Что-то с памятью нашей стало... Часть III

После всех общественно-политических пертурбаций, после установления, хотя бы на официальном уровне, прав на свободу мысли и слова, можем ли мы утверждать, что в  постсоветской России утвердилась объективное видение истории? Или, по крайней мере, утверждается такое видение, и  сформированы его основы? Однако публикации на исторические темы, уровень дискуссий, связанных с важнейшими историческими событиями, не позволяют прийти к таким оптимистическим выводам.


Почему отношение к истории, ее видение все еще остается на уровне обыденного сознания, почему в дискуссиях по поводу истории все еще преобладают групповые пристрастия, а не принцип объективности? Такое положение обусловлено рядом причин, среди которых наиболее важными являются состояние исторического сознания общества, которое само, во многом, определяется общим уровнем развития науки и образования. В советский период  нашей истории, было  достигнуто, довольно высокий уровень развития образования и науки, но он был ограничен преимущественно сферой естествознания и технических наук. Науки об обществе, в том числе и история, относились к партийным, и их задачей было, прежде всего, не объективное исследование общественных процессов и их истории, а формирование сознания советских людей в соответствии с принципами марксизма-ленинизма.  Такой подход к развитию социально-гуманитарного образования и науки  соответственно способствовал и формированию исторического сознания, которое было основано на идеологической логике и не было способно к объективному отношению к историческим фактам. Насаждаемый советской властью классовый субъективизм привел не только к приверженности советских людей видеть исторические факты под углом зрения, основанной на категориях исторического материализма и научного коммунизма, но и в целом к формированию у них предрасположенности к групповому и индивидуальному  субъективизму. А на основе такой логики, как выяснилось позже, можно было и с успехом распространять и антисоветскую версию истории. Общее между общественным сознанием, которое вначале с энтузиазмом занималось апологией  советской истории, а впоследствии,  в период поздней перестройки, ее бескомпромиссным отрицанием – это его логика, основанная на нормах субъективизма, логика, которая не может принять объективное отношение к фактам. Такую метаморфозу в отношении к своей истории, продемонстрированной советскими людьми период перестройки, известный американский историк Моше Левин, на мой взгляд, справедливо определил не как утверждение критического подхода к прошлому, а как «чистое невежество».


Историческое невежество было следствием не только политики, проводимой коммунистической партией, по отношению к общественным наукам. Прискорбное положение общественной мысли,  в том числе исторического знания, обусловлено и не политическими факторами. Среди них следует особо выделить низкий уровень развития теоретического мышления советских людей и их постсоветских наследников. Особенно недостатки, связанные с неразвитостью теоретического мышления, проявляются в сфере исторического знания. Для носителей такого мышления занятия историей кажутся чем-то само собой разумеющимся. Чем-то связанным лишь со знанием фактов, не требующим каких-то дополнительных теоретических и методологических знаний. Отсюда взрывной рост количества «историков» в постсоветской России, да и в других бывших республиках Советского Союза. Абсолютное большинство их тех, кто в постсоветские годы объявил себя историком, не рискнули бы объявить себя философами или писателями. Даже  далекие от этих сфер люди в той или иной степени отдают себе отчет в том, что  философия или писательство требуют определенного склада ума и соответствующих навыков. Что же касается занятия историей, то оно для массового сознания кажется очень простым делом, основанным лишь на определенно эрудиции. Как следствие, изнывающие от потребности в общественном признании графоманы,  массово стали самореализовываться через занятия «историческими исследованиями».


Как следствие такого положения исторического сознания в постсоветский период, не только не удалось утвердить объективный подход к истории, но даже и  понимание ее необходимости. У бывших советских людей по отношению к истории все еще доминирует крайний субъективизм, основанный на наивном фактографизме, и на плохо осознанной приверженности к путанным теоретическим предпочтениям.   Отличия между различными группами и их историческими воззрениями лишь в содержаний идеологем и их иллюстрации, устраивающими их набором  фактов, но не в логике.  При таком положении исторического знания трудно не согласиться с мнением российского философа и историка Вадима Межуева, который считает, что: «Наши реформаторы – неважно, коммунисты, демократы, славянофилы или западники – все сделали ключевую ошибку, провалив идентификацию, рационально и морально оправдывающую преемственность между российским прошлым и ее будущим, между тем, что она была, и тем, чем (согласно их мнению) должна стать. Некоторые из них отрицают прошлое, а другие идентифицируют его как единственно возможную модель. В результате для одних будущее представляется просто смесью тем прошлого, в то время как другие механически принимают что-то противоположное – без любых аналогий в российской истории. Но будущее должно быть прочувствованно в первом примере на отношении к прошлому, в частности к прошлому, которое только что осталось позади нас». Но доминирующий тип исторического сознания не позволяет объективно осознать свое прошлое, в том числе свое недавнее прошлое. Отношение к столетнему юбилею Октябрьской революции еще раз показало проблему с коллективной памятью бывших советских людей. При таком отношении к своему прошлому трудно ожидать от них объективного осознания своего настоящего и тем более будущего.