Куда ведешь тропинка милая

   Тут можно не читать.  Но если читать, то попадаешь в лето года 1987 –го.  И все равно можно не читать.  Воскресенье пятого июля 1987 года.  Борт скоростного теплохода «Восход-16».  Отправились из Кинешмы с причала № 3,  рейсом в 9:55 в сторону Ярославля.  Нас двое: Николай и ваш покорный слуга – Петр.  Пасмурно.  Холодно.  Сейчас в теплоходе, как в самолете: гудит и потряхивает.  Николай дремлет позади меня в самолетном кресле.  Притулившись, стоят наши рюкзаки.  Прошли Наволоки.  Слева вверх по течению идет «Нефтерудовоз 25М».  Обходим его сторонкой.  Впереди по курсу синие просветы в облаках и тучах. 
   Вспоминаю, как из Иваново-Вознесенска выехали третьего июля.  Перед этим лег поздно.  Пока утихомирил Николая – он рвался в Кинешму к жене Зинуле и был крепко на бровях.  Больших трудов мне стоило уложить его на тахту, поверх одеяла, прямо в одежде.  Запер его на ключ, когда раздался храп.  А сам ушел к себе и весь вечер готовил рюкзак, стирал рубашку.  Утром будильник заставил  встать в 6:30, но к этому времени я уже не спал.  Был готов к дороге.  Разбудил Николая, еще хмельного на старых дрожжах, но уже веселого и бесшабашного.  Завтрак в его забичеванной трехдневным разгулом кухне, прощание с Михаилом Ивановичем, его соседом, майором в отставке.  Такси, позабытый паспорт Николая, касса, юные школьницы из 1-ой школы, кинешемский поезд, стихи, мороженное, газированная вода.  Марина с бабушкой, вокзал города Кинешмы, такси, колебания Николая – остаться на реке Мера.  Два дня в гостях у тете Нины, родной тещи Николая, купание в Волге, загар, и вот мы снова в дороге.
   Плёс.
- Давай все пальчики поврозь завяжем.  А дома мама тебе обработает.  Эка дядя нехороший! – женщина, лет 55-ти, перевязывает мальчика лет шести, голубоглазого, с мокрыми от слез глазами.
Кострома.
   Николай мечется в планах.  Предлагает с Ярославля теплоходом до Череповца.  А там видно будет.  Истинные мотивы его метаний, как мне кажется, кроются в холодной погоде, которой запугал нас географический атлас за седьмой класс.  Изотерма +12 проходит как раз там, на Белом море.  И теперь на Волге холодно.  Хотя он твердит про творческие возможности волжских мест, черноморских и беломорских тоже.  Что бы ездить в эти места на отгулы и искать сюжеты для рассказов поближе к дому.
Ярославль.
   Площадь.  Храм Ильи Пророка.  Кафе.  Три рубля 80 копеек.  Хлебный магазин.  Купили продукты на 10 рублей.  Масло сливочное по три рубля пятьдесят копеек.  Маятник в планах.  По Волге вниз или на Санкт-Петербург,  остров Валаам или Кемь?
   Теплоходик местной линии «Москва 151» везет нас вниз на Кировские лагеря.  Так посоветовал молчаливый матрос.  15 копеек билет.  «Москва» очень уютный, роскошный теплоход.  Берег левый, берег правый.  Справа теплоход  порт приписки «Ленинград».
Кировские лагеря.
   На дебаркадере Виктор, которому лет 60, объяснил, где удобнее ставить палатку:
- Пройдёте Соль-базу и там будет зеленый луг!
   Соль-база – вагоны, небольшой тепловоз, люди.  Проходим ложбинку по доскам.   Похожий на нашего покойного ныне дядю Васю Большакова, мужик, показал дорогу к берегу Волги.  Уютный дачный поселок, роща, колодец без ведра, великолепие дачных строений и полусгнившие дома уже не жилые с черными глазницами выбитых окон.  Лесная дорога, шишки, хвоя, кое-где земляника.  Полуугасшая старушка дремлет на пне, на солнцепёке.  Переправа через канаву с ручьем кофейного цвета, комары, крапива, ячменные поля и, наконец,  деревня Филимоново.  Целая пасека в одном огороде.  Берег с ласточками, вытоптанная  рыбаками площадка.  Палатка, дрова, костер, ужин, сначала холодный, а затем, вареная картошка и изумительный чай с зверобоем и смородиновым листом.  Закат то золотой, то багряный и сон уже за полночь.  Затем машина «Волга» по Волге с необычным звуком шлёпаньем.  Это уже в половине первого ночи.  Видимо местный Кулибин изобрел такую универсальную  машину-лодку.

6 июля 1987 года.  Понедельник.
   В палатке было по-разному ночью.  Николаю холодно.  Видно выходило похмелье из него.  Мне было жарко.  В половине девятого проснулся.  Но все еще лежим в палатке.  Николай дремлет.  Палатку треплет ветер.  Иногда стучатся по скатам её редкие капли дождя.  Легонько плещут совсем рядом волны в глинистый размытый берег.  Слышно пенье петухов, гуденье моторов, проходящих речных судов.  Скоро десять.  Берег безлесный, окаймлен тем же ячменным полем.  Собираюсь за дровишками в ближний овраг. 
   Принес воды.  Колодец с журавлем.  Дед, седая щетина.  О погоде разговор.  Не сохнет сено.  Костер.  Сухая трава.  Ласточки.  Память детства.  Николай с трудом встает.  Выходит из сна.  Клянет водку.  Отраву.  Философствует о состоянии мозга.  О труде.  – Эх, а картошку-то мы не положили.  Сейчас уже поздно.  Дождь слабо, нехотя дуплетами ударяет в палатку.  Костер потрескивает.  Чайки покрикивают.  Петухи поют. 
   Пошел дождь.  Сыплет по крутым скатам палатки, рассыпает пригоршни мелких горошин.  – Так, что все сложно, - заключил разговор о сюжетных дедах-героях, Николай.  И, завернувшись, как в большой кокон в спальный мешок, замолк.  После сытного обеда: суп с тушенкой, чай из зверобоя, меня тоже клонит в сон.  Да еще это уютное накрапывание дождя.
   Мимо палатки, по выбитой в траве тропинке, промчался, сердито фырча, мотоцикл с рыбаком, что с самого утра рыбачил с надувной лодки.  Чайка провопила: «Ой, ой, мамочка, да что же это за холод собачий! Словно осень!»
- Удивительно, что ленивое состояние, тоже блаженство – выдохнул Николай.
   Поезда нас на Белое море зовут, мы на Волге нашли не домашний уют, нет, не в Кинешме, где Николая родня, мы разбили палатки на краешке дня, и остался у нас  Ярославль  позади, на палатку упали шальные дожди.  Сиротливый костер, одинокий рыбак, и на Белое море не попасть нам никак.
   Дремоту в сторону!  Сейчас пообедаем и снова в дорогу.  Не глядя на дождь, на ветер, на холод.  В сторону  Прусово. 
   Николай торопит.  Рюкзак набиваю спешно поклажей.  Третий рюкзачок с провиантом несем по очереди.  Идем левым берегом.  Николай рассуждает о поисках сюжетов. 
   Переправились через залив, оканчивающий болотцем.  Лодка, трое в очках.  Две девочки лет по 14-15.  Мужчина лет сорока.  Два мотора.  Идут с Череповца на Клязьму.  Идут второй день. 
   Дождь.
- Место меня здесь удивило.  Высокий берег.  Тишина, волны, Волга, разлив.  Но мало времени – говорит Николай, кусая травинку.
   Тополь, под обрывом ласточки.
   Дорога во ржи привела нас к рыбацкой стоянке.  Полиэтиленовой пленкой обтянут каркас из палок.  Столик, дрова, костер.  Символическое пугало, одетое в старый выцветший лыжный костюм.  Горстка соли снежной крупой на медово-желтой скатерти.  Вытоптанная трава, окурки.  Всюду следы долгого пребывания людей.  Даже назойливые мухи, избалованные подачками крошек со стола.  Ведерко с рыбьими косточками.  Николай сидит на лавочке и поет:
- Искры гаснут и падают са-а-а-ми…
   Встает, деловито прохаживается.  Тихо, как перед грозой.  Скорее перед дождем.  Кричит чайка.  Лес сразу за стоянкой.  Сосны, ели, заросли ольхи.
   После дневных снов голова словно чугунная.  Нет ясности в ощущениях и в мыслях.  Николай все ходит, изучает стоянку:
- Вот лук растет – и действительно, на вывороченном дерне, чуть больше рукавицы размером, грядка с луком.
- Эге-ге-ха – зевает Николай и снова садится.
- Контейнеровоз шарит – издает он, опершись подбородком на руки, широко расставив ноги в спортивном треко – А те на Клязьму идут, или уже с Клязьмы? – мимо нас проезжать будут!
   Идем дальше.  Село Прусово.  Живописная церквушка с колокольней.  Фотографируемся.  Пристань.  Дед со снохой.  Сноха рыженькая лет 25-ти.  Дюралевые бензобаки самолетов местными умельцами превращены в лодки.
   Речной трамвайчик «Москва-114».  Билет 30 копеек.  Поляны.  Андреево.  Снова Андреево, как у нас под Иваново-Вознесенском.  Палуба.  Ветер.  Женщина с ребенком отвечает на наши вопросы о пристанях.  Андреево обновляется.  Видны пристройки к дому, дворики.  Видно завелся плотник.  Мужчина, лет 40-ка, крепкий на вид, пояснил, что дальше по левому берегу нам не пройти, помешает река.
    На Некрасово  в 22 часа будет теплоходик.  Все-таки идем за деревню по высокой некошеной траве, к створным знакам, к стайке берез, что над самым обрывом прижались к берегу.  Корявый, убеленный солнцем и ветром ствол, с одной стороны обуглен костром.  Вытаскиваю березу из воды, готовлю костер.  Николай прошел вперед, туда, где видны были палатки и флаг на мачте.  Скорее всего, школьники отдыхают.  Студенты теперь, маловероятны.  Чайки все кричат с берега почему-то: то ли с маленькой речки, то ли с болотца.  Ветер шумит березами. 
   Пришел Николай.  Оказывается, группа взрослых отдыхает.  У них палаточные домики.  Отдыхают семьями.  Островок, лодки.  Смогут перевезти на ту сторону.  Решаем заночевать здесь.  Северный ветер холодит шею.
- А чего сразу рваться дальше, в одну секунду, нужды не вижу! – говорит Николай.
   Поздно вечером приходит решение:  добираться к Белому морю.  Долго бродили в догорающем дне, уже ночью, когда луна изредка высвечивалась из-за туч, зажглись на реке бакены и створные огни на берегу, и все кричали неугомонные чайки.  Бродили скошенным лугом, то по траве, и ясно ощутили, что без Белого моря, жизнь не в жизнь!  И, что это наша живая цель, то есть Белое море, как-то сразу придвинулось, стало реально ощутимым.  Так потянуло в Кемь, что до сна ли было?  И мы не спали.  Впору сворачивать палатку,  и идти к причалу Андреевское, ждать теплохода на Ярославль, толкаться на вокзале, изнывать в очередях за билетами, затем грустить в вагоне, ни есть, ни пить, но двигаться в Кемь, к местам Юрия Казакова, к новым неизведанным сюжетам.
   В палатке стало жарко.  То ли от наших тел, то ли от наших мечтаний.  Сон не шел.  В ноль часов двадцать минут, Николай точно назвал время, я посмотрел на часы.  Ветер шумел в березах, срывал палатку, сердился, врывался в марлевое оконце.  Бились о берег диковатые волны от проходящих мимо судов.  Смотрели на фарватер прямо из палатки, то выходили разгоряченные  на ветер и все ждали, когда окончится эта ночь.  Комары под утро врывались в наш полусон.  Итак промучились  мы до семи часов утра.

7 июля 1987 года.  Вторник.
   Выбираюсь из палатки.  Вода отступила, обнажив небольшой пляж, усыпанный глиняной галькой.  Нашел сухую доску, нащепал топориком щепки.  Сходил за водой.  Мимо старенькой баньки, мимо деревенских домов, крепящихся из  последних сил, мимо куста цветущего шиповника  к колодцу.  Кусты сирени.
   Варим рис с тушенкой и сливочным маслом.  Дождь врывается в нашу трапезу.  Николай подбрасывает поленья в костер, ветер раздувает огонь.  Костер жарко пылает. 
   Собрали рюкзаки и в путь.  К пристани.  Под клёкот дождя.  На дебаркадере пустынно. 
- Вокзал на двоих – шучу я.
   Николай напевает,  собирая по строчке и добавляя свое:
- Слышишь, чирики шумят…
   А чирики – это червонцы.  Идут, как идут яхты!
   От пристани Андреевское идут теплоходы:
Вниз – Некрасовское в 9:45;  15:55.  Кресцово в 22:05.
Вверх – Ярославль в 9:10; 11:45; 16:30; 17:55; 20:50; 5:15.
   Со стороны Костромы идут две яхты.  Дебаркадер плавно качает на волне.  Читаю надпись на табличке:  «Сокольская судоверфь. 1963. Д-р 863.»
   Ветер идет с левого берега.  Яхты идут под боковым.  Ходко.  Горизонт в сизой дымке.  Две церкви с колокольнями на левом берегу.  Диево Городище.
   Подошли школьники, расселись на скамейках, врытых в берег.  Яхты прошли вверх.
   Любопытны остановки на отрезке Ярославль – Кресцово.  Итак: Ярославль – Порт – Дядьково – Сопелки – Прусово – Сорокино – Поляны (сады) – Андреевское – Диево Городище – Новые Ченцы – Минино – Некрасовское – Кр.Профинтерн – Ульково – Кресцово.
   Николай бреется, напевая:
- Зачем же зеркало, зачем ведь, а не золотая жила… Милый друг, милый друг, помоги ля-ля-ля… - довольный, как паровоз, круглый, как глобус.
   Семья – мама и два мальчика, с щенком черно-коричневой масти.  – Место, место! – повторяет мамаша, строго, но щенок не слушает, крупные лапы несут его к урне, стоящей в углу, у входа.  Мальчик в толстых очках, в зеленом свитере, возится со щенком.
- Леша!  Ко мне, Рекс, всё, хватит!  Место!
   Безрукий дед седовласый, с белым, рыхлым лицом, с корзиной и животиком, в резиновых галошах и темных брюках в очках в рыжей оправе, в шляпе, выгоревшей на солнце.  Сидит, облокотившись на спинку деревянного дивана, и выступает пальцами целой руки по ручке корзинки какую-то, ему одному ведомую мелодию.
   Николай все мается, кряхтит, спрашивает то и дело:
- Сколько там?
   Женщина с полноватыми губами, курносая, лицо в веснушках, широкая с командирским голосом:
- Если вы пошли, и его забирайте.  Как вы ушли и он заскулил – слышен за дверью её сердитый голос. 
   Снова вошла важно и села скрестив голые ноги.  Установилась неловкая тишина.
- Кхе-кхе-кхе – кашлянула женщина, вобрав носом воздух.
   Шею пригрело солнце.  Крашеные диваны ярко заиграли.  Однорукий  достал газету, развернул, склонившись вправо, читает.  Слышно как ветер свистит в проводах на крыше дебаркадера.  Шумит газета в руке седоволосого.  Женщина шмыгает носом.  Сквозь стены слышны глухие, неясные голоса.  Скрипит деревянный диван под грузным телом, еще не старой, лет тридцати пяти, женщины…
   Порт Ярославль. 
   Троллейбус номер один до железно дорожного вокзала.  Плацкартные билеты до Архангельска.  Женщина лет пятидесяти семи, посоветовала нам ехать на Соловки через Архангельск.  Один билет стоит 11 рублей.  Отправление в 16:30 с первого пути от станции Ярославль главный.  Прошла гроза с проливным дождем.  Сходили в магазин.  В буфете покушали на рубль 40 копеек, в столовой на рубль 50 копеек.  По фарватеру – девочки.
   Сидим на перроне.  Поезд Москва – Архангельск опаздывает на 10 минут.  Тепло.  Но тучи еще бродят.
   Колины рассуждения:
- Народ стал трезв.  Жутко стал трезв.  Никто не хочет рисковать.  И Николашка сделал сухой закон, бля. 
- Если бы я имел форму стиха, я бы только так их конопатил…
   Поезд с небольшим опозданием пришел.  В четвертом вагоне не оказалось свободных мест.  Переходим в пятый вагон.  Проводницы студентки с Санкт-Петербурга (Ленинграда): Татьяна и Зульфия.  Занимаем 41 и 42 места.  Знакомимся с Женей.  Он из Северодвинска.  Живет уже 12 лет там.  Месяц провел в Пестяках.  Загорелый, голубоглазый.  Две группы туристов с рюкзаками.  Легкий ужин на троих.  Стихи.  Сон.  Тучи.  Верхушки сосен и елей. 
   Утро.  Туман.  Короткие сборы.  Пригород.  Мост через Двину.  Корабли на рейде.
 
8 июля 1987 года.  Среда.
Архангельск.
   Поезд пришел в половине восьмого утра.  Вокзал.  Автобус № 54 до Морского вокзала.  Вокзал полупустынный из двух этажей.  Нет билетов.  На Соловки идет туристский теплоход в 18 часов.  Группа туристов  из-под Киева.  Старший – Виктор.  Передает такую информацию:  они едут на Соловецкие острова с научной целью.  Там пограничная зона и нужен специальный пропуск.  У них есть надежда попасть на туристский теплоход.  Штатный идет на Соловки лишь 12 июля.  На Северную Двину на метеоры тоже нет билетов.  К тому же без паспорта билет не возьмешь на Соловки.  А Коля забыл свой паспорт дома.  Это называется – приехали!  Отступаем на железнодорожный вокзал.  Покупаем билеты на 19:05 на поезд Архангельск –Адлер-Новороссийск до Ярославля.  Стоимость билета десять рублей.
   Сидим на набережной.  Слева купол какого-то здания, крытый железом.  Набережная отделана светло-серым гранитом.  Николай делится своими впечатлениями от погоды:
- Октябрь.  Ни пить дать – октябрь.  Все в куртках, в кофтах.  И представь волжский мягкий климат сейчас.
   И действительно тут цветет сирень.  Это на месяц позднее чем в Иваново-Вознесенске, например.  Шли сюда пешком.  На Главной почте по пути послали телеграммы на материк.  Снова встречали ребят из-под Киева.  Впервые за день выглянуло солнце.  Жжет немилосердно затылок слева, но шея в тени, замерзла, как в нашем октябре.  Контрастней стали спрессованные серые громады туч, уходящих дальше на север.  Над низким берегом Северной Двины с игрушечными домиками и трубами. 
   Город обычный, похож на Кострому и Иваново-Вознесенск.  Отличается тем, что вместо тротуаров – деревянные мостки.  На автобусных остановках нет укрытий от непогоды.  То ли транспорт часто ходит, то ли непогоды тут нет в помине, то ли на пассажиров плевали с высокой мачты парусного судна?  У причала стоят теплоходы.  Один из них – Татария.
    Посмотрели «Малые Карелы».  Музей деревянного зодчества 19 века под открытым небом.  Трудно поверить, что так реально жили поморы.  Церкви, дома, амбары, мельницы.  Природа – наша, ни дать ни взять – Иваново-Вознесенская.  Глубокий овраг, деревянная лестница.
   В автобусе познакомились с Олей.  Третий курс Лесотехнического института.  Любезно предложила сообщить по весне о путевках на Соловки.  Дала свой адрес.  Мы написали свой.  Расстались у Морского вокзала.  Нас торопил поезд.  Автобус № 54 доставил нас к железнодорожному вокзалу.
   На вокзале «Архангельск».  Около шести часов вечера.  Берем рюкзаки из камеры хранения.  Одно место стоит 20 копеек.  Николай приносит из буфета помидоры.  Внизу вокзала – пустынно.  Наверху набито битком.  Без пяти минут семь, подходим к своему вагону № 12.  Откуда только выкопали этот вагон.  Зелено-коричневый, жесткий, шаткий, скрипучий.  Места наши 35 и 36 возле самой двери, которая всегда открывается самопроизвольно. 
   Володя, наш попутчик до Вологды.  Мечтал о летной работе.  Прошел армию.  Пройти медицинскую комиссию не удалось.  Признали самое малое косоглазие.  И теперь мечты рушатся.  С 12 лет он мечтал быть летчиком, готовил себя.  Не курил, занимался спортом.  Вырабатывал характер.  Изучал физику, астрономию.  Теперь поступил в Архангельск учиться на телевизионного мастера.  Ищет себя.  Светлоглазый, с правильными римскими чертами лица.  Разговоры до глубокой ночи.  А в вагоне светлый день.  Белая ночь.  Туман в речных распадках.  Вот мы с тобой и встретились, моя Белая ночь.  Вспомнилась Карелия.  Служба в армии.

9 июля 1987 года.  Четверг.
   После Вологды, а она была около восьми утра, проснулся.  Купе наше опустело.  Володя сошел в Вологде.  Второй парень еще раньше вышел.  Остались с Николаем одни.  Проводница предлагает чай.  С удовольствием выпиваем по два – три стакана.  Солнце греет сквозь стекла. 
- Ну-ну-ну-ну-ну-ну-ну, топ, топ, бегает малыш – распевает Николай в избытке чувств. 
   Чайки сопровождают нас.  Летят над вагоном.  Две чайки.  Скоро Волга.  Ярославль.  И снова дорога.  Наша.  Тревожная, зовущая, родная.  Куда ведешь тропинка милая?
Ярославль.
   Волнующая встреча с городом.  Южным городом Ярославлем.  Троллейбус номер один до Речного вокзала.  Кассы.  Узнаем, что теплоход вниз идет каждый день в шесть утра.  Будут ли билеты до Нижнего Новгорода (Горького)?
   Воздух – липовый мёд.  Идем в магазин.  Тот же магазин, но с другими чувствами. 
   На Речном вокзале кушаем в столовой, как цари.  Телятина в сметане, щи из свежей капусты, чай – все натуральное на удивление и цена сносная – один рубль 72 копейки на двоих.
   Стоим на пристани Ярославля.  У шестого причала.  Два теплохода: «Москва-98» и «Москва-12», словно две сестры в белоснежных одеяниях, стоят прижавшись бедрами.  Грудится толпа огородников.  Солнце льется на всех своей щедрой рекой.  Николай высказывает свое мнение:
    - Никакой публики, публика нулевая в эти шикарные дни…
   Вниз пошла «Пенза» толкает баржу № 1734, груженую лесом.  Николай потягивается, как старый кот:
   - Жизнь, какая интересная, что он тянет резину, осталось пять минут.
   Началась посадка через теплоход «Москва-98» на теплоход «Москва-12».
   Сидим на верхней палубе.  Плачет ребенок.  Оживленный говор, кажется, что говорят все, как на вокзале.  Золотится шар на остром шпиле над  белой башней с винтовой лестницей и часами. 
   - Мне жарко ведь.  Ты пойми меня родной – Николай снимает рубашку.  Выходим на корму, ближе к воде.
   Но вот взревел двигатель:
   - Вот так, вот так, вот так – скороговоркой захрипел он. 
   - Так, так, так – говорю я ему – всё к лучшему!
    Над Волгой струится марево июльского полдня.  С берега тянет всё липовым мёдом.
   Теплоход отходит от причала.  До новых встреч, Ярославль!  Южный город!  Вспенилась вода за кормой, вздулись, напружинились волны, все выше и выше кипящие буруны.  От кормы потянулся стреловидный белоснежный след и сразу стал удаляться причал, мост, теплоходы.  Правый берег всё звал, манил медовой набережной, таинственными башнями, куполами, гуляющими парами.
   Чайка заходила, заметалась крутыми галсами.  Лестница.  Белые, тяжелые перила.  Купола церквей то в золоте, то в зелени.  Фонтаны цветомузыки, устье Которосли, пышная зелень на берегах, дебаркадер, плавучий кран у берега, живописный церковный ансамбль с колокольней, пляж, купающиеся дети, кусок дощатого забора, лестница, синие лодки, элеватор, снова пыльный пляж, юные фигурки.
   Теплоход, сбросил обороты двигателей  и,  замедляясь, подходит к правому берегу.  Над пляжем склонились ивы.  Дощатые мостки.  Большой катер  «СР-012», причал – «порт».  Яхта «Лодья», сделанная из шлюпки.  Порт.  Молчаливые, словно журавли, краны.  На складах красуется плакат: «Флотский порядок – залог безаварийной работы».  Груды леса.  Плавучий кран.  Маленькие рыбаки на боне.  Розовое здание за деревьями.  Трактор, забор, груда леса, мостовой кран, пиломатериалы .  Щебень горами, песок, желтый экскаватор, трое мальчишек на пляже на фоне песчаной горы. 
   Самоходная баржа «БТО-600», стоит уткнувшись в берег, «26 съезд КПСС» стоит под разгрузкой.  Цементный завод.  Пыльная баржа № 381.  Берег, черные цистерны от масляной копоти.  Зелень кустов.  Едем в Некрасовское.  Билет стоит 60 копеек.  41-й километр. 
   К теплоходу быстро привыкаешь, как к любому техническому чуду.  Чаек уже целая стая кружится, мельтешится.  Над Ярославлем собирается грозовая туча.  Пассажиры, кто читает газету, кто книгу, календарь, кто скучающе смотрит на берега.  Дед с внуками нашел другое занятие.  Устанавливает на палубе коробок, и что бы кулаком его надо разбить:
   - Бей кулаком, сразу с ног – он упал, пока стоял бы бил бы.
   - Ну, давай, ладно – ладно, я подержу маленько…
   - Р-р-раз, бей!  Ну вот,  а еще мажет! 
   - А я разбил бы.  И я разобью! – темно коричневый пиджак в полосочку, значок на груди: «Победитель соцсоревнования».   Деду лет 55.  Живой, веселый, прикурил, бросил спичку за борт, затянулся.  Морщинки.
   Причал Сапелки.
   - Правильно, правильно ребята, давай ответ! – дед, оказывается тоже не дед, а просто попутчик для ребят.
   - Воевал в секретной части – на кухне!
   Над Ярославлем, кажется, уже куролесит дождь!
   Обошли яхту с тузиком на прицепе.  Яхта типа «Ассоль».  Но и это все знакомо, отжито, пережито.  Нет тайн на Волге для нас. 
   Проходим рыбацкую стоянку из полиэтиленовой пленки, возле которой, кажется, были вчера.
   Сорокино.
   Причал «Минино».  Две русоголовые девочки.  Бабушка в темной кофте, ожидающе смотрит на теплоход.  Постояв, поковыляла, остановилась, спросила кого-то.  Теплоход отчалил, а она все стоит и смотрит.
   По правому борту остров с километр протяженностью.  Кусты окаймляют берега, цветущие июльские травы. 
   Левый берег – рощицы.
   Некрасово.
   Последний перегон плыли почти одни.  Еще две женщины и девочка.  Было ощущение, что теплоход наш.  Специально снаряжен он для нас двоих и для наших красных станковых рюкзаков.
  Сошли на берег.  Стога из серого леса.  Перекусили холодной тушенкой.
   Стали на правом берегу, не доходя паромной переправы на Красный Профинтерн.  Прошли деревушку с церковью и колокольней на левом берегу.  выбрали место для палатки, прямо на сухой полоске пляжа, перед глинистым откосом. 
   Началась гроза.  Дождь.  Палатку во время поставили.  Лишь Николай подвел с чаем.  Все мыл голову, купался, балдел.  И вот результат.  Время скоро десять вечера, а мы без горячего чая. 
   Накрапывает по палатке дождь.  Набегают редко волны от проходящих судов.  Вниз, в самый шквал, когда начинался дождь, прошла яхта с тузиком на прицепе, что мы обгоняли на теплоходе «Москва-12».  Вскоре прошел ял под парусами.  Человек восемь на борту, ребята. 
   - Приготовь там чайку, мучо – кричит от костра Николай.  Он что-то пытается сделать с костром и довести до дела чай. 
   Дождь то утихает, то усиливается.  Да, Николай, иногда зовет меня «мучо» - переделав до неузнаваемости испанское «мучачо» - друг, а «мучо» означает по-испански – много.  Но для него, кажется, все одно!
   - Люба, Любонька, целую тебя в губы – распевает Коля, затем, резко замолкает, сплевывает и тишина обнимает берег, только дождь царапает по скатам брезентовой палатки своими  котёночьими  коготками.   
   Чай из волжской водицы, кажется, готов.  Котелок с чаем стоит в сыром песке у входа в палатку.  Николай все бегает по берегу, то журчит водой.
   - Раз пошли на дело, я и Рабинович, Рабинович выпить захотел – напевает Коля, в Кишиневе он учился с еврейскими детьми. 
   Николай с котелком воды, для обмывания ног, влез в палатку, лег навзничь.  Кряхтит.  А дождь все рассыпает свой мокрый горох по крыше палатки.  После чая долго гуляли под дождем по пляжу.  Легли за полночь.

10 июля 1987 года.  Пятница.
   Утро.  Поют петухи.  Слышно хорошо.  Через Волгу передается по воде.  В палатке тепло и сыро.  Тучи комаров налетели, но ведут себя скромно, сидят на скатах, чахлые, заморенные, скромные до неузнаваемости.  День пасмурный.  На Волге, где-то вдалеке, фурчат моторы.  Нежно журчат, перекатываясь по мели, кроткие как дети, волны.  Планируем сегодня кусочек пути прошмыгнуть в «Ракете» или на «Метеоре».  И остановиться или в Порошино или в Плёсе.  Николай спит, посапывая носом.  Сколько можно спать?  Пора вставать.  Зарисовка для вчерашнего Ярославля:
Воздух, что липовый мёд, не можешь никак надышаться, Белого моря гнёт, сброшен, не станет мешаться.  Скатится поезд вниз, по шарику, по Земному, будет для нас, словно приз, дорога к морю иному.
   Сыро.  Пасмурно.  Клонится в южную сторону корявый куст ивы.  Кричат чайки.  В туманной сизой дымке противоположный берег.  Село, спрятанное в зелени деревьев.  Вскипела вода для оладий. 
   Полдень.  Все гуляли по пляжу.  Обсуждали писательские проблемы.  Выбор места для сюжетов: теплоходы, юг, Мокша, Волга…   По-прежнему пасмурно.  Костер все еще теплится, дымит.  Николай присел на корточки, собирает щепу, кладет в костер.  Мы в плавках и в кофтах. 
   Собираемся в дорогу.  Палатка снята и свернута.  Проклюнулось солнце.  Коля глаголет:
   - Белое море взято со всех сторон.  Сейчас не жаль ничего, когда я понял разницу между Черным и Белым морями!
   Снимаемся с якоря и под попутным ветром, неся рюкзаки как паруса, уходим в сторону парома.
   Подошли к рыжей, старой барже, служащей причалом для парома.  Зеленая будка с оконцем.  Ждем парома. 
   По фарватеру вниз пошел наш знакомый корабль минный тральщик «Пограничник».  Нахлынули воспоминания.  Вспомнился Дон, Азовское море. 
   Волны хлюпают о тупую корму баржи.  На ней собирается народ.  Солнце в дымке.  Мы загораем.
   Паром.  Переправились на другую сторону залива.  На пароме машины,  люди.  Старушка лет 75.  В черном выгоревшем на солнце или от стирки, одеянии.  Сухонькая.  С редкими желтыми зубами.  С доброй улыбкой.  Николай спросил:
   - Как жизнь прошла?
   - В труде, да в сиротстве!
   Точнее не скажешь.  Живет в здешней деревушке.  На берегу.  Сама родом с Леушино, Некрасовского района.  Муж уехал на родину в Смоленскую область.  Взрослые посоветовали выйти за него и посоветовали не ездить с ним.  Узнали про его поведение и не посоветовали.  Работали, всю жизнь трудились.  В войну угнали на торф, в Космынино.  Пол жизни прошло там.  Не отпускали и «квартеру» там предлагали.  Сын живет в Ярославле.  Наезжает по выходным.  Люди отдыхают, а мы трудимся.  То сажать, то полоть, все нам надо.  Внук в Польше служит. 
   - Нравится здесь?
   - А чего хорошего?  На Княжине – река, на её родине лучше.  И то пропадает от чего-то речка.  Работала на Красном Профинтерне на комбинате.  Ходили зимой пешком через Волгу…
   Подошли к пристани «Красный Профинтерн».  Пока шли вдоль берега, по аллее с воды наносило вонью, черные волны бились о серые камни – картина жуткая.  Вот почему на пароме нам встретились  школьники с рюкзаками – они ехали отдыхать на тот берег.  Здесь все загажено.  Ярославский крахмало-паточный комбинат на самом берегу.  Асфальтированная дорога, вымощенный серой плиткой тротуар.  Старые обветшалые дома смотрят на Волгу пыльными окнами…
   Снова вокзал на двоих.  Вскоре появляется девушка в белой блузке.  Десятиклассница с Вятки (Кирова).  Приехала сюда погостить.  Крашеные губы, подведенные в блестках  веки.  Но зеленые босоножки зашиты простыми нитками.  Глаза голубовато-серые маленькие, но уже смотрят оценивающе. 
   В 15:45 будет Метеор вниз до Плеса.  Решили брать билеты.  Стоит отсюда 2 рубля 40 копеек.  Заманило местечко: Порошино.
   Плёс.
   Около шести вечера прибыли в Плёс.  Столовая.  Пляж.  Дождь.  Гроза.  Купание.  Бивуак. 
   Волна светловолосая на берег набежит, давно не видел Плёса я, к нему душа лежит… Прошла гроза, наспорилась, хоть в лад с дождем пляши и Волга успокоилась, как зеркало души!
   Вечереет.  Поставили палатку под раскидистой старой березой.  Первая береговая терраса от пляжа.  Рядом дебаркадер, нарядный, чистый после дождя.  Склонились к воде кусты черемух и ив.  Воздух и вода засинели, похолодели.  Огромный ствол березы лежит, перегородив пляж, вершиной в воде.  На Волге, не умолкая, кипит жизнь.  Гудят натружено моторы судов, моторных лодок.
   Я пытаюсь написать что-то в блокноте об этом вечере.  Николай готовит ужин.  Хлопочет у костра.  Кажется, эта ночь его разочарует больше, чем где-либо.  Я поругался с ним за вопрос:
   - Почему же не выбрали наслаждение наши матери, а только труд? – совсем не умно.  В детстве, требуя новые ботинки, он укусил мать за ногу.  А теперь рассусоливает!  Тьфу!  Противно!
   Тихий, задумчивый Плёс, место прогулок и сходок, в светлой печали берёз, в ожерелье рыбацких  лодок.  Мимо плывут «Волго-Доны», чайки кричат и стонут, но пристают теплоходы, в жемчужный кусочек природы…
   Собрались у костра.  Отдыхаем.  Вечеряем.  У нас гости.  Москвичи.  Алеша Королев – октябренок, с ним женщины – Вера и Ольга. 
   Вечер.  Затихла Волга, замерли косы берез… Встреча.  Впервые надолго, мы гости твои милый Плёс.  Каждый, не пьющий тоже, взахлеб в этот вечер пьет, на русское счастье похожий, липовых улочек мёд.  Вечер.  Размыты краски.  Теплоход.  Мотыльки – огни… Словно из древней сказки, будят мечты они.  И мы у костра помечтаем, поговорим, посидим… Но отчего же так тает, сердце в моей груди?!
   Мы согреемся жаром костра, словно в городе у камина и печаль моя будет остра, пусть и встреча была недлинной.  Мне запомнится этот уют, говорочек  в ночи московский, на рассвете, что птицы споют, и пейзаж этот Плёсский, неброский.  Будет память звенеть комаром, мне рассказывать эти ночи…, мы потом их оценим, потом,  и потом уж поймём, между прочим.

11 июля 1987 года.  Суббота.
   Легли дремать в половине шестого утра.  Всю ночь провели у костра.  Комары, анекдоты.  Алеша все кидал в огонь траву, листья.  Они трещали, давали дым.  Анекдот про чукчу:  едет в купе с девушкой – бзынь, бзынь,  - играет на струне.  Она просит:  - надоело, перестань!  Засыпает.  Часа через два просыпается.  А он смотрит на нее такими жадными, томными, глазами.  Она: - Что, хочется?  Он: - Да, очень хочется!  Она: - Ну давай, только побыстрее!  Он зачастил на своем инструменте: - бзынь-бзынь-бзынь…
   Восемь часов, я уже на ногах.  Заштопал худушки на олимпийке.  Часом позднее встал Николай.  Спускаемся к Волге.  Постояли.  Обменялись впечатлениями, утренними мыслями о Плёсе, о его тишине, о его рыбацком счастье.
   Ночью не слышно музыки нигде.  Словно берега вымерли.  Мимо нашего костра проходили пары с магнитофоном в руках.
   Вниз по Волге прошла «Ракета».  Утро солнечное, слегка прохладное.  Николай ходил за водой, возвращается…
   Теплоход идет на Кострому, оставляя за кормою кудри дыма, отчего мне грустно, не пойму: может быть, судьба проходит мимо!  В светлой грусти лягу на траву, где береза загляделась в воды, и уставлюсь взглядом в синеву, белые плывут там теплоходы.  Что за бред – ведь я не пью вина, да и жизнь пока еще терпима, только все же, где теперь Она, может быть опять проходит мимо?
   Позавтракали.  Оладьи картофельные жареные на костре в сливочном масле.  Тушенка, колбаса копченая с сухарями, по кусочку сахара и глотку кипяченой воды.  Лежу, загораю на спальнике.  Николай в палатке.  Спиной ощущаю дыхание Волги.  То ветерок набежит, то моторка прожужжит, то волна шальная прошуршит.  Перед моим лицом ромбик палатки, примятая ночными гостями трава и голубые-голубые цветы, на заднем плане крапива и лесные заросли клена, черемухи, осины, ольхи, березы. 
   Налетит ветерок, распахнет палатку, там лежат рюкзачки и дремлет Николай.  Левее палатки рюкзак  с продуктами и перечеркнутый  растяжкой от палатки костер, от которого едва исходит чуть заметный в горячем воздухе дымок-парок.  Висит кружка на роготулине.  Освещенные солнцем подлесок. 
   Костер у нас был славный.  Николай еще с вечера обложил его камнями, от которых, я думаю, и прогрелся воздух над Волгой, и пошло тепло во все наши Иваново-Вознесенские края.
   Какое-то странное ощущение от близости дома.  В любую минуту можешь сесть на автобус,  и уехать в Иваново-Вознесенск, а там рукой подать до Кольчугино, до счастья, до радости….
   И, вместе с тем, еще кусочек этой целевой дороги хочется одолеть.  Кажется она подходит к логическому завершению.  Пусть до Белого моря нас не пустили обстоятельства: 1) Николай забыл, а вернее, не взял паспорт; 2) мизерность денежной суммы; 3) для беспаспортных и безденежных Белое море закрыто еще и пограничным дозором.
   А так бы могли посетить, по купленной там, в Архангельске, путевке, Соловецкие острова, а значит, и Белое море, и все вопросы сразу оказались бы решены.
   Белое море нам нарисовал попутчик Володя: серое до горизонта, барашки и жуткий холод, впечатление такое, что на горизонте ощущаешь, видишь, льдины.
   Конечно, можно считать, что цель взята.  Были у Белого моря, на Белом море, но не видели его.  Зато видели Северную Двину и теплоходы «Усмань»,  «Татария»  и корабли на рейде, и пляж Архангельский рядом с Морским вокзалом, и Морской вокзал, и богатая набережная, и белые ночи, правда, это уже в поезде, на обратном пути.
   Все равно есть ощущение выполненной цели.  А в актив дороги лягут и контрасты погоды, и Ярославское цветение липы, и ночевки, и теплоход «Москва»,  и пляжи безлюдные, и костры, и бабушка Мария Федоровна, и тихий Плёс, и все-все, что еще может встретиться в дороге любопытному взору, оторванному от рабочих планов и вечной нехватке запасных частей для буровых и грузовых машин в геологии,  и конечно от семейных проблем.   И будет она потом вспоминаться эта дорога, как что-то необычное, манящее и саднящее, связанное с нашим молодым, задором, и творческим порывом сердец.
   Погода резко сменилась.  Пошли тяжелые, с серыми брюхами облака, надолго скрывая солнце.  Холодом повеяло отовсюду и от реки, и от леса, и от травы, еще недавно казавшейся теплой и ласковой.  Николай храпит.  Но, вообще-то мы решили отходить ближе к Порошино.  Посетить по пути домик Левитана.
Удивительно, но на Волге, всю ночь маячили рыбацкие лодки, стоят они и сейчас, кажется, что одни и те же. 
  Скользят по водной ряби прогулочные весельные лодки.
   Лежим в палатке.  Пили чай липово-смородиновый.  Ходил за хлебом.  Был в музее Левитана и на горе.  Видел яхту.
   Вот и вечер.  Стало прохладно.  За спиной потрескивает костерок.   Только что принес воды из ручья и повесил прокопченный котелок с водой над огнем.
   Солнце повисло над жилым дебаркадером, над кромкой противоположного, покрытого лесом, берега.  Золотистый столб на воде наискось пересек Волгу.  Вода приобрела оттенок ртути, заиграла белизной, светлой, прозрачной синью.
   От моторки набежали волны, шурша, потыкались в берег – везде мелко.  Тяжело махая усталыми за день крыльями, пролетела, кружась, чайка.
   По Волге вниз пошел «утюжок» - маленький толкач, как из того кино, где женская команда.
   Противоположный берег потемнел, насупился.  Светлые, пронизанные солнцем листья юной рябины, передо мной, на переднем плане, как эталон зеленой краски.  С шипением пошла на берег волна от «утюжка».
   Перистые облака, размашисто, небрежно, как будто детской рукой набросаны, собираются на севере в клубок и длинными белыми, радиально-лучистыми полосами тянутся к югу.  Роза ветров.
   Скоро десять вечера.  Солнце, тем временем, пожелтело, коснулось дальнего берега, как бы прожгло овал в его темно-лиловой стене.  Купальщик далеко заплыл по Волге.  Пора поправить костер, подбросить дров – расколотой доски от старой лодки.  По тропинке мимо проходят парочки, спотыкаясь о мозолистые корни березы. 
   Солнце, позолотив небо, ушло, утонуло в противоположном береге.  По Волге вниз пошел контейнеровоз.  Трубы с кормы, рубка в центре.  Вода набрала сиреневые краски.  Пришел Николай. 
   - Показал местным, как надо заплывать.  И на этом, кажется, все!
   Пошли волны, жадно набрасываясь на берег, на березу, прильнувшую к воде, белым, рыхлым телом. 
   Николай рассказывает,  как на него смотрели и кто смотрел.  Травинки, метелочки их, покачиваются у моего лица, словно прощаясь с солнцем, с уходящим днем.
   Ближе к полночи, сон-тренаж.

12 июля 1987 года.  Воскресенье.
   Ровно в девять утра встаю.  Пасмурно.  Прохладно.  Николай еще дремлет.  Готовлю сучья для костра. 
   Через полчаса встал Николай.  Умываемся.  Собираем палатку и уходим без завтрака.
   В столовой позавтракали.
   Ливанул дождь.  Пережидаем дождь под раскидистым вязом.  На правом берегу, ниже Плёса.  Прошли Плёс.  Были в музее Левитана.  Сладким женским голосом гид поет песню о его жизни и творчестве. 
   За Плёсом начинается живописный берег, неожиданно красивый и привлекательный.  Травкин Павел Николаевич ведет раскопки с своими хлопцами.  Нашли при мне на 20 сантиметровом слое обломки глиняного кувшина и медную подвеску 12 века.
   Снова в путь.  Гремит гром.  Дождь возвратил нас под пленку, которой мы накрылись вместе с рюкзаками.  Рядом стоит моторка «ИВА 4762».  Дед, парень и школьник лет одиннадцати.  По камышам пробивается ручей. 
   Снова засияло солнце.  Блестит листва.  Туча ушла на северо-восток.  Шелестят волны.  Вниз пошла «Ракета».  Небо умытое, чистое, глубокое.  Николай потягивается:
   - Ну что, потопали!  Карелия снится!
   Стоим лагерем в Порошино.  До Порошино брели по берегу, часто обходили склоненные над водой ивы прямо по воде.  Я обул кеды, что бы не кололи камни.  Дважды была гроза.  Второй раз застала нас в трех шагах от пристани «Порошино».  На крытой шифером веранде переждали грозу вместе со случайными людьми.  Два молодых паренька, женщины и двое мужчин.  Дождь лил как из ведра.  Сквозь старый шифер летели капли.  И все сбились в один угол, более менее сухой.  Только прошла гроза, как солнце залило своим теплом.  Поднялся наверх по мокрой траве, затем по бетонной лестнице со смотровыми площадками.  Увидел похожие на финские домики строения на несколько комнат.  Столовая.  Через заведующую складом, Екатерину Александровну, раздобыл картошку.  Грузчик Володя. 
   Облюбовали местечко напротив лодочной станции, рядом с поваленной березой.  Она живописно перечеркивает пейзаж с Волжским простором и противоположным берегом.  Николай готовит картошку на костре.  Зовет кушать.
   Прошла вниз моторка.  Каркают вороны.  Кричит дятел.  То и дело на солнце наплывают дождевые облака.
   Дружеский обед на двоих.  Оказалось картошка не досолена.  Николай посыпает крупной солью, аппетитные картофелины, закрывает крышкой котелок и снова ставит в дымящийся костерок.
   На противоположном левом берегу стоят под погрузкой баржи.  Там песчано-гравийный карьер, на котором уже второй месяц работает главным инженером,  наш знакомый, Леня Кожич.  Волга здесь не широкая.  Метров 400 или 500.  Прошел «Метеор» со стороны Кинешмы. 
   Николай отложил ложку, потянулся за пустым котелком.
   - Пойду за водой схожу!
   Встал, поправляя на ходу, скатанные  до колен спортивные брюк, двинулся в сторону лодочной станции.  Вскоре его фигура мелькнула по короткому пляжу.
   Появился Николай с водой.
   - Чай ставить? – вопрошает он, -  Давай, поехали!
   Поменял над огнем котелки.
   - Лопшеньга, вот тебе и Лопшеньга – ворчит Николай и, взяв ложку, с аппетитом уплетает горячую картошку жареную с тушенкой.
   Вниз пошел теплоход «Н.А. Некрасов», трехпалубный.  Поднял волну.  С шипением вода набросилась на берег, сердится, злится, что ее покой потревожили.
   Сидим у костра.  Мимо прошли отдыхающие.  Несут сыроежки.  Спине горячо.  Рядом тропинка.  Подорожник.  Разнотравье.  Вплотную лес: ольха, ель, береза.  Дальше, в просветах между деревьями сосновая рощица.  Сидим спиной к Волге.  Проходя на яхте еще год назад  по Волге от Кинешмы до Азовского моря, за три навигации, насмотрелись и на суда, и на реку.  Николай говорит о дикости нашей дороги и вообще, наших дорог.  То есть мы едем по Волге и где захотим, там и пристанем.
   Николай пошел искать грибы.  Прошло семейство: папа, мама и малыш.
   - Ой, гляди, костер! – восклицает мальчик.
   - Там уха варится, должно быть, - говорит мама и смотрит на меня вопросительно.
   - Нет!
   - Да?
   - Нет, нет – успокаиваю я – откуда уха?
   Ухе, действительно не откуда взяться.  Мы не рыбаки.  Кто мы?  Путешественники?  - Да! Но не только.  Еще мы больны и беременны, творчеством.  И все чаще и чаще разговор о нём: о стихах, рассказах, очерках.
   Все еще бродят кучево-дождевые облака.  Наша поляна надежно укрыта от дождя и солнца могучими елями и березами.
   На прогулочной лодке, мужчина лет пятидесяти, возит дрова.  На берегу много сваленных елей и берез – Волга размывает берега, и деревья обрушиваются. 
   Николай познакомился с возчиком дров и смотрю, загребает с ним в одной лодке.  Сейчас пошел делать второй рейс.
   Над рекой белеет одинокая чайка, освещенная солнцем на лилово-сером фоне туч занимающих северо-западную часть горизонта.
   Позабыл про кеды.  Так они и висят на палке, а надо их подвинуть к костру ближе. 
   Одинокий пловец, саженками заплыл далеко от берега.  Скрипит уключинами лодка, на которой Николай уже второй рейс делает с дровами.  Мужчина в лодке уже  надел рубашку, стало прохладно, ветрено.  Слышу:
   - А вы надолго здесь?
   - Денька на два!
   - А там куда?
   - Дальше пойдем!
   - На танцы приходите сегодня!
   - Сходим, посмотрим!
   Дальше ветер относит слова, и Николай еще слишком далеко плывет от берега.
   На нашей полянке за тропкой растет даже зверобой.  Вечером можно будет сделать чай из зверобоя.
   В сторону Кинешмы идет трехпалубный теплоход «Юрий Долгорукий».  Его на моих глазах обгоняет  теплоход «Московский -14».
   Пришли с шумом волны к берегу.  Николай подходит сюда на лодке, за бревном.  Он вошел в роль гребца-грузчика.
   Оказывается, сегодня Праздник – День Славных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла.  Говорю Николаю:
   - С тебя причитается!
   - Отпускаю тебя на танцы – утешает меня Николай.
   Солнце скрылось за тучами.  Волга покрылась серым налетом, стала неуютной.  Сижу у костра и грею спину.  Николай погнал лодку в последний раз.  Скоро придет.  Будет делиться весь вечер о впечатлениях от встречи с перевозчиком.  Это работник Дома отдыха «Порошино».  На лето здесь нанимаются со всех концов нашей области работники.  Рассказал, пока Николай обрубал сучья, что в 1980 году здесь утонул мужчина лет двадцати восьми.  Отдыхал с женой и ребенком.  Купался.  Как раз «День Нептуна» отмечался.  Пришлось отменить.  В то время над рекой стоял туман и видимо задело баржей.  Двое их было.  Один выплыл, второй крикнул: - Тону, и камнем на дно!  Водолазы два часа искали.  Такая вот история…
   Сижу у костра в одних плавках.  Это тебе не Архангельск.  Хотя холодно и нет солнца.  Но холод наш, здешний, родной, только придает бодрость телу.  Северный холод – убивает.
   Сыто каркая на вершину березы села ворона.  Родионов Адольф – перевозчик дров, живет в восьмом корпусе.  Лодочник – Володя.
   Как я и предполагал, Николай от Адольфа, впечатлился до краев.  Говорит, что Адольф похож на Михаила Ивановича, нашего соседа, офицера в отставке.  Во всех городах бывал.  Николай просит написать стихи вместо бутылки, что бы вечером зайти к Адольфу не с бутылкой, а со стихами.
Береза перекошена, на Волжском берегу, дом отдыха «Порошино»,  я в сердце сберегу.  Волною чувства взмучены,  Порошино, тобой,  скрипящие уключины, на лодке голубой.  Как от реки поднимешься по лестнице крутой, как будто бы обнимешься с природою родной.  Душа моя встревожена – сумел приворожить, Порошино, Порошино, ты будешь в сердце жить!
Как царь Нептун на берег вышел, мужскою грубой красотой, от рук, от глаз величьем дышит, а вместе с тем, и простотой.  А за кормой лодчонки утлой, где ни видать, увы, следов, огромной жизни сети, путы, цепь судеб, лиц и городов!  И пусть напомнит чайки крик, и шум разбуженной волны, пусть оживут хотя б на миг, картины Волги и Двины….  То царь Нептун сошел на сушу, но разве море отгремело?  Так пусть живет и греет душу, всё то, что раньше сердце грело!
   В результате вечером, Николай пошел к Адольфу. 
   Ближе к полночи музыка на второй даче умолкла.  Видимо танцы детворы и мамаш, закончились.  И заиграла другая музыка.  Музыка красок заката, неба, воды, берегов.  В основном это музыка неба и воды.  У воды теперь медово-желтые, розоватые оттенки.  Ближе к берегу цвета воды зеленоватые, светло-голубые и коричнево-черные в тени у берега. 
   Вода мерцает таинственно и притягательно.  Левый берег резко приблизился, бросил в воду желтые свечи огней.  Там, неизменно шумит машина – сортируют гравий и дробят.
   Мы поужинали горячими картофелинами с постным маслом.  Пили чай со зверобоем и смородиной. 
   Сон.

13 июля 1987 года.  Понедельник.
   Около девяти утра подъем.  Утро пасмурное, прохладное.  Рокот мощной техники на том берегу.  Собираем палатку, походное снаряжение и идем в сторону Плёса.  Теплоходик  морского-озерного плавания, отходит от пристани Порошино. 
   Плёс.  Проводил Николая на «Метеоре» в Кинешму, до Кинешмы билет стоит один рубль 40 копеек.  Сам еду домой, в Иваново-Вознесенск на автобусе.  В эти часы, в первой половине дня, автобус почти пустой.  Билет стоит два рубля.
   До свиданья милая тропинка, и пусть никогда не зарастают малые тропинки к малым и большим рекам Великой России!