Наказание

Пройти суровую военную школу и ни разу не быть наказанным – это невозможно. Нонсенс! Хотя и в семье бывают уроды.

Даже на первых порах, когда юношеская талия перетянута флотским ремнем, пусть даже в такой гуманной системе, как Военно-медицинская академия, возникает неприязнь к злу и насилию. Хочется чего-то (пока просто хочется, именно чего-то, а не кого-то), чего тебе не дозволяют. Например,   поспать,   ослабить,   хотя   бы,   заднюю   ногу   по     команде «Смирно», почесать что-нибудь, что-то не вовремя и не тому сказать или, в конце концов, во время самоподготовки сходить просто пописать.

Это, естественно, вызывает недовольство у дежурных, начальников всех степеней и, просто, старших по званию.

Лекарством от всех нарушений является наряд на службу или на работу.

И вот, за какую-то провинность, скорее всего за чрезмерно веселое поведение на самоподготовке, я, Коротаев, Шмаров и Ковлер, то есть весь наш кубрик, получил наряд на работу.

Наряд  же  нужно  отработать после  отбоя,  когда  другие  спят,  а ты
«ишачишь», как глухонемой, натирая «машкой» паркет или драя до синевы гальюн.
Так куется характер, так закаляется воля. Кто мешает быть паинькой?
Веди себя подобающе и спи спокойно.

Но меня спокойная жизнь не прельщает. Я всегда нахожу на свою задницу приключения.

И от этого я часто стою дневальным, мою унитазы, тру километры коридоров и, даже, сижу на гауптвахте за длительное непосещение занятий, но это уже в более взрослом состоянии, когда головка думает за голову.

Итак, мы с Ковлером натираем коридор, а Шмаров и Коротаев моют гальюн.
Дежурит по курсу сержант Волков.

В кубриках видят вторые сны, а мы все трем и моем. Мало того, что трудимся в режиме рабов Рима, нужно еще и предъявить свою работу дежурному. И порой два, три и даже четыре подхода нужно сделать, чтобы твой труд соизволили оценить и принять.

А  надо  сказать,  что  Волков  и  Шмаров  были  родом  из  Горького.
Вроде бы, как земляки.

Но сержант не может быть земляком рядовому, хотя и может подойти с пониманием к текущей проблеме.

А Диме Шмарову накануне пришла посылка от родственников.

И вот, они с Коротаеым, запершись в кабинке туалета, решают, как бы презентовать баночку варенья дежурившему.

Что банка варенья по сравнению со сном? Пустое. Милость же сержанта – это лишний час сладкого сна.

И как сросшиеся плечами сиамские близнецы, держащие в  дрожащих ручонках баночку драгоценного груза, с блаженными  улыбками на лице они неслись по коридору, заискивающе крича, - Товарищ сержант! Товарищ сержант! А мы вас хотим вареньем угостить!

И в это время банка падает из их потных угоднических рук, и разбивается на моем участке паркета, который я уже успел натереть. Варенье разливается  по полу огромной лужей.
Но старания их не пропадают даром. Объект принимается и они идут спать.

Я пытаюсь роптать, спорить, что-то доказывать, но… все абсолютно бессмысленно.

Душа слезу и обиду, вытираю насухо пол и по новой его натираю.

Только за полночь мне великодушно разрешают идти спать. Спасибо и на этом.

Но учеба, служба и жизнь продолжались дальше, где были  очередные радости и огорчения, победы и поражения и, совершенно естественно, новые наказания, без которых воинская служба просто не приемлема.

Хотя...

Но о них не будем. Когда все хорошо, тоже плохо.