Посреди океана. Глава 31

Высшее образование...
Для папы Инги оно виделось чуть ли не главным в жизни. Причем не важно, какое это
будет образование. Главное, чтобы высшее и чтобы корочка.
Он был рад-радешенек, когда она поступила в институт. Однако сама Инга радости от
этого не испытывала. Она не совсем представляла, что значит, быть экономистом в
промышленности. А ещё меньше видела себя в бухучете рыбной промышленности.

Переведясь из одного института в другой, она подспудно чувствовала, что не получит
этого высшего образования, ибо не представляла, как будет учиться по данной
специальности, а уж работать и подавно. И перевод этот осуществлен был исключительно
для папы, чтобы он не очень страдал от безрассудных поступков дочери.
"А потом видно будет,"- подумала она папиными словами.
Но даже в страшном сне Инга не представляла себя бухгалтером. Ей казалось, что
скучнее и безнадёжней профессии не существует. Даже её теперешняя работа выдавалась
ей лучше, потому что у официанта-уборщика заняты руки-ноги, но голова свободна для
той работы, которую она сама себе определила делом всей жизни и которой готова
была посвятить все двадцать четыре часа в сутки.
А будучи бухгалтером, в голове надо будет держать какие-то цифры, какие-то рассчеты...
И заниматься подобной работой всю жизнь Инга была не готова.
Нет, от такой работы можно сойти с ума или удавиться. Бухгалтер казался ей символом
самых скучных и занудных профессий.
И потому, набрав с собой в рейс методичек из института, она даже их не раскрывала.
Не из-за того, что ленилась, просто жалела терять на это время. Уж если и выдавались
свободные часы и если они не затрачивались на написание новых страниц книги или
гуляние на шлюпочной, то уж хотя бы для новых впечатлений и накопления новой
информации и жизненного материала.

Однако мама Инги была бухглалтером, и ей нравилась её работа. И она гордилась тем,
что, не имея никакого образования, всего лишь с курсами счетоводов, она доработалась
до должности главного бухгалтера, хоть и маленького, но завода.
Но для Инги пример мамы служил лишним доказательством того, что если работа по
душе, то в ней можно добиться многого даже без всякого высшего образования. Но
никак не доказательством того, как считала мама, что профессия бухгалтер достойна
посвящения ей пяти лет учёбы в институте, а потом и всей оставшейся жизни.

Нет, если уж учиться, то только там и для того, чтобы получить знания, необходимые
для углубления профессионализма в том деле, которому не жалко посвятить жизнь и
в горе и в радости, и в богатстве и бедности, и в болезни и в здравии...
А на писателя можно выучиться самостоятельно у тех писателей, которые уже что-то
поняли в своей профессии и близки тебе по стилю и духу. А также у самой жизни,
какова она ни есть.
Значит, учиться надо, отыскивая ответы на вопросы в книгах умных людей и выдерживая
экзамены, устраиваемые жизнью. А зачеты, контрольные, курсовые и дипломные работы
придётся сдавать  письменно в виде рассказов, повестей и всего, что получится
написать.
Получать же образование лишь ради самого образования, не имея понятия для чего оно
может пригодиться в будущем, это как-то непонятно.
Непонятно также, зачем люди забивают свои головы абсолютно чуждыми и ненужными
им знаниями? Зачем люди придают такое большое значение самому факту наличия
высшего образования как такового, без всякой связи с любимым делом или выбранной
профессией?

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Четынадцатое мая.  Сегодня, как впрочем и всегда, последними завтракали за столом
машинного отделения. Среди постоянных любителей поздних завтраков в это утро
затесался и Анзор.

- Инга, а ты мне сегодня приснилась!  - объявил он на весь салон с таким видом,
как если бы я специально для него пирожков напекла и притаранила их чуть свет в его
каюту. - Будто бы мы с тобой так ругались! И ты меня даже поцарапала.

- Голодной курице просо снится, - высказался Сазанджян и многозгачительно закивал
головой, испустив из себя несколько раз своё любимое "да", а потом включился в
более детальное обсуждение, развернувшееся за столом, на тему: к чему бы это и что
бы это значило?

Мне не очень-то было приятно слушать разную ерунду, высказываемую собравшимися.
Я делала вид, что меня всё это не касается, и, естественно, не принимала участия в
их дурацкой дискуссии.
Но затронутая тема заставила и меня немножко призадуматься.
Дело в том, что я вспомнила свой собственный сон, который был мною сразу же забыт
по пробуждении. И теперь в голове крутилось: к чему бы это?

С чего бы это вдруг мне приснился сегодня Вася-добытчик из бригады Котова?
До сих пор я даже как-то и внимания на него не обращала. Ничего такого особенного
в этом парне не было, чтобы вдруг увидеть его во сне и думать о нём. Зачем и почему
он пробрался ко мне в сон? Именно он, а никто другой. Странно, всё очень странно!
К чему бы это вдруг?  И что вообще такое сон? Какой-то знак? Но на что он указывает?
На то, что скрыто сегодня и откроется завтра? Или это другая какая подсказка? Но чья
и о чём?

Вообще-то, Вася парень довольно симпатичный. Хорошо сложен, с ясными синими
глазами, с детской застенчивой улыбкой на круглом добродушном лице. Волосы у него
светло-русые, слегка вьющиеся. И весь он такой спокойный, добрый. От него исходит
какое-то светлое излучение, чисто человеческое тепло.
Он малоразговорчивый, хотя общества не чурается и любит быть среди людей.
Возможно, молчаливость его вызвана тем, что он немного заикается. И чуть что,
краснеет. Но робким и нелюдимым его не назовёшь. Глаза свои он никогда не прячет,
и взгляд его всегда открытый, прямой, доверчивый.
В бригаде его уважают, пожалуй даже любят.

И вот этот парень, ни с того ни с сего, мне приснился.
Конечно, Вася мне симпатичен, нравится, но не как-то там особенно; не больше, чем
кто-либо из остальных. Чисто по-человечески нравится.
Это же нормально, когда одни люди тебе нравятся, а другие нет. Никаких выводов из
этого не вытекает. Не только Вася вызывает у меня симпатию.
Но почему-то приснился мне именно он. Мало ли что приснится! Сон, это всего лишь
сон, и ничего больше.

После завтрака я занялась уборкой салона. Дверь на камбуз была распахнута, и мне
было слышно, как Пашка с камбузником потешались над буфетчицей. Она мыла посуду
в буфетной и время от времени пищала что-нибудь своим тоненьким голосочком
в амбразуру, выходящую на камбуз.

- Тоня, а ты знаешь, что у каждого человека однажды настаёт такой момент, когда он
больше не может терпеть? - верещал Пашкин голос.

- У вас у всех здесь только одно на уме! - игриво пропищала буфетчица.

- Как это одно? - встрял камбузник. - А закусить?

Из буфетной высыпался кокетливый смешок.

- Тонечка, слушай рыбацкий анекдот! - снисходительным тоном возвестил камбузник. -
Поймал рыбак тралфлота золотую рыбку. Взмолилась она человеческим голосом и
пообещала исполнить три желания, если тот её отпустит."Хорошо, Желание первое:
налей-ка мне!"- "А какие второе и третье?" - "Налей завтра и послезавтра!"

В ответ буфетчица вежливо захихикала.

- Хороший анекдот, Тонечка? - поинтересовался камбузник, довольный сам собой.

Она ему в матери годится. А он - Тонечка. Никакого уважения к женщине.
Хотя ей, кажется, это нравится. Вон как смеется! Женщине сорок лет, а ума как у
канарейки.
Правда выглядит она много моложе своего возраста. Надо отдать ей должное. За
внешностью своей она следит добросовестно и довольно успешно. Подтянутая, стройная,
с хорошей фигурой и гладким, ухоженным, миловидным лицом. И добрая, вроде бы.
Подводят её, на мой взгляд, глуповато-наивное выражение прозрачно-голубых глаз;
начисто выщипанные и заново нарисованные дужки удивлённых бровей; да неестественно
писклявый голосочек.

Антонина Петровна коренная ленинградка, выпускница какого-то технического института.
Разведенная, бездетная. И вот уже восемь лет в море ходит. Без визы и без надежд
на неё. Потому что не повезло ей, ибо является специалистом с высшим образованием.
Как сама она объяснила, визу никогда не откроют, из-за того, что в органах считают,
будто такие люди могут удрать за границу, не возвратив государству средства,
затраченные на их обучение.
До меня вообще-то эти "органические" дела не очень доходят. А как же тогда
капитаны, старпомы, стармехи, штурманы?
"Это другое дело,- пояснила буфетчица. - Они работают по своим специальностям!" -
"Ну и что?!"- Этого она мне не смогла объяснить. Может, к ним какие-то другие
требования предъявляются? Например, чтобы непременно женаты были. Чтобы их семьи
своеобразными заложниками дома оставались... Но неужели среди них все обязательно
семейные? С этими вопросами мне особенно-то и не к кому было обратиться.

Но зато, получается, нам с Анютой крупно повезло, что у нас нет высшего образования.
Иначе о визе и обо всём, что с нею связано, нечего было бы даже мечтать.

- Тоня, не выходи замуж! Главное, это свобода! - кричит Пашка в сторону буфетной.

- Да за кого же и выходить-то? - пищит буфетчица. - Среди моряков и капитанов
порядочных нет!

На камбузе дружный регот.

- Тонечка, слушай анекдот про тебя! - веселится камбузник. - Сидит обезьяна на
дереве. А мимо плывёт крокодил. Думает, дай приколюсь к ней. "Слышь, обезьяна,
а что это ты замуж не выходишь?" - "Выйдешь тут, когда одни крокодилы кругом!"

Теперь уже доносится смех не только на камбузе, но и из буфетной.

Так они ещё какое-то время перекидывались любезностями, пока буфетчица не закончила
с мытьём своего кают-компаниевского фаянса и не удалилась восвояси.

А я, между тем, так увлеклась шурованием жёсткой щеткой, намоченной в мыльной
воде, по переборкам, что не сразу заметила, как в салоне возник Лёня-нормировщик.
Он стоял у меня за спиной и с интересом наблюдал за моей работой.
Я даже вздрогнула, невзначай обернувшись и увидев его.
До сих пор никто из научников сюда не забредал. Они питались у буфетчицы, и всё
время торчали в своей каюте. Кроме Лёни, были ещё четверо бородатых дядек.

- Скучно мне, - пожаловался он, перехватив мой удивлённый взгляд. - Не с кем
словом перекинуться.

- А твои коллеги, двигатели науки, что ж, бойкот тебе объявили?

- Мы уже друг другу так надоесть успели! Осточертели. Всё, о чём можно было
поговорить, сто раз говорено-переговорено. Короче, тоска.

- Ты комсомолец? - поинтересовалась я.

- Ну, - ответил он, несколько сбитый с толку. И задержал на мне недоуменный взгляд.

- У советских комсомольцев не может быть тоски, - уверенно заявила я.

Лёня настороженно посмотрел на меня очень вдумчивым, проницательным взглядом,
словно пытался определить: а не дура ли я?
Уловив в его глазах это подводное течение мысли, я поспешила объяснить:

- У нас в институте готовили как-то концерт художественной самодеятельности. И моя
подружка хотела было исполнить одну песенку под гитару. Смешная такая песенка. Там
были такие слова: "Жил на свете крокодил. Зелёный-презеленый, как моя тоска." Но
этот номер не прошёл. Сказали, что у советских комсомольцев не может быть тоски.

Лёня облегчённо засмеялся. Казалось, он от души обрадовался, что не наткнулся на
идейную зануду, свихнувшуюся на комсомольской деятельности.
Понизив голос до полушепота, он спросил:

- Что будет, если в Сахаре построить социализм? - на всякий случай он метнул
настроженный взгляд в сторону камбуза, хотя там никого уже не было. Пашка с
камбузником после ухода буфетчицы тоже куда-то испарились.

Я пожала недоуменно плечами, тем самым давая понять, что ответ мне неизвестен.

- Сначала долгое время ничего не будет. А потом исчезнет весь песок, - сказал Лёня
с таким видом, как будто доверил страшную тайну.

Я засмеялась. А он, довольный, расправил плечи. Между нами возникло нечто вроде
тайного сообщества. Хорошо, что у нас первый помощник нормальный, пожилой уже
дяденька. Ничего не вынюхивает, не шныряет по пароходу. Как говорил Анзор, на
визовиках обычно нормальных помполитов почти не бывает. Нормальные только на
безвизовиках попадаются,

- А что нужно для того, чтобы построить социализм в отдельно взятой стране? -
спросила я Лёню, в свою очередь.

Его глаза загорелись мальчишеским любопытством.

- Нужно взять страну, которую не жалко! -  оповестила я.

Теперь уже пришла его очередь смеяться.

Разговор дальше заструился легко, без какой-либо скованности.
Я расспрашивала Лёню, что они, научники, здесь делают; в чём состоят их обязанности.
А он рассказал, что у них, у всех пятерых, свои научные задачи.
К примеру, сам он должен пересмотреть все рабочие нормы, выяснить обязанности
всех работников на судне, провести хронометраж, чётко определив кто что делает,
сколько времени затрачивает, сопоставляя всё это с заработками.
Правда, что-то он ничего такого вроде бы до сих пор не выяснял.
Вчера набрел на нас в кормовой рубке, посидели анекдоты потравили. И сегодня вот
далеко не рабочий трёп.
Я, конечно, поинтересовалась рабочими нормативами официанток. Оказывается, мы
таким специалистам, как Лёня, должны сказать "спасибо" за нововведения, благодаря
которым сокращена единица уборщицы. Освободившиеся обязанности были распределены между оставшейся обслугой, львиная доля которых, однако, легла на плечи официанток. Прачке и буфетчице тоже раньше не приходилось заниматься уборкой.
Поржали с Лёней, как Лилёк рвёт и мечет из-за того, что ей теперь гальюны и
душевые драить приходится, да ещё и коридоры на нижней палубе. Хотя она себя особо
уборкой не утруждает, но уже если возьмётся раз-другой в месяц, то мат-перемат
разносится по всему пароходу. Бывает, даже сам боцман краснеет с непривычки,
когда заслышит прачкины многоэтажные рулады.

Потом наш разговор незаметно прикатился к обмену впечатлениями о студенческой жизни.
В основном конечно, он рассказывал. О Калининграде, о том, как учился в институте рыбной промышленности. Причем на том факультете, где я сейчас числюсь.
Лёня совсем недавно получил диплом. Как я поняла, у него то ли папаша какая-то шишка,
то ли ещё кто. С аспирантурой помогли.
Рассказывал, как студенты калининградские развлекаются. Как однажды скосили косой
все тюльпаны возле памятника Шиллеру; как на пасху кто-то с химического факультета
покрасил несмываемой красной краской кое-что дерущимся быкам из бронзовой
скульптурной группы, установленной возле института; как стащили штурвал, являвшийся
частью интерьера ресторана "Атлантика"; про калининградские притоны и проституток
"с развода"; про соседку, которая замужем за моряком: как только тот в море, она
ему: "Счастливого пути, Петенька!". А пока тот в рейсе горбатится, мужики к ней один
за другим валом валят.

В общем, чего  только не узнала от Лёни, пока наводила порядок в салоне.
Ничего не скажешь, поговорить этот парень "не любит". Пожалуй, он даже ощутил
лёгкое разочарование из-за того, что с уборкой у меня наконец-то было покончено.
Я и сама не заметила, как это произошло. Под болтовню, как под музыку, хорошо
работается, оказывается!

Сказать по правде, он малость чудаковатый, этот Лёня.
Матросы исподтишка посмеивались над ним. Особенно веселились, когда пару недель
спустя после отхода, он отпустил себе рыжую бороду и, напялив на самые глаза кепку,
в коротенькой курточке и клетчатых брюках-клёш прохаживался с трубкой в зубах по
шлюпочной. В гордом и задумчивом одиночестве.

Матросы от души потешались, глядя на этого, как они за глаза его называли, клоуна.
Однако вскоре Лёня перестал демонстрировать себя в таком забавном виде. Самому
надоело или подсказал кто? Бороду сбрил, трубку и клетчатые кепку с клешами
оставил в покое. Но судя по всему, ему было скучно бездельем маяться. Искал,видимо,
романтики морских будней и не находил.
А теперь вот решил поискать дамского общества. В частности, моего.

Мальчика-мажорика благополучные родичи затолкнули в институт, который ему
что шёл, что ехал. В аспирантурку теперь пристроили. Зачем ему это и сам вряд ли
знает. Теперь вот в море прогуляться вышел.

Вспомнилось, как познакомилась с одной девочкой, ещё когда дома жила и сама в
институте училась. Уже и не помню, где и как я с ней познакомилась. Звали её
Катя. Худенькая, невысокая, лицом некрасивая. Однако вся упакованная в джинсу.
Разоткровенничавшись, она рассказала мне, что вхожа в компанию городских не то,
чтобы мажоров, но мажориков, отпрысков из благополучных обеспеченных семей,
которые в обязательном порядке получали какое-либо высшее образование.
И Катя, попав в эту компанию, влюбилась в одного парня. И потому врала, что учится
в десятом классе и конечно же будет куда-то поступать.
А на самом деле, она восемь классов закончила, работала нянечкой в какой-то больнице.
В этой же больнице, и тоже нянечкой, работала и её мама.
А в фирму Катя была упакована потому, что у них имелись какие-то родственники в
Польше, которые ежегодно присылали приглашения. И они с мамой жили, в основном,
за счёт того, что раз в год ездили в Польшу.
Перед тем как ехать, продавали всё, что могли, покупали золото или то, что им
рекомендовали польские родичи. Там всё это продавали. Закупали тряпье, пласты и
всё, чего здесь не было.
У меня даже остались дома пластинки, с которыми Катя приходила ко мне в гости.
Она была благодарна, что могла общаться со мной, не притворяясь кем-то, а быть
собой. Могла, признавшись, что является нянечкой в больнице без никакого образования,
нормально общаться, не боясь презрения и унижения. А Кате необходимо было с кем-то
делиться своими проблемами, так как ложь, в которой она жила, тяготила, но и
отказаться от компании мажориков не могла, потому что любила мальчика, считавшего
её совсем не тою, кем она на самом деле была.