Доброжелатель. Часть 7. Глава 5. Густая молитва

Глава 5
Густая молитва

Прервав разговор с Красовским, Геня вышел в растерянном состоянии. Он так и не договорился о дальнейших планах и публикациях, но сейчас следовало обсудить все это с Катюшей, время до назначенной в ресторане встречи еще было и Геня, не торопясь, спустился в метро   от середины Манхеттена к его верхней границе топать было неблизко, тем более, что Геня как-то сразу устал от этого разговора, все внутри него протестовало, ему совсем не хотелось говорить о деньгах, откатах, жульничестве, пусть даже в виде блестящей литературной игры. Это для Катюши все было родной стихией – игры в стили, приемы, смакование деталей и каких-то особых мыслей и речевых жестов автора – ему, Гене, врачу-психоневрологу по образованию, невропатологу по специальности и пьянице по призванию, хотелось первичных сильных ощущений – и там, где он их получал, он радовался, там же, где автор уходил в интеллектуальные построения, пусть даже изысканные, тонкие, проявляющиеся в полутонах и нюансах – там Геня начинал скучать, и, не ощущая человеческой плоти, пота, страданий или радости – не ощущал и произведения в целом.
Катюша чтила Музиля, а Геня так и не смог его одолеть, зато почти презираемого ею за «вторичность» Паустовского любил безумно, особенно его маленькие повести.
Предаваясь размышлениям, Геня спустился на платформу, он никак не мог привыкнуть к простоте и какой-то отрешенной механистичности нью-йоркского метро: стальным грохочущим поездам, отсутствию украшений – всюду лестнички, переходы, железо, сталь, алюминий, запахи нечистых тел бездомных, спящих тут же, на платформах или в вестибюлях, громкость и гулкость любых звуков, и сейчас, ожидая поезд по линиям В или D – в сторону верхнего Манхеттена – он вспоминал, какая линия выгоднее. Обе – оранжевого цвета на схемах, как наша в Теплый Стан – а теперь нет ни стана, ни теплоты: лишь холод металлических конструкций, а он – кочевник, да, линия В ближе к дому, а линия D – быстрее и дольше – из Манхеттена она выскакивала и шла еще и в Бронкс, поэтому миновала нужную ему станцию, а тут, на 23-ей стрит, на границе между нижним и средним Манхеттеном, вдруг закачались подвешенные к потолку сферические люстры, их толкала и водила по кругу волна воздуха, выдавленная из тоннеля приближающимся поездом.
  Да,   сказал стоящий рядом американец,   мне всегда кажется, что одна из лампочек сорвется и ударит меня в голову. Вы боитесь смерти?
Геня всмотрелся – незнакомец был слегка в подпитии, но стоял ровно, просто выдавало его состояние лихорадочное свечение глаз и очевидное желание поговорить.
  Не знаю, наверное, боюсь,   ответил он незнакомцу.
  И как вы спасаетесь от страха? – поезд проехал мимо, Гене стало интересно, как ответит на собственный вопрос этот странный горожанин.
  Вот у вас акцент, значит, приезжий,   констатировал, нарушая логическую последовательность, незнакомец,   а откуда вы?
  Из России,
  Ну, тогда вы меня поймете, у вас, как я читал, смерть – явление повседневное.
А нам страшно, мы тут хорошо живем, а вот так лампочка сверху свалится – и кирдык, нет хорошей жизни и вообще жизни нет. Но я молюсь, вот вы же атеист, у вас в России все атеисты.
  Я агностик, поправил Геня,   воспитание атеистическое, а веры нет, но и безверия нет, я уважаю верующих, даже завидую им.
  И правильно делаете – подтвердил американец и покачнулся в такт вновь закачавшимся одна за другой – шеренгами, как солдаты, люстрам.
Молитва должна быть густой – это мое открытие. Когда она густая, она повисает над вами как щит, как перегородка   и защищает от возможных падений сверху.
«Э, да тут дело не в пьянстве»,   подумал Геня. Тут либо обдолбанный, либо клиника какая-то.
  Да, вы думаете, что я сумасшедший,   все так думают, поговорить не с кем. А ведь это самое главное, это секрет – тут он приложил палец к губам,   как нам спасаться.
  Вот ведь поезд может заставить качаться все люстры, простая железяка может, а человек? Что же – венец природы так бессилен, он что, только умирать способен. Вот вы думаете – отчего люстры качаются – это поезд едет или я молюсь?
  Думаю, поезд, честно ответил Геня. Но логически, и Вы можете молиться. Надо поезда остановить – тогда и можно проверить.
  А может, дело не в поезде или в люстре, а в самой смерти – кого она выбирает в клиенты? Может, человек носит в себе смерть, как палочку Коха, например?
И если он знает об этом – он готов, значит, вооружен, поэтому молитва спасает его.
  А если не знает? – уточнил Геня, имея в том числе в виду и себя самого.
  Если смерть для человека случайность – ну, скажем, как находка вот этой монетки на улице или в метро – тут он нагнулся и поднял квотер, уже затертый от касаний множества рук,   тогда что?
  Что – переспросил Геня, увязая в этом нелепом разговоре.
  Такой человек умирает, даже не успев понять, что с ним произошло, так и не успев вписать свою жизнь в Общий План бытия.
Знаете,   он доверчиво приблизился к Гене, вдруг почувствовавшему волнение – ведь он всегда задавал себе вопрос на «Скорой»   зачем умирают все его пациенты, успевают ли понять, что случилось, ощутив мгновенный удар в сердце или, что с его спецификой чаще – ствол головного мозга, мозжечок, височная или лобовая доли мозга – успевают ли внезапно пораженные кровоизлиянием люди подготовиться к этому то ли величайшему таинству в мире, то ли величайшей нелепице.
  Я бы ввел во всех школа и институтах это предмет – вывел Геню из задумчивости американец.   Назвал бы ОПБ и готовил бы людей к этой самой важной встрече…
А вам молиться надо, может и спасетесь,   вдруг загадочно оборвал он на середине фразы и повернулся, чтобы уйти.
  Как? – уточнил Геня, понимая, что уже не получит ответа – американец шел к выходу из метро по центру платформы, и с обеих сторон – над рельсами, шеренгами качались лампы.