47. Полонез Огинского на самодельном пианино

С Алексеичем я познакомился в сельском клубе за шахматной доской. Он давал сеанс одновременной игры. Мы сидели рядочком на сцене и проигрывали. Проигрывали все. Даже Тобиас Штро, которого в селе никто не мог обыграть. Такого Ая ещё не видела.

В селе  играли в шахматы азартно, в основном на гулянках. Однажды мне пришлось наблюдать финал одной такой партии. Мать послала меня за чем-то к деду Вильгельму Якоби. Уже в сенках почуял запах сивухи. Захожу и вижу такую картину: дед Вильгельм играет в шахматы с Тобиасом Штро. Оба пьяные. На столе кроме шахматной доски трёхлитровая банка с недопитой брагой и огромный каношин.

Каношинами мы называли огромные самодельные резиновые калоши. Во время оттепели их натягивали на валенки. Чтоб не промокали. Эти каношины Тобиас изготовлял из автомобильных камер в вулканизационном цехе совхозной мастерской. Закуски на столе нет. Только банка и этот каношин. В него игроки сбрасывали срубленные фигуры.

Тобиас срубил последнюю пешку, которая через ход могла стать ферзем, и презрительным жестом бросил её в калошу. Король остался один, дед Вильгельм психовал, но не сдавался. Тобиас ставил мат по заказу. Пообещал загнать короля на определённое поле и там сразить его наповал.

Тобиас был уважаемым в селе шахматистом. Считался  талантом в этом виде спорта. Все надеялись на то, что уж хоть он то не сдастся. Тоже проиграл. Так вошёл в нашу сельскую жизнь новый необычный человек - Василий Алексеевич Черноусов.

Во всём, за что он брался, чувствовалась рука мастера. Дом начал строить шлаковый. Место выбрал очень красивое – на берегу Катуни у переулка против Высоких Камешков.

Во время наводнения улицу против его дома затопило, и Василий Алексеевич переплывал улицу на лодке, которую сам изготовил. Во дворе у Черноусовых был красивый палисадник. В центре цветника гипсовый херувим. Хозяин сам отлил. В деревне никому и в голову не приходило, изваять из гипса что-нибудь для души. Гипсом замазывали мелкие дыры в штукатурке, а тут на тебе – скульптура!

Была в доме у Черноусовых ещё одна невидаль – самодельное пианино. Односельчане отнеслись к этому инструменту скептически. Дом не достроил, хоть и стоит под крышей, но полы ещё сохнут, не прибиты, сараев нет, корову не завёл и что этот человек делает? Собирает пианино! Когда я увидел то пианино, чуть не обомлел. Как настоящее! Черноусов на нём сыграл полонез Огинского. Ошеломительно! Это тебе ведь не лестницу сколотить, не раму оконную изготовить, не посудный шкаф, а пианино!

Семейные отношения у Черноусовых были натянутыми. Трудно сказать было пианино причиной тому или что-то другое… Началом разлада, скорее всего, стали репортажи Василия Алексеевича, которые он отсылал в районку. Редакция газеты «За изобилие» рада была иметь среди своих авторов такого мастера пера. Его представили читателям как интересного неординарного человека, освоившего целую кучу профессий: журналист, геолог, шофёр и так далее. Репортажи Черноусова претендовали на художественность и сгодились бы даже для какого-нибудь столичного литературного альманаха.

Фурор произвёл репортаж о судьбе доярки Розы. Рассказ шёл от имени автора статьи, совхозного шофёра, который на рассвете спешит на утреннюю дойку. Всё радует его: туман над селом, утренняя свежесть, восход солнца, а главное - встреча с доярками. Молодые девчата, одна интересней другой. Самая весёлая из них Роза. Встают в селе раньше всех и позднее всех ложатся. Шофёр два раза в день увозит их на работу.

На рассвете собирает девчат по всей улице на утреннюю дойку. С вечерней  в сумерках увозит обратно в село. Новый шофёр девчатам нравится, после дойки его ждут с нетерпением, всем хочется поскорее добраться до дома и упасть в постель. Вечернюю усталость снимал Розин смех, улыбка шофёра и его изысканные комплименты.

Таких слов, которые он говорил, от скотников не услышишь.  Радость всей бригады оборвалась неожиданно, внезапно.  Роза погибла. Её нашли мёртвой на берегу Катуни возле Затона. Подозревали её одноклассника Борьку Балашова. Может быть эти репортажи или ещё что другое, но  в семейных отношениях у Черноусовых нашла коса на камень. 

Василий Алексеевич уволился из совхоза и стал преподавать в нашей школе химию. Так мы стали коллегами.  Как-то раз при встрече  со своими  однокурсниками  я похвалился тем, что в нашей школе есть такой замечательный человек - Черноусов Василий Алексеевич. Обрисовал его портрет тремя словами: патлатый, немного косоротый, очень добрый человек, походка как у медвежонка.

Через полгода Василий Алексеевич едет в Барнаул на семинар. Выходит с вокзала на многолюдный тротуар, шум, гам, толкотня и тут вдруг к нему подходит незнакомый человек и спрашивает: «Вы Черноусов? Василий Алексеевич?»

 Черноусов потом меня всё допрашивал что я такого людям о нём сказал, что его в огромной толпе  вычислили издалека. Как обрисовал? Волосы шапкой, кудрявые, рот набок, взгляд добрый, ходит как медвежонок. Всё. Наверное, всё же это не всё. Василий Алексеевич излучал доброту и мудрость. Такое можно почуять за версту.

С семьёй у Черноусова так и не наладилось. Он покинул семью и жил в школьной бытовке.  Развёл в школе кроликов,  диетическое мясо шло в столовую, приплод раздавал ученикам.  Был наш химик знаменит ещё и тем, что водил подростков в сложные многодневные походы.

Впереди маячила романтика, огни вечерних костров на Ак-Кеме под Белухой и много чего другого, но всё вышло по-другому. Так уж всё сложилось, что Василию Алексеевичу пришлось покинуть Аю.
 
Очень хорошо помню тот осенний солнечный день. Василий Алексеевич с рюкзаком на спине зашёл в школьный двор проститься со мной и с сыном Васяткой. Ему, наверное, тогда лет девять было. Я нашёл Васю в коридоре школы и вывел во двор к отцу. Черноусов присел на корточки лицом к лицу и заглянул сыну в глаза. Молчал. Смотрел, будто что-то передать хотел. Потом дал пачку печенья. "Ты же любишь печенье..."

У меня сердце сжалось и комок подступил к горлу. Печенье. Тут зазвенел звонок на урок. Василий Алексеевич что-то ещё сказал, обнял сына, потом встал и пошёл. У меня не было урока, я зашёл в учительскую, оттуда из окна видно дорогу на Алтайск. Василий Алексеевич нёс на плечах груз тяжелее своего рюкзака. Тяжело шёл он в гору по дороге на прилавок.

Этот прилавок он описывал в своих репортажах. Туманными утрами с этого прилавка всё село видно как на ладони. Туман стелется над Катунью, над селом, капельки воды по всему белому покрывалу искрятся под утренними лучами солнца…

Учителя стоят и смотрят в окно на дорогу. Кто-то воскликнул: "Бедный человечишко!" Я резко возразил: "Великий человек!" Спорить времени не было, Все разошлись по классам.  В учительской остались мы вдвоём. Я и учительница русского языка и литературы Черноусова Валентина Сергеевна. У неё тоже урока не было.

Мы смотрим в окно. Человек с рюкзаком   удаляется от нас. Удаляется всё дальше и дальше. Походка как у медвежонка. Вот уже виден один лишь рюкзак и шапка кудрявых волос.  Как в учебном кино по географии. Океанский корабль уходит в далёкое плавание и постепенно исчезает из вида.

Сначала виден весь, потом половина корабля, потом лишь мачты. Земля круглая. Валентина зашла в раздевалку, там стоит никому не нужное школьное пианино. Хлопнула крышка и вдруг громко зазвучала музыка. Полонез Огинского ...

Потрясающе трагично зазвучала. Я обомлел. Вообще никто в школе не знал о том, что Черноусова не просто учитель литературы, а ещё и музыкальный талант! Сердце вдруг заныло. Стою, не знаю что сказать. Валентина Сергеевна доиграла полонез до конца. Тишина.

- Вы… Вы… Валентина Сергеевна! Ну почему?!! Ну как же так? Почему вы с Василием…!?
- Да-а, Фёдор Борисович, Василию Алексеевичу тоже нравилось, как я играю. Мы через это и познакомились... Я в Бийске музыку в музыкальной школе преподавала. Был один класс для взрослых. Василий Алексеевич был моим учеником…

Кроликов съели в школьной столовой,  цветные плакаты, которые Черноусов изготовил, выцвели и их сдали на макулатуру. Валентина Сергеевна вместе с детьми покинула Аю и уехала в город. Как жаль, что два талантливых человека, любящих друг друга, не смогли преодолеть преграды, которые возникли между ними, поступь временных обид и необоснованных разочарований оказались сильней.

Не свершились те счастливые моменты семейного счастья, которые должны были свершиться...  Мать играет на пианино и рассказывает сказки, которые сама сочинила, отец рассказывает истории, которые сам пережил. Перед сном все выходят из дома на Высокие Камешки встречать закат солнца. Он розовеет на перекатах Катуни и в стёклах дома, который построил отец.
 
Их дом и сейчас ещё стоит на том же месте. В конце огорода баня. За баней берег Катуни. Речные острова сменили свои очертания, а речные протоки своё русло, но, как и прежде, на всей улице дети засыпают и просыпаются под шум Катуни. Им не известна эта история – история изготовления самодельного пианино.

Перестройка. Это слово мы услышали позже, через годы. Перестройка в наших умах шла задолго до того как Горбачёв объявил о её необходимости. Не он её объявлял, а мы, хотя мы всё это никак не называли.

Мы перестраивались на новое мышление и на новый стиль работы. В каждой школе такие как мы были. И не только в школе, такие же люди были   и на производстве, и в науке, и в искусстве. Была потребность в более добром взаимоотношении между людьми. Не наша вина была в том, что Перестройка получилась не по-нашему.