Поле

Штрихи на серой бумаге. Небо закрашивать не буду, оно и так серое – бумага все сделает за меня. Силуэты дальней рощи, но самое главное – вот эти “островки”, там и тут, торчащие из ничего – из белого тумана. Они делают всю картинку. Шапки засохшей коричневой пижмы. Почти что ежики в тумане. Только пижмы. И еще какие-то травки, названия которых я не знаю. И все это должно растворяться вдали, как раз там, у рощи. И немножко темного переднего плана, чтобы создать “вход”.

Я сижу на “пенопопе” посреди поля. Раннее осеннее утро, по земле стелется туман, бесцветное небо, неподвижный воздух, тишина, никого нет. У меня на коленях лежит планшет с листом пастельной бумаги. Точнее говоря, не планшет, это уж слишком громкое название для кривого куска оргалита, но он у меня работает планшетом. Рядом в траве – картонная коробка с мелками сухой пастели гаммы умбристых тонов, сепии и сиреневого. Я воображаю, что я – художник на пленере. Надо же все-таки и это попробовать в жизни.

Когда утром туман, то не поймешь, то ли ясное небо, а то ли все затянуто облаками. Сейчас все равномерно серое. Даже белое. Цвета почти нет. Он только в коричневой пожухлой траве и немного в мутной зелени вблизи от меня. А дальше все того цвета, которому я не знаю названия. Нет такого цвета. Цвет бесцветный. Я рисую наше поле. В обычный день в нем нет ничего живописного и сколько-нибудь интересного. Оно давно заброшено и заросло лохматыми кусками разной травы. Вид так себе. Но в тумане – вполне ничего. Особенно если не смотреть на торчащие вдалеке многоэтажки.

Я поднимаю глаза от листа и приглядываюсь. Поле уходит от меня длинной ровной полосой, по периметру которой растут деревья. Когда я училась в 7-м классе, я выполняла на этом поле свой третий взрослый разряд по лыжам. Была такая же вот, как сейчас, совершенно никакая погода, только лежал снег. И 5 километров, которые я должна была одолеть на своих классических лыжах, казались просто бесконечностью. Надо было доехать как раз до тех деревьев, что огораживают поле вот там вдалеке. И у которых все должно раствориться теперь на моем рисунке. Это ужасно далеко, если ты едешь на лыжах по не очень-то хорошей лыжне. Это почти на горизонте. Дальше горизонта только дорога, которую не видно за деревьями, и за которой вообще все кончается. Там канал и за ним другая планета, потому что моста через канал нет.

Тема тренировки – коньковый ход. У меня был даже дневник тренировок. С тех пор я помню это бесконечное поле, ровное и плоское. Тогда я воображала, что я лыжница. А коньковый ход только входил в спортивную повседневность и был жутко модным. Но на классических деревянных лыжах… Сейчас я плохо понимаю, как вообще мы это делали. У меня были целые зимние каникулы, когда я каждый день ходила на тренировки в лыжную секцию. Это были как будто спортивные сборы. Здесь, на этом поле. И там у рощи, в самой дальней части трассы, мне было почти страшно, потому что там совсем никого не было. И было очень тяжело. Это я тоже помню.

На самом деле это было летное поле. Аэродром. Здесь запускали дирижабли в эпоху их бытования, пока они не вымерли, как мамонты. Собственно, отсюда, с этого поля, и возник наш город. Из поселка Дирижабльстрой. И даже еще в моем детстве отсюда взлетали небольшие винтовые самолеты. Взлетная полоса была отмечена длинными черно-белыми щитами. Вот там слева был ангар, рядом с которым стояли самолеты и вертолеты. А на огромном эллинге, где собирали дирижабли, еще до сих пор красуется портрет Ленина высотой с пятиэтажный дом. Правда, крыша у эллинга уже провалилась.

...Зима в тот год была очень теплая, постоянно все хлюпало под ногами. Снег был не белым, а каким-то мутно-серым, с рыжими пятнами. Лыжником я тогда не стала. Но третий взрослый разряд в свои 13 лет выполнила. Вообще-то это было круто, но мне никто об этом не сказал, а я подумала, что никуда не гожусь и бросила лыжи, потому что в секции была другая “звезда”, с которой все носились и которую без конца ставили в пример. Она была на год старше меня и тренировалась не первый год. Конечно, я не могла ее обогнать со своим четырехмесячным “стажем” тренировок в секции. Но это поле я запомнила. Его отчаянную бесконечность. И полное отсутствие уюта и хоть какой-то перспективы. Не в художественном смысле.

Закончив картину, я сложила свои немудреные пожитки в большую сумку-папку, которую можно было носить через плечо, и ушла домой. Поле вышло у меня вполне поэтично. Пижмы торчали как надо, туман чувствовался. Вполне себе настроенческая картинка. Ее теперь в рамочку и на стеночку.

...Если вы захотите сейчас отыскать это поле, у вас ничего не получится. Осталось только название улицы – Лётная. Теперь на месте этого поля огромный квартал двадцатипятиэтажных жилых домов. Они стоят окна в окна друг к другу. Рощицу вырубили, на ее месте возводят очередной шедевр современной урбанистики впритирку к торговому центру. Там теперь живут люди, очень много людей. И совсем нет деревьев. И тумана по утрам тоже нет.

А картинку свою с полем несколько лет назад я подарила коллеге по работе. Так что и картинки не осталось.