Глава XXI. Сан Себастьян

Как зарождаются чувства? Кто-нибудь знает об этом? Как разгорается этот маленький огонёк отношений между двумя совершенно разными, но чем-то всё же зацепившими друг друга, людьми? Это что-то непостижимое, и не понятное простому смертному, преподносимое с небес. Никогда не ясно, когда это произойдёт, и Господь пошлёт нам того единственного человека, что нужен, без которого и жизнь становится неинтересна.
Как такое бывает; закончившись, исчерпав себя полностью, прекращается история одних взаимоотношений и начинается новая? Как, и в какой момент начинается процесс разрушения семьи? С какой именно, чьей ошибки? Этот момент очень трудно определить, и поймать. Как правило, мы все его проживаем не замечая, где начинается, и спохватываемся гораздо позже, спустя месяцы, а то и годы. Наши глаза затмеваются гордыней, мы влюблены, каждый в себя. Любой человек по сути страшный эгоист. Мы всё время ждём от другого, что могли бы сделать сами для него, а он надеется получить это от нас. В итоге, когда кто-то первый делает шаг - это уже никому не нужно.
Вы замечали когда-нибудь, как тонко, и еле заметно, едва уловимой интонацией произнесённого слова, проделанного поступка, или даже просто движения руки, зарождаются чувства? Они, как приготавливаемое неумелыми руками блюдо, могут быть испорчены всего одним лишь неверным движением, взглядом, разным отношением к одному и тому же предмету, несхожим мнением. Но, и блюдо можно испортить, всего лишь добавив в соответствии с рецептом положенное количество ингредиентов, вместо того, чтоб положившись на интуицию, слегка подправить рецепт.
Но, если начинающему повару не хватает опыта, то зарождающимся отношениям может не хватать только лишь провидения Господня. Без Него и думать не, о чем. Ни ум, ни косметика, ни природная красота не помогут зародить то, настолько важное, что является самой искрой, с которой разгорается пламя семейного очага.
Что же такое любовь? Не болезнь ли, которой нужно переболеть в юности, чтоб выработать в себе иммунитет к ней в будущей жизни? Так как настоящая любовь приходит по-другому. Она постепенно зарождается в тех, многогранных, и сложных отношениях между людьми, которые отрабатываются только лишь с годами совместной жизни.
Кажется, что люди, давно живущие вместе, становятся похожи друг на друга. И действительно так. Находясь, долгое время вместе, и угадывая желания друг друга, подсознательно повторяешь, или копируешь жесты, слова, выражения, близкого человека. А ведь лицо состоит из таких же мышц, что и другие части тела, соответственно тренируя определенные из них, мы получаем схожесть их рельефа с таковыми, но на лице того человека, движение мышц которого мы копируем. Но это только то, что касается схожести лиц. Но есть ещё и выражение, а оно уже определяется по большей части самими глазами, которые, как мы знаем, есть зеркало души. А если души родственны, а тем более долго находились бок о бок друг с другом, то и глаза смотрят одинаково, моделируя собой направление выражения лиц.
Ведь даже домашние животные являются продолжением своих хозяев. Думаю, по той же причине многое перенимают от них.
Множество различных событий, составляющих, словно из кирпичиков фундамент будущей совместной жизни откладывается в памяти взаимоотношений. Совместные поездки, путешествия, приключения, всё это и есть история семьи, её становления, зарождения, и развития. Они все являются заполнением общего хранилища памяти, которое теперь одно на двоих. В нём складываются все приобретённые в путешествиях эмоции, приятные моменты, красивые пейзажи, и просто места земного шара, посещённые двумя ещё разными, но постепенно становящимися ближе в этих поездках людьми.
Если лидером является один из двух членов молодой семьи, то второй многое возьмёт от него, но и тут, всё равно произойдёт обоюдное перетекание привычек, жестов, поведения.
С годами двое, прежде совершенно разных людей, становятся близки ещё и духовно, на уровне чувств. То есть, находясь во взаимной связи, друг с другом, куда-бы не поехал один, второй чувствует всё, что происходит с другим, каждый шаг, каждый поступок. Понимает его тревоги и переживает проблемы. Это наступает не сразу, а только через годы совместно пережитых проблем и жизненных ситуаций. Становясь похожими, друг на друга снаружи, люди делаются неразделимы и внутренне, духовно.
Полной катастрофой в данной ситуации является расставание. Оно напоминает чем-то разрезание живой плоти пополам, на две части, при этом, нож касается ещё и практически ставшей одной на двоих, души. Он делит её надвое. И нет ничего страшнее того зрелища, когда кровью истекает душа. Ведь эта кровь, к тому же ещё и не видна человеческим глазом. Она просто неумолимо, капля за каплей теряется для её хозяев. Ведь рана духовная заживает неимоверно долго, если вообще способна на это.
Со стороны кровотечение не заметно, и о нём никто не знает, кроме самих пострадавших. Только вот в таком случае хирургическое вмешательство бесполезно. Оно, как минимум, ни к чему не приведёт, вызвав ещё большее отторжение. Залечить душу способно одно время, вместе со своей подругой памятью. Причём та, сохраняет всё где-то в глубине своих полок, и только отмерив, огромный промежуток времени, зарастает другими событиями, затмевающими собой, но никак не преуменьшающими значимость прожитых.
Говорят, что после развода, ещё долгие годы люди могут чувствовать друг друга, подсознательно переживать, и беспокоиться. И только постепенно эта связь начинает затихать, а точнее наслаиваться какими-то новыми отношениями. Бывает и такое, что, живя с одним человеком долгое время, связан с другим, какой-то невидимой нитью. Особенно, когда остаешься наедине с собой, вдруг становится не по себе от вдруг нахлынувших мыслей. Это видимо, как фантомные боли по ампутированной частице себя. Говорят, что и они проходят со временем.
Когда что-то новое и живое, начинает пускать корни в землю взаимоотношений, глубже привязываясь к месту, времени, и тем более человеку, за этим, как правило, стоит нечто большее, и необъяснимое. Всё, что творится вокруг в этот момент, имеет какое-то пускай и косвенное, но отношение к происходящему с тобой, и для тебя. Это как сон в руку. Вся цепочка событий, становится заранее продуманной, предопределённой в своей очередности происхождения на данном временном отрезке.
Всё что происходит с тобой, начинает иметь огромное, и несоизмеримо важное, значение, для твоей жизни, формирующейся сейчас, в эти мгновения и минуты, таким образом, как это и должно происходить только с тобой, и не с кем более. Если бы люди были способны задумываться в такие минуты, то, как никогда отчётливо понимали всю продуманность событий, составляющих это начало сближения двух совершенно разных, выросших в не похожих условиях индивидуумов.

                * * *

На следующий день были в Сан-Себастьяне.

Огромный пляж, практически пустой из-за того, что сезон уже закончился, но вода Атлантического океана, даже и в летнее время не отличающаяся особым теплом, тем более в конце сентября не балующая отдыхающих, была на удивление тёплой. Примерно градусов двадцать. Никто не купался. Да и просто лежащих на песке людей тоже не наблюдалось.
После подъёма в горы накануне, хотелось прохлады и бескрайности океана. Сан-Себастьянская бухта, по форме отчётливо напоминающая ракушку, так и называется. Город как бы пытается обнять океан, руками-набережными, широко распахнув их в гигантском объятии, надеясь отнять у воды частицу её стихии. И ему это хорошо удаётся. В его объятия попала даже случайно проплывающая мимо черепаха, заплыв в залив, не найдя ничего лучше, как застыть, в виде скалы. Создав таким образом видимость городского стража при входе в отвоеванный у океана простор тихой заводи, где практически нет волн, а видны только спокойные отливы и приливы, выравнивающие, и без того ровный, песчаный берег северного курорта.
- Кто будет купаться? - прокричал Сергей, раздеваясь на ходу, по пути к кромке отступающего с отливом океана.
- Сам купайся, - произнесла Алина. Ей было холодно, несмотря на то, что с самого утра светило яркое солнце.
Лиза промолчала. Она привыкла к местной жизни, и не хотела чем-либо выделяться из толпы европейцев.
Как только ноги Сергея коснулись прохлады осеннего океана, одно из множества маленьких облачков, долго и настойчиво накапливающихся где-то справа за горой, венчающейся статуей святого Себастьяна, довольно быстро, и коварно, закрыло собой солнце. Песок и вода тут же изменили оттенок, посерев, впитав в себя весь холод, диктуемый свыше. Вся гостинично-отельная застройка набережной, выкрашенная в довольно тёплые цвета, резко, похолодела, став тревожно напряжённой, как бы говоря всем своим видом, что сейчас пойдёт дождь. Ещё каких-то пять секунд назад тёплый, и праздничный город сменил своё настроение, превратившись из курортного места в неприветливый и унылый рыбачий посёлок, несмотря на то, что дома не соответствовали своей этажностью и пышностью псевдобарочных фасадов данному определению. Но что-то внутри Сергея говорило; этого не может быть, это город-праздник, в котором никогда не бывало такого унылого настроения. Давно уже перестал выполнять своё первоначальное назначение рыбачьего поселения, уже много лет, как превратился в место отдыха, состоятельных людей.
Где-то вдали, справа, пришвартованные под самой скалой, оказались как нельзя к месту, Баскские баркасы, совсем недавно вернувшиеся в маленький, так и не развитый с начала прошлого века, порт. Ещё пару часов назад были полны рыбы, теперь она вся разгружена и развезена по множеству ресторанчиков, расположенных вдоль набережной, и частично размещенных на улицах второй, и даже третьей линии городской застройки.
Сергей вошёл по пояс в воду. Следовало окунаться целиком, или выходить обратно. Уклон в глубину был еле заметен.  Пришлось отойти от берега метров на пятьдесят. И тут пошёл еле заметный, моросящий дождь. Напомнил ему провисшую низко облачность. Так бывает в горах, когда вдруг оказываешься под дождём, который, как туман, идёт стеной. Но, потом постепенно понимаешь; оказался внутри облака, проходящего вовсе не низко над землей, а скорее наоборот, ты сам забрался настолько высоко, что оказался на уровне облачности, так высоко оторванной от тебя раньше, когда ты жил где-то там, в ущелье, на уровне земли.
Посмотрел на небо, но солнце было надёжно спрятано. Уже забыл в каком месте было похищено.
- Сергей, мы пошли под навес набережной, - прокричала ему Алина.
Он окунулся и поплыл в сторону океана. Было страшно. Но, совсем не думал о молниях. Он боялся океана. Его открытости, и бескрайности, которая открывалась перед взором. Дело в том, что очень плохо плавал, становилось страшно от того, что не видит дна. Но, упрямо плыл, заставляя себя успокоиться и не обращать внимания ни на дождь, ни на внезапный холод, ни на вдруг подувший ветер, который не давал совершаться отливу, загоняя своими порывами всю воду обратно в залив, при этом поднимая достаточно большие волны там, где начиналась граница открытой воды. Там вода имела другой, более тёмный, свинцовый цвет, который сейчас, после первых капель дождя, стал практически чёрным. Это был цвет бездонного пространства. До него нужно было ещё много плыть, он притягивал каким-то непостижимым ужасом своего присутствия.  Чувствовал, должен оказаться в открытом океане. Но, зачем? Для чего? Тогда даже не приходило в голову задумываться об этом. Ощущал себя маленькой частицей во всём этом мире, таком огромном, и непостижимом, так его взволновавшим именно сейчас, в этот порыв стихии, именно в те необъяснимые моменты, когда океан говорит с теми, кто его способен не только видеть, слушать, но и слышать. Именно в этот момент стало страшно от того, что мог погибнуть, так и не почувствовав, к чему подводит жизнь. Испугался не смерти, а скорее того, что не сможет прожить эти годы, месяцы, дни той жизни, к которой шёл так неминуемо, и бесповоротно. И сейчас, когда мог не послушаться, и поступить вопреки, струсил, повернув обратно, не увидев то, к чему был так близко.
 И вдруг ему стало очень хорошо.
Не понял, что произошло. Вся окружающая картинка мира, словно в фотошопе изменила чёрно-белость своего восприятия, мгновенно окрасившись, и приобретя всю палитру своих истинных красок.
Он плыл к берегу. Перед его глазами распластался огромный, полупустой пляж, на котором уже не было людей. Все отсиживались, спрятавшись от дождя, кто где. Кто-то под зонтиками, а кто и под навесом гранитной набережной.
И тут понял. Солнце светило во всю свою мощь, прожигая насквозь всю эту жалкую и слабую облачность, так и не сумевшую превратить город в хмурую, рыбацкую деревню.
Ему было тепло, несмотря на то, что вышел из достаточно холодной воды. Она согрела, было хорошо и уютно опять ощущать под собой твёрдое, пусть и песчаное, дно берега.
Одновременно со вспышкой, не имея и секунду промежутка во времени, прогремел страшный, трескучий раскат грома. Молния ударила, где-то далеко позади него в океан. Но ему было не страшно. Его уже не было там. Шёл по берегу, к своей разбросанной, и слегка промокшей одежде.
А ведь прошло совсем мало времени, Алина не успела подобрать его вещи, разбросанные на берегу. Каких-то пять минут, с того момента как вошёл в воду.
- Пойдём искать ресторан? - спросила она, как ни в чём не бывало, будто не заметив молнии. Она умела избегать конфликтов, не заостряя внимание на очевидном, тем более кончившемся благополучно.
- Лучше подальше от набережной. Там подешевле, должно быть. - Предположила Лиза.
- Не имеет значения, везде дорого. - Пробубнил Сергей, прыгая на одной ноге, при этом пытаясь попасть в штанину другой.
- Имеет, ещё как имеет. Чем дальше от набережной, тем дешевле. – с большей уверенностью повторила Лиза.
- Ну, хорошо, хорошо, - согласился Сергей, застегивая на ходу ширинку, надевая мокасины на босу ногу.
И они двинулись в путь, поднявшись с пляжа на набережную, постепенно удаляясь в глубину города, режа его наискосок, оставляя позади гору со статуей Святого Себастьяна, которую уже посетили часом раньше, взобравшись на самую вершину скалы, и постояв у ног святого, наблюдая за городом. Теперь же, когда он смотрел им в спину, чувствовали на себе его взгляд, как грешники, убегающие от покаяния.
- Здесь всё очень и очень дорого, -  сказала Лиза. - И поэтому надо искать маленькие, и спокойные места, где мало народа, там будет гораздо дешевле.
- Хорошо, но всё равно мы не сможем сэкономить, мы же не знаем, где именно такие места есть. Может, просто свернем в первый попавшийся? Ведь мы уже достаточно далеко отошли от берега? – предложил Сергей.
На улицах было очень много народа. Наконец, увидели маленькую площадь, сквозь арку, проделанную в четырёхэтажном доме ограничивающему её по периметру. Практически в самой арке располагался маленький ресторанчик. В нём было не многолюдно.
- Давайте сюда? - предложил Сергей.
Никто даже не попытался возразить. Сильно к тому моменту устали, и уже не столько хотели есть, сколько присесть, передохнув где-то, пусть даже это и будет ресторан, и ничего страшного, если при этом придётся ради маскировки ещё что-то есть.
Зашли вовнутрь.
Помещение, площадью не более пятидесяти метров представляло из-себя маленький прямоугольный зал с каменными стенами, сложенными явно не в этом веке. В нём находилось не более десяти столиков. Два, из которых, были заняты. Сергей подумал, что это именно то, что им всем нужно.
Зашли в ничем не примечательное помещение ресторана и сели за показавшийся самым удобным столик, в ожидании официанта.
Небо много раз меняло свой цвет, с ярко синего, на свинцово-серый, и наоборот, прежде чем кто-то из официантов не обратил внимание на их присутствие, и сделав над собой неимоверное усилие, подошёл к ним. Слава Богу, к тому моменту, они, уже сориентировавшись в лежащем на столе меню, могли свободно озвучить свой выбор посредством Лизы, к сожалению, не на Баскском, а всего лишь на Испанском. Что возможно сильно насторожило местного официанта.
Почему-то очень хотелось назвать его Филимоном, как одноименного героя местных комиксов, знакомых ему с детства. Он был одет в мокасины, чёрные брюки, и белую рубашку. На вид шестидесяти лет. Движения этого человека были размерены и отточены до предела. Казалось; не пошевельнёт просто так и пальцем. Но при всей своей значимости казался почему-то смешным. На строго овальном лице, слегка выше его середины, были расположены круглые, выпученные глаза серого цвета, которые ничего не выражали. К сожалению, они были пусты и безразличны ко всему. Казалось ничто не могло заинтересовать его в этой жизни. Всем своим видом показывал; в свои годы уже видел всё, и чтоб его удивить нужно, по крайней мере, представившись представителем ЭТА (Эускада Та Аскатасуна – террористическая организация), выстрелить в упор, прямо в сердце. Впрочем, возможно и это его уже не удивит.
Работа, видимо была для него неким святым местом, где не считал нужным показывать свои эмоции. Безусловно, интерес к тому, из какого уголка мира они свалились на его голову, был велик, но, не одна мышца на его мужественном лице не выдала любопытство к данной проблеме. Ведь каждый незнакомый для него человек и был прежде всего проблемой, заставляющей искать индивидуальный подход, как профессионального гарсона. Его раздражало ещё и то, что не мог понять, этот никогда не слышанный прежде не знакомый ему язык, не похожий ни на-Французский, ни Немецкий, и тем более Итальянский. Видимо именно эта проблема и послужила причиной долгого и утомительного отсутствия после проделанного ими заказа.
И весь этот непоколебимый силуэт был прикрыт сверху Баскским беретом, повязан вокруг пояса белоснежным фартуком, с двумя кармашками, один из которых был оттопырен записной книжечкой, и маленьким карандашиком.
Они заказали самое простое для портового города блюдо, рыбу в кляре, с каким-то гарниром.
Гарсон долго слушал Лизин монолог о выборе еды и вина, потом что-то пометил карандашиком в маленькой записной книжечке, произнёс:
- Bueno. - плавно рассеявшись в пустоте зала.
Люди, за теми двумя столами, что были заняты помимо их, тихо доедали свой заказ, не обращая на них никакого внимания, но, явно прислушиваясь к не знакомой для ушей, речи.
Не прошло и получаса, как на столе появилось белое вино. Налив попробовать его вкус Сергею в бокал, Филимон высокомерно отошёл в сторону в ожидании похвалы. Жестом Сергей попросил его проделать это и с другими бокалами.
- Un buen vino. (Хорошее вино), - сказала Лиза.
После этого он вопросительно посмотрел на Сергея. Пришлось кивнуть головой, в знак согласия. И только после этого подлил всем ещё до одной трети бокала, поставил бутылку на стол, и канул в вечность.
Примерно минут через сорок после этого, поняли; надо что-то делать. Либо заказывать ещё вино, либо требовать свою жареную рыбу. За которой, судя по прошедшему времени, уже можно было сгонять в океан, и быстро поймав её специально для них, приготовить.
- Смотри, вон он выглянул! Лови его скорее! – моментально среагировал Сергей, одновременно с этим подняв вверх руку, помахав ему, успел выкрикнуть. - M;s vino, por favor. (Ещё вина пожалуйста).
Последние два слова уже не были услышаны официантом, так как тот так же молниеносно, как и появился, исчез обратно, в узком проходе на кухню.
- По-моему он меня боится, - констатировал Сергей.
Но, на самом деле никто не боялся. Филимон, поняв, что ему надо чем-то оправдываться в том, что баркас, посланный за рыбой, не вернулся из плавания, а если и вернулся, то не в этот порт, принял довольно неожиданное в данной ситуации решение, принеся ещё одну бутылку вина, тем самым, признав факт, обладания даром Божьим ловить на лету малейшее желание со стороны клиента.
- A petici;n suya, el otro. (По вашей просьбе, еще одна), - произнёс он, с лёгким стуком поставив на стол следующую бутылку.
Сделал это настолько хладнокровно, и не спеша, что сразу стало ясно; судно захвачено, и еда вообще не придёт.
В зале резко потемнело, так, словно внезапно наступил вечер, хотя шёл всего лишь третий час дня.
Лёгкий шелест опустившегося внезапно с неба облака, мелкими, практически не видимыми человеческому глазу каплями прикоснулся к брусчатке внутренней площади, которая была видна из окон их столового приюта. Мостовая наполнила все свои межкаменные щели и стала покрываться тонким слоем дождевой воды. Капли отскакивали от булыжников, дождь усилился, но вдруг так же резко, как и исчезло, появилось солнце. Кругом посветлело, но дождь не прекращался. Казалось; ему только этого и надо, и вот так, в темноте совсем не интересно. С солнцем гораздо лучше, совсем другое дело.
Где-то в окне, на четвёртом этаже квадратного в плане здания, организовавшего собой площадь, виднелся плакат, с флагом Басконии, и надписью на Баскском языке.
- А что там написано? – Поинтересовался у Лизы Сергей, понимая, что она всё равно ничего не сможет перевести с Баскского.
- Это акции тут у них проходят, за перевод всех осужденных Басков из разбросанных по Испании тюрем, в те, которые рядом с домом. Террористы должны сидеть у себя на Родине.
- Да уж, независимость прослеживается тут во всём. Особенно дух свободы. И им видимо надышалась наша заблудившаяся рыба, - констатировал Сергей, про себя отметив, что, даже у террористов есть Родина.
Плакат сильно трепало ветром. Он развивался, как флаг хотя и был хорошо закреплен. И тут увидел ещё парочку подобных надписей в других окнах. Порывы ветра резко выросли. Он как бы радовался солнцу, при этом совершенно не желая уходить, хватаясь изо всех сил за края рвущихся облаков.
Но грозы уже не было. Наконец площадь истекла многочисленными ручьями в городскую канализацию, смыв с себя всю тревогу накопившегося непонимания. Сверкая чистыми, и мокрыми булыжниками принялась собирать в себя новый, молодой мусор.

Еду им принесли уже после того, как закончилась вторая бутылка вина. Официант даже и не думал извиняться. И на Лизин вопрос:
- ;Por qu; tanto tiempo? (Почему так долго?)
Ответил слегка цокнув языком:
- El pescado es muy tierno. (Рыба очень нежная).
Когда он ушёл, Сергей спросил Лизу:
- Может быть это какой-то необычный ресторан?
- Не думаю. Просто так они себе цену набивают.
Сергей ещё не знал о том, что есть так называемые Мишленовские рестораны. То есть с наличием одной, или нескольких Мишленовских звёзд, которые даются за уровень приготавливаемых блюд.