.
- Тогда тебя должно устраивать, что я не умею делать одну вещь. Просто не научился.
- Какую?
- Ты же говоришь, что видишь меня насквозь?
- Ну, не совсем насквозь. Но я давно тебя раскусила. Так какую, такую вещь?
- Скорее не вещь, а так просто. Ну, понимаешь, я не умею зарабатывать деньги. То есть я их конечное же зарабатываю, но их всегда не хвататет, понимаешь?
- Понимаю. Ещё как понимаю. Ты не такой. Деньги любят тебя и не бросят, ты умный, всё время что-то придумываешь. Только не останавливайся.
- Что значит, не останавливайся? Ведь я живой, и могу, в конце концов, устать, заболеть, сломаться, разочароваться.
- Не можешь. Ты не такой.
- Но, кто же тебе такое сказал? С чего ты это взяла? Я как все. Совершенно такой же, и ничем не отличаюсь, абсолютно ничем.
- Нет, ты не как все. Я это давно поняла. Мне нравится смотреть, как ты управляешь машиной, как срезаешь повороты, шутишь, разговариваешь, улыбаешься и держишься на людях. Я ничего не могу со всем этим поделать. Не могу это объяснить. Но, чувствую - это правда. Ты это не имитируешь, ты живой, такой на самом деле.
- Даже если это и, правда, я не буду таким всю жизнь.
- Будешь. Люди никогда не меняются.
- Ещё как меняются.
- Откуда ты знаешь?
- Я всё знаю. Я мужчина.
- А я женщина.
- Ну и что ж из того?
- А то, что мы, женщины знаем лучше вас, хотя бы только потому, что умеем чувствовать. Просто чувствовать. Без всякой логики, и объяснения. Это невозможно объяснить. Это как дуновение ветерка, как легкий, быстрый, летний, грибной дождь. Он прошёл, и его больше нет, а всё очистилось, и заблистало на солнце. Невозможно описать, это как зеркало. Почему оно отражает? Почему в нём не гибнет изображение? Почему оно не покажет ничего лишнего? Но при этом всё сразу становится ясно. Как это объяснить? Я не знаю. Но я чувствую.
- И что ты чувствуешь? Мы будем вместе до конца?
- Я не хочу говорить на эту тему.
- Но ведь ты всё видишь. Там про это не написано?
- Нет. Не написано. Там вообще не про что не написано.
- Мне остаётся только поверить тебе.
- Ты должен мне верить. Я выбрала тебя. И ты выберешь меня. Но не сейчас, не сразу. Мне хорошо с тобой. Я не боюсь того, как ты управляешь машиной, мне интересны все твои темы. Ты меня чем-то притягиваешь, чем-то таинственно необъяснимым. Я не могу, и не люблю об этом говорить. Но это правда. Куда б ты не предложил пойти, я со всем согласна. С тобой не напрягаюсь, могу спокойно, разумеется, заранее предупредив, поехать с подругами куда угодно. И ты не будешь против, и даже не обидишься. Это редкое качество, и поверь, не каждому дано.
- Я не верю тебе.
- Ты считаешь, что я лгу? Но зачем?
- Нет. Не считаю. Просто женщины сегодня говорят одно, а завтра, совершенно другое.
- Я не из тех женщин. И ты это знаешь.
- У тебя мужской склад ума, я знаю. Но, прежде всего ты женщина. Только поэтому я не могу поверить до конца. Но мне хорошо с тобой. И сейчас я не хочу о чем-либо задумываться. Ты меня полностью устраиваешь.
- И ты меня. ... Давай договоримся об одной вещи. ...
- О какой такой вещи?
- О том, что не будем никогда на людях ничего плохого говорить друг о друге
- Давай. Но я, если честно, никогда и не собирался этого делать. Да и в голову мне такое не приходит.
- Приходит, не приходит, не в этом дело.
- А в чём же тогда?
- В том, что я хочу, чтоб ты мне это сейчас пообещал.
- Хорошо.
- Что, хорошо?
- Я обещаю тебе это никогда не делать.
- Спасибо.
- А ты?
- И я тоже обещаю никогда этого не делать.
- Спасибо.
Машина неслась по Испанской степи. Где-то справа мимо них пролетал город Сарагоса. Они возвращались из страны Басков обратно в Салоу. Стояла несусветная жара. Электронный градусник, встроенный в торпедо показывал выше сорока градусов за бортом, несмотря на осень.
Машина передвигалась по аутописте скорее, как по воздуху, нежели по дороге. Сергей поддерживал скорость не более ста двадцати километров в час. Молчали. Говорить было не, о чем. Все, что хотелось произнести, уже произнесено. Каждый думал, как именно он понял смысл услышанного, как относится к этим словам, к тому, что за ними стоит.
Солнце светило в лобовое стекло, казалось, они летят на луч прожектора, который манит к себе, как вечерние мотыльки на лампочку.
Только бы не обжечь крылья. Только бы отделаться простым испугом, и не погибнуть, промелькнула в голове Сергея шальная мысль.
- Смотри Сарагоса. - Заметила Алина.
- Я вижу.
- Давай свернём. Там наверно красиво. Сестра говорила. И мы решили; на обратном пути свернем. Помнишь?
- Да.
- Какая нестерпимая жара.
Поплутав на машине по городу и, не имея под рукой его карты, старались двигаться вперёд, по ориентиру, к базилике Дель Пилар, которая торчала из городской застройки своими четырьмя башнями и частично куполом прямо в раскаленное, степное, Арагонское небо.

                * * *

В детстве у Сергея дома хранилось много рекламных брошюр с фотографиями крупнейших Испанских городов, среди них была и Сарагоса. Тогда не придавал особого внимания этим книжечкам, а просто срисовывал с них различные понравившиеся картинки. Завораживала средневековая архитектура непонятных ему городов. Путешествовал мысленно вдоль плотно прижатых друг к другу фасадов старых зданий, выходил на квадратные, обнесённые колоннадами зданий, площади, рисовал целые города, с их улицами, и изгибами рек, с одетыми в гранит набережными. Не столько нравилось получать эффект от самого рисунка, или воплощения в жизнь представления о таинственности городской жизни забытого нами в современности человека, сколько процесс появления на бумаге городской, извилистой структуры, виляющих рек, улиц, объединённых между собой бесчисленными мостами. Все это рисовалось сверху, с высоты птичьего полета, с неба. Будто летел над всем этим искусственно созданным им же миром, заглядывал в окна, или просто останавливался, зависая на одном месте в задумчивости, и потом улетал прочь.
Эти рисунки с городами были его тайными составляющими государств, принадлежащих ему в фантазиях и снах. Его вотчины, где все подчинялось только его законам, где был и царь, и Бог. Мог пририсовать ещё одну крепостную стену взамен разрушенной, рассечь город надвое бурной рекой, построить огромный замок в самом центре, или наоборот, разрушив его, отдать власть церкви, украсив центральную площадь огромным католическим собором, устремлённым шпилями прямо в небо.
Все было в его руках, тогда, в детстве, мог всё. Благодаря простой чёрной ручке (ей больше всего нравилось рисовать) и маленьким книжечкам с фотографиями старинных, провинциальных испанских городов, приобретал целые страны на карте своего детского представления о мире.
Тогда не думал, что когда-нибудь сможет вот так вот, проезжая мимо, принимать решения о том стоит ли повернуть в один из них, или наоборот, проехать дальше, не уделяя никакого внимания, как чему-то не достойному его интереса. Не думал и о том, что сможет показать свои детские фантазии кому-либо. Ступая сейчас своими ногами по прорисованному когда-то, в далёком детстве, личному до какого-то периода, остающемуся виртуальным, миру, теперь полностью проявляющемуся в виде реального, но сделанного не им, тем ни менее такому же родному и близкому.
Какой-то непостижимой, необъяснимой мистикой Сергея и Алину связывало что-то в эти дни на фоне древней, некогда могущественной и великой, теперь провинциальной архитектуры.

                * * *

Они припарковали машину где-то в тени, на бесплатной парковке и…
…Всё так и было. Именно так, как когда-то думал, предвидел в детстве. Но, разве мог тогда предугадать? Сейчас показалось; много лет назад, уже видел, ходил здесь с ней. И теперь это был какой-то повтор. Всё происходило, будто не наяву. Ощущался некий шок от достижения намеченного. Хотя и о каком-то достижении говорить не приходилось. Ведь они ничего и не стремились достигать, просто передвигались по жизни вперёд, к самому пику взаимопонимания и закрепления результатов приобретенных эмоций.
Это было жаркое небо юга осенней Испании. Сергей любил осень, но никогда не думал, и не догадывался; она бывает такой нестерпимо жаркой и сухой, как тоска, подкреплённая разлукой. Но о какой тоске можно было сейчас говорить? Им было очень хорошо. Почти не говорили. Проходя вдоль церкви Дель Пилар, зашли внутрь. Молча, стояли в центре, не обмениваясь своим восхищением. Всё было ясно и так, с одного взгляда. Понимали значимость происходящего вокруг.
-Ты очень непонятный человек, - разрушила тишину Алина, стоя внутри храма.
- Я так не думаю.
- Ты на самом деле совершенно другой, не такой, каким тебя все знают. Как будто двое в одном. То ли хорошо маскируешься, то ли не могу понять до конца, и твое раздвоение мне кажется сейчас интересным и глубоким, но я не понимаю ещё, что с ним делать. Ты меня просто обескураживаешь порою. Я не знаю, как себя вести. Боюсь обидеть, сказав что-то лишнее, и не к месту. Пытаюсь направить в нужном мне направлении. Но, не поддаешься. Ты неуправляем.
- А что плохого в том, что не управляем? Разве мною можно управлять? Я же не флейта, как у Шекспира.
-Какая флейта?
- Ну, в "Гамлете". Сам Гамлет произносит монолог про флейту в чужих руках. Читала?
- Нет, не читала.
- Ну, и неважно. Главное, что не флейта. На мне нельзя играть не умеючи.
- Ты меня неправильно понял, не собираюсь на тебе играть. Скорее хочу научиться понимать. Возникло такое желание.
- Думаю; ни в коем случае не надо никому, ничему учиться. Следует просто жить, понимая друг друга. Ведь это так просто. Или тебе тяжело?
- Нет, совсем не тяжело. Но иногда не могу понять то, что ты говоришь. Но, стараюсь.
- Зря.
- Что зря?
- Зря стараешься.
- Почему?
- Потому, что, не надо заморачиваться.
- Я и не заморачиваюсь. Особенно сейчас, когда мне хорошо.
- Не расслабляйся. Так не будет всегда.
- На то я и нужна чтоб так было всегда.