Религиозная философия Сёрена Кьеркегора с свете хр

АБЛАЕВ МИХАИЛ. "РЕЛИГИОЗНАЯ ФИЛОСОФИЯ" СЁРЕНА КЬЕРКЕГОРА В СВЕТЕ ХРИСТИАНСКИХ ИСТИН.

О. С. Кьеркегор (5 мая 1813 г. - 11 ноября 1855 г.) - едва ли не первый  в истории специфически-"религиозный"  философ, первый философ-экзистенциалист, протестантский "теолог" и писатель. Знаменательность  его образа начинается с дат его жизни: родился  и  умер он в годы войны России с французской наполеоновской  "антихристовой" властью,  причем рождение было связано с победой над "антихристом" (также - 5 мая - число смерти Наполеона),  а смерть -  с поражением от него. Смерть Кьеркегора знаменовала окончательное наступления "власти тьмы" над миром, о "столетнем" периоде которой  мы уже неоднократно писали.  Постараемся  очертить знаменательность образа этого философа в его восприятии христианской веры, христианского мировоззрения,  рассматривая ставшее единственную  доступную нам книгу  "Страх и трепет" (1843 г. ) - его центральное, главное произведение.

"Страх и трепет".

(Предисловие переводчиков)
"Героем книги является ветхозаветный Авраам, от которого Бог потребовал принести в жертву любимого сына, основным же предметом исследования — рождение религиозной веры. Авраам как "отец веры" в трактовке Кьеркегора отличается от других героев духа отнюдь не тем, что он подвигнут на полное самоотречение (это, по мнению датского теолога, есть лишь предварительный этап на пути к истинной вере — этап, на который способен и "рыцарь самоотречения", готовый пожертвовать всем ради бесконечности Абсолюта), а тем, что одновременно он сохраняет полную уверенность в обретении Исаака "силой абсурда" в этой жизни. Авраам как "рыцарь веры" абсолютно убежден, что не только он сам стоит в бесконечном отношении к Богу, но и Бог в свою очередь проявляет абсолютный интерес и заботу по отношению к его конечной жизни и конечной любви."


"Религиозная вера" родилась не в рассматриваемом искушении, но раньше, когда Авраам по зову Божиему обрел место в "Земле обетованной", когда по обетованию родил Исаака. В искушении же он опорочил свою веру, показав свою "жестоковыйность", неполноценность своей веры (по сути -   упрямой позой в отношении Господа, обретшей форму "слепой веры" в библейском повествовании - смотри ниже) - ведь вера предполагает надежду и любовь, обосновывающиеся на ней. Сама постановка проблемы Кьеркегором проигрышна! Впрочем, в разговоре о христианской вере автор апеллирует не только к истории Авраама...

"...Само название книги взято из новозаветного стиха, уже имеющего четкое русское соответствие: "Итак, возлюбленные мои, как вы всегда были послушны, не только в присутствии моем, но гораздо более ныне во время отсутствия моего, со страхом и трепетом совершайте свое спасение, потому что Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению" (Посл. к Филиппийцам, 2.12–13).


Смысл этого фрагмента - осторожное отношение к искушениям, подаваемым Богом. Весьма странное выражение "со страхом и трепетом", явно гиперболизированное, позаимствовано, по свидетельству Л. Шестова, из 2 псалма пророка Давида. Найдем его: "Итак, вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом (!)  и радуйтесь  с трепетом (!). Почтите Сына, чтобы Он не прогневался, и чтобы вам не погибнуть в пути вашем, ибо гнев Его возгорится вскоре. Блаженны все, уповающие на Него." (2. 10-12)
Очевидно, казус со словом "трепет", не противопоставляемым "страху", как в первоисточнике, у  Псалмопевца, но усугубляющим "страх ради спасения" до некоего "ужаса" - дрожи в страхе, происходит все от того же "нечестивого редактора" посланий апостола Павла и других новозаветных текстов (смотри наши работа о Библии 2014 года). В своей книге Кьеркегор использует восприятие обеих цитат, каждая из которых как бы "оттеняет" свою веру: "правильную" Авраамову веру древних евреев и "дефективную" веру христианской Церкви, с которой (Церковью) Кьеркегор как раз и боролся (смотри ниже о статье Шестова).


 "Предисловие".
 

"Ведь Картезий был тихим, одиноким мыслителем, а не крикливым ночным сторожем; он определенно признавал, что его метод значим лишь для него самого и отчасти берет свое начало в его собственных предшествующих затруднениях с теорией познания."

"Юродство" с самого начала, еще до вхождения в систему рассуждения о религиозной вере! Очевидно, что "юродствовать" в своих "религиозно-философских" произведениях российские экзистенциалисты Бердяев и Шестов научились у "основателя" - у Кьеркегора.

 "Создатель данного произведения никоим образом не является философом, он не понял настоящей философской системы, он не знает, есть ли тут какая-нибудь система и завершена ли она; для его слабой головы уже достаточно самой этой мысли, а такую несчастную голову должен в наше время иметь всякий, поскольку у всякого есть эти несчастные мысли."

В "Страхе и трепете" автор выступает действительно не как философ, но как умелый литератор и весьма хитрый книжник.

 "С уважением, Иоханнес де Силенцио."


Кьеркегор не случайно взял в этой книге  псевдоним персонажа из сказки братьев Гримм "Верный слуга", связанной с предупреждением об опасности, жертвоприношением детей, и чудотворениями обычных, несвятых людей, что нашло отражение в  "Страхе и трепете" и действительно имело общее с историей "жертвоприношения Авраама".

 "ОБЩИЙ СМЫСЛ".

 "I"
 
 
" И лик Авраама был исполнен отеческой любви, взгляд его был мягок, слова звучали нежно. Но Исаак не смог понять его, душа его не сумела возвыситься; он обхватил руками колени Авраама, в отчаянии бросился к его ногам, прося пощадить его молодую жизнь, полное надежд будущее, он вспоминал радости Авраамова дома, напоминавшего ему о его печали и одиночестве. Тут Авраам поднял мальчика, взял его за руку и пошел дальше, и слова Авраама были исполнены участия и милосердия. Но Исаак не смог понять его. Авраам поднялся на гору Мориа, но Исаак не понимал его. Тогда Авраам отвернулся от Исаака на мгновение, но когда Исаак снова увидел лицо Авраама, оно изменилось, взгляд его был неистов, вид — ужасен. Он схватил Исаака за грудь, швырнул его на землю и сказал: "Глупый юнец, ты что, веришь, что я твой отец? Я — идолопоклонник. Ты что, веришь, что это Божье повеление? Нет! Это мое желание". Тогда задрожал Исаак и вскричал в своем страхе: "Господи на небеси, смилуйся надо мной, Бог Авраамов, смилуйся надо мной; если нет у меня отца на земле, будь моим отцом!" Но Авраам тихо сказал про себя: "Господи на небеси, благодарю Тебя; лучше, чтобы он верил, что я — чудовище, нежели потерял бы веру в Тебя".

Такая вот "житейская" интерпретация отношений Авраама с Исааком перед "жертвоприношением", наверное, самое "логичное" из всего сказанного по поводу этого сюжета. Но для оценки "попыток" Кьеркегора (как было сказано выше - изначально бесперспективных!) желательно вспомнить исконный библейский текст:

"И было...Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака ; и пойди в землю Мориа и там принеси его во  всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе. Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собой двоих из отроков своих и Исаака, сына своего: наколол дров для всесожжения, и встав, пошел на место, о котором сказал ему Бог. На третий день возвел Авраам очи свои, и увидел то место издалека. И сказал Авраам отрокам своим: останьтесь вы здесь с ослом, а я и сын пойдем туда  и поклонимся, и возвратимся к вам. И взял Авраам дрова для всесожженния, и возложил на Исаака, сына своего; взял в руки огонь и нож, и пошли оба вместе. Иначал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог  усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой. И шли далее оба вместе.
И пришли на место. о котром сказал ему Бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и связал сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего. Но Ангел Господень воззвал к нему с неба и сказал: Авраам! Авраам! Он сказал: вот я. Ангел сказал: не поднимай руки твоей на  и не делай над ним ничего, ибо теперь Я знаю, что боишься ты Бога и не пожелел сына твоего, единственного твоего, для Меня. И возвел Авраам очи свои и увидел: и вот, позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими. Авраам пошел, взял овна и принес его во всесожжение вместо Исаака, сына своего. И нарек Авраам имя месту тому Иегова-ире ("Господь усмотрит"). Посему и ныне говорится: на горе Иеговы усмотрится. И вторично  воззвал к Аврааму  Ангел Господень с неба и сказал: Мною клянусь, говорит Господь, что так, как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, для Меня, то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих;  и благословятся в семени твоем  все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего." (Быт. 22. 1-18)


"Тайна" образа жертвопринесения сына отцом будущих христиан (!) - предварительное отражение в нем будущего принесения в жертву "Отцом христиан" Иисуса Христа - Сына Своего. Поэтому оценка поступка Авраама Богом имеет божественный же, масштабный результат - подтверждение ранних же обетований. Но та оценка, которую Бог дал человеческому (!) поступку "отца веры", весьма "нелицеприятна". Очевидно, говоря языком Писания, что, соблюдя (хоть и отчасти, так как не понял истину Божию в этом искушении) первую заповедь любви, Авраам пренебрег второй заповедью о любви к ближнему.

Несомненно, по пути к Мориа  в сознании Авраама двигались мысли о "реальности" жертвоприношения, но Господь не разговаривал с ним. Готовясь к жертвоприношению,  Авраам "играл" с Богом, сам Его как бы искушал в ответ на его искушение. Но в этой игре он был обязан смирить "жестоковыйность" своей веры без надежды и любви, помолиться Богу о резонах не  приносить в жертву Исаака. Возможно, и здесь во внутренней молитве  Авраам обращался к Богу, но Тот, должно быть, молчал... Но ножа нельзя было брать, да и огня на жертвеннике не стоило разжигать, но пасть на землю и восплакать ко Господу: "за что мне такое наказание!? Если так нужно, вели мне связать его, развести огонь, зарезать только по Твоему велению. Сам я не буду действовать, ибо это против всего, что Ты со мной связывал, всей будущей истории согласно Твоим обетованиям."
Конечно, Авраам  испугался искушения, но боялся неистинно, так как не возрыдал пред Господом, пренебрег страхом за обетования Божии.

Авраам знал Бога, видел Бога, часто разговаривал с Ним, был "баловнем" Божиим, избранным из всего мира! Начав процесс жертвоприношения, он повел себя "жестоковыйно" - не смог вспомнить добрых своих отношений с Господом, Который молчал, несомненно, продолжая искушать его. Если Он продолжал бы молчать, то Авраам продолжал бы ждать, остановившись перед самим процессом жертвоприношения (не связывая сына, не разводя огня, тем более, не беря  ножа). Если бы случилось так - а так оно легко могло бы случиться, если бы Авраам был другим человеком, или если бы вера и любовь преобразили его в одночасье, "расплавили" его сердце, - то Господь не посылал бы Ангела, но Сам как раньше (!) благословил и утешил Авраама, и как Своего любимого пророка (!) возвел на небо после смерти, а не отправил в преисподнюю вместе с остальными людьми.

Даже принесение в жертву овна была явной насмешкой над Авраамом, над его "безумием". Ведь это был чужой, беглый, бродячий овен, а в жертву приносится свой скот...

Отнюдь не случайно евреи - потомки Авраама в его "человеческих" качествах, - стали народом "жестоковыйным", крайним выражением  чего стали иудеи, осудившие Христа на смерть... Не избежали этого качества и "духовные евреи" - чего стоит "закостеневшее" в христианах "православие", приводившее к самосожжениям раскольников (!), или презрение к миру и людям у монахов-аскетов (смотри нашу работу о книге Н. Бердяева).

Итак, дав такую близкую к истине интерпретацию библейского сюжета, напрямую связанную с приводимым фрагментом "Книги "Бытие"", мы сможем поставить преграду "безразмерной" игре Кьеркегора и заострить внимание на истинном (!) значении его книги.


 II

"Молча разложил он хворост, связал Исаака, молча занес нож; и тут он увидел агнца, которого заранее предусмотрел Господь. Он принес в жертву агнца и воротился домой…
 С того дня Авраам состарился, он не мог забыть, чего потребовал от него Бог. Исаак процветал, как прежде; но глаза Авраама потемнели, он не видел больше радости."

В таком "переложении" отсутствуют слова о вмешательстве Ангела, тем более ложно именование овна "агнцем".


 "Когда ребенок подрастает и его надо отлучать от груди, мать укрывает свою грудь по-девичьи, и больше у ребенка нет матери (?). Счастлив ребенок, которому не приходится терять свою мать (?) иным образом!"

Здесь "абсурдность" имеет странный образ!


 "III"
 

"И Авраам в задумчивости отправился в путь. Он думал об Агари и о ее сыне, которого изгнал в пустыню. Он поднялся на гору Мориа, он занес нож."

Весьма кстати здесь приведены слова об изгнании Агари с сыном Авраама, которое свидетельствует о том, что  этот пророк был недостоин неба (!).


"Был тихий вечер, когда Авраам выехал один, и поехал он на гору Мориа; он пал на лицо свое, он просил Бога простить ему его прегрешение, простить, что он хотел принести в жертву Исаака, простить, что отец забыл о своем долге перед сыном. Он ездил все чаще своим одиноким путем, но не находил себе покоя. Он не мог понять, как могло быть грехом то, что он был готов принести в жертву Богу лучшее, чем он владел, за что он сам охотно отдал бы свою жизнь многократно; и если то был грех, если он не любил Исаака по-настоящему, он не мог понять, как такое вообще можно было простить, ибо какой грех может быть страшнее?"


Вполне реально то, что "человеческий" результат искушения сделал из Авраама  "изрядно кающегося" старца.
 
 
 "IV"
 
"Было раннее утро. В доме Авраама все было готово для путешествия. Авраам простился с Саррой, и Елизар, верный слуга, провожал его, пока не пришлось повернуть обратно. Авраам и Исаак ехали вместе в согласии, пока не прибыли к горе Мориа. И Авраам приготовил все для жертвоприношения, спокойно и тихо, но когда он отвернулся, Исаак увидел, что левая рука Авраама была сжата в кулак от отчаяния и дрожь пробегала по всему его телу, — но Авраам занес нож.
 Потом они снова повернули домой, и Сарра выбежала им навстречу, но Исаак потерял свою веру. Во всем мире об этом не было сказано ни слова,   и Исаак никогда не рассказывал людям о том, что он увидел, а Авраам и не подозревал, что он вообще что-то видел."

То, как несостоявшееся жертвоприношение повлияло на сознание, на веру Исаака - тема для подобных рассуждений. Очевидно, сын Авраама удовлетворился объяснениями отца, но "человеческое" осуждение патриарха Богом осталось осадком в его душе.
 

 "ПОХВАЛЬНАЯ РЕЧЬ АВРААМУ".


"Один стал велик через ожидание возможного, другой — через ожидание вечного, но тот, кто ожидал невозможного, стал самым великим из всех."

Получается, что самыми великими стали стали лжеучители и еретики?! 


"Ибо тот, кто боролся с миром, стал велик оттого, что победил мир, а тот, кто боролся с самим собой, стал еще более велик, победив самого себя, однако тот, кто боролся с Богом, стал самым великим из всех. Так они и сражались на этой земле: был тот, кто победил всех своей силой, а был и тот, кто победил Бога своим бессилием."


Странная "шкала" духовно-нравственных ценностей: антихрист, аскет и лишь третий - Христос. Второе предложение смысла первой "откровенности" не дополняет, не изменяет.


"Был тот, кто оказался велик в своей силе, был и тот, кто оказался велик в своей мудрости, и тот, кто оказался велик в надежде, и тот, кто оказался велик в любви; но самым великим из всех оказался Авраам: он был велик мощью, чья сила лежала в бессилии, велик в мудрости, чья тайна заключалась в глупости,   велик в той надежде, что выглядела как безумие, велик в той любви, что является ненавистью к себе самому."


Автор успешно рисует двойственность образа Авраама - прославленного и осужденного Богом (смотри выше). Последние качества - уже "христианские" (вернее - антихристианские!)издержки.


"...И все же он был избранником Божьим и наследовал обет, по которому в его семени был благословен всякий человеческий род на земле. И разве не было тут лучше не быть избранником Божьим? Да и что это значит вообще — быть избранником Божьим? Значит ли это, что в молодости юношеское желание подавляется, чтобы с тем большей определенностью оказаться исполненным в старости?"

Это фрагмент провокативен в отрицании "избранничества" и игнорировании того, что Авраам был призван Богом уже в почтенном возрасте, а не в молодости.


"Он (Авраам) принял исполнение обетования, он принял его, веруя, и это случилось по ожиданию и по вере; ибо Моисей, хоть и ударил жезлом по скале, все же не верил.
 Потому в доме Авраамовом была радость, когда Сарра стала невестой в день золотой свадьбы."

Здесь - еще одно "злокачественное", не безобидное (!) юродство (смотри выводы ниже).


"Но это не должно было оставаться так; еще раз Авраам должен был подвергнуться испытанию. Он боролся с той искусной силой, которая изобретает все, с тем внимательным врагом, который никогда не дремлет, с тем стариком, который переживет всех, он боролся с самим временем и сохранил веру.
 Теперь все ужасы борьбы должны были соединиться в одном мгновении. "И Бог испытывал Авраама и сказал ему: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака: и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной горе, о которой Я скажу тебе".


Еще одно "злокачественное" уже отнюдь "не юродство". Зло и холодно гад (!) пишет такое о Господе, не иначе!


"Этот печальный, но все же благословенный час, когда Авраам должен был проститься со всем, что было ему дорого, когда он должен был еще раз поднять свою почтенную главу, когда лик его должен был просиять, как лик Божий (!), когда он должен был сосредоточить всю душу свою на одном благословении, которое было призвано благословить Исаака на радость во все его дни, — часу этому не суждено было наступить!"

Слова о "просиянии" - "юродство" относительно безобидное.

 
"И все же Авраам верил, и верил он на эту жизнь (!). Да, будь его вера рассчитана лишь на нечто будущее, ему, конечно, было бы легче отбросить все прочее, чтобы поскорее покинуть этот мир, коему он не принадлежал. Однако вера Авраамова не была такой (если такая вера вообще существует, ибо это собственно не вера, но самая отдаленная возможность веры, которая лишь догадывается о своем предмете, ощущая его на крайнем горизонте своего поля зрения, но остается все так же отделенной от него зияющей пропастью, в которой ведет свою игру отчаяние). Но Авраам верил как раз на эту жизнь, он верил, что состарится на этой земле, почитаемый своим народом (!), благословенный в своем роде (!), незабвенный в Исааке — любимейшем в его жизни, тем, кого он окружал любовью, так что лишь слабым выражением такой любви были бы слова, что он осуществлял свой отцовский долг любить сына; сказано же было в заповедях: "сын, которого ты любишь". У Иакова было двенадцать сыновей, и он любил одного(!), у Авраама же был только один — тот, которого он любил."


Выделенные предложения можно назвать "злокачественными", так как они "устраняют" веру Авраама в Бога и Его обетование о будущем его потомства. Назовем и другие, более безвредные "несуразности": очевидно. что Авраам не мог состариться, будучи почитаемый своим народом, так как народа его не было - был один сын Исаак. Известно также, что Иаков любил всех (!)своих сыновей, но более других - двух (!) от Рахили: Иосифа и Вениамина.


"Почтенный отец Авраам! Тысячи лет прошли с тех дней, но тебе ни к чему запоздалый почитатель, призванный вырвать память о тебе из-под власти забвения; ибо ныне всякий язык восхваляет тебя, и ты продолжаешь вознаграждать любого, преклоняющегося перед тобой, более великолепно, чем кто бы то ни было. Ты делаешь его благословенным в лоне твоем (!) на все последующие времена, ты завладеваешь его взглядом и его сердцем здесь и сейчас на веки вечные благодаря чуду своего поступка. Почтенный отец Авраам! Второй отец всего человеческого рода! Ты, первым увидевший и засвидетельствовавший ту огромную страсть, которая пренебрегает ужасной битвой с разъяренными стихиями и силами творения ради того, чтобы вместо этого бороться с Богом (!), ты, первым познавший эту высшую страсть, священное, чистое и кроткое выражение божественного безумия (!),   коим столь восхищались язычники, прости того, кто стремится восхвалять тебя, если он делает это неправильно."

Кьеркегор "заклинает" Авраама, вменяя ему богоборчество, отождествляемое с "божественным безумием" (Бога или Авраама?!). Это "деяние" можно также отнести  к "злокачественным", составляющим очевидную систему в рассматриваемой книге Кьеркегора.


 
 "ПРОБЛЕМЫ".

 
 "ВСТУПЛЕНИЕ ОТ ЧИСТОГО СЕРДЦА".


"Во внешнем мире все принадлежит тому, у кого оно уже есть, внешний мир подчиняется закону всеобщего безразличия, а гений кольца повинуется тому, кто это кольцо носит — будь то Нуреддин или Аладдин..."


В христианском обществе и внешний, и внутренний "миры" подчиняются доминирующему закону любви согласно двум главным заповедям. Всеобщее же безразличие наряду с "тайной властью" разнообразных "гениев кольца"- дьявольский идеал Кьеркегора, если судить по его главной книге, заклинающей в данно отрывке весь христианский мир.
 

 "Существует знание, которое стремится ввести в мир духа все тот же закон безразличия, соответственно которому воздыхает весь внешний мир. Такое знание предполагает, что довольно постигнуть нечто великое (!) и всеобъемлющее (!), и никакого другого УСИЛИЯ более не нужно. Но зато такое знание и не обретает хлеба, оно погибает от голода, тогда как вокруг него все обращается в золото..."

 
Очевидно, что знание "великого" приводит в мир духа единение и любовь, соответсвующие также "всеобъемлющести". "Злокачественное" заклинание распространяется Кьергекором и на  "мир внутренний".


"В прежние времена говаривали: "Жаль, что в мире никогда ничего не происходит по пасторским проповедям". Но, может быть, придет еще время — пожалуй, благодаря философии, — когда можно будет сказать: "К счастью, в мире никогда ничего не происходит по пасторским проповедям", ибо в жизни есть хоть какой-то смысл, а в его проповедях — совсем никакого."


Не трудно догадаться, что важнейшей "философия" для Кьеркегора является его философия с основанием в рассматриваемой книге. Выражение "когда можно будет сказать" представляет такое будущее отношение в "лучшем свете". Кьеркегор  прямо заявляет, что евангельская проповедь бессмысленна!


"Этическим выражением действия Авраама было стремление убить своего сына, религиозным же — стремление принести его в жертву; однако в этом противоречии заложен тот самый страх, который вполне способен лишить человека сна; и все же Авраам не был бы тем, кто он есть, без такого страха."


Кьеркегор клевещет на Авраама, приписывая ему "стремление убить сына", тем более "стремление принести его в жертву". "Противоречие" - это "пространство" для беса, "заполненное" бесовским же страхом - "лишающим сна". Этот страх противоположен "страху Божиему" - опасению нарушить Божию волю, пренебречь любовью Его и к Нему.
Мы надеемся, читатель, знакомый с нашими положительными оценками "юродствований" Бердяева и Шестова, понимает их противоположность злокаченственным лжи и  клевете Кьеркегора.



. "Я не могу довести до конца движение веры, я не способен закрыть глаза и с полным доверием броситься в абсурд (det Absurde), для меня это невозможно, однако я и не восхваляю себя за это."


Еще одно "больное место" в учении западной христианской церкви, на котором играет Кьеркегор - формула "Верую потому что абсурдно". Абсурдности он отводит в своей книге значительное, хоть и далеко не преобладающее место, должно быть, в соответствии с вышеприведенной цитатой (это - и эпизодические "юродства", и большие фрагменты неких "бредовых" рассуждений в псевдофилософском или псевдолитературном стиле).


 "А что же сделал Авраам? Он пришел ни слишком рано, ни слишком поздно. Он взобрался на осла, он медленно ехал по дороге. И в течение всего этого времени он верил; он верил, что Бог не потребует у него Исаака, между тем как сам он был все же готов принести его в жертву, если это потребуется. Он верил силой абсурда; ибо, по всем человеческим расчетам, речь не могла идти о том — в этом-то и состоял абсурд, — чтобы Бог, потребовав от него этого, в следующее мгновение вдруг отказался от своего требования. Он поднялся на гору, и даже в то самое мгновение, когда блеснул нож, он верил — верил, что Господь не потребует Исаака. Конечно же он был потрясен исходом, однако благодаря двойственному движению он снова оказался в своем первоначальном состоянии и потому принял Исаака радостнее, чем в первый раз."


Эта интерпретация соответствует нашим предположениям о то, что Авраам "искушал" Бога, "механически" выполняя Его начальное повеление и не обращаясь к нему с мольбой о разрешении этой очевидной проблемы (смотри начало нашей работы).


"... Ведь наше время не остается с верой, не задерживается на ее чуде, превращающем воду в вино,   оно идет дальше, оно превращает вино в воду."


Гад заклинает здесь "наше время" (время написания и позже - время прочтения!) на неверие чуду и удаление духа из "всего" и "вся" (заметим, что его клевета и его заклинания действуют в общей колдовской (!) системе, в общем "дьявольском" формате книги, тесно связанном также с личностью автора - смотри ниже).


 "В бесконечном самоотречении заложены мир и покой; всякий человек, желающий этого и не унижающий себя презрением к себе самому (а это еще ужаснее, чем быть слишком гордым), может воспитать себя настолько, чтобы сделать это движение, которое в самой своей боли примирило бы его с наличным существованием."


Кьеркегор играет также на самоотречении как факторе христианской веры, но осторожно, поскольку "ненависть к своей жизни" - идеал эллинской философии... Не "презрение к себе"(!), тем более не "бесконечное самоотречение" (что это такое?), но оставление своего (!), своих интересов и целей, своих индивидуальных ценностей для служения Христу и обретения таких же, но Божиих, и возвращения своих, освященных Господом в системе Его власти. В этом смысл "отвержения себя" как христианского принципа!


 "Бесконечное самоотречение — это последняя стадия, непосредственно предшествующая вере (!), так что ни один из тех, кто не осуществил этого движения, не имеет веры (!): ибо лишь в бесконечном самоотречении я становлюсь ясным для самого себя в моей вечной значимости (!), и лишь тогда может идти речь о том, чтобы постичь наличное существование силой веры."


Очевидно, что все верующие имеют веру. Кьеркегор направляет "дьявольскую рогатку" в глаза воспринимающего его всерьез, пусть и в виде выдержек: поскольку невозможно "бесконечное самоотречение", то невозможна и вера вообще. Это - также заклятие веры ложью все в той же обуславливающей системе
(смотри выше и ниже).


 "Временность, конечность — вот вокруг чего все и вращается."

Как раз наоборот -  "все вращается" вокруг Божиего, вокруг вечности и бесконечности! Это уже - заклятие всего ложью!


 "Но теперь я намереваюсь извлечь из повести об Аврааме ее диалектическое содержание в форме определенных проблем, чтобы увидеть, каким ужасным парадоксом является вера, парадоксом, который способен превратить убийство в священное и богоугодное деяние, парадоксом, который вновь возвращает Исаака Аврааму, парадоксом, который неподвластен никакому мышлению, ибо вера начинается как раз там, где прекращается мышление.


Убийство врага Божиего по воле Господа - нужно  и правильное дело! Впрочем, Кьеркегор говорит о всяком убийстве (и животных тоже!), что тем более ложно.
Выделенным  в последнем предложении Кьеркегор заклинает веру как противоположное мышлению, то есть полностью отрезает религию от разумного, научного, философского, "человеческого" (присущего "человеку разумному"). Что ж - присутствие этой заразы сегодня особенно заметно в "мыслящих", интеллигентных людях...


 "Проблема I".
 
"СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ТЕЛЕОЛОГИЧЕСКОЕ УСТРАНЕНИЕ   ЭТИЧЕСКОГО?"


"Этическое, как таковое, есть нечто всеобщее, а всеобщее — это то, что применимо к каждому, что может быть, с другой стороны, выражено так: оно имеет значимость в каждое мгновение." 


Автор забывает, что этических систем в мире множество. Должно быть, речь у него "идет" о грядущей общечеловеческой светской морали?


"Напротив, Гегель совершенно не прав в том, что он говорит о вере   не прав хотя бы потому, что не протестует громко и явно против славы и чести, выпадающих на долю Авраама как отца веры, тогда как он на самом деле должен быть исторгнут и осужден как убийца." 


Прикрываясь "маской" некой "диалектики", Кьеркегор продолжает клеветать на Авраама.


 "Нередко приходится слышать людей, которые предпочитают, углубляться не в такие штудии, но просто в цветистые фразы, они говорят, что над христианским миром сияет свет, тогда как над язычеством царит тьма (!). Подобные речи всегда кажутся мне несколько странными, поскольку и сейчас каждый основательный мыслитель, каждый серьезный художник будет искать обновления (!) в вечной юности греческой философии."


Вполне серьезно Кьеркегор ставит эллинскую философию выше христианства как более достойную, что также приобретает
характер заклинания.


 "Ну а повесть об Аврааме содержит как раз такое телеологическое устранение этического (!)."

Эта ложь о том, что Бог отменил для Авраама этическое во время искушения, ложится в основу того скудного "подобия теории", которое можно извечь из трактата Кьеркегора.


 "Авраам же не может быть опосредован, что может быть выражено и иначе, словами: он не может говорить. Как только я начинаю говорить, я выражаю всеобщее, если же я этого не делаю, меня никто не способен понять."

"Юродство" (абсурдность)!


"Ибо поэт покупает власть слова, способного высказать все тяжкие тайны других людей, за счет той маленькой тайны, которую он не может высказать сам; а ведь поэт — это не апостол, он изгоняет дьявола только силой самого этого дьявола..."


  Поэт заклинает таким образом поэзию - великую составную, вершину культуры и творчества, - с помощью клеветы.


 "И какая другая женщина понесла больший урон, чем Мария? Разве здесь также не применима известная поговорка: кого Бог благословляет, того Он на одном и том же дыхании и проклинает? Таково духовное постижение Марии..."


В этой клевете и на Бога, и на Деву Марию, в этом кощунстве - едва ли не главная составная злой колдовской системы данной книги.


"И было ли так уж просто стать апостолом? Однако результат, эти восемнадцать сотен лет, — все это помогает, помогает этому жалкому обману, посредством которого мы обманываем себя и других. Я не чувствую в себе достаточно мужества, чтобы пожелать быть современником подобных событий, но именно поэтому я не сужу слишком строго тех, кто ошибался, и не думаю худо о тех, кто видел истину."

Такие "юродивые" фразы двусмысленны: о каком "жалком обмане", которому восемнадцать веков, идет речь? Очевидно, что о христианстве (!), хотя Кьеркегор называет это "учением Церкви".


 "Проблема II".
 
"СУЩЕСТВУЕТ ЛИ АБСОЛЮТНЫЙ ДОЛГ ПЕРЕД БОГОМ?"


  "Этическое — это всеобщее и, в качестве такового, опять-таки, божественное. Потому правильно будет сказать, что всякий долг в основе своей есть долг перед Богом."


Повторим, что этические системы имеют разное религиозное происхождение, и христианская этика в мире не является всеобщей. То же можно сказать  и долге...


"Новая философия позволила себе, без долгих околичностей, поставить на место «веры» непосредственное (!).   Если это принимается таким образом, тогда смешно отрицать, что вера пребывала во все времена. Таким образом, вера попадает в довольно пеструю компанию, она оказывается там вместе с чувствами, настроениями, идиосинкразиями, vapeurs*— «меланхолия», "дурное настроение" (франц.). и тому подобным. И тогда оказывается, что философия действительно права, что не желает останавливаться на этом. Однако на самом деле нет ничего, что могло бы оправдать философию в таком употреблении терминов."


Кьеркегор противоречит очевидной правде (!), основанной уже на языковых разнообразии и конкретности употребления слова "вера". "Проблема" здесь единственная: в кого или во что верит человек и что значит "веровать"? Понятно, что "вера с горчичное зерно" - это великая вера в Бога (Его непосредственное восприятие, восприятие Его силы и благодати, и истины), нематериальное, подобное материальному. "Веровать" - значит верить с полной убежденностью (опытным подтверждением - опытным знанием).


"Как известно, Лука (14. 26) предлагает замечательное учение об абсолютном долге перед Богом: "Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником". Это суровые речи, и кто может их вынести? Потому-то их и услышать можно лишь весьма редко."

Во-первых, Лука в Евангелии не предлагает своего учения, как это следует из данного предложения, но передает учение Иисуса Христа. Во-вторых, эта цитата - очередная подделка в духе эллинских философов (ненависть к  к себе и к своей жизни - их идеал!) в Новом Завете, о которых мы уже много писали и ждем возможности исследовать все Евангелия и книгу "Деяний святых апостолов". Это "изречение" призывает игнорировать вторую главную заповедь любви, и этого доказательства хватает для осуждения подделки. Данная цитата вместе с ее преподнесением в данной книге - одно из важнейших ее (книги) заклятий, направленное против Христа, Церкви, воспринимаемого Христова учения. Это - составная группы новозаветных подделок, составляющих некий "христианский" образ извращенного отношения к себе как "верующему".


 "И если теперь этому благочестивому и образованному экзегетику, полагающему, что благодаря подобной фальсификации он может потихоньку протащить христианство в мир, посчастливится убедить какого-нибудь человека в том, что с точки зрения грамматики, лингвистики в этом и состоял смысл данного места, можно надеяться, что ему посчастливится (!) в то же самое мгновение убедить также этого человека в том, что христианство — одна из самых жалких вещей (!) на свете. Ведь учение, которое в одном из самых сильных своих лирических излияний — там, где сознание собственной вечной значимости нарастает в нем наиболее сильно, — не может предложить ничего, кроме звонких слов (!), ничего не означающих, но определяющих, лишь, что человек должен быть менее доброжелательным, менее внимательным и более безразличным, — учение, которое в то самое мгновение, когда оно уже делает вид, будто произнесет нечто пугающее, в конце концов растекается в пустой болтовне, вместо того чтобы пугать, — такое учение конечно же не стоит труда, затраченного на то, чтобы к нему подняться."


Гад радуется уязвимости "очерненного" подделками Нового Завета, смеется над толкователями, пытающимися всеми силами объяснять не по букве, но "по духу", что у них едва ли получается. Смеется вместе с тем над почитанием этих "очерненных" текстов священными. Однако, его заклятия, рассматриваемые нами, едва ли не важней для дьявольских целей...


 "Более того, это место из Луки следует понимать таким образом, чтобы становилось ясно, что рыцарь веры вовсе не сохраняет какого-то более высокого выражения всеобщего (скажем, этического), в которое он мог бы ускользнуть..."


Очевидно, что поступок Авраама, лишь внешне, символически, формально оправданный, но реально осужденный Богом, может быть отнесен к указанной выше "эллинской" подделке в Евангелии, что свидетельствует о греховном характере поведения Авраама во время неслучившегося "жертвоприношения" сына.



. Он знал, что великолепно выражать всеобщее, великолепно жить с Исааком. Но задача состоит не в этом. Он знал, что царственным деянием было бы принести такого сына в жертву всеобщему, он сам обрел бы в этом покой, и все вокруг нашли бы покой в прославлении такого поступка, подобно тому как гласная успокаивается в соответствующих согласных;   однако задача состоит не в этом, он должен подвергнуться испытанию."


Кьеркегор снова клевещат на Авраама, вменяя ему и его ближним образы оголтелых  язычников. Заметим, что жертву он мог принести не Богу, но всеобщему, то есть "божественному" в мире или, если посмотреть выше - "общечеловеческим ценностям", единственно возможным при разнообразии религий и этических систем народов.


 "Проблема III".
 
БЫЛО ЛИ ЭТИЧЕСКИ ОТВЕТСТВЕННЫМ СО СТОРОНЫ АВРААМА СКРЫВАТЬ СВОЙ ЗАМЫСЕЛ (!) ОТ САРРЫ, ЕЛИЗАРА И ИСААКА?


Здесь Кьеркегор уже вполне открыто клевещет на Авраама, говоря о том, что он сам замыслил принести сына в жертву Богу. Заметили ли это читатели и "почитатели" этой книги, или они оказались покрыты дьявольской тьмой и "ослепли"?


"Ибо вера — это не первая непосредственность, но непосредственность позднейшая. Первая непосредственность — это эстетическое,   и здесь гегелевская философия вполне может быть права, но вера — это отнюдь не нечто эстетическое, или, иными словами: веры никогда не было, поскольку она всегда была тут."


Последнее можно отнести к игре в "абсурдность".


"Молчание — это чары демона, и чем больше умалчивают о чем-то, тем ужаснее становится демон; однако молчание есть также взаимопонимание божества с единичным индивидом."


Если "чары демона" - это действие данной книги, написанной Молчаливым (смотри предисловие), сокрывающей правду и истину, то молчание как покой, как тишина действительно свойственно духовному согласию человека с Богом. Автор здесь "открыто" предлагает сколько-нибудь понимающему читателю обличить его в колдовстве и осудить, делая границы книги открытыми для "источения" ее злого влияния и пользуясь совремнной традицей молчания (!) о таких вопросах: говорить и писать о литературном колдовстве в современном мире было не принято после "жуткого" опыта "судов инквизиции". Кстати, вспомним, что последние последние суды и казни католической инквизиции дожили до времени Наполеона, "антихриста", очевидно, передавшего свой "дух" Кьеркегору (смотри дату рождения писателя).


Две составные "творческой игры" С. Кьеркегора С. - абсурдность как первая "слабость" христианской веры, выражающаяся в основном в неком "юродствовании", и эллинский рационализм, отражающийся как древнем, так и в современном литературном рационализме 18-19 веков. воспроизводимыми в книге. Рационализм у него "давит" "абсурдность" (как философия и наука - "церковность"), вместе они "давят" христианские символы, образы, принципы; автор издевается и насмехается, холодно и лживо. Он сообщает, что "практикует диалектику", однако не свободную (!), но злокачественно "давящую" реальный "верующий разум" христианства, который в этом трактате может лишь предполагаться в сознании читающего.
В качестве же явленных христианских символов и принципов Кьеркегор выбрал самые горькие и парадоксальные (смотри выше), хотя Богородицу  и Бога оклеветал и оскорбил совершенно "беспочвенно".


"Этика, игнорирующая грех, — это совершенно бесполезная наука, однако стоит ей сделать грех значимым, как она ео ipso выходит за собственные пределы. Философия учит, что непосредственное должно быть снято.   Это, разумеется, истинно; однако что неверно, так это то, что грех сразу же является непосредственным, точно так же как неверно и то, что вера сразу же является непосредственным."


Кьеркегор здесь заклинает веру ("непосредственнгое должно быть снято"), по этой же линии утверждает восприятие греха (от  посредственного к непосредственному) как главенствующий, основопологающий принцип существования современного человека. "Восприятие же греха" (введение в грех) происходит путями обольщения и колдовства, не говоря уже об открытом воспитании, образовании.


"Но как только появляется грех, этика разрушается, она подорвана раскаянием; ибо раскаяние есть высочайшее этическое выражение, но как раз в качестве такового оно является и глубочайшим этическим внутренним противоречием."


Иными словами, такое подобие "абсурдности" нужно понимать как бессилие современной христианской нравственности против реального зла, тайно-открыто навязываемого в числе прочего и в первую очередь данной книгой, против колдовских дьявольских действий, непонятных, неразличимых для самозамкнутых в своем постоянном "раскаянии" христиан. Смотри:

"Собственными силами оно ("морское чудовище") может сделать только движение раскаяния, но на это нужны абсолютно все его силы (!), а потому оно никак не может снова собственными силами воротиться назад и постигнуть действительность (!)."


."К счастью, наличное существование в этом случае оказывается более доброжелательным (!), более верным, чем полагают мудрецы, ибо оно не исключает ни одного человека (!), даже самого незначительного, оно не обманывает никого, ибо в мире духа одурачен бывает только тот, кто сам считает себя дураком (!). По всеобщему мнению, и насколько я могу позволить себе судить, это также и мое мнение, уход в монастырь — отнюдь не самое высокое (!); однако отсюда никоим образом не следует, что, по моему мнению, в наше время, когда никто не уходит в монастырь (!), что каждый из нас более велик (!), чем те глубокие и серьезные души (то есть все (!) монахи)), что находили покой (!) в монастыре."


Первая часть цитаты удивительно точно соответствует идеалу "гуманного" антихристианского общества - любимого образа Великого Инквизитора, соли всей его "теории". Выделенное в тексте
заклинает монашество: с помощью словесной игры Кьеркегор приравнивает каждого (!) антихристианина по значимости ко всем (!)бывшим монахам.


"Какие свадебные обряды, какие приготовления! Ни одна девушка не была так обманута, как Сарра; ибо она была обманута в самом блаженном из всего, в абсолютном богатстве, которым владеет даже самая бедная девушка; ее обманом лишили надежной, безграничной, несвязанной, лишенной уз самоотдачи преданности; ведь вначале требовалось воскурение, когда сердце и печень рыбы нужно было положить на раскаленные угли. А как должна была прощаться с дочерью мать, ведь та, сама лишенная обманом всего, должна была подобным же образом, обманом лишить свою мать самого прекрасного. Вы только почитайте эту повесть.   Една приготовила комнату и ввела туда Сарру, и она плакала, и приняла взаимно слезы дочери своей. И она сказала ей: "Успокойся, дочь: Господь неба и земли даст тебе радость вместо печали твоей. Успокойся, дочь моя!" А теперь о времени самой свадьбы можно прочесть, если слезы не слишком мешают: "Когда они остались в комнате вдвоем, Товия встал с постели и сказал: встань, сестра, и помолимся, чтобы Господь помиловал нас!" (8.4).


Из этого "смутного" отрывка в общем следует, что Товия и Ангел Рафаил обманули Сарру (неужели, "отбив" ее у любящего демона?). Кьеркегор здесь клевещет на Рафаила и с ним - на все Небесные Силы. Этот сюжет и эта клевета не случайно следуют в конце книги, перед выходом ее в мир: девушка, подчиненная "любящему" ее демону - идеал, символ будущего "антихристова" времени для Кьеркегора!
Смотри:

 "Если б только Сарра была мужчиной, демоническое оказалось бы совсем близко. Гордая, благородная натура может вынести все, она не способна вынести лишь одного — сострадания. Здесь заложена некоторая обида, которая может быть нанесена ей лишь некой высшей силой, ибо сама по себе она никогда не может стать предметом сострадания."


"Сострадание имеет свою любопытную диалектику: в одно мгновение оно требует вины, в следующее же мгновение оно не желает ее иметь; потому быть предопределенным к состраданию будет тем ужаснее, чем более несчастье индивида лежит в направлении духовного."


Гад заклинает здесь важный фактор христианской любви - сострадание.




 "Фауст — сомневающийся, апостол духа (!), который идет путем плоти. Таково мнение поэта, и хотя снова и снова повторяют, что у каждого времени есть свой Фауст, поэты упрямо следуют друг за другом по той же раз проторенной дорожке." 


Это не "опечатка", но колдовское же провозглашение нового "апостола духа"!


. То, что Тамерлан умел делать с помощью своих гуннов, Фауст умеет делать своим сомнением: безумно напугать людей, заставить само их существование, подобно земле, дрожать под их ногами, заставить людей бросаться во все стороны и вызывать повсюду громкие крики страха. Но когда он все это делает, он все же никакой не Тамерлан, ибо он в некотором смысле уполномочен на это и наделен авторитетом мысли. Но по натуре своей Фауст сочувствует людям, он любит все налично существующее, душа его не ведает зависти, он понимает, что не сможет остановить лавину, которую сам же и вызвал, он не жаждет никакой геростратовской славы, он молчит, он скрывает сомнение в своей душе более тщательно, чем девушка скрывает плод греховной любви, который она носит под сердцем, он старается, насколько это возможно, идти в ногу с другими людьми..."


Вот он "идеал антихриста", вот оно
действие "страха и трепета" в руке антихристов начиная с Кьеркегора, их символизировавшего и провозгласившего!


"Этого никак не может Авраам. Когда сердце его тронуто, когда слова его несли бы блаженное утешение всему миру, он не осмеливается утешать, ведь разве Сарра, разве Елизар, разве Исаак не сказали бы ему: "Зачем ты хочешь это сделать, ведь ты можешь еще воздержаться?""


Это - очередная и, должно быть, последняя клевета на Авраама и его ближних, соответствующая заголовку главы.


"Он не может говорить, он не говорит ни на одном человеческом языке. И если бы он даже понимал все языки земли, если бы даже любимые его поняли, он все же не может говорить: он говорит на божественном языке, он "говорит на незнакомом языке"."


Это - также "юродство" со смыслом: здесь перекидывается "мостик" от клеветнической идеи "замысла" Авраама к некой его "божественности". 

 
"Эпилог".

В эпилоге Кьеркегор, лицемерно рассуждая о проблемах веры в современном обществе, заклинает жизнь внутри поколений и смену поколений, утверждая  живучесть и передаваемость своего колдовства.


В конце нашего исследования приведем некотрые данные из текста:

"Шестов Л. Киркегард - религиозный философ (лекции 1937 г.)".

 Кьеркегор порвал с юной невестой, нанеся ей глубокую травму, объясняя это отсутствием веры.

Кьеркегор стал кандидат теологии, что дало ему "возможность" авторитетно бороться против Церкви и христианского вероучения, со всем христианским миром, который "убил Христа". По его утверждению, тот, кто хочет быть христианином, должен выйти из церкви. Епископ Мюнстер, глава датской церкви -воспитатель С. и духовник его отца, глава датской церкви, духовник его отца Михаила и воспитатель сына, умер за один год до Кьеркегора. (Есть "соблазн" приурочить смерть Кьеркегора не к поражениям русских в войне против "антихриста"-Наполеона, а к осуждению умершего епископа в печати.)


Слова Кьеркегора о его главной книге "Страх и трепет": "Ужас должен охватить охватить человека пред мрачным пафосом, проникающим эту книгу".
Понятно, что автор "открыто" провозглашает тайну этой книги, внешнее в ее "духе", естественно, скрывая ее колдовское воздействие на весь мир.
Шестов авторитетно заявляет, что это можно сказать обо всех сочинениях Кьеркегора (
14 томов сочинений, 14 томов дневников - воистину "дьявольская стена" из этих "кирпичей").

Скажем и о Л. Шестове. В таких запоздалых лекциях, знаменательно современных репрессиям в СССР и началу агресивных действий фашисткой Германии, Шестов "молчанием предает" свою честную христианскую философию (смотри нашу работу!), умалчивая очевидное хотя бы наполовину истинное содержание и значение "Страха и трепета", лишая изложение хотя бы привычной для себя критики, явно получив предостережение со стороны заказчиков данных лекций. Шестов знаменательно умирает через год  после этого в 1938 году.



Признаемся, что приступая к данной работе, к чтению и "конспектированию" книги "Страх и трепет", мы предполагали согласно датам  жизни ее автора образ "сдерживающего". увлеченные своим моностихом: "Егор Кьеркегор". Истинно нужно поставить между словами в этом моностихе знак тире. Кьеркегор стал самым явным и достоверным образом "антихриста", получив при рождении "дух" Наполеона, околдовав мир в том самом 1843 году, при выходе его книги из печати. Отнюдь не предатель Иуда, а Серен Кьеркегор восседал на коленях дьявола как его "любимое детище". Его фамилия, избранная оккультистами, антихристами, при ее семантическом восприятии означает нечто близкое к выражению "Церковь Гора" (египетского главенствующего на земле бога, имеющего образ сокола (смотри информацию о сталинской семантике "сокола", определенной в работе о "Докторе Живаго" Бориса Пастернака). В Предании говорится о происхождении Антихриста из "колена Данова". Кьеркегор происходил из Дании, а "цепочка" слов, "производных" от слова дать (вспомним: "Дан" - "данный Богом" (Быт. 30. 1-6)), стала основой для колдовства, осуществляемого "антихристом": "дано", "данные" как основа научного знания; "Давид" - автор извращенных "редактором" послания апостола Павла слов о "страхе и любовном трепете", превращенных в заклинание Кьеркегора, царь-пророк, "отец" Иисуса Христа (также смотри грузинское сокращенное "Дато"); "давить" (нажимать. стеснять) - слово объединяющее подавление (воли, свободы, жизни), книгопечатание и секс ((размножение); "факен", "дрюкен", "дрючить"); наконец, ДАМ - инициалы президента и премьера Д.А. Медведева. последнего из "антихристов" (вернее, "Антихристов"), у которого "Страх и трепет", очевидно, является "настольной книгой". Под такой стабильной основой находилась почва для святотатства, богословскоя ученая степени, полученная с помощью лжи - подобного другие "образы антихриста" не знали. Наконец, собственно материал колдовства - выделенные в тексте жирным шрифтом слова клеветы (на Бога, на Деву Марию, на Авраама, на Спасителя и Его апостолов), многочисленные заклятия (смотри работу), сама структура книги, ее определяющие принципы. Но самое "деятельное" в этом колдовстве - распространение его, согласно цитате из псалма на "царей земных" (то есть на весь мир, на все народы) и на всех христиан. согласно "цитате" из Апостола, через заповеди веры - основополагающего  исконного свойства человека.
В завершение добавим: колдовство этой книги действовало в мире до последних дней в течение полутора сотен лет и стало условием всех ужасов, случившихся с миром и при- ведшим к созданию "ада на земле" 1990-х - 2000-х годов.

 
                12-17 января 2016 года.