Глава 31. Иван и Рыцари Круглого Стола

   На следующий день мы отказались от идеи белить стены согласно вчерашней установке резонёрствующего старика. Пафнутий осознал, что погорячился накануне, и не стал нагнетать атмосферу, понимая, что я изрядно подустал от предыдущей работы в посёлке - физически и морально.

   С его благословления последующие два дня я по максимуму провёл на свежем воздухе - провентилировал не только лёгкие, но и промял все свои члены в более приятных и полезных физических упражнениях.
   
   В первый день отдыха я рассекал нашей острогрудой прогонистой лодкой стылую, подёрнутою ледяной шугой, прозрачно-тёмную воду озера, и умудрился подстрелить одиноко сидевшего на прибрежной берёзе тетерева-косача. Он с любопытством взирал на нас, и я не удержался от желания выстрелить, в очередной раз нарушив картинную идиллию природного утра. Расстояние было большое, и я в борении чувств желал, чтобы заряд не достиг цели. Однако, взятая мною лёгкая одностволка отличалась резким и дальним боем и кучной точностью. Кроме того, заряжена она была крупной дробью с расчётом на запоздалого пролётного гуся, что усилило убойный эффект выстрела.

   Я увидел как подкинуло косача в воздух, и сделав свечку, он спикировал в молодую береговую поросль. Анхор отреагировал мгновенно и вновь чуть не перевернул лёгкую лодку, стремительно выпрыгнув из неё в воду.

   Беспощадно ругая себя, а не молодую азартную собаку, я спешно подплыл к берегу и, первым делом, тщательно вытер мокрого пса снятым с шеи длинным вязанным шарфом. До нашей усадьбы было километра два и я не стал рисковать здоровьем верного друга, приняв решение возвращаться домой пешком, чтобы дать собаке возможность поддерживать необходимую температуру тела в движении.

   Пафнутий не стал меня попрекать за брошенную лодку, а только велел самому ощипывать добытую дичь и поспешил по моим следам, отпечатавшимся на тонком слое сыроватого снега, настроенный поскорее отыскать своё любимое детище и пригнать его домой.

   С вечера пошёл густой липкий снег и продолжал идти до самого утра. Дождавшись его окончания, теперь уже втроём, мы отправились тропить зайцев, однако встречали какие угодно следы, но только не заячьи. Видимо, длинноухие склонялись пересидеть неприятный для лап мокрый снег в укромных местах, ожидая реального морозца.

   Зато удивительно часто попадались тетерева, уже скучковавшиеся в стаи. В одной из них я с большим удовольствием насчитал двадцать четыре чёрные особи. Близко они не подпускали, но нас это особенно не огорчало. Мы понимали, что добычливая охота на них начнётся позднее, когда образуются глубокие сугробы, в которые они будут нырять на ночлег.

   - Пётр Фёдорович! А ведь они расплодились благодаря упадку сельского хозяйства, - сказал я, проводив взглядом перелёт птиц из одного берёзового колка в другой.
   - Почему это? - спросил старик, пользуясь передыхом, чтобы  аппетитно закурить свою любимую приму.
   - Как почему? Поля заросли дикими травами, опушки и поляны уже не утюжатся техникой, ягоды много появилось. Химикаты перестали раскидывать... Красота!
   - Стало быть, нет худа без добра...

   Вернулись мы на этот раз без добычи, но свежими и облагороженными чистотой заснеженных просторов.

   Я больше занимался собакой, закрепляя исполнение команд в условиях, приближенных к охоте. Однако молодой азартный пёс ошалев от недоступных и непонятных нам запахов и звуков, носился в пространстве как безумный, весело игнорируя мои команды и своими действиями доказывая неуместность их цивилизаторское значение в условиях дикого поля.

   Тогда я переключился на Пафнутия, объясняя ему как отличить следы хорька от норки, ласки от горностая, а последнего от колонка. Следы прочих куниц, как то соболей, росомах и выдр, я в наших краях ещё не наблюдал, поэтому о существовании их упоминать не стал. А барсуки уже спали.

   На третий день я стал фантазировать с комнатами. Самой пустой была та, что с камином - с неё и начал, решив превратить помещение в зал Рыцарей Круглого Стола. Не знаю, были или нет в прежней Англии, а точнее сказать кельтской Британии периода короля Артура, когда она ещё не была оккупирована германскими племенами англов и саксов, горные породы типа уральского малахита, но почему-то хотелось представить это помещение именно в этих цветах.

   Я покрыл нарочито-неровно оштукатуренные  стены тёмно-зелёным колером, а затем по высохшей поверхности начертал углем и мелом тонкие чёрные и белые линии зигзагов и вторично обработал всё жидким стеклом, которого у меня был целый бочонок - он достался мне в качестве частичной оплаты труда на прошлогодней работе по отделке бассейна, украсившего известную городскую баню.

 Приватизировавший её новый хозяин оскудел деньгами, затеяв кардинальное преобразование старого заведения по новым стандартам, и чрезмерно растратился на купленные материалы и, в результате, предложил упомянутый выход из ситуации. Я не стал протестовать, по опыту зная, что наличие новых материалов в собственности подвигает и к новым идеям по их применению. И как оказалось, не ошибся.

   Зал таинственно и мрачно засверкал, настоятельно требуя декорировать себя дополнительно шкурами зверей, оленьими рогами, охотничьим и боевым оружием раннего средневековья.

   Из шкур зверей у меня имелась только рысья, купленная у приятеля-метростроителя, периодически наведывавшегося в родную деревню Чулымского района побраконьерничать. С ним мы познакомились на распилке досок циркулярной пилой,изготовляя штакетник для создаваемой на Обском море метростроевской базы отдыха. С каждого участка, то есть с каждой строящейся станции метро, для этого нужного дела делегировали по одному молодому рабочему, отсутствие которых, по мнению начальства, не сказалось бы на общих темпах строительства.

    Поначалу мой напарник показался мне крайне недалёким малым, этаким  классическим Иванушкой-дурачком, способным только на самые примитивные операции. Но когда мы сделали перерыв и вышли на воздух - одному покурить, а другому просто отсморкаться от опилочной пыли, увиденный мною эпизод в корне изменил моё отношение к Ване.
   
    Мы присели на доски и наблюдали за прыгающими рядом воробьями, которые недвусмысленно намекали, что пора нам пить кефир и крошить им булки.

    - Хочешь поймаю воробья? - спросил напарник, смачно затягиваясь папиросой.
    - Поймай, - равнодушно ответил я, полагая, что это очередная шутка из обоймы рабоче-крестьянского юмора.
    - А ну, подержи! - протянул он мне недокуренную папиросу. Иван был из крестьян и разбрасываться добром не любил.

    После того как я принял у него папиросу, он на глазах преобразился из расслабленного увальня в пружинистого хищного зверя, крадущегося как кошка к намеченной цели. Я не успел заметить молниеносного движения рукой, как в его зажатой ладони затрепыхался пойманный воробей. С этого момента мы реально и надолго с ним сблизились. Собственно говоря, это он меня и сделал охотником, потому что до этого я довольствовался разнообразной рыбалкой, вплоть до экстримных заплывов в ластах и с блесной на леске под самой плотиной низвергающей воду ГЭС.

   Отдавая предпочтение  ловушкам ( капканам и петлям ), как к более добычливым средствам охоты, он  регулярно изымал из живой природы не только привычных зайцев, но и большое количество лис-крестовок, пользуясь вместо обычной отожжённой проволоки витыми тонкими тросиками.

   И, наконец, он поймал рысь, а точнее сказать - двух. Последних, правда, случайно - на обыкновенные заячьи петли.

   Вышедшие по неизвестной причине из северной тайги в лесостепь, мать-рысиха и её котёнок решились пройти по выбитой заячьей тропе, минуя глубокие сугробы. Впереди идущая взрослая рысь попала в петлю и задохнулась, не сумев её порвать, несмотря на силу и крупный размер - шеи у кошек более нежные, чем у собак. Доверчивого котёнка, не отходившего от мёртвой матери, Иван добил дубинкой, чтобы не портить шкуру и сберечь патрон.

   Слушая его простодушный рассказ, я невольно думал, что примерно также доверительно делятся своими мыслями некоторые политики, выступающие перед электоратом, когда предлагают нанести превентивный термоядерный удар по какой-нибудь нехорошей стране, не беря в расчёт, что могут погибнуть совершенно невинные дети. Было бы здорово, если бы за такой базар давали по пять лет лагерей строго режима без права переписки, независимо от того, в какой стране живёт разговорчивый политик.

    И тем не менее, шкуру я купил, завороженный  её красотой, хотя мездра у неё была выделана довольно грубо. Тонкими технологиями обработки кож Иван не владел, а я тем более. Видимо, судьбой было уготовано прекрасному зимнему одеянию природного символа грации висеть на моей малахитовой стене, и пахнущее нафталином, оно нашло своё место. Рассказывать о том, как мне шкура досталась, будто чувствуя свою причастность к преступлению, я никому не решался.

    Небольшая, но зрительно привлекательная, растянутая на самом видном месте, она в дальнейшем стала точкой отсчёта для формирования прочих декоративных элементов, прежде всего древнего оружия.

    Несколько луков из лиственницы, этого удивительного дерева, я изготовил сам, причём они были настоящими, с огромной убойной силой, резким боем, отправлявшим стрелы на огромные расстояния, немыслимые для детских поделок из черёмухи или ивы. А вот стрелы для них были скорее декоративными, потому что специально вытачивать их я ленился, а Пафнутий, как я убедился, по причине отсутствия азарта молодости и наличия стариковской мудрости, испытывал чувство некоторого презрения к эстетике оружия и не брался за его изготовление. Он и парады военные не любил, игнорируя дружественные визиты к деревенскому телевизору, когда его деревенская пассия зазывала вместе посмотреть это любимейшее праздничное зрелище миллионов. Его позицию я понимал и уважал, но ещё был далёк от того, чтобы полностью её разделять.

    Проблему я разрешил сам - легко и просто. Смастерив колчаны из бересты, я заполнил их сухими ровными стеблями рогоза, заменив похожие на эскимо початки зрелых семян на вклеенное оперение от добытых птиц. Летали они здорово, но для охоты не годились, потому что непременно ломались при столкновении с целью.

    А вот идею изготовления Круглого стола, диаметром в два метра, Пафнутий приветствовал и принял самое деятельное  участие в её воплощение. Наверное, он ассоциировался у него с круглым столом в ООН, где умные дядьки и тётки из разных стран мира худо-бедно сдерживали нетерпеливые порывы  жаждущих ярких подвигов рыцарей большой политики.