Заревом тела в его наготе...

Заревом тела в его наготе дышит
всякая клетка, ему принадлежащая.
И вместе с телом каждая мысль
насыщается гегемоническим пламенем адского безумия,
безумия, не присущего миру людей, не сущих,
но существующих в гипостатизированной яви.
И явь эта так же далека от яви,
как я от замкнутости рационального, когда
нахожусь между восковой свечей и женщиной,
размыкающей узы греческой космогонии,
рыдающей над испепеленными жерновами.
Здесь мое сумасшествие, презирающее мир
и презираемое миром, ибо мир пуст, раскрепощается,
выворачиваясь наизнанку, и воскресает
под знаменем Будды.
Оно купается в обезвоженной купели, проклинаемое
всем, что не может проникнуть сквозь незыблемые двери
комнаты, где пароксизм страсти,
пропитанный благовониями, становится эпохальным,
извергая чакровый сплав из завываний монотонного
ветра и шепота голосов.
Здесь мое сумасшествие теряет себя и, вместо себя,
обретает эссенцию пыли взорванных звезд.
Небытие человека уступает алтарь
бытию накаленного логоса
и переходит на смежную параллель, 
где любое сумасшествие более не есть сумасшествие.