Глава II. Партенит

…Море было спокойно, и еле заметные волны накатывали на берег, состоящий из мелко нарубленных ракушек. Назвать его песчаным было так же невозможно, как и сказать про него, что он состоит из маленьких камушков. Нет, это были именно бывшие ракушки, с хорошо заглаженными волнами краями. Подальше от воды этот условный крупнокалиберный песок имел светло-серый, практически белый цвет. Ближе к кромке волн он становился все больше серо-коричневым, и шелестел каким-то непонятным и ведомым только ему одному образом.
В этот утренний час, Сергей шёл по нему босиком. Был октябрь, так называемое "бабье лето". В этот период хорошо ладят между собой две стихии, суша и море. А точнее их температуры. Они, как бы мирятся друг с другом и обретают мир и согласие, или просто становятся, настолько близки друг другу, что практически и не отличаются, приобретая одинаковые значения. Воздух, соприкасаясь с водой, делает её такой же температуры, что и он сам. А сам, в это время года, как правило, и не горячий, и не холодный, а самый, что ни на есть бархатный и пригодный для жизни. В такую погоду и не холодно и не жарко. Природа как бы успокаивается после бурной и кипучей молодости, приобретя огромный опыт штормов и бурь, ища успокоения в разбросанных по всему берегу тихих бухтах-укрытиях. Она наслаждается своим опытом, но готовится при этом к увяданию, перед недолгой Крымской зимой, заранее понимая её неизбежность.
Это самое сказочное время, которое дарит нам полуостров всего лишь один раз в год. Как и само оно, так и люди, привлекаемые сюда именно в этот период года, так и всё природное окружение создает какой-то невидимый, и непостижимый эффект зрелости окружающего мира и всех его многочисленных составляющих. Многие, только ради лишь этого необъяснимого эффекта, подтягиваются на побережье, пожить накопленным за весну и лето, опытом окружающих скал, цветов, и южных деревьев, вперемешку с соответствующей архитектурой, дореволюционных зданий, зародившейся здесь на грани прошлого и нынешнего времен.  Модерн многочисленных особняков, одним лишь видом, даёт понять о своем значимом месте в становлении всего, что зародилось позже, после него.
Сергей опять остался один. Развод был не то чтобы тяжелый, нет, как у всех. Но, то, что стояло за этой простой формальностью, то, что пришлось пройти, безусловно, оставило след в его жизни. Он не мог отойти от этих прожитых вместе лет. Не мог просто так их забыть и больше никогда не вспоминать. Ему требовалась новая информация, километры и километры впечатлений, событий, стрессов, счастливых дней, неудач и побед. Только так время лечит. Ведь оно наслаивает сверху новые слои, постепенно закрашивающие своими разнообразными цветами ту черноту прошлого, что собственно и не чернота, она так же ярка и многоцветна, но в памяти, особенно первое время, хранится только ночь, без света фонарей, раскачивающихся на ветру. Глухая темная ночь. И только потом, пропитавшись красками новой жизни, все воспоминания принимают свой натуральный, сочный цвет.
Эта поездка в Крым досталась практически бесплатно, от профсоюза, членом которого ему никогда не доводилось быть. Просто Клара Захаровна, как все любя называли её за глаза, пожалела Сергея, в его очередном разводе и предложила горящую путевку в санаторий Министерства обороны. Это был смелый шаг с её стороны, ведь она рисковала своим положением в институте. И давать возможность отдохнуть за полцены не члену профсоюза, да еще и в Крыму, было рискованно. Но она, будучи пенсионного возраста не боялась сделать доброе дело для хорошего человека. Не подарок судьбы, а просто добро. У Клары Захаровны был сын возраста Сергея, и у него так же, как и у него не ладилось с семейной жизнью.
Дело в том, что именно тогда Сергей находился в каком-то невменяемом состоянии после развода и не мог ни работать, ни думать, ни стоять, ни ходить. Он болел страшной болезнью, под названием, разлука.
И сейчас, море благотворно влияло на него своим шелестом мелких, ласкающих босые ноги волн. Он гулял по берегу.
Крым был дорог с детства, он знал все его интересные места и закоулки, и являлся страной детства. Все его крупные города были ему знакомы ещё маленькому, своими лабиринтами улиц, переулков и дворов, автовокзалами и парками, речками и кинотеатрами. Симферополь он вообще считал малой Родиной, в нём провёл все летние периоды своего детства. И сейчас, ступая по влажному песку прибоя, Сергей вспоминал, что с ним было раньше, до того. Дело в том, что он подсознательно, с какого-то момента жизни, начал делить её на то, что было до, и на то, что происходит уже позже, после этого, определённого им момента.
Побережье, какое оно неравномерное. То горно-скалистое, с каменистыми берегами, но просыпанными в щелях, мелким песком.  То равнинно-обрывистое, расколовшееся своими оврагами, прямо к морю, к узкой песчаной полоске. То просто ровное, как огромное блюдо, с каменисто-галечными пляжами и длинно растянувшимися поселками на берегу. На своем протяжении берег впитал в себя варианты всех климатических поясов земного шара, и, представляя собой географически субтропики, на деле, являл собой практически весь мир.
И сейчас он шёл по этому миру, под названием Земля, оставаясь при этом всего лишь на полоске санаторного пляжа, упирающегося одним своим краем прямо в Аюдаг. В склонившегося к самому морю, своей ненасытной мордой, медведю, так и старающемуся выпить его до последней капли, лишь только для того, чтобы утолить свою дикую жажду голодного зверя.
Он гулял.  Но мысленно находился не здесь, не на этом Крымском берегу, не на этой светло-серой полоске пляжа, а там, где-то в другой стране, в другом мире своего далекого детства, которое давно прошло. Весь остальной мир готовился к этому страшному, и не постижимому тогда, простым смертным, слову, "миллениум". Был 1999 год, век кончался, оставалось еще каких-то неполных, три месяца и наступало новое тысячелетие, новый отсчет.
Ему было очень грустно, как никогда ранее, казалось, что всё кончается, и больше никогда уже ничего не будет. Никогда не наступит ничего интересного, и значимого в жизни. Он отгонял, как мог от себя эти страшные и в то же время довольно правдивые на тот момент, мысли. Тогда казалось, что новый век не придёт, все кончится, так и не начавшись. Но, он шёл вперед, ему было интересно заглянуть за мыс, создаваемый мордой медведя. Все остальное его не интересовало, и не привлекало своей красотой.
В кармане шорт завибрировал и пискнул телефон. Сообщение, понял он, и полез за телефоном.
- «Как ты там?» - прочитал он довольно короткий, но в то же время значимый для него тогда текст.
Остановившись, и посмотрев на идеально прямую линию горизонта, он стал набирать ответ, на неудобной, но кажущейся тогда пределом совершенства, кнопочной клавиатуре телефона.
- «Нормально. Проснулся. Гуляю по берегу, до завтрака. Погода замечательная. Плюс двадцать четыре. Причем и воздух, и вода. Как ты?» - Закончил он глядя прямо на щит с информацией, на котором была написана температура на сегодня.
Сообщение полетело в далекую Москву с помощью всего лишь одного нажатия на кнопку.
- «Я нормально. Работаю. Отдыхай. Тебе надо. Жду. Змеюга», - пришёл, не заставляя себя долго ждать, ответ.
Сергей упёрся в скалистое подножие Медведь горы. Дальше не пройти, только если вплавь. Но, рано утром купаться не было ни малейшего желания. И, посмотрев на часы, он развернулся, и пошел в сторону здания столовой, расположенной в самом центре санаторного комплекса, как раз рядом с фонтаном, о котором говорили ему вчера за ужином, что он еще и светиться разными цветами прожекторов, под музыку, но по вечерам, в выходные дни. Сегодня, возможно, он как раз и увидит это местное, доставшееся из социалистического прошлого, чудо. Так думал он, проходя мимо него, и двигаясь в сторону столовой. Приближалось время завтрака.

                * * *

За столом их было четверо. Трое строителей и один лётчик.
- Привет Сергей, - со значимостью в голосе произнёс Михалыч.
Это был примерно шестидесяти пяти лет, тучный, с отдышкой человек, который всю жизнь проработал на стройках, и буквально последние лет десять отсиживался по ТУКСам (Территориальное управление капитального строительства). Он говорил мало, но все его разговоры сводились к одной только теме, о женщинах.
- Как спалось на свежем воздухе? - спросил Алексей. Второй пилот пассажирских авиалиний. Это всё, что Сергей знал о нём, после вчерашнего ужина.
Алексею было, на вид, лет тридцать пять примерно. Он держался уверенно и слегка свысока. Как бы давая понять всю значимость своей профессии. Он был чуть выше среднего роста, плотного телосложения, и носил короткую стрижку.
- Так себе. Рано проснулся. Сосед у меня нервный какой-то. С утра ему тарелка на Аюдаге мерещилась.
- Какая тарелка? - спросил летчик.
-Тарелка? - произнес Валера, четвертый столующийся вместе с ними, не донеся при этом до рта ложку с горячей манной кашей, сильно сдобренной маслом. Он так же имел прямое отношение к строительству, и казалось, что другие темы его вообще мало интересуют. Он выглядел лет на сорок.
- Да. Летающая тарелка. Говорит; - «Смотри! Смотри!» и в окно показывает. А ведь только рассветать начало. И, если честно, то очень испугался спросонья, - продолжил Сергей.
- И что, правда, тарелка? - лениво пережевывая кашу, без особого интереса в голосе, прошелестел голосом заядлого курильщика Михалыч.
- Нет. То есть может и да, но, пока я понял, что происходит, и разлепил глаза, то там естественно ничего уже не было.
- Чудной у тебя сосед, хочу сказать. Ой чудной. Сейчас иду на завтрак, а он Боярышник в кулёк из газеты собирает. Спрашиваю его: - "Зачем же это вам он нужен?" - а он говорит: - "Это самое сильное, что ни на есть наше, мужское лекарство», - произнес лётчик.
- А от чего лекарство-то спросил у него? - выдавил из себя Михалыч.
- А как же, спросил! Только он говорит, что от всего, что женщины у нас, у мужиков отнимают.
- Интересная тема, - откусив бутерброд с маслом и сыром, выдохнул Михалыч.
- А что же отнимают то они у нас? - спросил Сергей.
- Вот и я у него тоже поинтересовался. А он мне говорит: - "Что все болезни от них." - сказал лётчик.
- Ну, не скажи. Что мы без них? Они скорее лечат, - вздохнув многозначительно, заключил Михалыч.
- Да у него жена просто нервная, я знаю, он мне вчера рассказывал. Да и звонить он к ней вчера на почту бегал. У него телефона нет. Нервный весь вернулся. Простатит у него. Вот он и лечится народными средствами. Говорит, что у нас на этаже проктолог, классный, принимает. И меня всё к нему пытался затянуть, - рассказал Сергей, защищая своего соседа по номеру.
- Ну все тогда ясно с ним, - вывел Михалыч.
- А меня моя жена вполне устраивает, - не к месту произнёс Валера, протягивая руку за кофе.
- Валер, ты, пожалуйста, сегодня, когда будешь возвращаться, хотя бы покашляй перед дверью и погоди минут пять шесть, прежде чем входить. А то вчера подруга со страха графин с тумбочки смахнула, когда метнулась за одеждой, - спокойно, и даже как-то по-отцовски произнес Михалыч.
- Но ведь мы договаривались, что бы я раньше одиннадцати не приходил, - запел в свое оправдание Валера.
- Договаривались. Но, во-первых, кто знал, что так получится? И, во-вторых, до одиннадцати — это еще не значит, что ровно в одиннадцать надо ломиться в дверь, - отполировал Михалыч.
- Хорошо. Извини Михалыч, - покраснел Валера.
- Да ладно. Все свои тут. Просто говорю, - принял извенение Михалыч.
- Ну, их всех нафиг, этих баб. Ведь мы же все в санатории, как не как? - прокомментировал Алексей.
- Нет, без баб никак нельзя. Вот вы вот все семейные. С вами все ясно. А Серёга, то вроде один, как я понял. Совсем грустный какой-то. А Серёг? У тебя-то семья есть? Нельзя на юге одному, тем более, если семьи нет. Надо найти тебе кралю срочно, - поставил перед фактом Михалыч.
- Да у меня есть в Москве девушка, - неохотно произнёс Сергей.
- Одна? Да ещё и в Москве. Это, как минимум за тысячу шестьсот километров отсюда. Тебе тут девушка нужна, - с заботливой ноткой в голосе констатировал Михалыч.
- А что же я с ней буду потом делать-то, когда в Москву поеду?
- Да что угодно! Но не жениться же на ней! Глупый ты человек! -  откусил бутерброд с маслом, покрытый толстым ломтём сыра Михалыч.
- Нет. Я так не могу.
- А тебе и не надо ничего делать.
- Как это не надо?
- Да вот так вот не надо и всё. Ну, конечно главное только знать, как делать. А это, я надеюсь, ты умеешь. Дети то у тебя есть?
- Да.
- Ну, вот и славно. У меня нет, а я и то умею, - с иронией в лёгком прищуре глаз добавил Михалыч.
- Я недавно развёлся.
- Тем более. Как лекарство.
- У меня есть девушка.
- Она и не узнает ничего.
Алексей улыбаясь, как человек семейный доедал кашу, и время от времени поглядывал на то, куда, в какие дебри, заведёт эта беседа. Валера же, молча откинувшись после сытной еды в кресле, отдыхал перед тем, как встать и пойти к себе в номер перед процедурами. Дело в том, что и Алексей, и Валера, уже были обработаны Михалычем, ранее, но не сдавшись, так и не пошли на измену. Теперь же с иронией и любопытством наблюдали неоправданную стойкость своего нового приятеля.
Наконец Алексей, приняв решение прекратить все это безобразие, произнес вдруг:
- А давайте сегодня шары погоняем?
- Ка-какие шары? – взбодрился, почти было заснувший на своем кресле Валера. Несколько даже испугавшись такого предложения.
- Бильярд тут есть. Русский. Целых два стола. Мало игроков в этом заезде. Столы почти всё время пустуют, - открыл тайну Алексей.
- А я играть не умею, - признался Сергей.
- Ну, вот и это он не умеет, - произнес Михалыч. - Ей Богу, мне даже не интересно с вами.
- Я научу. Я умею, - допил кофе второй пилот.
- Да я тоже, если честно не очень, - промямлил Валера.
- Всех научу. Только с коньяком приходите. Без коньяка не стану учить. Да и вам самим неинтересно будет.
- А ты сам-то, где научился играть? - заинтересовался Сергей.
- В лётных гостиницах всё по большей части. Не всегда в город удаётся вырваться по времени. Иногда и довольно далеко от аэропорта. Надо же чем-то заниматься? Вот меня мои товарищи и научили в бильярд. Я до международных линий на север летал. А там много где ещё от социализма осталось бильярдных столов. В Европе таких, и нет вовсе. Всё какое-то карликовое Американское, для гномов. С тех пор и играю, а здесь как раз есть два стола, настоящих. Правда сукно протёрто, давно не перетягивали, но это ничего, главное, что они есть вообще тут. Ведь и санаторий от вооруженных сил СССР.
- Ладно, договорились, придём. Сегодня без баб. Но, гарантировать я на сто процентов не могу. Всегда бывают всякие экспромты, - сказал, вставая Михалыч.
- Да, Лёш, и я буду, - произнёс Сергей.
- А я с коньяком приду. У меня есть. Я брал на всякий случай с собой из Москвы,- сказал Валера.
- Ну, вот и славно. Сегодня, сразу после ужина на лестнице, под столовой, - произнёс встающим из-за стола собеседникам, Алексей.


Глава 3. Анжелика.

- Календула!!! – произнесла командным тоном выглянувшая на секунду, из-за края дверного проема процедурной, медсестра. И зыркнув по коридору маслянистыми глазами, тут же скрылась обратно, к себе в убежище.
Зачем ему прописали календулу, Сергей не мог понять и до сих пор. Но тогда это всё выглядело на столько естественно и неизбежно, что не вызывало и тени сомнения в правильности назначенных процедур, и вообще в верности его выбора скрыться на время в этом южном санатории, хранящем ещё в себе дух социализма, аромат прошлой жизни. Это была его очередь. Он вошёл и произнес:
- Я следующий.
Медсестра, по имени Анжелика, так было написано у нее на "бейсике", смерив взглядом с ног до головы, а затем обратно, сказала:
- Второй ингалятор, от окна ваш.
Сергей не успел ещё сесть на указанное место, как она, подскочив к нему, принялась налаживать ингалятор, меняя вставку на чистую и ставя перед ним свежеперевёрнутые песочные часы на стол.
- Время пошло, - произнесла она, как заклинание, и тут же принялась освобождать из плена ингаляции его соседа, время которого к тому моменту закончилось, и он, будучи полностью пресытившимся запахом этой волшебной травы, обмяк на стуле и крепко о чем-то задумался, привыкая к такой знакомой ещё с детства атмосфере окружающего мира.
- Календула!!! - прокричала медсестра на весь коридор.
И очередь в страхе содрогнулась, ища в себе самой крайнего.
Сергей же продолжал наслаждаться запахом волшебной травы, который с этой минуты, и возможно на всю последующую жизнь теперь мог ассоциироваться у него только с образом Анжелики.
Она выглядела лет на двадцать семь. Небольшого роста, но при этом с выразительными формами тела, большими тёмными глазами и волосами. Рубашка была расстегнута сверху ровно на столько пуговиц, на сколько, позволяла грань приличия в лечебных заведениях, несмотря на буйство молодости.
Сергей дышал. И вдыхал её сильный запах. Её аромат. Она спасала его, спасала от мыслей, спасала от той пропасти, которая вдруг возникла в нём за эти последние месяцы. Эта глубокая трещина не могла зарасти сама собой, не могла пропасть, или исчезнуть. Он представил её своей женой. Как будто они давно живут вместе, и у них трое детей. А он работает вот уже много лет врачом, и познакомились они на работе. ...  Сергей переполнялся Календулой, ему было хорошо, он засыпал, но продолжал вдыхать аромат счастья. Но краешком глаза, сквозь сон видел, как кончается тоненькая струйка мельчайшего песочка в стеклянной, запаянной колбе часов. Песка всё меньше, и меньше. И вот, он кончился. ... Но где же Анжелика? Где же моя жена? ...  Счастье кончалось.
Как от резкого толчка он очнулся от голоса медсестры, прервавшего его сладкий полусон.
- Ну, милый мой, вы же не спать сюда, к нам ходите. Просыпайтесь. Ваше время кончилось.
Сергею стало стыдно, и он медленно встав, направился, качаясь к выходу.
- Куда же вы?
Остановился, продолжая раскачиваться.
- Возьмите свою карточку, - волшебно произнесла Анжелика, и ласково, но в то же время по-деловому, протянула ему её.
Он принял карту из рук, слегка коснувшись пальцев, но при этом, постеснявшись встретиться с ней глазами, всё же заметив на её безымянном пальце обручальное кольцо. Это и послужило последним штрихом его так называемого пробуждения.
- До свидания, - почему-то уже как-то сухо сказала она.
- До завтра, - неуверенно, но, словно обнадёживая сам себя, промолвил он.
 
                * * *

Дальше у Сергея по расписанию был лечебный электросон. Мало того, что лечебный, так ещё и электро. Надо было пройти в другой корпус. на второй этаж. Там очереди не было, а на двери красовалась надпись: - "Говорить только шепотом."
Он вошёл.
Перед взором открылось большое пространство, примерно метров 80 квадратных, с немалым количеством коек, на каждой из которых спал человек. Только две из них были свободны. На глазах у пациентов были очки, напоминающие те, что мы надеваем в бассейне, для плавания, но тонированные, словно от солнца. Но, в отличие от простых очков, от этих, куда-то вдаль шли электрические провода.
- Здравствуйте, - шёпотом произнес он.
- Доброе утро, - прошептала сестра.
Женщина, примерно лет около пятидесяти пяти. Судя по её хладнокровной реакции на их тихий разговор, не обладающая чувством юмора. Или давно променявшая его на тишину.
- Первый раз у меня? - спросил "Оле лукойе".
- Да. - Так же прошептал он в ответ.
- Ваша кровать вон та, - медсестра, указала пальцем на дальнюю койку, - там вам будет спокойнее.
Сергей послушно прошёл и лёг на указанное место. К нему тут же были подсоединены различные провода. Они все шли к какому-то электрическому прибору с датчиками и стрелками.
- Быстро засыпаете? - заговорщицким шёпотом спросила она Сергея, при этом как бы подмигивая глазом. Видимо это было у неё нервное.
- Нет. Очень долго. И сплю плохо, на нервной почве. Только что развёлся. Переживаю. - нервным шёпотом сказал Сергей.
- Ничего страшного. Я вас быстро на ноги поставлю. Будете спать у меня как Ангел на небе.
- Ангелы всегда бодрствуют, - возразил Сергей.
- Не спорьте. У меня все Ангелы спят, -  опять подмигнула ему Зинаида, как ему удалось разглядеть на маленькой табличке, приколотой к её рубашке, прежде чем веки его были закрыты.
Зинаида, щелкнув тумблером выключателя, сказала:
- Я пока не очень сильно вам сделаю. Но если вы почувствуете, что не можете заснуть, то поднимите руку, я к вам подойду, и по мощнее поставлю.
С этим шёпотом она, словно эфемерное создание, тихо, как будто летела над землёй по воздуху удалилась на свое место. По его глазам побежал лечебный ток. И Сергей почувствовал тут же, что ему никогда не уснуть. Как жаль, что Зинаида не Анжелика. Вот если бы она была бы Анжелика, то он обязательно бы уснул. По всему телу шло какое-то легкое покалывание, оно отгоняло сон. Но дрёма сгущалась над ним. Она ходила вокруг, водя с собой за руку Анжелику, которая, в свою очередь, искала, где можно присесть, и никак не могла найти. Вся кровать была опутана проводами, нигде не было ни одного свободного участка. Тогда Анжелика остановилась, и нагнувшись над его лицом сказала:
- Сегодня на ужин борщ, вкусный, вкусный, по-украински со шкварками.
Сергею сильно захотелось есть. Запахло домом, семьей. Детством.
Вдруг, справа от него кто-то сильно, сильно всхрапнул. Ему стало страшно. И он догадался, что не спит. Но главное, что он понял; без Анжелики вообще не уснуть и поднял руку.
- Я сейчас сделаю помощнее. Будет больше покалывать в глазах, но вы не бойтесь. Зато быстро уснете, - произнесла заговорщицким шёпотом, подошедшая к нему медсестра.
Когда она ушла, Сергей понял, что теперь тем более не уснёт, хотя и соседка справа больше не храпела. Кто-то погладил его по голове, как во сне. «Наверно Анжелика», -  подумал он. Покалывание в глазах прекратилось, и он ощутил себя, у родителей дома, в детстве, в своей спальне.
Громкий всхрап справа и тут же подхрапывание слева быстро привели его в чувства, пробудив от настигнувших видений прошлого, переплетенного с настоящим.
Какое-то время, полежав спокойно, и приходя в себя после раскатов грома недремлющей артиллерии, он решил поднять руку, показывая тем самым, что сдаётся.
- Ну, не может быть, не врите, пожалуйста. Мощнее некуда. И так уже на всю силу у вас стояло. Потерпите ещё пять минут, вам осталось.
- Бодрствования.
- Что вы прошептали там?
- Бодрствования, говорю, осталось пять минут.
- Ну, не юродствуйте. Расслабитесь.
Прошло ещё пять минут. Таймер счётчика на приборе тихо щёлкнул и прекратил своё тиканье. Всё остановилось. Сергей не спал, всё было наяву.
Подошла Зинаида. Молча, отсоединила от него все связи с потусторонним миром сна. И, наконец, он смог опустить ноги в свою снятую заранее, и оставленную под койкой, обувь.
Сергей проследовал к выходу.
- Какой вы, однако. Вас ничем не сломить, - горделиво прошептала Зинаида.
- Да. Меня электричеством не взять.
- Ничего, найдётся та, что сможет это сделать голыми руками. - Сказала со вздохом Зинаида и, поставив точку в журнале резко, но тихо захлопнула его.
- До завтра, - прошептал Сергей. У него болела голова и стучало в висках, так, словно бы всю ночь за окном лаяла собака, работала сигнализация и в довершение ко всему забивали сваи.
- До послезавтра. Завтра у нас инвентаризация.

Глава 4. Медведь.

Сосед по номеру Сергея Анатолий, длинный и худой человек непонятной профессии, посоветовал вчера ему прогуляться по Медведь – горе.
- Там есть звериная тропа, и если пройти по ней, то можно взобраться на самый, его хребет, и даже выйти к той проплешине, которая видна у него на заднем левом боку, сказал Толя.
- А там, что заповедник? – поинтересовался Сергей.
- Да.
- И, что даже можно встретить диких зверей?
- Разве что только диких зайцев.
После обеда Сергей решил подняться на Медведь - гору с задней её стороны. По асфальтированной дороге, которая начиналась прямо с территории санатория, и шла, огибая гору постепенно поднимаясь всё выше и выше вверх, выходя из-за неё в соседнюю бухту, в которой располагался пионерский лагерь Артек. Несмотря на то, что была только середина дня, по дороге ему практически никто не встречался. Людей было на удивление мало. По правую руку, на боку медведя, ютились немногочисленные домишки, с маленькими сарайчиками и фруктовыми деревьями. За ними, далеко внизу, виднелись постройки, принадлежащие пионерскому лагерю. Некоторые из его корпусов примыкали практически к самой горе. И Сергею с дороги было хорошо видно детей, подросткового возраста, бегающих по коридорам спального корпуса и хулиганящих во всю свою подростковую силу. У них видимо был тихий час, показалось ему.
Но, дорога шла все выше вверх, и вверх. Постройки у дороги кончались, и постепенно оказался на пустынной и узкой дорожке, все более сужающейся по мере его продвижения по ней. Так практически вплотную подошёл к загривку того самого медведя, точнее, к его правому уху. Шерсть на его лбу и морде, не росла. Но и уклон к морю был не очень крутым.
Ни минуты не задумываясь, продолжил свой путь в сторону всё сужающейся тропинки. Наконец, приселЮ достал из кармана телефон. Антенна на его экране, показывала, что он в Турции. Точнее мобильная сеть поймала какого-то Турецкого оператора связи, название которого не запомнил. Писать сообщение сейчас было особенно не выгодно, ведь оно бы пришло в Москву уже из Турции, а не с Украины.
Но сейчас тревожило другое. Вопрос, который возможно пятьсот лет назад также волновал и Колумба. А есть ли тут проход? Да, да, есть ли тут проход на ту сторону, на левый бок Медведя, через его, опущенную в воду морду, по лбу?
Тропинка была ещё еле заметна, и он мог идти вперед, правда уже с чувством определённого страха за свою жизнь. Дело в том, что скальная порода становилась более хрупкой, крошась под ногами, иногда просыпаясь вниз, с грохотом собирая за собой небольшие камнепады.
К этому моменту, как тропинка кончилась, был практически на середине лба, и ещё буквально каких-то метров пятьдесят, шестьдесят, и откроется вид на Партенитский залив. Названый так, в честь греческой базилики девы Парфены. Казалось бы, только, протяни руку. Но, чем дальше, тем тяжелее становилось идти. Каждый шаг давался с каким-то неимоверным усилием. Камни всё чаще и отчаяннее срывались под ногами, ищущими твёрдой опоры и летели с грохотом вниз, с брызгами касаясь поверхности моря. И полёт их занимал долгое время, что говорило только о том, что высота довольно большая.
Если я сорвусь, то мне придётся не просто лететь вниз, а скользить по крутому, почти отвесному уклону, ломая себе все кости, ещё до того, как коснусь глади морской, подумал Сергей.
Решил передохнуть, расставив руки в стороны, полу стоя, полу лежа на лбу гигантского Медведя.
Где-то далеко внизу, может быть метрах в сорока, а может и в пятидесяти, плыла небольшая стайка дельфинов. Их было больше трех точно, но, сколько именно сосчитать было невозможно. Он стоял лицом к лицу с Медведем, как бы глядя на него в упор, и мог только вертеть головой, и слегка туловищем. Но в таком приближении они не видели друг друга. Ни Сергей медведя, ни он его.
Дельфины беззаботно плыли в сторону Партенитского залива, не обращая внимания на морду Медведя, на скалы, и уж тем более на него, какого-то жалкого, скрюченного человечка на лбу дикого, хотя и застывшего в камне зверя. Стало очень страшно. Холодный пот пробежал под рубашкой. Он стоял словно бы распятый на этой скале, причём добровольно, не зная, что делать. Ему хотелось идти вперёд, но не мог даже шевельнуться от страха, охватившего целиком, с ног до головы, сковавшего все его действия и граничащего уже с самой настоящей паникой. И уже не имело никакого значения, куда идти. Отступиться от своей затеи и повернуть назад, или продолжить движение навстречу гибели. И то, и другое было одинаково опасно, и что самое интересное, как ему казалось тогда, практически неосуществимо.
Этот его краткий отдых на скале, для того чтобы перевести дыхание превратился в самый, что ни на есть настоящий, выбор между прошлым и будущим, между жизнью и смертью. Сказать выбор, это значило не сказать ничего. Выбора просто не могло быть. Так, как и выбирать-то ни из чего не приходилось. И то, и другое было одинаково страшно и опасно. Он закрыл глаза. И именно в этот момент в кармане завибрировал телефон. Пришло сообщение. С неистовой силой захотелось его прочитать. Но это было просто нереально. Казалось, что там, на другой стороне "провода" знают, что с ним происходит, а точнее чувствуют. Сергей не мог объяснить себе и сейчас то ощущение заботы о себе, которое, возможно бывает только в детстве, когда о нас беспокоятся наши мамы. Они чувствуют своих детей на расстоянии. Но это была не его мама. Тогда у неё не было ещё мобильного телефона.
Надо было что-то предпринимать. На что-то решаться. Надо было жить. Он был кому-то нужен. Он был не один на этой, лишённой всякой растительности скале. А вдвоём-то всё гораздо легче. Надо двигаться тем же путем отсюда, каким он собственно и пришел. Что-то подсказало ему именно это направление.
Повернув голову в сторону Артека, он увидел растущие волны. Начинался ветер. Солнце клонилось к горизонту. На землю опускался ранний, осенний, южный вечер. Сергей сделал первый шаг. Неумело, как в детстве, в первый раз, на ощупь, практически наугад. Камни тут же посыпались вниз, собирая по мере падения, всё больше и больше себе подобных таких же ничем не скреплённых и ждущих своего часа, камней.
У него закружилась голова, и он с ещё большей силой от охватившего его ужаса, вжался в скалу распростёртыми руками. Так он простоял еще минут пять, справляясь с чувством страха и постепенно холодея на пронизывающем до самых костей, южном ветру.
Надо было делать следующий шаг. И он помнил, что всего каких-то несколько шагов назад, он мог ещё идти сам, практически не держась за зыбкую, рассыпающуюся прямо в руках, скалу. Подобрав поближе правую ногу, он сделал ещё один шаг влево. Камни посыпались вниз, но уже гораздо меньшим количеством. Вот оно его спасение, подумал он. Но тут же отогнал от себя эту успокоительно-расслабляющую мысль. Надо было делать следующий шаг, но нога предательски задрожала в коленке, и ему пришлось опять остановиться, чтобы прошёл ужас.
Через пару минут он продолжил. Этот шаг оказался ещё легче, и практически без последствий. Вниз полетело уже совсем мало камней. Это придало уверенности. Дальше, ещё легче. И вот уже он делает подряд по два, три шага, не боясь последствий. Из-за угла выступающего камня, показалась тропинка, точнее самый её, еле-еле видный край. Но уже можно стоять на краю, не прижимаясь всем телом к скале.
Переведя последний раз дыхание, перед решительным броском, продолжил движение. Страх постепенно отступал. Коленка перестала дрожать. И вот до тропинки всего лишь один шаг, но он не спешит. Скорее ему почему-то стало приятно оттягивать этот последний шаг для того чтобы сполна насладиться его неизбежностью. Подождал какое-то время, и наконец сделал его, и потом дальше, не останавливаясь, продолжил двигаться уже по тропинке ещё несколько метров, пока не почувствовал в себе настолько уверенности, что смог сесть на корточки и судорожным движением достать телефон, который за все это время прислал как минимум ещё два сообщения.
Ему показалось, что он словно бы получил жизнь в подарок. Нет, конечно же она уже была у него, и он прожил какую-то её часть, но, та, что виделась впереди была приобретена им сейчас. Надолго ли её хватит? И будет ли ещё у него когда-нибудь такое ощущение, будто перед ним открываются двери в будущее.

- Что с тобой!?
- Почему ты молчишь?
- Ответь мне сейчас же!
Дрожащей рукой Сергей набрал в телефоне:
- У меня всё в порядке. Только что стоял на лбу у Медведя.
Через какое-то время пришёл ответ:
- Какого Медведя? Не морочь мне голову. Если всё в порядке, то так и скажи.
Сергею стало легко на душе. Он шел обратно в санаторий, но за спиной как будто вырастали крылья. Они ему помогали не идти, а скорее лететь вниз по склону, в сторону задней части Медведя, где виднелась протёртость, видимо из-за того, что прежде чем напиться морской, солёной воды тот, где-то долго и лениво валялся. А может быть и просто расчесал свой бок о соседние скалы, на которых была видна очень редкая, но видимо колючая, растительность.
Вдруг, со страшным треском из-за кустов, в высокой траве, прямо на него выскочило что-то коричневого цвета, и с огромным трудом, превозмогая все законы природы, пытаясь прыгать как можно выше и дальше, несмотря на явное ожирение, проскакало мимо, выставляя задние лапы вперёд, на подобие кенгуру, чуть было не свалив его с ног. Длинные и чувственные уши зверя развевались на ветру, хлопая его по спине. Под ними были не до конца вкрученные и от этого бешено выпуклые глаза, испуганного идиота. Один из них смотрел прямо на Сергея, другой куда-то в сторону моря. Заяц наверно, подумал Сергей успев отскочить.

Через несколько минут, оказался в низкорослой дубраве. Листья многочисленных дубов, сильно нагрелись за день, на южном, хотя и осеннем солнце. И от этого по всему хребту Медведя распространялся запах распаренного, дубового веника, как в парилке.
Прошел дубраву насквозь, и вышел к обрыву.
- «Это наверно он и есть, этот плешивый бок» - подумал он, и подошел к самому его краю.
Где-то внизу, на дне пропасти, виднелся весь Партенит, с его санаторием, самим посёлком, центральной его частью, горной речушкой, как бы разламывающей всё ущелье на две части, и множеством маленьких, еле заметных, чеёрных точек. Это были люди, которые спешили попасть, каждый в свой муравейник, перед тем, как закроются на ночь двери, и в долину спустится тьма южной, пока ещё очень теплой, ночи.

Не прошло и получаса, как оказался перед воротами санатория. Они были открыты настежь. И он вошёл. Ему надо было спешить войти в свой муравейник перед наступлением южной тьмы, ведь сумерки уже, как её предвестники, заволокли собой весь санаторий. И люди в нём передвигались как призраки.