С. П. Шевырёв. Данте и его век. Часть 3

ДАНТ И ЕГО ВЕК
Соч. Адъюнкт-Профессора С. Шевырева

Отделение V
ДАНТ ТВОРЕЦ ЯЗЫКА ИТАЛИЯНСКОГО
Исследование о языке Божественной Комедии


Credette Cimabue nella pittura
   Te ner lo campo: ed ora ha Giotto il grido,
   Si chе la fama di colui oscura.
Cosi ha tolto l’uno all’ altro Guido
   La gloria della lingua: eforse ; nato
   Chi l’uno e l’altro caccer; di nido.
                Del Purgatorio Canto XI.

Я сказал уже, что Божественная Комедия, сверх полной системы учения века, сверх особого художественного типа в Истории Поэзии, представляет собою первое, решительное проявление языка Италиянского. Можно сказать, что только со времени создания сей поэмы Италиянская Словесность существует положительно. Но чтобы определить нам сие явление в отношении к языку, должно взойти к первым началам его образования.
Существуют различные мнения касательно образования языка Италиянского. Леонардо Бруни, Кардинал Бембо, Чельсо Читтадини, Квадри и другие ученые Италии утверждали, что язык Италиянский столь же древен, как и язык Латинский; что первый был обыкновенным языком простого народа, а второй языком писателей, ораторов и ученых. Мнение сие основывалось на некоторых выражениях из комедий Плавта и Теренция, заимствованных комиками у простого народа и встречающихся в теперешнем языке Италиянском. Маффеи к сему мнению присоединил еще то, что преобразование языка Латинского в народный произошло от того, что первый, т.е. язык грамматический и правильный, по причине переселения столицы в Константинополь и уменьшения образованности на западе, стал исчезать и уступать место испорченному и грубому народному языку; что сие искажение началось еще до нашествия варваров и, увеличиваясь постепенно, образовало язык совершенно новый, отличный от прежнего.
Мнение сие совершенно лишено основания. Конечно язык Цицерона и язык простолюдина различались более между собою, нежели теперь различествуют язык человека ученого и язык селянина; потому что у древних наука языка была сложнее, чем у нас. Мы стараемся писать как говорим: чем слог наш проще и понятнее для большого числа читателей, тем он лучше. У Римлян писать как говорить считалось ошибкою. Формы ораторской речи были так же сложны и завиты, как капитель колонны сложного ордена, изобретенная Римлянами. У нас язык есть средство: там он был целию и требовал собственной отделки художественной, независимо от мысли и содержания. Но никак нельзя предполагать, чтобы этот язык был непонятен простому народу. Он все-таки понимал его столько, сколько теперь селянин понимает ученую проповедь. Строение грамматическое не различалось в главном. Италиянский же язык образовался принятием в себя стихий совершенно новых и полным изменением своей Грамматики по образцу всех западных языков.
Мнение Леонардо Бруни отзывается вовсе не тщеславным желанием возвести начало языка Италиянского к временам Цицерона, как думает Вильмень (1) , а напротив Латинскою ученостию среднего века, которая все еще отвергала права Италиянского языка на название языка литтературного и ученого, а именуя его в унизительном смысле языком простонародным, как объясню я впоследствии с большею историческою подробностию, выводила и родословную его от просторечия, современного Цицерону.
Муратори и за ним Апостоло Зено, Фонтанини и другие, отвергнув мнение вышеупомянутое, утвердили непосредственное содействие варварских языков в образовании языка Италиянского. Латинский язык, по их мнению, уже был испорчен еще до пришествия варваров; но победители, принявши язык побежденных, исказили его еще более своим произношением, ввели свои обороты и слова, Латинским придали окончания варварских слов и обратно, ввели член, окончания склонений заменили предлогами, а окончания спряжений глаголами вспомогательными. Самый книжный Латинский язык принимал в себя слова простонародные. Особенно нотариусы в контрактах искажали письменный Латинский слог, мешая его с выражениями простонародными, которые встречаются и теперь в языке Италиянском.
Граф Пертикари (2)  развил и утвердил положительное мнение Муратори. Но чтобы исследовать основательнее сей предмет, должно связать образование Италиянского языка с образованием прочих языков западных, а для сего коснуться истории Латинского языка во время всемiрного владычества Римлян.
Сии последние, согласно с духом их завоевательной системы, налагали не только законы свои, но и язык Латинский, на народы, ими побежденные. Эдикты Проконсулов и Преторов, правивших провинциями, и суды совершались единственно на языке победителей. Плиний свидетельствует, что, это необходимо было как для распространения образованности, так и для поддержания единства в державе, из столь разнородных племен составленной. Усилия завоевателей увенчались быстрым успехом: дикое и невежественное слово скоро уступило слову народа просвещенного. Латинский язык вместе с оружием Римским простерся из Италии по Галлии, Иверии и Британии - и народы сии именовались Romani, так же как и язык их Римским или Романским.
Перенесение столицы из Рима в Константинополь нанесло конечно большой вред западному образованию, а следовательно и языку Латинскому; но Вильмень весьма справедливо замечает, что духовное владычество церкви Римской, заменившее светскую власть меча и закона на западе, еще более способствовало к распространению языка Латинского по всем западным областям Рима. Слово проповеди Христианской еще сильнее врезывалось в душах, чем эдикты Проконсулов. Но чем более распространялся язык Латинский, удаляясь от своего средоточия, Рима, тем более подвергался он искажению.
Сим водворением языка Латинского на всем западе Европы уготовалась та почва, или то основание, на котором должны были впоследствии образоваться новые наречия, родственные друг другу по общему началу, от коего происходят, и посему облегчающие взаимно изучение каждого из оных. Подобно как на развалинах западной Римской Империи образовались новые Государства, в которые вошла Римская стихия: так на развалинах Римского слова основались новые языки с преимуществом стихии Латинской.
Сие преобразование совершили северные варвары, Просвещение одержало и в этом случае вторичную победу, обратную предыдущей. Прежде завоеватели образованные наложили свой язык на невежественные народы, ими побежденные; после завоеватели дикие приняли язык побежденных; но, разумеется, ввели в него стихии своего языка.
Пертикари, объясняя сие преобразование, весьма глубокомысленно замечает, что в сочинениях сих веков, слова, относящиеся к необходимостям житейским, суть по большей части Латинские; слова же, принадлежащие к делам управления или войны, суть большею частию варварские. Побежденный узнавал поневоле те слова, которые налагала сила; победитель же те, коих требовала его нужда. Готф хотел хлеба и слышал в народе Латинском такое для этого выражение: da mihi illum panem; он искажал окончания или лучше не договаривал их и выражался так: da mi il pane. Вот уж слова Италиянские.
Основываясь на формах Немецкой Грамматики, можно решительно утвердить, что главные грамматические формы новых языков западной Европы от варваров приняли свое начало, а именно: член в склонении имен и вспомогательные глаголы, но разумеется, с большими изменениями, коих требовало свойство языка Латинского. Вильмень, сознающийся сам в незнании Немецкого языка, находит зародыш члена в одной фразе Цицерона, и форму вспомогательного глагола в некоторых речениях Тита-Ливия. Его замечания весьма остроумны, но не могут вести ни к какому положительному и общему заключению. Вспомогательного глагола в действительном залоге и члена, как общих форм, все-таки в Латинском языке, мы не находим.
Член у варваров, начинавших говорить по Латыни, заменился указательным местоимением: ille, illa. Еще Муратори и Кастельветро объяснили, каким образом отсюда образовался член в языке Италиянском. Например, народ говорил: illo caballo (искаженно), illa hasta, illae feminae. Отселе, отметая для краткости первый или второй слог, составили форму чисто Италиянскую: il или 1о сavallо, la asta, le femine. Местоимение loro образовалось от illorum; lui от illui.
Падежи были совершенно изгнаны варварами. Не могло быть иначе. Они сокращали окончания слов, произносили их во всех падежах однообразно, потому что не умели склонять и потому что свойство языка северного требовало кончать слово согласною. Мы можем видеть образчик сих варваров в иностранцах, говорящих по-Русски. Однако должно было выразить отношения имен каким-нибудь Латинским способом: для сего употребили они предлоги, прибавляя их к члену. Латынь нотариусов VIII, IX и X века, которую отыскал неутомимый Муратори в архивах Италии, свидетельствует отсутствие разных окончаний в падежах и употребление предлогов для означения оных.
Сисмонди замечает, что по какой-то странности Италиянский язык сохранил именительный падеж для имен существительных во множ. числе, Испанский винительный, а Французский изменил окончание (oculi по-Итал. occhi, oculos по-Испански ojos, по-Франц. oeils, yeux).
Спряжение глаголов было также упрощено варварами, посредством сокращений, которых требовало их невежество. Наконец форма вспомогательного глагола с причастием была, так сказать, переведена с варварского языка на новый.
Таким образом мало-помалу образовывался язык Романский из слияния Тевтонического с Латинским. В продолжение пяти веков, можно сказать, на западе не было языка настоящего, а было какое-то брожение Латинского с варварским. Письменным языком и языком церковным все-таки был Латинский и довольно правильный. Есть даже и народные памятники на Латинском языке, а именно две воинские песни, из коих одна сочинена была для воинов Императора Людвига II и относится к 871 году, а другая сочинена солдатами Моденскими, в их войнах с Венграми, в 924 году. Сии две песни свидетельствуют явную немощь нового языка, ибо в противном случай песнь народная выразилась бы на оном.
Сисмонди прекрасно объясняет изменение, или лучше смешение двух языков посредством примера, который ныне в очах наших совершается на острове Сен-Доминго, где Французский язык играет ролю Латинского, Африканские языки ролю Тевтонических, а Креольский ролю Романского.
Ренуар, знаменитый издатель памятников Провансальской Поэзии и автор Грамматики сего языка, утверждает, что от смешения Латинского языка с варварскими образовался на всем западе язык так называемый дикий Латинский, или Романский (lingua latina rustica, seu romana rustica); что сей язык был един и общ всем народам Запада Римского так, что Французы, Италиянцы и Испанцы совершенно понимали друг друга, и что все новейшие языки запада Европы прошли сквозь сей язык и от него ведут свое происхождение. Он так водворился к началу IX века между народами, повиновавшимися скиптру Карла Великого, что, по причине непонятности языка Латинского, сей Государь капитуларием 813 года повелел духовенству проповедовать народам своим на языке простонародном Романском.
Таким образом вся Империя Карла Великого разделялась по языку на две части, из коих одна говорила языком Германским, другая Романским. Древнейший памятник сего последнего есть торжественная клятва, которую Людовик, Государь Германии, и народ его дали Карлу Лысому, Государю Франции, когда сии два венценосца заключили между собою мир в Стразбурге, 845 года 15 Марта, и условием было каждому присягнуть на языке соперника. Карл Лысой клялся по-Немецки, Людовик по-Французски.
Граф Пертикари, сравнив сей памятник языка с Латинским языком пятого века и с Италиянским XII столетия, нашел, что он занимает совершенную средину между обоими, и потому язык Романский может быть признан сыном Латинского и отцом Италиянского языка.
Вильмень не соглашается с Ренуаром в существовании единого общего языка Романского на всем западе Европы. Конечно, нельзя не принять, что язык сей имел уже местные видоизменения, в которых зарождались те наречия, на кои он впоследствии разделился; но то неоспоримо, что при Карле Великом сии видоизменения не так были важны, и что все наречия сии, будучи еще близки к своему первоначальному источнику, к языку Латинскому, были близки и между собою. Это доказывается в особенности тем, что Провансальское наречие, из них самое раннее по образованию, понятно было для всех Юго-Западных стран, что видно из быстрого распространения Провансальской Поэзии по Италии, Северной Франции и Испании. В самом деле, сие наречие, судя по дошедшим до нас памятникам, содержит в себе слова и вообще стихии всех сих языков так, что чем более узнаете оные с их местными наречиями, тем Провансальский язык становится для вас понятнее.
Карл Великий силою меча и власти сметал на живую нитку всю разностихийную Европу в одно мнимое, наружное целое; но, по смерти его, вся эта Европа разошлась врознь и образовалась феодально, как требовали того ее составные стихии. Не только всякое Государство - всякий городок захотел жить отдельно. То же явление всемiрного феодализма находим и в словесном мiре: из Романского языка, согласно со стихиями разнородными, в нем уже присутствовавшими, образуется тьма наречий, даже по городкам и местечкам. В тех же городах или областях, где власть, сосредоточиваясь, расширяет круг своих действий, наречия городков и местечек сливаются в язык общий. Такое счастливое стечение обстоятельств способствовало к раннейшему развитию языка Провансальского. Основываясь на вышесказанной причине сосредоточения сил политических, Сисмонди относит начало развития пяти языков, происшедших от Латинского, к царствованиям Государей, при коих народы, ими говорившие, стали политически сосредочиваться - и вот порядок, в каком Сисмонди представляет их развитие:
Язык Провансальский или язык ок (langue d’oc) при дворе Бозона, Короля Арльского – 877 - 887.
Язык Романо-Валлонский, или Французский, или язык оиль (langue d’oil или langue d’oui) при дворе Вильгельма Длинного Меча, сына Ролло, Герцога Нормандии, 917 - 943.
Язык Кастилланский при Фердинанде Великом, 1037 - 1065.
Португальский, при Генрихе, основателе Монархии, 1095 -1112.
Италиянский или язык si (3)   при Рогере I, Короле Сицилии, 1129 - 1154.
Но языки сии образовывались веками - и потому должно принимать сие столь определительное означение эпох развития оных не в точном смысле, а только в условном Историческом; ибо История нуждается в таких именованных, числовых гранях для облегчения нашей памяти.
Само собою разумеется, что язык Италиянский образовался всех ближе к языку Латинскому, что доказывается всеми его формами и лексиконом: не могло быть иначе, потому что он развивался в самом царстве языка Латинского. Впоследствии однако он так от него отдалился, что в конце XII века простой народ не мог уже понимать Латинской проповеди Патриарха Аквилейского, и Епископ Падованский, по прочтении оной Патриархом, объяснил ее на языке простонародном.
Сколько варварских народов прошло по Италии: Готфы, Остготфы, Ломбарды, Франки, Германцы, Венгры, Срацины! Всякой из сих народов вложил свою стихию: несколько выражений или слов. От иного не осталось другого следа, как одно слово, случайно зароненное. Так, например, есть одно Датское слово в языке Италиянском. Немецкие слова мелькают часто в Комедии Данта; есть и Арабские (4) .
Поэзия первая осмелилась дать новому языку письменность. Италиянский язык, вероятно, потому позднее всей своей братии одного с ним происхождения образовался на письме, что трудно было ему снискать сие право при важном первенстве его корня, языка Латинского. Впоследствии однако сей его соперник и вместе отец придал ему такие силы, что он скоро опередил всю свою братию и явился первенствующим на поприще Словесности.
Муза Италии запела на народном языке с голосу Музы Прованса. Прекрасно выразил Дант сию благодарность за влияние Прованса на Поэзию Италии во встрече своей с Поэтом Гвидо Гвиничелли, который устраняет от себя похвалы Данта скромным указанием на лучшего из Трубадуров, Арнольда Даниэлло, снискавшего высшую современную славу в Поэзии любовной (5) . Дант влагает в уста сему Поэту три терцины на языке Провансальском (6) : очевидное доказательство того, что язык сей был общ и понятен в Италии. Провансальская Поэзия была в ней почти народною, особливо в северных ее странах. Известно, как покровительствовал ей Двор Эстский, особенно при Аццо VII. Многие Поэты Италии принадлежат к числу Трубадуров; о знаменитейшем из них, Мантуанце Сорделло, я имел уже случай несколько раз говорить. Влияние языка Провансальского отражается в самой Божественной Комедии Данта, в которой встречаются многие слова Провансальские. Странствия Данта по северу Италии и народность Муз Прованса в тех областях служат сему достаточным объяснением.
Поэзия Прованса оказала две услуги Поэзии Италии. Во-первых, она примером своим подвигла стремление к национальному стихотворству. Во-вторых, она создала формы новой Лирической Поэзии, для всего Запада Европы, но особенно для Италии, и передавши их другим народам, сама исчезла.
Первые звуки Поэзии Италиянской раздались, как признано доселе, в Сицилии. К 1187 году относят первые стихи, написанные Чиуллом из Алькамо, но на наречии совершенно Сицилиянском. Первые существующие Италиянские стихи принадлежат Фридриху II, Королю Сицилии, который вступил на трон в 1197 г., при Дворе своем собирал Поэтов и поощрял ученых к занятию Арабским языком. Женгене находит в канзоне Венценосца-Поэта слова чисто Латинские, идиотизмы Сицилийские и в форме строфы, и размещении рифм влияние Прованса. Секретарь Фридриха, Петр делле Винье, есть автор первого Италиянского сонета.
Хотя и приписывают рождение Италиянской Поэзии Сицилии, но едва ли она не вдруг распространилась по всей Италии; по некоторым догадкам, видно, что Болонская Поэзия имеет право на такую же древность. Подслушав ободрительные напевы народной лиры Прованса, вскоре всякое наречие Италии откликнулось ей какою-нибудь своею Канзоною или Сонетом. Но не было еще общего языка; ибо Италия словесная представляла собою столь же дробный, чуждый всякого единства феодализм, какой характеризовал ее в политическом состоянии.
Были еще другое Поэты в Сицилии, кроме вышепомянутых. Особенно замечателен нотариус Иаков из Лентино, которого Канзоны очень милы, а Сонеты отличаются правильностию.
Св. Франциск, учредитель знаменитого Ордера Меньшей Братии, сочинял духовные песни на языке простонародном, и есть первый автор белых стихов Италиянских. Два монаха, его последователи, подражали и в этом своему учителю. Такие упражнения человека святого были весьма полезны распространению языка народного. Проповедь совершалась также на сем языке по учреждению Св. Доминика.
Не буду я высчитывать всех народных Поэтов Италии сего времени. Наименую только замечательнейших. Гвиттон из Ареццо, монах, первый установил форму сонета, которая дотоле была изменчива. Видно, что сам Петрарка изучал сонеты Гвиттоновы. Гвидо Кавальканти славился своею метафизическою канзоною о существе любви, которая испытала многие толкования. Чино из Пистоии и Гвидо ди Лапо заслужили похвалы Данта за то, что уклонялись от наречия черни и приближались к избранному языку. Но над всеми возвышается Гвидо Гвиничелли, Болонец, которого Дант именует своим отцом в рифмах любовных и легких. Он дал языку силу и благородство. От него осталось четыре канзоны и несколько сонетов: стихи его дышат грациею и многие из них показывают, что Дант изучал Гвиничелли. Самый Дант своими первыми произведениями, т.е. канзонами и сонетами, принадлежит к числу сих Поэтов; но ими одними он мог бы стать выше всех своих предшественников, однако не мог бы заслужить великого имени создателя языка.
Нет памятника прозы Италиянской, довременного половине XIII столетия. Маттео Спинелли, Неаполитанец, вел свою летопись на грубом Неаполитанском наречии, которая простирается от 1247 года до 1268. Рикордано Малеспини, Флорентинский летописец, умерший в 1281 году, писал на языке более очищенном. Многие ученые Италии принялись за Французскую прозу. Так Брунетто Латини написал свое сокровище по-Французски, parce que la parleure est plus delitable et plus commune ; tous langaises (7) , как он сам говорит в своем предисловии, Габриэлло Рикарди также по-Французски сочинил свою Историю Венеции: parce que langue Fran;aise cort parmi le monde, et est la plus delitable ; lire et ; oir, que nulle autre (8) . Самый Дант, хотя и ставит Италиянский язык выше Французского, однако отдает справедливость сему последнему (9) . Из сего можно заключить, что для стихов Италиянский и Провансальский языки считались лучшими, а в прозе и тогда уже славился язык Французский.
Но возвратимся к Поэзии, которой всегда предназначено первой дать языку прочное основание. Нет в мipe языка, который упрочил бы свое первоначальное бытие прозою. Канзона, баллада, сонет, духовный кант - вот формы, заимствованные от Прованса или от Арабов, в которых Италиянская Поэзия являлась. Весь круг ее мыслей и чувств ограничивался любовью, иногда метафизическою, по влиянию современной схоластики, и чувством Веры или набожности. Ни природа Италии, ни жизнь ее, столь бурная в то время, не отражались в первых песнях ее Поэтов, как то было у Арабов и Трубадуров. Одна скудная любовь, составляя почти исключительный предмет их песен, не могла вызвать богатство юного языка и развить его силы. Можно сказать, что первые певцы Италии, как бы продолжая в ней поколение Трубадуров, жили их жизнию, а не своею: любовь и турниры были стихиями тесной жизни Прованса. В Италии круг действий человеческих был сложнее и обширнее.
Для того, чтобы новое слово Италиянское явилось в богатстве и силе своей, нужно было вложить в него мысль глубокую - чтобы около нее сосредоточивался весь умственный мiр тогдашнего человека, все науки и знания; - мысль современную - чтобы она связана была со всеми событиями и вопросами жизни, со всем ее прошедшим, настоящим и будущим, - наконец мысль живую, мысль самой Италии, общую всем ее раздробленным странам. Такая только мысль могла с одной стороны вызвать и очистить все материалы языка народного, а с другой всем наречиям, которыми Италия говорила, дать единство и целое общего языка. Мы видели в предыдущих рассуждениях, как мысль сия явилась Данту, Философу и Богослову века, обнимавшему всю его ученость, Гибеллину, мечтавшему об единстве раздробленной Италии, и Гению-Поэту. (Сия-то мысль гения отделяет произведение Данта от всего того, что ему предшествовало в Поэзии Италиянской, бездною, которую нечем наполнить, и делает явление его совершенно внезапным в Истории Поэзии не только Италии, но и всего мiра.
Но каким образом мысль сия, всеобъемлющая, могла дерзнуть выразиться в слове народном, когда все, что только мыслило и поучало в сем веке, выражалось на языке Латинском? Даже История народная, выключая два примера, приведенные выше, писалась по Латыне, а языку народному предоставлены были только проповедь (и то по жалкой необходимости быть понятной простому народу), народные анекдоты (10)  и любовные песни. В сем-то отношении велик и внезапен гениальный подвиг Данта. Но чтобы вполне оценить его и объяснить его произведение, как явление языка, должно снова возвратиться к Истории языка Латинского и к тому, какую роль играл он в Среднем веке и в каком отношении находился к языку Италиянскому.
То, что знаменитый правоведец Савиньи утвердил для Истории Римского права в Средние времена Италии, может быть отнесено и к Истории языка Латинского. Прежде думали, что со времени открытия Пандектов в Амальфи начинается возобновление Права Римского в среднем веке: ученый правоведец доказал, что Право Римское продолжало существовать в народе Италии и что открытие Пандектов важно только в отношении ученом, как открытие хорошей рукописи. Так и в Истории Латинского языка нет промежутка, нет перерыва: он и в среднем веке был не только исключительным языком ученых, но по некоторым достоверным признакам можно заключить, что он вовсе не был языком мертвым, а входил и в самую жизнь народа.
До самого конца XII века еще не было ничего написанного на языке Италиянском - и все писатели без исключения суть Латинские. Конечно, до XI века Латынь была чрезвычайно груба; но не менее того она служила исключительным орудием к выражению ученой мысли. В XI, XII и XIII веках она улучшалась вместе с распространением ученого образования. Но Леонардо Бруни, писавший в XVI веке, находит еще Латынь XIII весьма грубою и говорит о Данте, что он не мастер был писать Латинским или литтературным слогом (in stile latino о litterato), а более имел наклонности к простонародному (volgare) (11) . В одной рукописи XIII века, напечатанной у Муратори, где описывается освящение церкви, сказано, что Готфрид, Патриарх Аквилейский, проповедывал litteraliter sapienter (т.е. литтературно-ученым образом), а Герард, Епископ Падованский, объяснил оную проповедь maternaliter (на отечественном наречии) (12) . Из сих выражений мы видим, что Латинский язык имел решительный характер языка ученого и потому перевес над Италиянским, который в смысле унизительном именовался простонародным языком.
По случаю замечания о проповеди Латинской, заимствованного мною у Тирабоски, он прибавляет следующие слова, заслуживающие особенное внимание. «Таким образом сохранялся язык Латинский в проповеди; ибо думали, что сие приличествовало сану Религии, а вместе заботились и о пользе народа, который едва ли бы мог извлечь пользу из проповеди, произносимой на языке, коему он не учился.
Нельзя однако отвергнуть того, что язык простонародный не был еще так совершенно отделен и, так сказать, удален от Латинского, чтобы не учившийся сему последнему уж вовсе не был в силах понять его. И по нынешним произведениям мы видим, сколь много еще в языке нашем Латинского. Тогда народ с трудом гораздо меньшим мог понимать Латынь, нежели теперь; ибо наш язык, впоследствии образовавши свои собственные законы и выражения, удалился от своего праотца. Едва ли не такое же различие существовало тогда между языком простонародным и Латинским, какое теперь существует между наречиями черни большей части городов Италии и изящным языком Италиянским в устах наших современных образованных проповедников. Сколько народ понимает или думает понимать теперешнюю проповедь, столько же понимал он ее и тогда по Латыне. Кроме того и проповедники сами старались приспособить свою Латынь к просторечию - и известно, что они вмешивали речения простонародные».
Из сего замечания трудолюбивого и глубокомысленного исследователя мы видим, что Латинский язык был тогда близок и простому народу. Вспомним еще, что во времена Каччиагвиды, родившегося в 1106 году и умершего в 1147, люди несколько образованные говорили между собою по Латыне, как замечает и комментатор Данта, Вентури. Поэт ввел сей обычай и в Рай: Каччиагвида приветствует своего праправнука Латинскими стихами. Не явно ли язык сей входил еще в самую жизнь?
Вспомним, что Италиянцам другого имени нет в произведении Данта как Латины (13) ; что Италия называется землею Латинскою (terra Latina); что Сорделло, говоря об языке Вирглиевом, выражается: наш язык (nostra lingua); вспомним слово самого Данта, которое я уже приводил однажды: m’е piu latino (это мне более Латински, в том смысле, что это ему легче). Из всего этого не ясно ли мы видим, что язык сей в среднем веке Италии продолжал живое бытие свое?
Я уж не говорю о Церкви Западной, которая не имела и не имеет доселе другого языка, кроме Латинского. До сих пор в Риме невозможно найти Библии на языки Италиянском: Папы запрещали переводить Священное Писание на язык простонародный; и перевода, сделанного против их воли, не впускают в свои области. В этом участвует та мысль, что исключительно духовенству принадлежит право объяснять Священное Писание и что обнародование оного на языке общем, давши волю толкам частными, не согласовалось бы с догматическим и строгим характером учения католического. Питая сии мысли, Церковь никогда не благоприятствовала развитию Италиянского языка, употребляя его на одну народную проповедь, и то по необходимости.
В XIV веке, когда, с открытием рукописей распространилось еще более изучение языка Латинского - его стеснительное преимущество над Италиянским возросло еще сильнее, а в последующем XV веке имело самое пагубное влияние на Словесность Италиянскую. Маффеи (14)  весьма справедливо замечает, что чем более Италия восходила вновь к своей древности, чем более памятников оной открывала, тем более желала сделаться снова Латинскою.
Таким образом вся История Италиянской Словесности представляет непрестанное борение языка Италиянского с языком Латинским - и только с этой точки зрения явление и характер главнейших произведений Словесности нам окончательно объясняются.
Известно, что Дант начал писать свою поэму по Латыне. Вот первые стихи этого Латинского начала:
Ultima regna canam, fluido contermina mundo
Spiritibus quae lata patent, quae praemia solvunt
Pro meritis cujuscunque suis etc. (15)

Но предчувствуя свое иное назначение, Поэт после осьми стихов оставил Латинские звуки и запел на лире народной, хотя и сознаваясь скромно, что он стилем взял ниже, как мы теперь увидим.
Здесь место указать, почему Дант назвал свою Поэму Комедиею. Из некоторых слов, находящихся в рассуждении самого Поэта о народном Красноречии, видно, что под именем Трагедии разумели тогда произведение Поэзии, писанное высоким слогом; под именем Комедии произведение Поэзии, писанное слогом низким(16) . Мнением всех Ученых Италии признано, что причина, почему Дант назвал Поэму свою Комедиею, заключается в том, что она написана слогом низким или средним (17) . Но слог простонародный, другими словами, язык Италиянский, и слог низкий были в сие время синонимы. Возвышенный слог возможен был только на языке Латинском. Дант в своей Поэме несколько раз именует Энеиду Виргилия высокою трагедией (alta Tragedia) (18)  в отличие от своей как бы низкой Комедии, потому что Энеида писана высокою Латынью.
Из всего сказанного явно, что Латинский язык к Италиянскому имел отношение высокого слога к низкому. Вот почему Рай, в котором Поэт, по его собственному сознанию, возвысил слог свой вместе с предметом, изобилует столь многими Латинскими словами; в Аду же, коего предмет и стиль ниже, вовсе нет Латинских слов, а напротив видно резкое обилие простонародных, т.е. Италиянских слов, особливо в последних его песнях. Ясно, что Италиянский язык не мог всегда доставлять высокие слова Поэту, и что Дант принужден был весьма часто прибегать к Латинскому. Ясно, что отношение слов Латинских к Италиянским было в то время точно такое же, какое прежде у нас было между словами Словенскими и Русскими.
Самая равнозначительность выражений: простонародный (volgare) язык и Италиянский свидетельствует истину всего сказанного.
Петрарка хотя и уважал Данта, но называл его Поэтом простонародным (volgare nello stile, ma nobilissimo nei pensieri) «простонародным в слоге, но благороднейшим в мыслях» (19) . Он сам признается, что хотел себя посвятить простонародной Поэзии, но не мог; ибо высокая Латинская привлекла его (20) . Известно, что он думал утвердить свою славу не на Песеннике своем, не на Сонетах, как потомство и даже современники ее утвердили, а на Латинской Поэме: Сципион Африканский, которой никто теперь не читает. Петрарка, под конец своей жизни заметя ошибку в предположениях о славе своей, в одном Сонете своем сам сознается, что если бы он знал, что его простонародная Поэзия так будет нравиться, то больше бы посвятил ей внимания.
В XV и XVI веках отцы и учители в школах под строгим наказанием запрещали детям читать книги, писанные на Италиянском языке. Били их по рукам, если находили у них Песенник Петрарки. Варки украдкою читал его и сам в этом сознается (21) .
Поэзия в XV и XVI веке опять взялась за язык Латинский. Писать в тоне возвышенном иной не было возможности как по Латыне. Вот, чем объясняется комический тон Поэм Пульчи и Ариоста: другого тона они принять не могли, желая писать на живом языке народа, ибо тон важный требовал Латинских звуков (22) .
На сем же мнении о двух языках, Латинском, как ученом и высоком, и Италиянском, как простонародном, основывалось вышеприведенное мнение Леонардо Бруни, жившего в XVI веке и последовавших ему филологов, что язык Италиянский происходит от языка черни Римской, а Латинский, грамматический и правильный, от писателей.
Наконец, только Торквато Тасс, первый, осмелился пропеть важную и высокую песнь на лире народной, в слове Италиянском, и сознаться в этом. В стихах Тасса только Италиянский язык достиг полного своего цвета и дерзнул стать достоинством своим наравне с Латинскою музою Виргилия. В сем-то отношении особенно велико явление Освобожденного Иерусалима. Но за то сколько претерпел творец его от Академии della Crusca! Труженик-Поэт решился даже вновь переделать всю свою Поэму.
Так на главных произведениях Италиянской Поэзии мы видим, что История оной представляет непрестанное борение языка Италиянского с Латинским, кончившееся победою первого только в высоком произведении Тасса. Но начало сей борьбы принадлежит Данту - и Божественная его Комедия, в отношении к Истории языка представляет первое и решительное высвобождение языка живого, народного, Италиянского из-под оков языка Латинского. Усилия сей борьбы отразились в стиле всего произведения Данта: в нем нет еще той гармонии, того единства и равновесия всех стихий, в Италиянский язык вошедших, какие видим в стиле Тасса. Язык Данта можно сравнить с младенцем Геркулесом, выбивающимся из пелен своих: всякое движение его сильно, естественно, но резко, и не имеет совершенной круглоты движений вполне развитого возраста.
Здесь мимоходом нельзя не заметить, что История нашей Словесности представляет отчасти подобное же борение языка Словенского с Русским, которое продолжается до самых времен Карамзина и новой школы Поэтов. Сие борение языка-сына с языком-отцом у нас не могло быть так продолжительно и трудно, как в Италии, потому что Словенский язык не имел такой богатой Литтературы, какова была Латинская.
Смелый подвиг слова народного, который я вижу в произведении Данта, выражал собою другой смелый подвиг народной мысли. Высказать народу все тайны глубочайшей науки в самом живом поэтическом образе, очевидном народу, и на его собственном житейском слове – было высочайшим делом в том столетии, когда наука считалась таинством, исключительно принадлежащим ученому сословию. Следующий анекдот, рассказанный во сто старинных повестях (cento Novelle antiche) (23) , показывает, какое мнение тогда было о тех, которые дерзали открывать ученые таинства.
«Был один Философ, который, из угодливости перед вельможами и чернью, любил обнародывать науку (vulgarizzare la scienza). Однажды ночью ему привиделось, что богини науки, в образе жен прекрасных, стояли в месте разврата. Философ, увидя их, изумился и сказал: «Что это значит? Вы ли богини науки?». - Оне отвечали: «Мы самые». – «Но как же попали вы в место разврата?». – «Ты сам нас завел сюда». - Проснувшись, он размыслил, что обнародывать науку значило посрамлять божество, и раскаялся. Знайте же, что не всякому все позволено».
Сей анекдот, вероятно, пущен был в народ строгими стражами наук – и едва ли не метил эпиграммою на великого обнародывателя оных - Данта.
Каким же образом совершен был сей подвиг высвобождения слова народного? Другими словами: как создан был и введен в Поэзию сей язык Италиянский и из каких стихий он составился? На сии вопросы следует отвечать теперь.
(Окон. в след. книжке)


7. Дант и его век
Соч. Адъюнкт-Профессора С. Шевырева

Отделение V
ДАНТ ТВОРЕЦ ЯЗЫКА ИТАЛИЯНСКОГО
Исследование о языке Божественной Комедии
(Окончание)


Образованное общество всех Государств и областей Италии имеет свой единый избранный язык, с некоторыми частными видоизменениями (24) , кои однако, в кругу литтераторов и в кругу людей высшего образования, совершенно исчезают (25) . Язык сей есть плод литтературного образования Италии. Весьма замечательно, что Флоренция, бывшая со времен Данта средоточием оного, отличается перед всеми столицами Италии изяществом избранного выражения; а Рим, где был корень древнего языка Италии, языка Латинского, имеет самое лучшее произношение. Отсюда происходит пословица: lingua Toscana in bocca Romana (т.е. язык Тосканский в устах Римских).
Простонародный же язык Италии разделяется на многие областные наречия, часто непонятные для знающего язык Италиянский. Такое-то разнообразие наречий представляла вся Италия вообще, во времена Данта. Я уже имел случай заметить выше, что и в языке своем она выражала тот же феодализм, тот же недостаток единства, какие были в ее политическом состоянии. Это разнообразие наречий было еще обширнее, чем теперь, потому что она не имела еще своей богатой Литтературы.
Дант в своем Рассуждении о народном Красноречии перебирает все наречия Италии, какие только существовали в его время, и порицает все без исключения, умилосердясь несколько над одним Болонским. Особенно хулит он наречия Рима, Марки и Сполето, как самые грубые. В Ферраре, Реджио, Модене и Парме отрицает даже существование Поэтов, относя невозможность образования оных к грубости наречия, особенно в Парме, где вместо molto говорят monto. Наконец не спаслось от порицания Данта наречие самой его родины, наречие Тосканское. Он не щадит Поэтов: Гвиттона из Ареццо, Буонаджиунту из Лукки, Галло из Пизы, Мино Мокато из Сиенны и Брунетто Флорентинца, своего учителя, за то, что они стихотворствовали на наречии Тосканском, считая его лучшим, избранным языком Италии.
Такое оскорбление Тосканскому наречию из уст самого творца Италиянского языка не могло нравиться ученым литтераторам Флоренции, которые хотели удержать за своею отчизною монополию языка и доказывали, что язык Италиянский и наречие Тосканское суть одно и то же. Рассуждение Данта о народном Красноречии, писанное им по Латыне, напечатано было сначала в Италиянском переводе. Отвергали существование подлинника, доказывали подложность перевода до тех пор, пока самый Латинский подлинник не был издан.
Дант ищет в наречиях Италии единого, избранного, или как он сам выражается, славного, придворного, собственно Италиянского языка (lingua illustre cortigiano), и не нашед его ни в одном из них, даже и в Болонском наречии, которое однако более других к нему приближается, заключает, что сей искомый язык не принадлежит ни одному городу в особенности, а всем вместе; что он есть избранный цвет из всех частных, народных наречий, прибавим, очищенный мыслию и вкусом. Разбирая Поэтов Италии, ему современных, в отношении к языку, он мерою их совершенства полагает степень приближения их языка к тому языку идеальному, о создании коего он сам заботился. На сем основании он отдает преимущество Поэтам Болонским, и особенно Гвидо Гвиничелли, как таким, коих самое наречие приближалось к идеалу его языка поэтического, а из прочих особенно Гвидо Лапо из Флоренции и Чино из Пистоии, которые на опыте показали знание избранного придворного языка и умели уклоняться от наречий черни.
Достоверность сочинения Данта доказывается тем, что он теорию свою показал на опыте в том произведении, которое есть основание лучшего языка Италии. Несмотря на усилия монополистов Тосканских литтераторов доказать, что главный текст Б. Комедии Данта есть наречие Тосканское, ясно видно, что язык оной соединяет в себе наречия всей Италии. В сей мысли Поэта найти единство языка в бесконечно-дробных наречиях отражалась политическая идея и любимая мечта Гибеллина - соединение раздробленной Италии.
В Божественной Комедии находим слова простонародные из наречий Пиемонта, Ломбардии, Флоренции, и других областей Италии (26) . Встречаются даже многие слова Провансальские, вошедшие в Италиянский язык, вероятно, от влияния Поэзии Прованса и слышанные Дантом в Северной Италии, которая более подверглась влиянию оного во всяком отношении. Странствия, к которым судьба назначила Поэта, позволяли ему по всем странам Италии подслушивать слова в народе и собирать материалы для языка. Слова, приведенные мною в примечании, вышли из употребления. Доселе еще усердные филологи Италиянские, объясняющие Данта, отыскивают нередко слово, которое осталось без значения в его Поэме, но еще живет в каком-нибудь местечке Италии, откуда Поэт, вероятно, захватил его.
В этом беспристрастии ко всем наречиям Италии нельзя не видеть в Данте сходства с Омиром, который также равно восприемлет все наречия Греции в свою Поэму и роднит их в общем единстве языка поэтического. Замечательно также, что и Дант заставляет иногда свои лица говорить наречием их отчизны и этим их характеризует. Так мы уже видели приведенный пример Арнольда Даниэлло, Трубадура, говорящего по-Провансальски. Так в другом месте (Ада П. XXVII) Ломбардец говорит Ломбардскими выражениями, и Дант сам на это указывает:
   О tu, a cui io drizzo
La voce, che parlavi mo lombardo
Dicendo: Issa ten’va, piu non t’aizzo.

«О ты, к кому я простираю голос, ты, который сейчас говорил по-Ломбардски словами: Issa ten’va, piu non t’aizzo». Issa и aizzo Ломбардизмы. - Иногда Поэт характеризует страну каким-нибудь выражением, в ней употребляемым: так Болонью именует он страною, где говорят sipa вместо si (да).
Вообще Комедия Данта изобилует простонародными выражениями. Видно, что Поэт брал в язык свой живой материал из уст народа, иногда в его первобытной простоте и дикости. Нередко и теперь, в разговоре с поселянами Италии, подслушиваешь выражение, знакомое по Данту. Сюда же, к сему материалу народному, относятся простые слова, обороты и множество пословиц, которые Поэт так искусно вставляет в свою поэтическую речь.
Мне случилось однажды, в окрестностях Рима, слышать из уст крестьянского мальчика выражение поэтическое и часто встречающееся у Данта. Говоря о дяде своем, который убил товарища и убежал от преследований правительства, он сказал: oh! era proprio un’ anima trista. Anima trista очень часто встречается у Данта в Аду и означает не печальную, а темную, злую душу (27) , на первобытном и настоящем языке простого народа Италии. Теперь tristo уже переменило значение. Как приятно слышать выражение Поэта из уст народа еще таким, каким он его слышал, и завещал ему в своей Поэзии его же слово! Простой народ, в таком случае, остается вернее Поэту, чем образованный круг, и есть часто неизменный, живой толкователь его слов.
Оборотов народных и выражений большое множество у Данта. Весьма часто употребляет он оборот удвоения слова, который и теперь есть одна из характеристических черт живого языка Италии. Так например: pur me pur me (меня, меня), a muta a muta (попеременно), a verso а verso (по стиху, т.е. души поют по стиху, по стиху), ad ora ad ora (по временам или от времени до времени), ad imo ad imo (в глубь, в глубь, т.е. в самую глубь), ad una ad una (по одной), а росо а росо (мало-помалу), via via (далее), ora ora (сей час), lento lento (медленно, медленно), di di (скажи скажи), a foglio a foglio (по листу) и проч. Мы видим, что иногда оборот сей употребляется для усиления выражения, иногда для показания последовательности. Он есть самый живой оборот и напоминает совершенно свежие обороты Илиады, взятые также из уст народа. Все слова, мною приведенные, я как будто слышу на улицах Италии, где не могут сказать слова, не повторивши его в другой раз. Оборот сей находится и в нашем народном языке и, и кажется, вообще в языках восточных, более близких к природе, чем языки образованной Европы.
Приведу еще несколько выражений грубо-народных. Figliastro, dar di cozzo (бодаться), mi facea ghiotto (меня делало жадным), bianca pi; che burro вм. butirro (белее чем масло), una rana rimane e l’altra spiccia, carpon (окарачь), mezzul, lulla (части бочки), si trulla, si trangugia, epa croja (брюхо плотное), sapavamo вм. sapevamo, cirro вм. riccio (локон), mamma вм. madre (как бы у нас мама), amme вм. amen (аминь), ma chе (в просторечии вм. fuorche или se non), vie pi;, enno вм. sono, terminonno вм. tеrminano, vonno вм. vanno, ponno вм. possono, parroffio вм. parrocchia (приход), и проч. и проч. - Сюда же относятся многие слова иностранные, так как их произносил тогда народ, напр. Tiralli вм. Tirolo, Lamagna вм. Allemagna, Austerrich вм. Austria,Tabernicch, parlasia от Греч, ;;;;;;;;;, откуда происходит и наше Русское параличь, и проч. - Прибавление частиц к иным глаголам и словам, без всякого значения, как в Илиаде, есть также характеристика народности языка. Напр. andarпе,dimandarne,sentine, partine, f;ne, di lici вм. di li, quici вм. qui просто, in laci вм. di l;. К сей же народной живой стихии, которую я всю перебираю, относятся обороты и речения разговорные, например: Siete voi qui, ser Brunetto? - E questo ; ver cosi com’ io ti parlo (это так верно, как то, что я тебе говорю). - Quella son; come fosse ип tamburo (она застучала как будто барабан). - Оr va tu s; che sei valente (Поди-ка ты: вишь сильный!). - Ма qui convien ch’uom voli, dico, con l’ali snelle. - Del mio attender dico (это вставочное dico, говорю, нередко встречающееся, очень разговорно и непереводимо). - Monna Berta е ser Martino в просторечии сокращенно вм. Madonna Berta е Messer Martino. - Рарро (тятя), dindi (деньги): детские слова (так дети называют в Италии отца и деньги). - Nanna (ninni nanna припев кормилиц для усыпления детей).
Сюда же относятся поговорки, шуточки и пословицы, а именно: com’esca sotto ’1 focile (как трут под огнивом). - Tra i lazzi sorbi si disconvien fruttar il dolce fico (между горькою рябиной нельзя плодиться сладкой фиге). - Lungi fia dal becco 1’erba (подалее траву от клюва). - Del по per li denar li si f; ita (за деньги там из нет делается да). - I peccatori stanno freschi (каламбур о грешниках, казнимых во льду, непереводимый). - Si ch’; la muffa dov’ era la gromma (пословица, взятая от брожения вина). - Е lascia pur grattar dov’ ; la rogna (и пусть чешут там, где струпья). - Некоторые из сих выражений, может быть, сочинены Поэтом в виде пословиц; но из них, равно как из многих других, мы видим, что он давал оным форму народную - и потому многие вошли, как пословицы, в капитал живого языка.
Сюда же принадлежит игра словами, как например: io credo ch’ei credette ch’io credesse. - Assai ten’ priego e ripriego, che’l priego vaglia mille. - Также комические рифмы, замечательные странностию звука. Их очень много, а особенно в аду: Turchi, burchi, lurchi; Cattolica, Majolica, Argolica; schicchi, ficchi, spicchi; Austerrich, Tabernicch, cricch; сonocchia, sirocchia, adocchia; si scalappia, sappia, mi cappia; fiamma, mamma, dramma; oltre, soltre, poltre, и пр. и пр.
Вместе с сею простонародною стихиею мешается стихия Латинская. Иногда Италиянским словам даются Латинские окончания и обратно Латинским Италиянские. Вот многие примеры: sermo (два раза вм. sermone), ita, con meco (плеоназм простонародный, в котором видна Латинская первоначальная форма mecum); nosco, vosco (также из nobiscum, vobiscum); sape вм. s;, cape, s’ausa, magna, cunta, veramente (verum tamen), esse вм. essere, velle вм. volere, frustra, bajulo (bajulus), rubro, delubro, era fatturo, tota, se isso, derelitti, mera, praeclara, turge, urge, et coram patre, jube, posposi, rude; mea, mei (от meare); rupe, compage, image вм. imagine, muno (munus), litare; vinci (искаженное от vinculi и vincio), turpa, deturpe, ambage, opima, mota, frui, conserte, crebra, prope, inope, gaude вм. gode, laude вм. lode, quiditate, munta от mungere, scisso, patre вм. padre, matre вм. madre, mutui, approbo, dape, bobolce (bubulcus), viro, gaudio, laudando, si prande, coram me, ignito, quisquilia, face, tepe, gurge, sene, divizia, sile (silere), unse, sine causa, ausa, commota, indige и проч. и проч. Особенно Чистилище и Рай изобилуют сею Латынью. Я не привожу множества стихов из Латинских Псальмов и Молитв, которыми наполнены сии песни. Большая часть выписанных мною слов суть архаизмы или латинизмы, уже неупотребительные. Но стихия сия не есть мертвая, а показывает, что Латинский язык участвовал еще много в жизни народной. Некоторые взяты Поэтом из Библии, которая беспрестанно слышалась народу, была его ручною книгою и изустным преданием в проповедях и служении церковном. Все сии слова Латинские представляют, как я уже сказал, возвышенную стихию в языке Данта. По этой смеси слов и оборотов Латинских с простонародными можно сравнить Данта с нашим Державиным, который также очень часто мешает Славянизмы с простыми выражениями народа.
По примеру многих Латинских слов мы видели, как Поэт дает им часто Италиянское окончание, чтобы оне звучали понятнее народу и согласовались с общими формами языка его. Иногда смелый создатель языка, в борьбе своей с трудною третьею рифмою, простирал до того сию смелость, что даже переделывал народное или Латинское слово совершенно по-своему.
Так находим у него вместо vedi - vei, вм. riduci - ridui, вм. feci - fei, вм. speme или spe - spene, слово vinci, составленное странным образом из глагола vincio вм. vincoli и другие немногие. Некоторые из сих выражений вошли потом в исключительное поэтическое употребление и составляют капитал поэтических вольностей. Но источник их, по моему мнению, есть самовластное перо Данта, не всегда побеждавшее третью рифму. Такое насильственное образование слов составляет однако исключение у сего Поэта, который высоко постиг дух языка в составлении новых слов, как мы сейчас это увидим.
Я уже говорил, что Италиянский язык до сих пор в простом народе сохраняет эту силу первобытных только языков - производить глагол от всякого существительного. Это есть высочайшая живописная его стихия. Таким образом всякое выражение действия рисуется краскою предмета, с которым оно имеет отношение. Сею способностию владеет также язык Английский: он всякое существительное может обратить в глагол, прибавляя частицу to. Но способ, каким это образование глаголов производится в языке Италиянском, гораздо более заключает в себе стихии художественной, ибо выражает оттенки действия посредством придачи предлогов, чего нет в языке Английском (28) .
Это постиг Дант, олицетворявший в себе гений языка Италии. Он брал народом созданные глаголы, и по образцу их создавал свои собственные. Вот примеры.
Глаголы от имен существительных:
sanno клык - assanno, кусаю клыком.
dente зуб - addentare, прихватить зубом или ногтем.
occhio глаз - adocchio, вижу.
dito палец - addito, указываю пальцем.
tergo хребет - m’attergo, прислоняюсь.
stoppa конопоть - ristoppare, конопатить.
scuojo кожа - scuoja, сдирает кожу.
costa бок - accostare, подходить с боку,raccostarsi.
vite лоза - avvitichiare, обвить как лоза вьется около дерева, то же abbarbicare.
saetta стрела - saettare, ударять как стрела.
Lamenti saёttaron me diversi (разные вопли пронзили меня как стрелы).
Lo sol saёttava il giorno (солнце ударяло светом как стрелою).
maglia кольчуга - dismagliare, щелупить, как бы разделывать кольца у кольгучи.
torre башня - torreggiare, возвышаться как башня.
unghie когти - ungbiati, окогченные.
figura образ - raffigurare, воображать.
sal соль - l’acqua di Tevere s’insala, вода Тибра осолоняется, т.е. впадает в море.
terra земля - atterrare, повергать на землю.
sprone шпоры - spronare шпорить,
cuore сердце - accuorare, трогать за сердце (il tuo dir m’accuora); также incuorare, влагать в сердце (lo tuo ver dir m’incuora buona umilta, твое истинное слово влагает мне в сердце благое смирение).
fregio фриз - fregiare, украшать как карниз или фриз украшает потолок (Non ; bont; che la sua memoria fregi).
valle долина - avvallare, сходить в долину (ora avvalliamo omai, теперь сойдем в долину; avvallare gli occhi, склонять очи долу).
rocca скала - dirocciare, сбегать со скалы (il torrente diroccia, поток сбегаеn со скалы).
proda берег - approdare, приставать к берегу.
ghirlanda гирлянда - inghirlandare, окружать гирляндою (il mar che la terra inghirlanda, море, которое гирляндою венчает землю, то есть - океан).
male, зло, грех - dismalare, снимать зло, очищать от греха.
fama, молва - mi rinfami, возврати меня молве, т.е. напомни обо мне.
carne, плоть - accarno, осязаю как плоть (lo intendimento tuo accarno con lo intelletto, мысль твою осязаю как плоть разумом).
debito, долг - sdebitarsi, расквитаться долгом.
figlio, сын - figliare, рождать, rifigliare.
braccia, руки - abbracciare, обнимать.
riva, берег - arrivare, подъезжать к берегу, отселе Французское слово arriver, но оно уже потеряло свое первобытное значение, так как и Италиянское arrivare; однако у Данта встречается однажды в этом потерянном значении, а именно в стихе: Pur come nave ch’ alla piaggia arriva: как корабль, который к берегу подъезжает).
notte, ночь - s’annotta, наступает ночь; pernottare, переночевать.
lampo, молния - lampeggiare, сверкать как молния (lampeggiar d’ un riso, мгновенное сверкание улыбки).
fibbia, пряжка - affibbiare il manto, застегивать пряжкой плащ (dove l’uom s’affibbia, где человек застегивает пряжкой плащ, т.е. на плече).
urbs (Лат. слово) - inurbarsi, входить в город. (Есть подобный глагол Греческий ;;;;;;; от ;;;;;, народ, живу в городе, в народе).
mare, море - mareggiare, плыть по морю.
raggio, луч  - raggiare, бросать лучи.
cielo, небо - incielarsi, в небо переселяться (l’anima mia s’inciela, душа моя возносится в небеса).
Dio, Бог - indiarsi, входить в Бога (De’ Serafin colui che piu s’india: из Cepaфимов тот, который более входит в Бога).
paradiso, рай - s’imparadisa, вселяется в рай.
donna, госпожа - s’indonna, делается госпожею (Ма quella reverenza, che s’indonna di tutto me: но это благоговение, которое мною всем овладевает).
sonno, сон - assonnare, засыпать (mi richinava come l’uom, ch’assonna: я наклонялся как человек засыпающий); dissonnare, просыпаться.
amore, любовь - innamorare, влюблять (s’ammouracher Франц. слово употребляется только в комическом смысле, а по-Италиянски это слово высоко-поэтическое).
fiore, цвет - infiorarsi, украшаться цветами (tu vuoi saper di quai piante s’infiora questa ghirlanda: ты хочешь знать, какими растениями цветет эта гирлянда).
valore, мужество - t’avvalora, внушает тебе мужество (la bella donna ch’al ciel t’avvalora).
spccchio, зеркало - specchiarsi, смотреться в зеркало.
vesca, vischio, клей - invescarsi, попадать как муха в клей.
manto, плащ - ammantarsi, покрываться плащом (о dolce amor che di riso t’ammanti: о сладкая любовь, которая облекается улыбкою как ризою; ammanta me con la luce: светом покрывает меня как ризою).
cenno, знак - accennare, давать знак.
ventre, лоно - m’inventro, нахожусь в лоне.
vaso, сосуд - travasare, переливать из сосуда в сосуд (che pur di male in peggio si travasa: из дурного в худшее переливается).
polo, полюс - s’impola, разделяется на полюсы.
zaffiro, сапфир - s’inzaffira il cielo (небо осапфиряется).
fronde, ветвь - s’infronda, украшается ветвями; frondeggiare, ветвиться.
vero, истина - s’invera, входит в истину, узнает ее.
osanna, осанна - osannare, петь осанна.
giro, круг — girare, кружиться, вращаться, rigirare (l’anima se in se rigira: душа сама на себя обращается или познает себя; даже и нравственные, отвлеченные действия души живописуются метафорическими образами, взятыми от действий видимых).
nido, гнездо - s’annida, гнездится.
grado, ступень - s’ingrada, делится на ступени.

Глаголы от имен прилагательных:
eterno, вечный - s’eterna, увековечивается (m’insegnavate come l’uom s’eterna: вы научали меня, как человек достигает вечности).
vero, истинный - avverare, сделать истинным, удостоверять (la tua dimanda m’avvera).
imo, глубокий - adimarsi, углубляться, стекать вниз (Intra Siesti е Chiaveri s’adima una fiumana bella: между Сиести и Киавери стекает вниз поток прекрасный).
tiepido, теплый - intiepidare, теплить, делать теплым.
domestico, домашшй, ручный - s’addomestica, делается ручным.
tuto, безопасный (Латинск. слово) - attutarsi, обезопасиваться.
nero, черный - s’annera, чернеет (mentre che l’occidente non s’annera: пока еще запад не почернел).
bianco, белый - s’imbianca, белеет (questo ver piu ti s’imbianchi: чтоб это истинное более перед тобою побелело, уяснилось).
muto, немый - ammutare, неметь.
vano, пустой - vaneggiare (не пустеть, а являться пустым, напр. vaneggia il pozzo, колодезь пустеешь; здесь рисуется пустота колодезя; по-Русски же пустеет значит становится пустым).
vago, приятный, милый - vagheggiare (непереводимо: предмет является милым).
futuro, будущий - s’infutura, прострется на будущее, продолжится.
pingue, тучный - s’impingue, утучняется.
certo, верный - accertarsi, уверяться.
interno, внутренний - s’interna, входить во внутренность.

Замечу, что и Русский язык владеет великою творческою способностию производить глаголы от имен прилагательных. Можно было заметить красоту и живопись, какие характеризуют производство глаголов в языке Италиянском. Но Дант простирает сие право не на одни имена существительные и прилагательные, но производит также глаголы от имен числительных, местоимений и наречий. Следуют примеры.
От имен числительных:
uno - s’aduna, соединяется.
duo - induarsi, раздвояться.
tre - s’intrea, утрояться (Dio s’intrea, говоря о Св. Троице).
сinque - s’incinqua, упятеряется.
mille  - s’immilla, утысящеряется.

От местоимений:
lui, он – s’illuja, входит в него (Dio vede tutto, e tuo veder s’illuja, beato spirto: Бог видит все, а твое зрение входит в него, о дух блаженный!).
tu, ты - intuarsi, входит в тебя.
me, меня - immiarsi, входит в меня. (se io m’intuassi, come tu t’immii: если бы я входил в тебя, как ты в меня входишь).
lei, он или она - t’inlei, входишь в него (е pero prima che tu piu t’inlei: и потому прежде, нежели ты войдешь в него).

От наречий:
sempre, всегда - s’insempra, увековечивается.
forse, может быть, авось - s’inforsa, делается неверным, сомнительным.
dove, где - s’indove, внедряется.
su, вверху, горе - t’insusi, возноситься горе.
oltre (outre), далее - s’innoltra (passe outre).

Некоторые из сих примеров, особенно производные глаголы от местоимений, обнаруживают крайность и злоупотребление природной способности языка, впрочем, всегда неизбежное при первом решительном подвиге его сотворения. Вспомним, что Данту надо было поставить полное здание языка на его народном основании, след. все меры, какие только ему давал язык из уст народа, он употребить был в праве для выражения своей мысли. Первые подвиги ума человеческого во всех отраслях его действий печатлеются всегда знаменем силы и решимости, следствием неизбежных усилий; а потом уже усилия сии получают стройность, гармонию и размеренное во всем изящество. Так язык Данта относится к языку Тасса.
Для того, чтобы еще дополнить материалы, из коих Дант создавал язык, и способы сего создания, в самом духе языка содержавшиеся, в заключение я должен упомянуть о производстве имен существительных из глаголов, имен прилагательных и наречий, посредством придачи члена, так как это совершается на языке Немецком. Вот примеры: l'ultimo solere.  - Il suo voler piacermi significava nel suo chiarir di fuori (свое желание мне нравиться выражал просветлением). - Lo tuo vedere (твое созерцание). – Lo tuo ver dir m’incuora. – Come dal suo maggiore ; vinto il meno (как от большего побеждается меньшее). – Alla radice d’un altro vero (к корню другой истины). – Di lor dove. – Questo ciel non ha altro dove (это небо не имеет другого где, т.е. места). – Ove s’appunta ogni ubi ed ogni quando (куда примыкает всякое где и всякое когда, т.е. всякое место и всякое время). - L’arco del dire (лук слова). – Suo parlar non spezza. - Этот способ осуществлять действие вошел в Италиянский язык из языков варварских.
Из всего разбора нашего мы могли видеть, каким образом Италиянский язык сам сказывался Поэту-мыслителю из уст его народа и облекал мысль народную, современную; как изо всех наречий Италии и из высокого языка Виргилия и Церкви откликались Поэту слова на сию мысль всесильную; как всякое грубое, ничтожное слово облагороживалось, преображалось ею; как Поэт, овладев гением языка, сам, в духе его, создавал слова для выражения идей новых и тем обогащал капитал слова народного; как наконец вся нестройная масса, весь грубый материал наречий сосредоточился около идеи Поэта в язык единый, кристаллизовался в речь стройную и поэтическую, и, очищаясь вкусом и фантазиею, явился полным выражением мысли, словом изящным и вечным.
Сие явление намекает на закон глубокомысленный. Поэт не создает языка, а подслушав его в народе, оживляет его мыслию и потом предлагает народу его же материал, но им очищенный, обновленный, преображенный. Как радуется народ такому преображению! Он слышит звуки, давно ему знакомые, но в них звучит ему понятно мысль возвышенная. Он видит самого себя мыслящим, прославленным, возвеличенным. Поэт есть апофеоза народа; Поэзия апофеоза языка его.
Повторю еще: мертвый язык создается народом, сыном земли; мысль, душу живу, влагает в него Поэт, сын неба: - и весь народ, благодарный, охотно уступает единому человеку из среды своей высокое имя Творца языка своего.


*


СОДЕРЖАНИЕ
Исследования о Божественной Комедии

ОТДЕЛЕНИЕ I,
Жизнеописание Данта
(Ученых Записок Часть II, № V)

Рождение Данта (стран. 309-312). - Политические события (313-314). - Первая любовь Данта (314-315). - Воспитание (315-317).
Упражнения в Богословии (317-319). - Изучение Библии и древних (319-321). - Семейство Данта (321-322). - Государственные занятия (322). -  Новые смуты во Флоренции (323). - Изгнание Данта (323-325). - Странствия по изгнании (325-326). - Сочинение большей части Поэмы (326-327). - Новый Император в Италии (327-328). - Смерть Данта (328-329). - Характер его и физиономия (330-333). - Сочинения Данта (333-337). - Божественная Комедия (337-340).

ОТДЕЛЕНИЕ II,
Изложение содержания Божественной Комедии
(Ученых Записок Часть II № V и № VI)

Краткое содержание Поэмы (341-343). - Подробное изложение. Завязка действия (343-344). - АД (344). - Первая встреча. Ничтожные (345). - Ахерон и переезд (345). - Лимб. Первый круг (345-346). - Второй круг. Любившие сладострастно (347). - Третий круг. Жадные (547). - Четвертый круг. Скупые и Расточители (348). - Пятой круг. Злые (348). - Шестой. Эресиархи (349). - Седьмого круга первая часть. Тираны и насилователи (350-351). - С. К. втор. часть. Самоубийцы (351). - С. К. третья часть. Богохулители и насиловавшие природу (351-353). - Осьмой круг. Обман (353). – Осьмого круга первый ров. Торговавшие слабостию двух полов (354). - О. К. второй ров. Льстецы и Любострастные (354). - О. К. третий ров. Симония. (354-355). - О. К. четвертый ров. Лжепророки (355). - О. К. пятый ров. Менялы (355-356). - О. К. шестой ров. Лицемеры (356). - О. К. седьмой ров. Тати (356-357). - О. К. осьмой ров. Злые советники (357-358). - О. К. девятый ров. Сеятели расколов и несогласий (358-359). - О. К. девятый ров. Алхимики и делатели фальшивой монеты (359-360). - Девятый круг или дно вселенной: измена (360-362). - Центр земли. Люцифер (362-363). - ЧИСТИЛИЩЕ (№ VI. стран. 508). - Прибытие к горе Чистилища и восшествие на оную (508-51l). - Встреча с Ленивыми (512-513). - Долина кающихся Венценосцев (514). - Врата Чистилища (515). - Первый уступ: гордые (515-516). - Второй уступ: завистливые (517). - Третей уступ: гневные. Четвертый: малодушные (517). - Пятый: скупые (518). - Шестой: жадные (519-520). - Седьмой: сладострастные (520). - Земной Рай (521-522). - Мистическая процессия (523). - Сошествие Беатрисы (524-525). - Видение на Западную церковь (526-527). - РАЙ (527). - Первая планета: Луна (528-529). - Вторая: Меркурий (529-530). Третья: Венера (530). - Четвертая: Солнце (531-532). - Пятая: Марс (532-534). - Шестая: Юпитер (534-535). - Седьмая: Сатурн (536). - Осьмый круг неба (536-540). - Девятое небо (540). - Рай в виде Розы (541). - Созерцание Бога (542-543).

ОТДЕЛЕНИE III,
Дант Философ
Учение Данта, извлеченное из Бож. Комедии
(Часть III. № VII Ученых Записок)

Богословское направление XIII века и его зародыш (стран. 119-120). - Курс Наук (121). - Богословие в Политике и первом ее вопросе. (122-123). - Религиозное чувство в народе составляет исключительное единство раздробленной Италии (124-126). - Религия приняла форму науки (127). - Мiр языческий входит в мiр Христианский (127-128). - Иное значение сего мipa в среднем веке (129). - Аристотель богословствует (129). - Виргилий среднего века, и в лице его значение древней Поэзии (130-132). - Значение Мифологии историческое (132-135). - Значение древней Истории, освященное Христианскими понятиями и преданиями (136-141). - Mipoyчение Данта (141-144). - Мистическая форма земли (144). - Иерусалим в середине земной поверхности: ученое мнение (145-147). - Земной Рай ему противоположен; другое ученое мнение (147-152). - Богословская Геология и География (153). - Система мipa (154). - Первый закон движения - любовь: Христианское начало (155). - Бог и творение мiра (157-158). - Творение человека и падение его (159). - Рождение существ под влиянием вечной силы и ее посредников - звезд. Астрология (159-161). - Рождение человека во всех степенях его от души растительной до самопознания (161-165). - Существование души по смерти (165). - Смесь богословских понятий с поэтическими представлениями (166-168). - Мнение современных фаталистов (168-169). - Первый закон Ифики: свободная воля, начало Христианское (169). – Любовь - начало добра и зла (170). - Распределение пороков (170-172). - Причина зла современного. Связь мнений политических с началами Нравственной Философии (172-173). - Нарушение обетов - один из важнейших современных вопросов (173). - Пессимизм Данта (174). - Рассеянные познания из Естественных Наук (174-177). - Наблюдательность философа (177-178). - Б. Комедия есть Поэма энциклопедическая (178). - Стихии Дантова учения (179). - Сия система учения есть плод многих столетий (179). – Б. Комедия, как обнародование науки, есть подвиг в пользу народной мысли (179-180).

ОТДЕЛЕHИE IV,
Дант Художник
Эстетический разбор Божественной Комедии
(Ученых Записок Часть III. № VIII и IX)

Мысль о будущей жизни была мыслию века. Зародыш сей мысли (стран. 337). - Явление оной в художестве (338-340). - Явление оной в Поэзии (340-342). - Дант сочетал с сею мыслию идею нравственного подвига: сказать истину мipy (342-345). - Уверенность в своем призвании свыше (345). - Подвиг нравственный совершается на самом Поэте (346). - Иносказательный характер Поэмы (347). - Аллегория в духе времени и начало ее (348-350). - Пружины религиозные. Новый род чудесного (351). - Подвиг поэтический: живописать мiр невидимый красками видимого мipa (352-363). - Характер сравнений в Поэме Данта, служащих сильнейшею краскою к олицетворению невидимого мiра (364-366). - Два деятеля, участвовавших в создании двустихийной Поэмы: Вера и фантазия (367). - Свидетельство о том самого Поэта (367-371). - В этом явлении совершается общий закон развития Поэзии всего человечества (371). - Божественная Комедия содержит в себе все роды Поэзии под преимуществом символического и лирического рода (372-373). - Эпическая стихия (№ IX стр. 550-551). - Драматическая стихия (552-555). - Дидактическая стихия (556). - Лирическая стихия (557-564). - Божественная Комедия представляет особый тип Лиросимволической Поэмы (565-567). - Стиль Поэмы (566). - Виргилий, Библия (566-567). - Молодой язык Италиянской (567-571). - Галлерея образов из Поэмы Данта (571-575).

ОТДЕЛЕНИЕ V,
Дант Творец языка Италиянского
Исследование о языке Божественной Комедии
(Ученых Записок Часть IV. № X и VI)

Разные мнения касательно происхождения Италиянского языка. Мнение Леонардо Бруни и Маффеи (117-120). - Мнение Муратори (120-121). - Мнение Пертикари (121). Язык Латинский - основа языков западных (121-123). - Преобразование Латинского языка в новые языки Западной Европы учинено варварами (123-124). - Стихия, вложенная варварами в новые языки (124-126). - Язык Романский (126-127). - По мнению Ренуара, он был общим языком Запада Европы (127-129). - Разделение сего языка на наречия (129-130). - Время образования новых языков Западной Европы (130-131). - Применение всего сказанного к Италиянскому языку (131-133). - Первые звуки народной Поэзии в Италии (133-135). - Поэты Италиянские, предшествовавшие Данту (135-139). - Ограниченность мыслей (139-140). - Нужна обширная идея для создания языка. Сия идея является Данту (140). - Трудность его подвига выразить сию идею в народном слове (141-142). - Борение Латинского языка с Италиянским (142-147). - Этим объясняется характер главных произведений Италиянской Словесности в отношении к языку (147-152). - Божественная Комедия представляет первое высвобождение Италиянского языка (152-153). - Смелый подвиг народного слова выражал подвиг в пользу народного просвещения (153-155). - Единый язык Италии есть плод ее словесного образования (№ XI. стран. 365-366). - Состояние языка Италиянского при Данте: множество наречий (366-367). - Он отвергает каждое из них порознь и из всех вместе извлекает единый язык (367-369). – Материалы народные, вошедшие в язык Данта (369-370). - Провинциализмы (370-372). - Народные выражения (372-373). - Народные обороты (373-375). - Пословицы (375-377). - Латинская (377-379). - Создание глаголов от имен существительных и прочая художественная стихия языка (379-389). - Существительные имена из глаголов (389-390). - Народ создает материал языка; Поэт оживляет его душою (390-391).