Огненный Нойд

 

Он сотый раз набрасывал на стеклянный столик белое льняное  полотенце, однако снова и снова просачивалось сквозь материю замысловатое кровавое пятно в виде мальтийского креста. Ворох полотенец возвышался  возле Люциуса, но проклятый крест, словно монгольское пятно, неотвратимо проступал в очередной раз. Тогда он со всего маху рубанул по хрупкому столику, подвернувшимся весьма кстати, тяжелым русским палашом с серебряной гардой в виде орлиных крыльев. Столик, понятное дело, сию секунду разлетелся к чертям в куски, но из того места где он  стоял мгновение назад, вдруг забил пенный фонтан густой винной крови.
Штейн очнулся от ночного кошмара, сел в ворохе сбившихся простыней и осмотрел комнату мутноватым  взором. Наконец взгляд его осмыслился, и в расширенных зрачках заплясала испепеляющая ирония. Дело в том, что в ногах своих, он увидел преупитаннейшего жующего толстыми малиновыми губами, черта. Тот не обращал на хозяина комнаты ровно никакого внимания, а только с хрустом уписывал чипсы, добывая их мокрыми слюнявыми пальцами из, свернутого кульком, глянцевого постера.. Штейн пружинисто поднялся, перешагнул ничуть не заботясь собственной наготой, через упавшее одеяло и, проходя мимо черта, потрепал того миролюбиво по кудлатому загривку.
-Не сори…- раскололось в спальне больное штейновское эхо. Невообразимый кавардак царил в жилище страхового инспектора Люциуса Штейна. Папиросные окурки плавали в плафоне содранного со стены бра в остро пахнущем виски цвета густой чайной заварки. Длинный носок с зелеными полосками, цветами шотландского Селтика, был натянут на торшерную пику. В воздухе царствовал новоиспеченный, не лишенный некоторой приятности, дымный коктейль. В этом бардаке томными басами разливались упоительные ноты роскоши. Тощая голая фигура инспектора вновь обозначилась в широких спальных апартаментах.
В острой расщелине штейновского рта дымились сразу две папиросы. Дым от них непрерывной струей бил, ускоряясь в прокуренных каналах великолепного орлиного носа. Из-под приподнятой брови инспектор пристально осмотрел помещение и удовлетворенно усмехнулся, не обнаружив в нем прошлого черта.
-А мне…- Вдруг закапризничало павшее одеяло.
Штейн протянул одну из папирос в его сторону и, сей же миг, из шелкового вороха, калькуттской коброй, стала подниматься изящная порфировая ручка с браслетом. Вслед за нею, по поверхности белья стали рассыпаться золотые кольца волос.
Наконец, зажав папиросу между двумя длинными изящными пальцами, вся обитательница одеяла, в ослепительной наготе и синих живых лентах табачного дыма предстала перед хозяином дома.
Секретарша и помощница инспектора и адрес свой позабыла в угаре производственного рвения. А там, по этому адресу, между прочим, бился в неукротимой истерике новоиспеченный муж нашей молоденькой Авроры…

Штейн сидел в своем кабинете за письменным столом палисандрового дерева и размышлял об очередном деле кампании. То есть, дело-то было, тьфу. Он давно уже разузнал, что оборудование газодобывающей компании, той, чьи представители  намеревались застраховать каско в «Сигме» на внушительную сумму, имеет свою собственную историю, никак не связанную с той, что фигурирует в документах. Одним словом, все эти бумаги были «липой». Готовилась тривиальная мошенническая акция. И об этом инспектор собирался доложить своему начальнику Петру Стрепетову. Однако не единственно этот частный случай занимал в эту минуту старшего инспектора.
Стрепетов. Этот хамовитый гигант. Этот неумолкающий генератор новых перспективных идей сильно изменился в последние два, три месяца. От их былого взаимопонимания не осталось и следа. Время от времени к  директору «Сигмы» возвращались и прежняя прозорливость и натиск… Однако, по большей части Стрепетов сидел уединенно в своем мезонине над свинцовой Невой, пьянствовал и никого к себе не допускал. В эти периоды времени он, как профессионал, допускал нелепейшие ошибки, заключая договоры с фирмами, не прошедшими, обычного в этих случаях, расследования, или сюрвейерского осмотра, чем  должен был заниматься Люциус Карлович Штейн, старший инспектор фирмы, и даже не предпринимал элементарной финансовой проверки.
В итоге четыре дела с миллионными убытками за год и  непривычный холод в отношениях с шефом. Штейн даже начал подумывать о новом месте работы, благо известность его широко распространялась по Питеру и Москве, и, стоило ему лишь намекнуть потенциальным работодателям о своих сомнениях, и место ему было бы сию минуту обеспечено. И наверняка с более выгодными цифрами в контракте, чем здесь, в «Сигме». Однако в жилах инспектора текла тевтонская кровь, не терпящая ничего общего с предательством и  изменой. И, тем не менее, кровь эта  взывала теперь к разрешению абсурдной, патовой ситуации и налаживанию дел.
Инспектор вышел из кабинета и проследовал к шефу, даже не взглянув на  встрепенувшуюся навстречу к обожаемому начальнику  златовласую  Аврору-секретаршу.

  Четырнадцатого июля две тысячи девятого года  «Степан Разин», судно специального назначения, состоявшее в аренде в северо-западном региональном подразделении МЧС России, вышло из  Мурманска и на среднем ходу двинулось в северо-западном направлении. На вторые сутки что-то произошло с кораблем. Он сбросил ход и стал дрейфовать  на север в направление Шпицбергена. Судно вело себя так, словно им никто не управлял. Оно легло на левый борт, затем село на корму, и в это мгновение раздался взрыв. Из-под судна, откуда-то снизу, поднялся высокий столб черной воды, пропитанной дымом и топливом, и оно раскололось надвое.
Через несколько минут на поверхности океана осталось лишь  масляное пятно и мелкий мусор. «Степан Разин» опустился на дно Баренцева моря.
……………………………………………………………………………………..               
…Шел 1942 год. 4-го июля в день независимости Соединенных Штатов Америки, на крейсер охранения конвоя PQ-17 пришли поздравительные телеграммы. Две кильватерные колонны, состоящие из тридцати пяти транспортных судов, на борту которых перевозилось вооружение для воюющего СССР на сумму около 700 миллионов долларов вышли из Рейкьявика и направлялись в Мурманск.
Безопасность конвоя обеспечивали корабли собственного охранения, а так же
силы крейсерского соединения адмирала Джона Тови и  группа сил дальнего прикрытия, состоящая из завесы подводных лодок.
Значительно ранее, а именно 15 июня адмирал вермахта Редер докладывал Гитлеру о начале хитроумной морской комбинации в северном море под названием «Ход конем».

Так некстати, тогда легли на воду эти густые туманы (видимость до 50 метров). За ними притаились надводные силы немцев. Под водой изготовилась перед атакой волчья стая немецких подлодок. Их подразделение принимало участие в операции под специальной меткой: «Eisteufel» (ледяной черт). И конечно мощный кулак из сил Люфтваффе уже был занесен над этим обреченным, по случайной глупости, а может быть в результате коварного предательства, эпизодом Великой войны.
4-е июля 12ч-00м полдень. Конвой пересек 25-й меридиан восточной долготы.
В Адмиралтейство ее Величества поступает информация о том, что немецкий линкор «Тирпиц», совместно с прочими силами, направлен в сторону конвоя.
21ч-23м. Первый морской Лорд Дадли Паунд принимает решение об отзыве крейсерского прикрытия и о рассеивании конвоя для дальнейшего их, самостоятельного следования в порт назначения…
5-е июля. Этот день уцелевшие в огненном аду моряки конвоя будут теперь праздновать как второе рождение на свет.
Торпедоносцы Хейнхель 115 и 111 эскадрильями срывались с неба и планомерно топили корабли с экипажами. Вышедшие из фиордов корабли немцев преследовали конвой и расстреливали рассеянные беззащитные корабли, оставаясь, впервые за весь период боев, в полной безопасности….Подводные лодки в этот день побили все мыслимые рекорды.
Тридцатилетний майор люфтваффе Вальтер Новотны преследовал раненного русского. Тот шел на небольшой высоте и по той широченной петле, что была заложена русским для разворота, майор понял, что у ПЕ 3 перебиты рулевые тяги. Новотны оторвался от основной штурмующей группы и направил свой Мессершмитт-269 вдогонку за русским штурмовиком. Сбить русского было легкой затеей, главное было не попасть под огонь стрелка, расположенного в хвостовой части ПЕ-3.
И тут, когда жертва была уже почти в перекрестье прицела, внимание немецкого пилота отвлекла другая, более заманчивая цель. Он понимал, что  полу-конченый русский  от него никуда не денется. Прямо под ним в направлении берега шел средних размеров транспорт. Транспорт двигался ходко, судя по длинному следу в кильватере, однако дыма не было видно. «Хорошее топливо…» - Пронеслось в голове немца и он начал атакующее пикирование.
По мере приближения  ревущего самолета к цели, вниманию майора представилась удивительная, фантастическая картина. Судно приняло отчетливые формы и оказалось ладьей. Никакого дыма и быть не могло, так как ладья эта двигалась вперед на весельной тяге. По обеим сторонам борта сидели мощные гребцы в странных одеждах из шкур и меха животных. Возле мачты стоял огромный человек в такой же дикой одежде, с рогатым шлемом на голове и грозил  Вальтеру кулаком. От неожиданности, пилот пропустил момент атаки, и машина пошла прямо в скалистый берег. Ни какой маневр уже не способен был спасти пилота и самолет от гибели. Скала приближалась с невероятной скоростью. Напоследок, прежде чем войти в чертоги Валгаллы, майор высадил по каменной поверхности весь боекомплект из крупнокалиберного пулемета. Интересный факт, на скале, несущейся на немца, была нарисована неведомой рукой громадная, белая фигура старика и в тот момент, когда винты коснулись гранита, его глаз, округлившийся от ужаса, был прикован к вылезающему из-под усов старика, белоснежному клыку.

Капитан ВВС Павел Семенов пилотировал горящий самолет. Его ПЕ-3 входил в состав одной из эскадрилий дальних истребителей 95-го истребительного авиационного полка (ИАП). Их задача заключалась в
прикрытии конвоев на дистанции двухсоткилометрового подхода  в Кольский залив. То, что увидели сегодня советские летчики, поражало воображение.
По Баренцеву морю, без какого-либо прикрытия шли рассеянным строем корабли союзников. Над ними яростно роились немецкие бомбардировщики и торпедоносцы. Корабли уходили на дно один за другим.
В пылу воздушного боя Фоккер 200 (по иронии судьбы, всего на всего разведчик) очередью прошил плоскость самолета Павла, и машина потеряла маневренность. Так получилось, что уходя в поворот, он не смог увернуться от троса аэростата, их было здесь не мало поднято с атакуемых английских судов. И в результате, подвешенный  к аэростату заряд сработал, и погиб Ваня Храмов, его штурман и стрелок. Так, на «деревянных» рулях, Павел вывел машину из боя и направил ее к берегу. К сожалению, его маневр не остался незамеченным и скоро он различил у себя на хвосте Мессершмитт. Маневрировать возможности не было, и Павел застыл в оцепенении, ожидая атаку сзади. И вдруг его преследователь, по непонятной причине отстал. Он снизил скорость и круто пошел вниз к морю. Юркнул вниз и пропал.
Через час полета, машина Семёнова стала терять высоту, однако береговая линия была уже близко. Павел мог бы выпрыгнуть с парашютом. Но это было бы предательством по отношению к товарищу. Жив стрелок, или мертв, он сможет узнать окончательно, только тогда, когда посадит самолет.
Потянулись под крылом рябым зеркалом ловозерские тундры, замелькали
редкие скалы и сосенки. Павел потащил штурвал на себя, чтобы снизить скорость и более плавно посадить машину.

Он очнулся в кабине самолета. Над ним колыхалась бледно-голубая обитель ночного летнего неба. Фонарь сорвало с кабины и разнесло в мелкие осколки.  По счастью, сама машина не доползла десяток метров до крупных валунов. Он на ощупь, профессиональными отработанными движениями освободился от ремней и перевалился за борт кабины, мягко упав в собранную самолетом пахучую кучу мха.

Человек лежал на боку, подтянув ноги к животу. Одна нога его была странно вывернута, а когда он начал стирать с лица налипшую грязь, вдруг обнаружил острый кусок стекла в сгустках крови, который торчал из его опухшей глазницы.
Он пролежал так в позе больного пса довольно долго, пока воспаленные раны не заявили о себе болью и  острой жаждой. Солнце поднялось. Тогда человек пополз, превозмогая нашествия огненной нестерпимой боли. Он полз к ближайшему болотцу, когда натолкнулся на объемистый бачек с оторванным насосом.
Это был бачек со спиртом, от системы анти - обледенения самолета на больших высотах. Человек отвинтил горловину бачка и припал к содержимому.
Через полчаса он сидел, привалившись к черному, нагретому солнцем камню  спиной. Сидел, смотрел на блестящую в солнечных лучах тундру и улыбался. Теперь он не мог определить расстояния до окружающих предметов. Эта способность сохраняется только у людей с обоими глазами.
Правда, это обстоятельство совсем не заботило его в этот миг. Более того, человек этот не помнил ни своего имени, ни воинского звания, ни того, от куда он появился, ни того, куда шел. Вероятно по этой причине, он даже  не вздрогнул, когда перед ним внезапно появился старик огромного роста с длинными до плеч, седыми волосами, в одежде из оленьих шкур с немецким цейсовским биноклем на груди. Пришелец внимательно посмотрел на раненного, не стал ничего говорить, а только подошел к нему, выдернул из глазницы остатки стекла, смазал рану снадобьем на оленьем жире и заткнул рану, смоченным в лекарственном настое, пучком мха. Сидящий летчик, так и продолжал улыбаться.
Старик обследовал самолет, похоронил под камнем второго летчика, затем взвалил раненного на плече, другой рукой подцепил бак со спиртом и,  покачиваясь под тяжестью ноши, двинулся в путь. Он прошел около полутора километров и очутился на берегу Ловозера.  Здесь, возле берега подскакивал в прозрачных водах легкий каяк. Старик усадил раненного, взял в руки весла и оттолкнул лодку от берега. В ту же минуту он запел, протяжно и громко, на непонятном языке тех, кто научил его магии трав. Спустя полчаса лодку нельзя уже было разглядеть в волнах, окруженного утесами, озера…
……………………………………………………………………………………..
Штейн вышел из кабинета Стрепетова и осторожно прикрыл за собой тяжелую дубовую дверь. Сей же миг окрестности кабинета директора «Сигмы» накрыло адским грохотом от вазы брошенной изнутри кабинета в эту самую дверь. Штейн вздрогнул, затем ободряюще улыбнулся испуганной секретарше и полез в карман за папиросами,  поглядывая на злобно сопящий интерком. Сопение в приборе эволюционировало в членораздельное рычание. В соответствии с рычанием, секретарше Тамаре следовало немедленно приготовить «Этой фашистской морде» все  документы, что тот попросит. После этого, грохот повторился. Вторая ваза  последовала  примеру первой.
Штейн внимательно прослушал сокрушительную тираду. Несколько покривился  на месте про «Фашистскую морду» и, вполне удовлетворенный, отбыл с опасного этажа.
Целую неделю старший инспектор не появлялся на работе. Отдел оперативных расследований пустовал по причине той охоты, что развернул Штейн. Охоты на неведомого противника. Противника умного, терпеливого и опасного. Уж больно глубоко и ловко были спрятаны все концы у тех страховых эпизодов, что безнаказанно разграбили на четверть капиталы компании.

Из бухгалтерских отчетов инспектор вывел кривую капитализации фирмы.
К диаграмме, в местах финансовых  всплесков и падений, им были  на листах приложены соответствующие комментарии. Время от времени к нему поступали реляции с места военных действий от пронырливых, технически оснащенных агентов, и он делал возле начерченной змеи новые примечания.
Его Аврора была вынуждена вернуться к обрадованному мужу. Диски с блюзами покрылись пылью. Квартира зажила новой жизнью, привыкая к  тишине. Сеттер Гмызя, как и квартира, был предоставлен сам себе.
По утрам и вечерам хозяин открывал дверь, и пес выскакивал на улицу  гонять вдоль Карповки жирных голубей. Обедали и ужинали они вместе с хозяином и ели одно и то же. Это упрощало «процесс». Разница заключалась в отсутствии курева в рационе Гмызи.

часть 2.

Из всего вороха разнообразных сведений вырастала такая картина. Их страховое агентство через двенадцать лет напряженной работы вплотную приблизилось к сумме капитала в 240 миллионов долларов. Однако в последний год наблюдалась странная картина. Стоило их «Сигме» лишь приблизиться к этой роковой отметке, как кампания вваливалась в очередное
авантюрное страхование и теряло на этом по несколько десятков миллионов.
Затем история повторялась. Проводились рекламные программы, страховщики отлавливали новых клиентов и опять, на пороге двухсот сорока миллионного проклятого рубикона, глупейший случай, как правило, напрямую контролируемый шефом, огнем и мечом проходил по счетам фирмы.
Он обращался к главному бухгалтеру Алексею Орлову, с просьбой разъяснить такой парадокс. Нет ли в этой сумме, чего-то такого, что может значительно повлиять на налоги… Орлов разубедил его в этом, совершенно.
Напрашивалась и другая мысль, связанная с недавним разводом Стрепетова.
Могло выйти так, что таким образом тот выводит капиталы «под себя». С таким вопросом Штейн напрямую обратился к шефу, в результате чего, произошел конфуз с вазами.
Узел вопросов затягивался в неразрешимую точку. Люциус в черном шелковом халате вышел из сауны и, расположившись на балконе в кресле из ротанговых прутьев, закурил папиросу с разнообразными сомнительными добавками. Скоро сознание его поползло вширь, и перед ним немедленно возник дедушка Мартин.
Дед был, как  и всегда, одет по-военному. Он взглянул неодобрительно из-под  каски на папиросу в руке внука и покачал головой. Как обычно, они разговаривали на немецком.
Внезапно зазвонил телефон. К моменту звонка, дед, не то, чтобы внес полную ясность в запутанные дела внука, однако же, помог инспектору сосредоточить мысли на главном и избавиться от второстепенного.
Звонил Стрепетов. Голос его впервые показался Штейну несколько растерянным. Вместе с тем, он, как обычно, был лаконичен…
-Здорово Фашист. Меня здорово обули. Срочно нужна твоя помощь. Приезжай, я жду тебя в офисе.
Спустя час, ключи от Ауди, из рук Штейна уже принимал услужливый парковщик.
-Сорок семь лимонов баксов! - Шеф встретил инспектора, весьма эмоционально жестикулируя. Затем постоял, посредине кабинета, покачиваясь на каблуках и пожевывая толстую нижнюю губу, делая это с таким усердием, что казалось сомнительным возвращение ее обратно на свет в целости.
-Я в полной жопе!
Штейн примостился на удобном кожаном диване и принялся терпеливо ждать, когда грозная двухметровая скала с дюжиной дрожащих подбородков, прекратит сокрушать окрестности ненормативной лексикой
и начнет излагать суть.
……………………………………………………………………………………..
Коля наловил кумжи, несколько язей и с хорошим уловом возвращался в тупу Титовых,  в дом, приютившего  его, семейства. Он выкинул на каменистый берег улов, куваксу -,легкий шатер из жердей и оленьих шкур, в котором прожил два этих дождливых дня на острове. Солнышко только теперь чуть выкатилось из-за бронзовых туч.
В прошедшие дни, он опять навещал место крушения самолета. Прошло уже пять лет после окончания войны, а Николай ( такое имя ему дали в больнице и так зарегистрировали в паспорте - Николай Николаевич Непомнящий, поскольку никаких документов при нем найдено не было, да и не могло быть, ибо запрещалось брать с собой документы летчикам, сопровождающим конвои. Да и про то, что на нем  некогда была  форма летчика, помалкивали его новые друзья, ибо до печорских лагерей от сюда, было рукой подать. Осторожничали люди с рассказами…) все ходил на это место. Самолет ему показал Василий Титов. Василий сам не видел падения машины, но, когда нашел одноглазого летчика у дверей избушки, навел справки и кто-то тогда подтвердил, что самолет действительно упал в тундре. Поначалу Николай просто сидел, смотрел на груду металла. Ничего в нем не просыпалось. Так и оставалась память скрытой под пушистыми мхами ловозерской тундры. Потом Николай присмотрел себе места для рыбалки и охоты, и все не вдалеке от машины. Тянуло его сюда. Он вспоминал  белого нойду, шамана с длинными седыми волосами и бородой. Помнил, как плыл с ним в лодке и отпивал обжигающий спирт из железного бака. Вот только кроме него, никто из ловозерских лопарей видом не видывал  белого старца вживую. Зато в укромных пещерах здешних старик часто встречается нарисованный на стенах да на ритуальных камнях - сеидах, под которыми морок да болезни подстерегают путника, а то и Ветряное может наброситься, и тогда карачун тебе. И тебе и семье твоей карачун, и оленям твоим. Выходили Николая свежей оленьей кровью, да настоями корешков разных от нойды Василия, с Сонтельского погоста привезли. На рыбу выменяли, да еще патронов и пороху дали.  Жаден он, Василий этот.
Николай толкнул низкую дверь из теса и оказался в теплой, несмотря на лето, протопленной избе - тупе. Возле оконца, за столом сидели четверо. Муж и жена Титовы и еще двое, гости. В одном Николай определил их участкового
уполномоченного Семеныча, здесь нельзя было ошибиться, участковый был здоровенный как медведь, а вот другую, это была женщина, он видел впервые.
Катерина, хозяйка приняла у вошедшего улов и снасти и помогла снять сапоги. Скоро Николай сидел с остальными и отхлебывал из глиняного горшочка свеже приготовленный перепелиный суп. Участковый разглагольствовал о том, как его встречали в соседнем поселке Ульянке, как угощали, и как он, там на охоте, одним выстрелом положил здоровенного медведя.
Хозяева слушали гостя, смеялись и качали головами. А Николай все бросал взгляды на гостью. Так уж свежа и хороша была девушка, что мужику начисто снесло голову.
…………………………………………………………………………………..
Штейн прибыл в Мурманск утренним рейсом из Пулково и теперь распаковывал чемодан в апартаментах отеля «Кольский». Он аккуратно расправил вещи и вешал костюм в шкаф, когда почувствовал спиной посторонний взгляд.
Инспектор мгновенно обернулся и увидел в дверном проеме удивительно высокого старца, одетого в домотканые рубаху и порты, подпоясанного меховым поясом. Все одеяние завершалось легким льняным плащом
такого же пронзительно белого цвета, как и остальная одежда. Обут пришелец был в мягкие кожаные сапожки все такого же белого цвета.
-Вы оленевод? - Почему-то спросил Штейн, прошелестев сухим от волнения голосом.
Пришелец усмехнулся,  нехорошо стрельнув ледком из-под нависших густых бровей, сделал приглашающий жест рукой и вышел. Штейн выскочил из номера следом, но, сколько ни всматривался в оба луча длинного коридора, ни где не видел своего неожиданного визитера. Тот как сквозь землю провалился. Жаль, что не мог видеть в этот момент старший инспектор, как на стене номера, вдруг налилось неприятной багровяной чернью огромное пятно. Будто живое, оно сползло за кровать и там притаилось.
-Заходите, будем рады…- Прогундосил инспектор себе под нос и защелкнул дверь. Инцидент со старцем не вывел хозяина номера из равновесия. Рационалист  Штейн отнес его к побочным эффектам  курения.
Предметом командировки старшего инспектора, была странная гибель  судна  специального назначения  «Степан Разин», которая произошла недалеко от острова Медвежий.
Корабль, специально оборудованный техническими средствами МЧС, на котором  едва успели закончить капитальный ремонт и установить новое поисковое оборудование, включая батискаф. Сумма ущерба составила сорок семь миллионов долларов. Именно такая цифра стояла в страховом полисе владельца судна, в графе «страховая премия». И причитались все эти деньги к выплате именно в агентстве «Сигма».
К вечеру пол в номере был усыпан морскими картами. Штейн в одних трусах ползал по ним как улитка по листу смородины, оставляя за собой серый след
раздавленного пепла. Он изучал карты придирчиво, используя для этого  большую костяную лупу.  Двое суток инспектор провёл в компаниях разного толку , от кают золото погонных офицерских до прокопчёных матросских кубриках портовых буксиров. Ему пришлось даже окунуться в опасные пространства здешнего криминалитета, благо и такая возможность была. В результате, грубо сфабрикованная  афера  со списанным рыбацким баркасом и инсценировкой его «трагической гибели» под видом МЧС- овского корабля –лаборатории была раскрыта, а отчёт немедленно отправлен по факсу Стрепетову. Наступило время отведать знаменитого местного палтуса в хорошей компании.
Ресторан бил расположен в цоколе здания и представлял собою стилизацию под средиземноморский портовый кабачок. Полутемный. Весь перепутанный  восходящими к дубовому потолку вантами, лежащими тут и там якорными цепями, ресторан утопал в сизом табачном облаке. Музыка устремлялась своими эстетическими  корнями в танзанийские саванны. Чудились вулканические плато, легкий сухой ветер и огромные стада гну, в высокой сочной траве. Штейн криво усмехнулся, для чего просто приоткрыл челюсть несколько набок. Он уселся  за стол возле натуральной пальмы и фонтанчика.
В единый миг инспектор приобщился к общему непроглядному дыму собственно привнесенным шикарным паровозным столбом.
Он наслаждался моментом, погрузившись в сочную мякоть жаренного палтуса, когда  к нему за столик, неожиданно подсела дама. Лет, как показалось инспектору, тридцати. Дама явно нервничала. Она  смотрела, то на свои маленькие часики, то на дверь, соединяющую зал ресторана с гардеробом. Дама была одета в кожаную юбку и шикарный бирюзовый жакет.
Бирюзовый цвет в одежде крайне коварен, однако в этом случае, применительно к блестящим карим глазам и коротко остриженным черным волосам незнакомки, все ложилось в масть.
Наконец, она словно впервые увидела Штейна за жирным столбом дыма и улыбнулась растерянно.
-Ах, простите, я не заметила, что вы здесь…- И сделала движение, словно собираясь уйти, которому инспектор  не стал противодействовать.
Неудачная актриса встала, постояла в нерешительности некоторое время, и наконец вернулась в покинутое кресло с новым выражением в горящих глазах. Выражение Штейну понравилось и он заказал своей гостье бокал «дайкири». По тому, как она принялась подтаскивать с его тарелки куски жаренной рыбы нарощенными коготками, инспектор сделал надлежащий вывод и пододвинул визитерше тяжелый кожаный бювар с меню. Она взглянула на Штейна благодарными собачьими глазами и протянула через стол тонкую кисть.
-Виктория- Проговорила разоблаченная красивым низким грудным голосом.
-Люциус.- В свою очередь отрекомендовался Штейн, при этом не переставая
тщательно прожевывать пищу.
По тому энтузиазму, с которым Виктория орудовала вилкой и ножом, инспектор закончил про себя характеристический портрет своей гостьи.
-Почему Люциус?- Спросила та, не снижая азарта над аппетитным палтусом.
-Вы вилку проглотите. Не нужно разговаривать.- Рассудительно проговорил
в ответ Штейн.
Спустя некоторое время, барышня насытилась и, закурив, томно спросила:
-А ты не гомик?
-Почему ты так решила? - Удивился инспектор, невольно вслед собеседнице
переходя на «ты».
-Кормишь, не пристаешь…
-Это все, есть следствие «пирамиды Маслоу».
Виктория отвлеклась и, увидев в ресторане знакомую, помахала ей вилкой с лобстером. Незнакомка, роскошная стареющая бикса, охмуряла кокого-то ботаника и сделала вид, что корабельные сигналы из-за соседнего столика относятся не к ней.
-Какое масло?- Переспросила брюнетка невозмутимого инспектора.
-Есть такая пирамида Маслоу. В соответствии с ней, человек сначала удовлетворяет потребности низшего порядка, потом уровень повышается…
-Поняла!- Виктория восхищенно посмотрела на Штейна и спросила:
-Ты еврей?
-Немец.
-Ой, ну надо же!- Виктория окончательно откинула всякое жеманство и хлопнула пол фужера водки, закусив ее соленым селедочным лепестком.
Штейн уже начал опасаться, что из его новой знакомой, после выпитого
попрет, столь отвратительная инспектору, вульгарность. Однако опасения оказались беспочвенными. Вероника держала лицо до самого конца трапезы.
Отужинав, парочка около часа фланировала по городу, после чего, убыстряя шаг по ходу движения, двинулась к гостинице и почти уже вбежала в вожделенный номер…
…………………………………………………………………………………….
Николай Непомнящий ступил на тонкий и опасный лед. Здесь, на крайнем севере, нравы были крутые, а разборки вообще, часто велись по-военному. Но что может сделать человек, вопреки ежедневному восшествию солнца на небо, или способен ли он остановить ветер. Чувство, которое пришло к бывшему летчику,  было стихийным и никакие противодействия не могли с ним справиться.
Николай и Лена стали встречаться. Уплывали на лодке на острова. Катались на трофейном мотоцикле. И взаимная любовь между ними заплелась в тугую косу.
К тому времени Елена родила уже Семенычу сына, но жили они по прежнему, не расписанными. Участковый не торопился с регистрацией, хотя пацаненка своего  полюбил всей душой. Придет домой с дежурства, выпьет литр, сядет возле кроватки и смотрит весь вечер, улыбаясь, на свое чадо.
Шила в мешке не утаишь, так и с любовью. Застукал Семеныч влюбленных
в баньке у Титовых. Схватил Елену за волосы, проволок по комнате, лязгнул ее головою пару раз о бревенчатые стены и вышвырнул голую и разгоряченную на снег. Потом дверь низенькую притворил на засов и
встал напротив Николая, будто медведь перед собачонкой. Глядит красными, страшными глазами и китель с себя тащит.
Тут Коля, не пойми от куда такая прыть взялась, бросился на участкового, пока тот с кителем возился и  с такой силищей ударил его поленцем по голове, что тот мгновенно осел,  пошевелился малость и повалился на бок.
Семеныча увезли в больницу, а Николая объявили в розыск.
Через месяц, раненый и посрамленный, участковый забрал сына и уехал с ним в Ленинград. Елена осталась одна. Уехавший сожитель выправил на сына все документы, хотя ей и в голову не пришло ни разу попробовать ему возразить.

 Николая так и не нашли. Да и где его, одноглазого черта, сыщешь в бесконечной тундре, и непролазных зыбких болотах.
………………………………………………………………………………………
Поздним вечером, после смелых экспериментов по смешиванию коктейлей в номере гостиницы, у Штейна окончательно помутилась его хрустальная призма разума и он, не нарушив, впрочем, ни одной буквы вечернего туалета, спустился в фойе, от куда, пошептавшись с консьержем, проследовал в подвальчик. Из подвальчика струился вездесущий дым и доносился соблазнительный бравурный бой костяных шаров. На верхней ступеньке лестницы, ведущей в открывшуюся взору бильярдную, память окончательно распростилась с инспектором. Все, что происходило с ним в дальнейшем, укрылось от Штейна, а вернулось лишь тогда, когда  опоздание казалось уже слишком очевидным.
Он очнулся, сидя на полу в незнакомой комнате. Левая рука оказалась пристегнутой браслетом к трубе отопления. Рубашка, выбившаяся из брюк, была выпачкана кровью. Инспектор, профессиональным движением, пошарил языком во рту и, к своему вящему неудовольствию отметил отсутствие на верхней челюсти фарфоровой фиксы. Вместо нее из десны торчал острый шпенек, а сама фикса, вероятнее всего, гастролировала теперь по запутанным пространствам Штейновского кишечника.
Дверь полутемной комнаты отворилась, свет вспыхнул, осветив вошедшую компанию. Вперед выдвинулся человек с забинтованной головой. Он плохо говорил по русски и все время сморкался в желтый шелковый платок. «Любовь к золоту»-автоматически отметил инспектор про себя.
-Ти мине долижен сто кусиков баксов. Вот тывая расыпыска.- Забинтованный приблизился к Штейну и осторожно протянул бумагу вперед.
-В бильярд вычера как играл, поминишь? Как мине по голова паликой бился, поминишь?
От забинтованного пахло одеколоном, как от армейского узла химзащиты.
Поверженный не отвечал на вопросы. Хладнокровно прочел расписку, убедившись в соответствии размашистой подписи его собственной, и продолжал хранить молчание. Он думал о девушке, оставшейся в номере и о том, нет ли между ней и всем случившимся с ним, некой тайной взаимосвязи.
-Тебиа как зват? Говори!- Потребовал забинтованный и одновременно двое здоровенных амбалов обступили Штейна с боков.
-Штейн.- Произнес инспектор разбитыми губами.
-Ти чего, еврей?
«О боги мои, боги…»- Штейн даже застонал от того, как невыносимо тошно ему было слышать тысячный раз этот дурацкий вопрос.
-Немец.- Выдохнул он, и вдруг почувствовал, как электрическое поле вокруг него резко понизило напряженность.
-Не-и-мец, да?- Протянул забинтованный обрадованно. Так, как будто сам был немцем.- Давай килючи от номера, майн либен штрюндельфюрер!
-Поди калибаски хотишь? Патирпи, патирпи. Вот сито тысяч отыдашь мине и станешь опиать кушать свой калибаска, футыбол-гол сивой смотыреть.
В этот миг, Штейну вдруг показалось, что позади забинтованного стоит, смотрит на него и ухмыляется чертов старик с седыми волосами и бородой. Однако видение исчезло, а забинтованный, к сожалению, нет.
Инспектор скосил глаза на карман брюк и, в тот же миг, в карман нырнула рука охранника. Ключи от номера ярко блеснули и исчезли в кулаке разговорчивого главаря.

ЧАСТЬ 3.
Штейн привалился к теплой батарее и отключился. Бытовала у него такая завидная привычка, выключаться, в те нередкие моменты, когда организм остро нуждался в восстановлении.
Перед глазами еще плавали танцующие кольца и спирали уходящего сна, когда забинтованный влетел в комнату, строго  параллельно полу, с грохотом распахнув перед этим дверь раненной головой. Вслед за ним  помещение заполнил собой русоволосый гигант в шикарном шерстяном костюме и шелковой рубашке.
Из-за плеча гиганта, стоя на цыпочках, выглядывала давешняя Виктория.
Вошедший нагнулся к инспектору, обдав того жарким дыханием и проговорил:
-С вами все в порядке? Можете подняться?
-Aller in der vollen Ordnung.*- Проговорил  Штейн старинное тевтонское заклинание, с одобрением наблюдая за тем, с какой ювелирной сноровкой его спаситель расстегивает наручники.
-Как зовут-то?- Улыбнулся пленнику жаркий гигант.
-Люциус- Промямлил Штейн, морщась от боли в затекших руках и оставаясь в прежней позе на полу.
-Еврей? - Доброжелательно спросил спаситель, похлопав его по плечу.
Инспектор посмотрел на него снизу вверх с некой  нотой душевного страдания и ничего не ответил.
-Немеца он…- Попытался подлизаться поверженный бандит приподнявшись, и в сей же момент получил от гиганта такого сокрушительного пинка, что  его последствия, должны быль поставить в тупик даже очень опытного проктолога.
При таких необыкновенных обстоятельствах Люциус Штейн познакомился с
братом Виктории Костей Ломом. И, странное дело рок, именно он, Костя оказался в жизни инспектора той первой вехой, с которой начала распутываться вся эта странная история.
На седьмом этаже отеля в номере Штейна отзвучали голоса. Все стихло, после того как вернувшийся хозяин номера переоделся и, приняв душ, спустился в ресторан со своими новыми знакомыми.

На балконе номера стоял высокий старик. Стоял и смотрел, как бухту медленно покидает сухогрузное судно. Глаза его заросли космами седых бровей, однако при внимательном взгляде, становилось ясно, что одного глаза не было вовсе. Темная впадина была плотно заклеена вогнутым веком.
В выражении лица старика царило спокойствие. Однако, оставшийся глаз в сумерках горел глубоким ртутным огнем.

Последняя нить стального троса лопнула, в месте сгиба, и круглая рогатая морская мина, обросшая космами бурых водорослей стала медленно подниматься к поверхности океана. Неведомая сила влекла ее, вопреки течению, к югу. Туда, откуда приближались два  светящихся серебристых кильватерных следа от винтов небольшого корабля. Арктическая ночь заткнула собой все небесные бреши, не давая просочиться свету.
На миг шкиперу показалось, что в освещенных прожектором волнах,  по курсу судна горбится некий посторонний предмет, Через мгновение, взрыв чудовищной силы расколол  сухогруз надвое…

Седовласый старик смотрел во мглу над океаном еще некоторое время, затем повернулся и исчез за дверьми гостиничного номера.


Стрепетов сидел в кабинете и рассматривал депеши из Мурманска. Фашист сам себя превзошел на этот раз. Таких красноречивых счетов за дебоши и  мордобои  доселе не бывало.
«Работает инспектор, ох как работает…» - На секунду ему подумалось, а не прекратить ли оплачивать штейновские выходки и дать, хоть однажды, свершиться правосудию. Однако гигант посмотрел на факс с аккуратным отчетом Люциуса и тут же отмел все сомнения. Он ткнул толстый палец в интерком и вызвал к себе главного бухгалтера.
-Алексей Николаевич, вот, подпиши.- Прорычала начальственная туша вошедшему стройному, высокому Орлову. Тот уселся на стул, аккуратно оправив, перед этим, отпаренные,  темные брюки и принялся читать депеши о похождениях главного страхового инспектора.
-Впечатляет. Весьма впечатляет.- Осторожно заметил главбух.
-Ведь не студент уже!- Сокрушался Стрепетов. - Откуда в нем здоровье берется для всего этого!?
Орлов ничего на это не ответил. Он усмехнулся и продолжал внимательно смотреть на шефа сквозь затемненные очки. В раздражении Стрепетова звучало что-то напускное, искусственное. Был где-то недалеко под этой мелкой водой крупный камень. Его присутствие выдавали искры, которые, нет-нет, да вспыхивали в заплывших черными мешками глазах директора.
Шеф был не в состоянии долго интриговать главбуха и протянул ему факс.
Орлов тонкими холеными пальцами  начал рассматривать копии документов с пояснительными записками. Он сразу узнал руку инспектора Люциуса Штейна…
-Так значит «Степан Разин», потоплен? - промолвил он.
-Все от начала до конца, чистое фуфло! - Прорычал директор.
-Цена судна завышена в четыреста раз! Договоры о капремонте липа!
Размещенное спецоборудование липа! Вот они что с меня получат, а не сорок три лимона!- И Стрепетов скрестил пухлые руки в неприличном жесте.
-Дело уже отослано в прокуратуру.- Шеф с торжеством взирал на Орлова!
-Так что пусть хоть Баренцево море вискаря выжрет, слова не скажу.
-Кто ? - Не понял главбух.
-Бисмарк наш! Вот кто!
Орлов поднялся со стула, вежливо пожал директору протянутую руку и неслышно растворился за дверью.
Он шел по широкому, светлому коридору агентства. В офисной среде этот коридор именовался «проспектом Стрепетова», и решил заглянуть в кабинет отсутствующего Штейна.
Орлов приоткрыл дверь и увидел странную картину. Наша Аврора, секретарша инспектора сидела за столом, положив на него оголенные руки и, не отрываясь, смотрела на фотографию в рамке из карельской березы, на которой ее возлюбленный шеф профилировал своим титаническим клювом в сторону набегающих морских волн. В глазах несчастной  Авроры стояли слезы. Сигарета  между подрагивающими пальцами оставалась незажженной. Кофе в чашечке был холоден как лед. Бухгалтер смутился и тихонько  прикрыл дверь.

-Лезь, давай. На плечи вставай, не бойся.- Командовал Костя Лом, запихивая пьяного Штейна в окно этнографического музея.
-Это чересчур! - Разумно заметил инспектор одеревенелым языком, стоя на плечах гиганта.- Нас заметут, милейший Константин! Как пить дать, заметут! Давай дождемся открытия.
-Не заметут.- Вразумительно донеслось снизу.- Я охранника попросил, никого больше не пускать. Время - деньги. Лезь, давай!
-Это меняет дело.- Прогнусавил Штейн и стал копошиться в оконном проеме энергичнее. Его не удивило то обстоятельство, что в случае договоренности с охранником, вполне можно было бы воспользоваться дверью.
Они шли по едва освещенным комнатам, причем инспектор по какой-то необъяснимой причине шествовал в полосатых носках. От этого казалось, будто  бы лишь один человек шагал по наборному паркету и его шаги гулом отдавались в пыльных глухих закоулках.
Наконец они пришли в зал, посвященный продукции судоремонтного завода.
Штейн, покачиваясь облокотился на щит с фотографиями и принялся поочередно их разглядывать одну за другой, пока не остановился на одном из снимков. Пока Штейн делал фото, Лом пинком смел с резного царского трона манекен, предварительно, позаимствовав у него треуголку, и с треском разместил свои объемистые чресла на антикварной мебели. Штейну приглянулась гусарская сабля, и он принялся скакать с нею по темным коридорам, пока не упал где-то со страшным лязгом и грохотом. Он едва смог подняться, придавленный исполинским деревянным идолом. Восстановив на место идола, Инспектор отправился назад к уснувшему на троне приятелю, но что-то потянуло его вернуться в небольшую комнатку, с выставленными пожарными касками и милицейским обмундированием. Он, повнимательней пригляделся к фотографиям на стене и обмер. Со старой фотографической карточки на него бодро и доброжелательно смотрел … шеф.  Внизу фотографии была подпись
«Уполномоченный по контролю за рыбопромыслом Стрепетов А.Н. 1947 год».
……………………………………………………………………………………
Николай нашел прибежище в скалах, что  возвышались над Ловозерскими каменистыми берегами. Точнее в пещерах, коих в этих скалах было предостаточно. Зима и в этот раз, налетела, как всегда, неожиданно.
Беглец наведался к Титовым лишь однажды. Он пришел ночью и просидел у обретенной своей родни до утра. Затем собрал необходимые вещи и отправился назад, в свое убежище.
От жизни в пещерной обители его единственный глаз воспалился и временами Николай вовсе был лишен зрения. В такие минуты, отчаянные мысли приходили к нему в голову. Такая жизнь, еще и в усеченном войною виде, была мало притягательной, но раздумья о Елене и их возможном общем будущем, доставляли калеке дополнительные силы. Если бы он знал тогда, что любимая женщина носит под сердцем его ребенка…
Когда полярная ночь подняла над тундрою свой флибустьерский черный парус, возле темного входа бесшумно замелькали казенные мундиры. Оказалось, что беглеца выследили-таки местные оперативники и попытались схватить, организовав засаду.
Он мчался по темному пещерному коридору. Собаки, спущенные милиционерами, отбрасывали в лучах фонарей чудовищные тени. И в тот момент, когда один из  псов уже готов был вцепиться в ногу беглеца, тот взлетел, по, лишь ему одному приметным, ступеням вверх и нырнул в узкий проход, через который дым от костра, обычно уходил из пещеры. Один из оперативников выстрелил наугад и преследование прекратилось. Никто не рискнул лезть следом за одноглазой бестией  в узкий проход, рискуя вернуться назад с проломленным черепом.
Пуля, попала в спину. Николай со стоном вырвал свое легкое тело из прокопченного отверстия и повалился на бок. Боль парализовала ноги.
Сознание покидало его толчками, вместе с кровью, оставляющей тело.
Сердце, работа которого всей своей сущностью пронизанное поддерживать жизнь в человеке, на этот раз убивало. Наконец звездная ночь стала врастать в лежащего ледяными иглами, постепенно превращая его в часть себя, приучая к безмолвию и бесконечности холодного космоса. Николай лежал в расщелине скал на спине, раскинув руки. Единственный глаз его безучастно
отражал мириады светящихся звезд. Он не мог видеть, как из-за скалы в расщелину шагнула высокая белоснежная фигура.

В ту послевоенную пору в ловозерских тундрах и прилегающих территориях проживало довольно пестрое национальное сообщество. Помимо русских, здесь  издревле селились саамы, карелы, финны, и вепсы. «Чудь белоглазая», как называли  северные славяне этих выходцев из Скандинавии.
Северные народности всегда отличались умением к ремеслу и уравновешенным, тихим нравом. Душевную привязанность к дебошам и мордобою питала здесь, самая многочисленная, славянская диаспора.
Рыбный промысел, оленеводство да охота, вот три кита, на которых с покон веку существовало здесь местное население. Охотничьи и рыболовные угодья распространялись повсюду, суля изобилие, свойственное здешним, мало обитаемым, землям. Одно только место в округе несло на себе печать суеверного, мистического табу. Медвежий мыс. Ни охотник, ни рыболов из числа местных жителей, ни за какие посулы не согласился бы сунуться в эти места. Ибо там, на Медвежьем за двумя рядами огромных сеидов, обитало самое страшное и легендарное существо в округе, Огненный Нойда.
Нойдов, то есть шаманов было в здешних поселках довольно много. Шаманы умели врачевать, умели влиять на погоду заклинаниями, но даже они, предпочли бы смерть, визиту на проклятый мыс. Дорогу в те места  охраняли могущественные духи. Острый Нос Огня и Ветряное. Кроме того громадная стая полярных волков охраняла подходы к мысу.
Седовласого старика в белых одеждах впервые увидели недавно, по-видимому, некая причина влекла шамана к людям.
Издавна попадались его изображения на скалах. Это были своего рода предупреждения, которые со временем исчезали с прежних мест и обнаруживались в других. Эти силуэты чаще всего выступали на сеидах, камнях неизвестного происхождения с выраженными способностями усиливать магию. Огненный Нойда, своим изображением, предупреждал предков современных жителей о набегах свейских данников, и им всякий раз удавалось прятаться в тундрах и спасать детей и женщин от плена. Иногда, после проявления на камнях грозного лика, в деревнях умирали люди или возникали эпидемии болезней как у людей, так и у животных.

Нойда приподнял послушное легкое тело и подстелил под него оленью шкуру. После этого, он повернул Николая на бок и долго возился с раной, останавливая кровь протяжным носовым заклинанием. Нойда ощущал связь своей судьбы с судьбою этого человека, упавшего с неба. Еще тогда, когда он впервые увидел летчика, беспомощно лежащего под упавшим самолетом, он почувствовал необыкновенную симпатию к этому мужественному существу, рисковавшему собой во имя мертвого товарища. Все это открылось шаману и потому он не остался безучастным к умирающему, а вылечил его и отнес к людям. Теперь нойда сам стоял на берегу загробной реки, уносящей людей в холодную Пахьёллу. Только одно могло спасти его от лютой, невообразимо мучительной смерти, Приемник. Преемник, по доброй воле перенявший знания способен предотвратить страдания колдуна на смертном ложе.  Кто-то должен согласиться взять на себя власть над огнем и духами тундры, и этот кто-то лежал теперь перед ним, распластанный и истерзанный суровостями послевоенной жизни.

Николай уже неделю провел в жилище Нойда. Это было приземистое, рубленное из бревен, строение. Посередине из круглых камней был сложен очаг, над ним нависал раструб, через который дым покидал жилище. Николай был предельно слаб, но боли в спине уже не чувствовал. Тишина в тупе прервалась шорохом в углу, и Николай, проснувшись, разглядел там хозяина. Тот сидел над книгой, возле оконца, и иногда, перелистывая страницы, делал на них отметки заточенным карандашом. Хозяин, видимо, почувствовал взгляд и оторвался от своего занятия. Он повернул к лежащему бледное, заросшее сединой лицо и впервые, с тех пор, как они встретились, больному бросилось в глаза, то,  на сколько стар и немощен грозный хозяин тундры.
-Так ты согласен на мое предложение?- Низким голосом проговорил шаман.
-Согласен, Отец. Для меня будет честью стать приемником  твоих знаний и силы.
-Они не мои. Они всегда были и всегда будут. Ты не забыл, что нужно сделать тогда, когда я стану умирать?
-Нет Отец. Все Ваши слова я запомнил и выполню точь в точь.
-Тогда садись вот здесь, напротив меня. Начнем немедля, я чувствую смерть за дверью тупы. Выпей это.- Старик протянул своему гостю чашку с красноватой жидкостью. Сам он уселся напротив и принялся медленно ударять в кожаный бубен костяной палочкой с красными лентами.
Николай выпил содержимое и внезапно ощутил, как разрушается прежняя картина мира, а ей на смену приходит другая, исполненная новых ощущений, эмоций и проникновенных мыслей. Он стал проникаться одновременно и знаниями космического характера, и смыслом микроскопического грибного мицелия, прорастающего сквозь истлевшие корневища много метров под землей. Он понимал замыслы стихий и дивился механизмом управления
ими. Он был сам суть огонь, вода, земля и воздух, летящий комом в космической ночи вселенной. И этот ком одновременно, то размягчался до газообразного состояния, то твердел, наполняясь крепостью кристаллов углерода. Он был той самой девственной новой глиной в которую старый шаман вдыхал, подобно создателю, новую душу, душу нового Ведуна.

Николай ещё долго продолжал находиться в этом необычном состоянии, а когда пришел в себя, за окном было темно. Старик сполз со своего кресла и лежал на полу, продолжая сжимать холодеющей рукой старый бубен.
Николай встрепенулся и бросился вон из дома. Снаружи возле стены лежал приготовленный кол, с заточенным острием. Он схватил его и поспешил с ним обратно в дом. Тем временем, полумертвый хозяин, покачиваясь стал приподниматься над полом. Он бормотал нечленораздельные заклинания и временами просто выл, от боли, что подступала к нему, посланная теми силами, что удерживали душу старика, не давая ей покинуть тело.
Николай с колом в руках взобрался на каменный очаг и что есть мочи ударил
своим орудием в кровлю избушки в место возле дымохода. Кровля подалась
и кол пробив ее так в ней и застрял. Движения старика в сей же миг преобразились, он упал на пол, вытянулся, и на лице его разлилось выражение долгожданного покоя. Бледная кисть руки была открыта. Николай вложил в нее маленький медный крестик и зажал пальцы умершего в кулак. Таковой была посмертная воля Огненного Нойды.

Окончание.
Спустя несколько дней, на Медвежьем мысу вспыхнул большой костер. Возле полыхающего, обложенного сухими сучьями помоста стоял Николай.
В его облике звучала некая новая струна. Изменилась осанка. А в лице, прежде живом и улыбчивом, замерло холодное торжество. Это было торжество новых знаний и пришедшей с ними силы. Он повернул худощавое лицо к огню и стал наблюдать за тем, как огненные языки с аппетитом пожирают мертвое тело, завернутое в шкуры. Белоснежные петли сварочными дугами пронзали опадающую фигуру. В их отблесках можно было различить, какими седыми стали вдруг волосы стоящего возле огня летчика. Искры костра летели ввысь и там, в черной зимней тишине вечного Космоса смешивались с холодными звездами. В какой-то момент выражение лица Николая исказилось. Ему показалось, что с небес на былую обитель смотрит из дымного облака седобородое лицо умершего нойды.
Утром он толкнул дверь избушки и вышел во двор. Стая полярных волков, около двадцати хищников приблизились к нему и стали один за другим укладываться в пушистый снег возле самых ног нового хозяина тундры.
……………………………………………………………………………………..
Дребезг телефона, валяющегося под столом, вывел Стрепетова из длительного, больного оцепенения. Основательно пошатываясь, и  по дороге раскидывая пинками пустые бутылки, он двинулся по направлению к трубке.
-Але, шеф! Вы слышите меня?- Голос инспектора вибрировал.
-Лучше, чем ты думаешь - Раздраженно прорычал в трубку страховщик.
-Что произошло с Вашим отцом? Где он теперь? Он умер?- В голосе Штейна звучало истинное беспокойство.
Стрепетов на какое-то мгновение потерял дар речи от возмущения.
-Какого хрена тебе дался мой папаша, фашист? Горячка у тебя началась, да!?
-Опять хамите гению.- Констатировала трубка.
-Моего папашу разбил паралич году в шестидесятом. Он поначалу лежал, то дома, то в госпитале. А десять лет назад я устроил его в финскую больницу в Тампере. Есть еще вопросы? Ты опять пьянствуешь за мои деньги!?
В ответ в трубку, невесть откуда, протиснулся свадебный марш Мендельсона…

Ауди А8 с латвийскими номерами мчалась по трассе Мурманск- Петербург.
Уже совсем стемнело, когда машина въехала в город. Она остановилась в старом городе, в районе Адмиралтейской судоверфи, во дворе  дома, расположенного покоем, и выходящего на канал Грибоедова. Из машины вышли трое. Два молодых человека лет около тридцати и полный пятидесятилетний мужчина в черной шкиперской фуражке. Вся компания вошла в подъезд и поднялась на шестой этаж. После звонка в большую окрашенную дверь, изнутри послышалось сухое покашливание, и  дверь перед ними распахнулась. Хозяин квартиры носил длинные черные волосы  и ни разу во время встречи не снимал больших, непроницаемых солнцезащитных очков.
Они расположились в гостиной, и по поведению гостей было совершенно ясно, что они не впервые оказались в этой квартире.
Один из молодых людей покопался в сумке, и перед хозяином предстал шикарный экземпляр копченого палтуса. На столе появились и другие закуски, а так же бутылки с напитками.
Когда гости удовлетворили аппетит, хозяин квартиры, к которому приезжие, обращались как к Алексею, и пожилой уединились в соседней комнате для разговора.
-Теперь, Лисовский, успокойтесь, и постарайтесь выслушать меня до конца.-
Алексей говорил тихим, внятным голосом.
-До сих пор, у Вас и ваших людей ко мне не было никаких претензий. Вы  это подтверждаете?
- Подтверждаю…- хриплым голосом отвечал шкипер.
-Таким образом, вы признаете, что у меня нет  перед вами задолженности по прежним делам?
- Признаю.- последовал ответ. Шкипер вел себя напряженно. Румянец на полных щеках подчеркивал его беспокойство.- За последнюю работу мы должны были получить два лимона зелени. И, вы
знаете, мы потеряли одного человека.
-Мир праху его.- Спокойно проговорил хозяин квартиры.- Работа у Вас такова, что высокие заработки компенсируют риски. Вы за пять лет заработали около трех миллионов долларов. По этой причине, претензии мною не принимаются. Никто не мог предположить, что они подключат к расследованию Штейна.
-Я грохну Вашего Штейна! Грохну, если не получу деньги.- Шкипер уставился на собеседника налитыми глазами.
-Только не его. Его смерть ничего не изменит, поверьте мне. Все бумаги
сейчас у Стрепетова. Он ваша цель. Если бумаги исчезнут, компания  будет обязана выплатить всю страховую премию. Если у Вас есть подходящий человек,.. В любом случае это необходимо сделать быстро.

Самолет со старшим инспектором Штейном на борту взвился над колбасою Кольского полуострова и направился в южном направлении. Штейн сидел возле иллюминатора и всем своим видом выказывал острейшее беспокойство. Теперь, когда вся картина преступления предстала перед ним в подробностях, он осознал, какой опасности подвергается в настоящее время шеф. Он позвонил и предупредил Стрепетова, однако тот находился опять в затяжном миноре, усугубляемом обильными дозами Смирновской водки.

Из небольшого кафе на автозаправке вышли двое. Один из них, плотный человек в фуражке и мятом плаще был тот самый шкипер, а вторым оказался незнакомец лет сорока, с приятным худощавым лицом и внимательными глазами. Они проговорили с минуту, затем сели каждый в свою машину и разъехались. Когда автомобиль худощавого незнакомца приблизился к стоянке страховой кампании «Сигма» и остановился, из нее вышел полноватый щекастый клерк в очках, с кавалерийскими усищами  одетый в потертый плащ, со смешной косолапой походкой. Косолапый прошел через охрану, протянув в окошко разовый пропуск, и ступил на белый мрамор первого этажа компании…

Стрепетов был пьян. Он сидел  в своем кабинете без пиджака и галстука, огромной черной вороной  нависая над грудой бумаг. Рядом на столике стояла внушительных размеров «помпа» с водкой, и канапе в большой квадратной тарелке, небрежно наложенные горой.
Вчитываться в содержимое исписанных Штейном листков, ему не хватало терпения и он, в который уже раз пригласил главбуха. Через пять минут в дверь директора «Сигмы» тихо постучали…

Автомобиль Штейна летел из Пулково в город, как снаряд, выпущенный из пращи. Постовые автоинспекторы успевали только вскидывать рации, когда мимо них, огибая пробки, по автобусным, специально выделенным, колеям проносилась черная приземистая машина. Не удивительно, что, к тому моменту, когда Штейн въезжал на парковку, машину инспектора сопровождал эскорт из полицейских машин с включенными сиренами. Учитывая щекотливую причину столь торопливой езды, Штейн был только рад присутствию полицейских.

Толстяк поднялся на лифте на третий этаж и косолапо двинулся по коридору между анфиладой черных нумерованных дверей к распахнутому просвету директорской приемной. Напротив приемной был разбит зимний сад в прозрачном пластиковом полукольце. Толстяк явно направлялся в приемную.
Ступив на освещенное пространство, он просунул руку за пазуху и нащупал холодную сталь автоматического девятимиллиметрового пистолета с привинченным к стволу штатным глушителем.

В дверь опять тихо постучали и Стрепетов гаркнул –« Ну! Входите же наконец!»
В кабинет вошел Орлов. Лицо его было озабочено. В руках главбух нес на подпись директору финансовые документы.
- Оставь, Алексей Николаевич! Садись, выпей со мной.- Он надавил на колпак, и помпа выдала в пластиковый стаканчик стограммовую порцию.
Орлов автоматически прикинул, что будет сегодня добираться домой на такси и, усевшись напротив директора, опрокинул в рот стаканчик с водкой.
Он уже потянулся через стол за закуской, когда началось невообразимое.
Дверь резко распахнулась, и стало видно, как замысловато дергает ногой, лежащая на полу секретарша. Вошедший толстяк отбросил очки и, выхватив из-за пазухи пистолет, стал прицеливаться им в Стрепетова. В этот миг, бухгалтер резко отшвырнул столик в сторону убийцы, а сам, как-то неловко и смешно бросился к шефу и закрыл его своим телом. Прозвучали два глухих выстрела, по спине Орлова поползли бурые пятна, и он стал сползать вниз. Однако третьего выстрела не последовало, ибо в дверном проеме возник, во всем великолепии своего тевтонского профиля, старший инспектор Люциус Штейн, вооруженный тяжелой хрустальной вазой. Благодаря мягкой подошве ботинок, инспектор вошел неслышно и,  с поразительной сноровкой, обрушил благородный хрусталь на голову киллера. Удар был столь сильным, что из-под щек убийцы вылетели и покатились по полу бутафорские ватные шарики, возвращая очертаниям лица прежнюю худощавость.
Вбежали пышущие азартом полицейские, и Штейн торжественно протянул им оружие косолапого.
Убийцу заковали в наручники и утащили. Кто-то вызвал скорую, но судя по всему, Орлову эта помощь была уже ни к чему. Главбух был мертв.
Стрепетов выглядел ошеломленным до крайней степени. Он обалдело смотрел вытаращенными глазами, то на труп, то на инспектора и невнятно мычал, показывая толстым пальцем на распахнутую дверь.
-Обморок.- Констатировал инспектор, полагая в этом жесте заботу шефа о секретарше.- Потеряла сознание при виде пистолета.
Инспектор вернулся взглядом к поверженному.
-Прошу познакомиться!- Штейн театрально указал на лежащее тело.
-Заказчик убийства и организатор катастроф с кораблями! – Произнеся эти слова, инспектор бойко хлопнул по пробке помпы, наполнил освободившийся стакан и молодцевато вбросил в черную щель рта сто граммов водки.
-Ду-ду-рак ты, фашист. Алексей спас мне жизнь!- Стрепетов начал приходить в себя и подниматься над наглым паяцем с явно нехорошими намерениями.
-Еще раз представляю! - Жизнерадостно воскликнул Штейн, не обращая внимания на опасные метаморфозы в облике шефа.
-Алексей Орлов! Заказчик вашего убийства и ваш единоутробный брат!

                ЭПИЛОГ.

Вот уже два часа как Штейн рассказывал шефу удивительную северную сагу. Стрепетов даже к водке не прикасался. Зато инспектор вошел во вкус и щелкал помпой с удручающей ритмичностью.
-Самой большой удачей было встретить фото вашего отца в том музее. После этой находки, решение сложилось довольно быстро.
-Расскажи еще о матери. Мне всегда говорили, что она умерла от болезни.
-Елена Ивановна Орлова умерла, разрешившись вашим братом Алексеем.
А его одноглазый отец, летчик, упавший с неба на самолете, это и есть та самая удивительная личность, которая принесла нашей компании столько неприятностей.
Неделю назад, я был в, так называемой, «Ловозерской» тундре. Там познакомился с одним замечательным человеком. Мы с ним два дня провели
на озере в красивейшем месте. Этот человек опытный шаман из тамошних мест.
- И чем занимались?- Гигант посмотрел на выпившего инспектора иронически.- Покуривали?
- Грибочками угощались - Не заметив иронии, отвечал Штейн.
-Сырыми ели?- Поинтересовался Стрепетов.
-Конечно!- Утвердительно закивал инспектор, налегая на помпу быстро пустеющей бутыли.
-Так вот, в том Нойде, о котором я  Вам рассказывал, этот старик узнал беглого летчика, отца Алексея. Однажды на охоте они столкнулись лоб в лоб.  Видимо тот нашел себе приют, не где-нибудь, а на Медвежьем  мысу, у старого шамана, а впоследствии стал его преемником. При том, старик утверждал, что  встреча его с нойдой случайно не могла произойти. Это был некий сигнал. Возможно для  нас с вами.
Этот летчик имел колоссальный зуб на вашего отца. Он считал его виновным в смерти любимой женщины, и однажды  воспользовался, таки, своей чудовищной силой. Я не смогу это доказать, но убежден, что ваш батюшка стал жертвой мести Огненного нойды. – Штейн неторопливо стал пересказывать боссу замечательную историю из ловозерского края.
-Летчик узнал, что Елена родила мальчика, и понял, что это его собственный сын. Он забрал Алешу из детдома и поселил его у своих знакомых. За их заботы он более чем щедро расплатился с этими людьми. Нойда нашел золото в горах, им и расплачивался за постой и помощь репетиторов в учебе. Он не захотел брать сына к себе и воспитывать преемника. Видимо, не так прост и однозначен путь колдуна.
-Значит, Орлов ненавидел меня!?
-Я думаю, что они с отцом были удовлетворены той местью, которую они спланировали и осуществили в «Сигме».
Стрепетов потянулся за сигаретой и некоторое время собеседники молчали.
-Вот теперь, послушайте меня очень внимательно.- Проговорил Штейн хрипловатым от упражнений с помпой голосом.
- Я расскажу Вам тот хитроумный механизм, который был запущен и позволял воровать Ваши деньги с Вашей же помощью!
Вас закодировали на цифру. Я много слышал о таких делах, но впервые столь близко столкнулся. Вас закодировали на цифру двести сорок!
Стрепетов недоверчиво смотрел, то на инспектора, то на почти пустой сосуд.
Штейн продолжал, как ни в чем не бывало:
-Своей колоссальной силой шаман внушил вам, ужас, от того, что капиталы  фирмы приближаются в сумме к двумстам сорока миллионам. Цифру дал ему Орлов, ваш брат. И с этого момента вы сами, по собственной воле, стремились вляпываться в сомнительные контракты. Вы правдами неправдами старались понизить капитал, чтобы уйти от опасного порога. Может быть, он внушил вам, что при достижении этой цифры в капитализации Сигмы, вы немедленно умрете!? Вам еще предстоит посещение специалиста психиатра…- Штейн насупил брови и добавил:
- Это очень важно! – Он потянулся к вожделенному сосуду и совершил досадный промах, от чего едва не рухнул со стула. Стрепетов затрясся в беззвучном хохоте. Штейн продолжал вещать, не замечая реакции босса.
-Орлов нанял команду моряков, которые топили суда. Первоначально они даже получили страховки за собственную гибель, якобы произошедшую вследствие крушения. После этого, они с семьями переехали в Прибалтику и жили там под другими фамилиями. Так вот киллер, я думаю, их работа.
-Почему ты так думаешь? - Просипел гигант.
- Видимо в вашем брате, до последней минуты боролись два чувства, ненависть и братская привязанность…вряд ли это он нанял убийцу. Был кто-то ещё, и думаю вскоре он отыщется.
-Прищучу гадов!- Прорычал Стрепетов, с отеческой любовью наблюдая за инспектором..
-Они сварганили еще одно крушение. Скоро к Вам поступят документы. Там и прищучите! Разузнать подробности мне помог любезнейший человек Костя Лом.
-Так это с ним вы наряд полиции отметелили!? - Восторженно полюбопытствовал шеф.
Подвыпивший Штейн свел глаза в пустеющий стаканчик и сделал вид, что не расслышал каверзного вопроса…
-Теперь, старый черт примется за нас по-настоящему.- Пробурчал Стрепетов.
-Как думаешь? Будет мстить за смерть сына?
Инспектор пожал плечами и ничего не ответил.

Штейн явился домой за полночь. По дороге, он позвонил в квартиру соседа
и поблагодарил того за заботу о собаке. Затем, с торжественным выражением фельдмаршала на лице вручил обалдевшему соседу копченую рыбину. В разговоре с ним Штейн допустил оплошность, разговаривая с сонным полуголым человеком на чистом немецком языке.
Он поднялся на свой этаж, раскрыл дверь своего жилища и протянул руку вперед, рассчитывая погладить истосковавшегося Гмызю. Каково же было изумление инспектора, когда рука его, в кромешной темноте  коридора, наткнулась на разгоряченную, истосковавшуюся, ничуть не менее Гмызи, обнаженную плоть верной Авроры…
…………………………………………………………………………………….
Варвара Петровна Семенова, старушка восьмидесяти с лишним лет, открыла дверь своей квартиры и, не снимая обуви, пронесла на кухню сумки с продуктами. Потом включила чайник, подаренный дочерью, и,  сняв в прихожей тяжелое шерстяное пальто, шагнула в светлую, солнечную комнату. Она едва не лишилась чувств, когда увидела возле стены с фотографиями, высокого седовласого старика в длинном сером плаще.
Старик повернул голову и долго и внимательно смотрел на пожилую женщину.
Та, по какой-то причине вдруг почувствовала, что незнакомец не опасен. Наоборот, от него исходила энергия спокойствия и чистоты помыслов.
-Кто вы? - Еле слышно спросила женщина.
Старик, теперь он вновь рассматривал фотографии, ответил низким, вибрирующим от волнения голосом:
-Мне бы следовало вернуться к тебе в своей летной форме, Варя. Да только от формы той давно ничего не осталось.
Старушка одними губами прошептала:
-Паша…- И вот здесь силы оставили ее. Она упала на ковер. Вокруг, словно
осенние листья разлетелись принесенные хозяйкой свежие газеты. Старик не двинулся с места. Он продолжал смотреть на фотографию, с которой на него приветливо смотрел симпатичный  молодой курсант летного училища. Фотография, в отличие от прочих пестрых пятен, была черно- белой и пожелтевшей. Тем не менее, еще можно было разобрать подпись:
«Вареньке, на память от Павла Семенова. Ленинград 1 мая 1940 года».