Чмо

Чмо

…ибо люди всегда дурны, пока их не принудит к добру необходимость.
Макиавелли.


Часть первая. Длинный пролог.
Олечка была ребенком поздним и нестерпимо обожаемым. Я бы сказал, очень поздним, так как Клавдия родила свою девочку в тридцать пять, и прикипела к ней всей душой, до боли в этой душе. Это ж последний шанс, подарок божий для её исковерканной и одинокой жизни. А об отце вроде сказать нечего, так как к ребеночку он был индифферентен, в основном болел по водочке. Надо отметить, что близких своих он при этом и пальцем никогда не тронул, что делало его выдающейся личностью на фоне других алкашей. Последние два года не работал, с белой горячкой в дурку попал, испугался и вроде даже пить прекратил. Месяца два держался, уже лицом светлее стал и слова человеческие изрекать начал. Но поскользнулся как на сопле, на кружке пива и скатился в самый черный запой своей жизни. До этого-то, всегда готовился: ящик водки проверенной купит, консервов рыбных банок десять и под кроватью всё это сховает. А тут как с катушек слетел, три дня без передыху бухал и отключился в полусмерть. Дружки его к жене приволокли, та в больницу сразу, но по привычке, что ли, или по уложению вещей, особой тревоги за мужа не было, никакой не было, засохла тревога много лет назад в перегаре смрадном. Ну, так и мы о нём более ничего не скажем, окромя того, что помер он от интоксикации, пролежав сутки под двумя капельницами. И то, не много ли внимания пьянице беспробудному, когда трезвенники и одной капельницы допроситься не могут?

Олечка, доченька родненькая, цветочек голубенький, одна наполнила её жизнь радостью и тревогой. Лелеяла Клавдия свою девочку, пестовала и расцвела та красавицей стройной и завлекательной. Волосы длинные, нежные, светлые и блестящие, как шёлк. Ростом в отца, талия тонкая. Куколка получилась! Мать сама не своя была от счастья. Да только саднило на душе, болело от того, что не дождалась Клава от кровинушки своей ни понимания, ни помощи.
- Это моя жизнь! – слышала она раздраженный возглас на любое своё замечание или упрёк. Твоя, так твоя. Не принуждала мать любимицу ни к чему, думала: «Натерпится ещё». И продолжала женщина мыть подъезды и выгребать нечистоты из-под мусоропровода в трёх многоэтажных домах. А всё, чтобы Оленьке заработать на новые наряды. Девочка – не мальчик, в чём попало ходить не станет.

Пронеслась судьба по кочкам, Оленька мало-помалу выросла. В учениях не преуспела более слабой троечки по всем предметам, а потом и вовсе бросила школу. Однако, девушка быстро осознала свою особую власть над представителями противоположного пола и стала этой властью пользоваться. Кавалеры менялись, что нешуточно беспокоило мать, особенно после того, как стала она чувствовать от дочери запах спиртного. Для жены алкоголика даже букет изысканного вина отвратителен и ненавистен, а тут родная дочь, почти ребенок ещё. Но на свои увещевания она опять слышала: «Это моя жизнь!»
Когда Клавдия поняла, что дочь беременна, то, как ни странно, почувствовала себе чуть спокойней. Более не докучала Ольгу своими причитаниями да тревогами. Будь, как будет, и на старуху бывает проруха.

Родился мальчик, богатырь на четыре с лишним кило. Ольга назвала его Сергеем, вполне вероятно, что в честь неизвестного отца. Вот только обходиться с малышом у юной мамаши не получалось. Все эти пеленки да кормежки вызывали у неё раздражение, грязный мат и слёзы. Пришлось Клавдии брать заботу о внуке на себя, кроме кормления грудью, конечно. Ольга легко, как должное, приняла такой поворот вещей и снова стала где-то по долгу пропадать, возвращаясь измученной и с запахом вина. А Клава привязалась к внучку, наверное, ещё сильней, чем к дочери.
Не сразу и помаленьку жизнь, вроде, стала налаживаться. Но не тут-то было, судьба–злодейка, опять козни подстроила. Стала Ольга якшаться с взрослым мужчиной. Много старше её. Звали того мужика Русланом. Высокий, статный, красивый мужик лет сорока пяти. На вид, как бы, не совсем русский. Но видно, что серьезный. Если бы не разница в возрасте, то только радоваться надо. Ольга, как с ним встречаться начала, так пить перестала, похорошела, наряды новые появились, колечко тоненькое, но золотое. Однажды, Ольга как-то неестественно затараторила с матерью о чем-то про хозяйство, и слово за слово, перевела разговор об своих отношениях с Русланом. Предложил он ей, значит, зарегистрироваться в ЗАГСе, но одно условие предъявил: чтобы с ним уехала, а Серёжку оставила у бабушки. Клава так и ахнула!
- Как же ты жить-то будешь, зная, что ребеночек твой где-то совсем один?
- Это моя жизнь! Не хотела я этого пацана! Что ж мне теперь из-за него пропадать, как тебе, помои чужие грести? – Ольга заломила руки, словно трагическая актриса.
На следующий день она беспрерывно носила Серёжку на руках, целовала, мочила слезами, но исподволь собрала свои немногочисленные пожитки и вечером ушла к Руслану. Утром приехал смуглый человек, плохо разговаривающий по-русски, и передал большие сумки с мягкими игрушками, подгузниками и детским питанием. Еще дал денег – чуть более, чем зарабатывала за месяц своим неуважаемым и тяжелым трудом баба Клава.
Более ничего не получала Клавдия ни на прокорм малыша, ни просто весточки, от дочери. Вышла ли за муж за Руслана и жива ли? Одну пустоту холодную после себя оставила, да Серёжку, единственной искоркой тепла и света в этой пустоте.

Наше дело сочинять, а ваше - уши развесить, да слушать. Вот и слушайте сюда. А как станет неинтересно, так сразу прекращайте это грязное занятие и уходите. Я, конечно, расстроюсь, застрелюсь три раза, забухаю с горя. А может быть и останусь в прекрасном расположении духа, что скорее всего. Ведь непрерывное хорошее расположение духа – это и есть мудрость, если верить одному французскому писателю.  Баба Клава советам того француза не следовало, так как Серёжку поднимать надо было – не до философии. Однажды  даже хотели Сережку в детдом забрать, но Клава набросилась на иродов как коршун, все бумаги собрала и отбилась-таки. Мальчик рос болезненным, худеньким. Прицепился к нему тот неистребимый хронический насморк, когда из носа постоянно текут два зеленоватых ручейка, и выражение «жевать сопли» воплощается в действии.  И от этого мерзкого соплеистекания кожа на верхней губе изъязвлялась, что причиняло мальчишке заметные страдания.  В школе в свою маму пошёл – одни трояки, да и те из сострадания к семейному положению. Ни с кем не дружил, и все школьные годы получал от сверстников тумаки и оплеухи. Однажды ему даже подложили в портфель собачье дерьмо. Началось всё это, наверное, ещё в первом классе, когда обуянный идеей послушания старшим и примерного поведения, он постоянно поднимал руку и сообщал учительнице о  списывающих, разговаривающих и других нарушителях правил. Учительница в начале хвалила его, потом стала относиться к его помощи, как он её понимал, с нескрываемым раздражением. Одноклассники же прозвали Серёжу ябедой и колотили на переменах. Постепенно его стали бить уже без всякой причины. Школа стала для мальчишки адом, где ему не было никакой защиты от жестокости ребят. Другое дело дома: если кто-то обижал Сережу, то он тут же протяжно кричал: «Ба-а-а-бушка!».  Клава тут же выбегала во двор и разгоняла веселящуюся от этого ребятню. И только когда Сережа засыпал в своей постели, то он получал от жизни свою малюсенькую толику любви и ласки. Бабушка гладила его волосы и рассказывала сказки, совсем не похожие на книжные.
- Бабушка, горячо! – противным нудным голосом ныл внук, ковыряясь ложкой в манной каше.
- Ветра под носом нет, что ли? – нарочито сердито, но с нескрываемой любовью отвечала Клавдия.
Когда несчастный ребенок стал нескладным прыщавым подростком, то жизнь его стала легче – сверстники просто не обращали на него внимания, а сам он научился пользоваться носовым платком вместо рукавов школьной формы. Не обращали внимания и девочки, которых он почти всех страстно вожделел. По ночам он дрочил, мял подушку и мечтал, что очередная сексапильная принцесса признает таки своего Дирамо в самом мерзком обличие. Одну из этих  нежных созданий называли Наташей. У неё была стройная фигурка, красивые ноги, длинные пушистые ресницы и припухшие губы. А слева над верхней губой темнела очаровательная родинка. Девочка была отличницей и часто заступалась за Сергея, когда другие подвергали его безжалостным экзекуциям. Этот факт рождал в душе парня благодарность и жгучий стыд, ибо это он сам должен был спасать и беречь её, что и происходило в буйных фантазиях. Ferox verbis не угоден не римским матронам, не сегодняшним старшеклассницам. Наталья стала встречаться с Игорем – спортивным сильным мальчиком, который более всех доставал бедного Серёжу, и тем поставила крест на почти не существовавшей надежде.

Каждому своё – в этом необъяснимая, противоречивая, но и неумолимая логика жизни. Каждый достоин своей жизни – это понятно, как три рубля. Кто придумал эту стройную систему? Презренные изгои? Нет – удачливые практичные хозяева жизни, апеллирующие к неопровержимому опыту эволюции и естественного отбора. Вот уж эти здравомыслящие приверженцы логики и всеобъемлющей корысти, эти подлые математики. Им ничего не стоит перешагнуть через мораль, соблазнить жену  Нобеля или рассчитать цепную реакцию. Я один из них… вернее, я хотел бы стать одним из них.

Не вдруг, не сразу, а через восемнадцать годков забрили Серёжку во солдаты. Белоснежные облака внизу были похожи на ледяные торосы, хотя и более округлые, мягкие. Бесконечная сияющая пустыня, без единого просвета  земли говорила о том, что там, за пушистой толщей, уныло и пасмурно, даже, наверное, моросит долгий и скучный осенний дождь. Сергей был расстроен. Парень летел самолетом в первый раз и очень хотел рассмотреть землю с огромной высоты. Он даже занял неудобное место возле иллюминатора только для этого. Но тут сосед протянул ему стакан водки, которую до этого момента наш герой ни разу не пробовал. Этот стакан он принял, как подарок судьбы, шанс стать своим среди своих, стать полноценным человеком, ведь в самолете никто не знал его. Сергей опьянел до невозможности после первого стакана и облевал собственные рубашку и брюки. Судьба не выпускала его за однажды установленные рамки. Хотя я знавал клёвых пацанов, которые по-пьяни вовсе засыпали на полу в блевотине и гордились этим не на шутку.

День первый.
- Духи, вешайтесь! – громко, но добродушно заорал черпак Колька  со странной и редкой фамилией Книга.
- Сами-то чего не повесились?  - злорадно крикнул кто-то из толпы вновь прибывших. Было видно, что молодые рекруты хотя и находились под действием нервного стресса и похмельного синдрома, но самообладания не теряли.
- А мы перекантовались,  - совсем уж по-доброму ответил Книга и резко вскочил с табуретки, чтобы рассмотреть новобранцев поближе.
- Вот и мы перекантуемся! – уверенно заявил тот же голос, который принадлежал собутыльнику Сергея по пьянке в самолете, высокому сбитому парню.
- Эй, слоны, бля!  - вновь весело заорал Книга, - духов привезли, настало ваше время!
В бытовку ввалились человек десять злобно-веселых бойцов. Они держали в руках стопки с одеждой и черные, резко пахнущие кирзовые сапоги с дерматиновыми голенищами. Во главе вошедших явился старшина Голобородько, из сверхсрочников:
- Поздравляю молодое пополнение с прибытием! Сейчас подберёте обмундирование. Командиры отделений покажут, как пришивать погоны и подворотнички, помогут усвоить распорядок. Потом баня, ужин и отбой, а завтра приступите к службе.
- Всё будет нормально, кусок! – заверил лаконичного старшину Книга.
- Только на тебя, Коля и надежда вся! – засмеялся старшина и покинул бытовку.

Атмосфера складывалась доброжелательная, и Серёжа почти перестал тревожиться. Сержанты и старослужащие передавали молодым хитрости работы со швейной иглой, кто-то уже ушивался, подшивался, кто-то гладил утюгом подшиву. Единственное, сложно было выбрать форму по размеру, казалось, что штаны насчитаны на коротконогих карликов с огромными животами. Он с улыбкой представил армию гномов. И тут Сергею повезло – нашёл подходящую хебешку и уже начал прикладывать погоны. Но фатализм преследовал нашего новобранца. В бытовку вошли несколько дерзко выглядевших солдат. Все, даже сержанты, притихли. Один из дедов оглядел комнату и без колебания направился к Серёже. Дагестанец Дауд, явный лидер группы, подошел к несчастному и сильно ударил его в грудь.
- Чмо! - презрительно бросил он.
Деды ещё немного попинали его, но кто-то слишком сильно стукнул в челюсть и молодой боец упал на пол. Возможно, это напугало их и они прекратили избиение. Выданное обмундирование перешло, согласно теории Дарвина, к сильнейшим. Даги покинули подсобку, а через секунду кто-то из них приоткрыл дверь и бросил моток нечистого вонючего тряпья.
- В бензине постираешь – можно будет на дембель одеть! – со смехом добавил он и скрылся.
Тряпки оказались частью формы старого образца, которую использовали как «подменку» для грязных работ, а потом, видимо, мыли полы и вытирали какие-то нечистоты.

В бане слоны заставили Сергея стирать затвердевшие от грязи носки, так что сам он не успел нормально помыться. В роте ему приказали занять ближайшую к отхожим местам койку на первом ярусе, которая стояла в стороне от остальных кроватей. Каждое тело в этом мире стремится найти своё единственное место - самое низкое положение с наименьшем уровнем потенциальной энергии. Так что это всего лишь физика. Вселенская физика работала и тогда, когда пацаны его же призыва, стоящие в наряде, вынудили нашего бойца мыть вместо себя зассаный туалет. Физика, даже метафизика, была причиной того, что старую канализацию прорвало и несчастному горемыке пришлось собирать говно руками. Паскаль и Бернулли равнодушно смотрели на это.

День второй
Порядочному человеку очень трудно, почти невозможно найти оправдание подлому поступку. Беспорядочный человек находит такие оправдания с необычайной лёгкостью. И вот, что я скажу вам: виноваты ли эти бритые мальчишки, что кто-то, кому надлежит защищать перед лицом врагов, их пулемётов, танков и ядрёных бомб свою страну, свою старенькую тётю Клаву, не может защитить себя? И сам отвечу: не ищите виновных, ибо мир этот – юдоль скорби, а вы – люди, значит ваш удел – страдание. Зло – это то, что невозможно исправить, и чему нет отмщения.

К вечеру второго дня у Сергея сильно распухла челюсть, от чего лицо стало несимметричным и даже смешным. Всё началось с того, что на утренней физподготовке молодому солдату не удалось выполнить ни одного упражнения. Конечно, сказалась бессонная ночь, но и без этого Сергей был редким слабаком. Из-за него отделение пробежало несколько лишних кругов по стадиону. На последнем круге измученный дохляк поскользнулся на льду и сильно ушиб колено. Командир отделения заметил его и потребовал дать отчёт о новом обмундировании, так как на этом подобии человека висели вонючие лохмотья. Потом они ходили с офицером перед строем по всем этажам казармы. Требовалось показать тех, кто забрал одежду, но из-за усталости и боли в колене Сергей плохо соображал, что от него хотят, и не понимал, сколько же этажей, глаза его наполнялись грустью, как бездомной собаки глубокой осенью. Над строем гудел злобный шёпот : «Стукач». А это – приговор.

Да, жить тяжело, а тяжело жить ещё тяжелее. Но ясный с утра день успел отпромозгнуть, и только окружающая социалистическая действительность не давала впасть в отчаяние. А социализм – это принцип Сороки-Белобоки: кто не работает, тот сосёт лапу. Уставшие и потные бойцы вольным шагом потопали в столовую. Сергей семенил похрамывая в конце строя, нарушая ранжир и прочие тонкости армейских правил.

Человеческая душа достойна существовать лишь в образе Бога, но быть Богом для человека невыносимо и смертельно. Скотское обличие привычнее и удобнее, потому что идеально соответствует природному устройству тела. Столовая напоминала откормочную свиноферму. Только вместо корыт вытянулись длинные ряды столов, и порядка было намного больше. Отдельно расположились офицеры: ротный капитан Голота с усами торчащими, как у Будённого, взводные летёхи – молодые пацаны после училища, отличить которых от рядовых можно было только по погонам и дежурный по столовой. Деды и дембеля восседали на своём стандартном месте, неизвестно кем указанным для них. Духи, фазаны и молодые сидели вперемежку, но тоже, подчиняясь повзводной принадлежности. Все с превеликим аппетитом уплетали слизистую размазню из ячменной крупы, поглядывая на засиженные мухами яблоки и арбузы, которые красовались на развешанных по стенам натюрмортах.

Только с Серёжей никто не захотел сидеть рядом, потому что от его одежды воняло. Он даже не успел помыть руки от говна, которое собирал в туалете. Пока наш изгой искал место, прозвучала команда: «Закончить приём пищи!». Социалистка Сорока же не обратила внимания на злостное нарушение её справедливых законов. Но Сергей не очень-то мучился голодом, когда стоял на разводе под мокрой крупой, после бессонной ночи нестерпимо хотелось спать, и очень сильно болело колено. Но роту отправили чистить снег на плацу.

День третий
Жажда справедливости – всегда проявление крайнего эгоизма. Надо благодарно принимать действительность такой, какова она есть, а не блуждать в бесполезных и, даже, вредных фантазиях об удобном для себя мире. Это начинаешь понимать, стоя на пороге той абсолютной лаконичной мудрости, которую можно озвучить лишь словами: «Я ничего не могу сказать об этом мире». Но как только цепляешься мыслью за эти слова, так сразу и соскальзываешь с магической грани в туман заблуждений и уже, действительно, ничего не можешь сказать.

Дембель Кочетков проснулся от странных звуков, которые доносились из каптёрки. Кто-то всхлипывал и как будто давился. Вначале он решил продолжить сон, но звуки не прекращались. Обуянный раздражением и любопытством он направился к каптёрке. Прошёл мимо дневального, который явно спал стоя, не смотря на открытые глаза. В помещении действительно что-то происходило. Кочетков подёргал закрытую изнутри дверь.
- Что там за возня? Спать невозможно!
На мгновение воцарилась полная тишина, но вскорости прозвучал голос Дауда:
- Стукачу за щеку даём.
- Кто даёт? – спросил дембель, хотя подробности ему были не нужны и малоприятны.
- Да тут все, по очереди! – отозвался другой радостный незнакомый голос.
- И что, берёт? – Кочетков уже пожалел, что проснулся.
- Берёт, чамора гнойный! – опять ответил Дауд.

Звук выворачиваемого тошнотой нутра прервал интеллектуальную беседу. А потом умоляющий плачущий возглас: «Только не убивайте». Дембелю стало противно и где-то жалко жертву этого происшествия. Но идти против не писаных правил и установившихся понятий он не смел. Поэтому он вернулся в койку и постарался всё забыть. А что я могу требовать от дембеля Кочеткова? Во мне самом нет жизненного стержня. А если и был когда-то, то давно в трусы высыпался.

День четвертый.
Мужчина создан для войны? Я бы поверил тебе, Фридрих, когда бы ты сам покормил вшей в мокром промозглом окопе, обосрался во время артобстрела, хоронил в каменистом суглинке ошмётки своих товарищей. Вперёд коли – назад бей! Вот и вся философия жизни. И ничто не может сравниться по важности с этим, если, конечно, оно, действительно, не важнее.

Капитан Голота Ницше не читал, но был очень суровым и грозным. Одни усы чего стоили!  Все вокруг боялись его, как собаки академика Павлова. Даже командир части, подполковник Мясницкий, робел рядом с ротным. Но мало кто знал, что дома его ждал старый подслеповатый и ожиревший мопс, которого он нежно любил, гладил, повторяя ласкательно-уменьшительные слова. Мопс был особенным: во время долгого отсутствия хозяина он справлял нужду в кошачий лоток и самостоятельно питался два раза в день умеренными порциями оставленного сухого корма. Когда угрюмый усач ночевал дома, то брал в постель своего вонючего питомца. Иногда капитан тихо грустил и мопс лежал у его ног, разделяя эту молчаливую грусть. Об этом мало кто знал, а о том, как  появилась у ротного эта собака, не знал никто.

Но надо сказать, что, не смотря на сентиментальность, капитан Голота никогда в жизни не плакал. Даже тогда, когда нашёл единственного друга бездыханным и окоченевшим, в уголках его уставших и сухих глаз не появилось ни капли влаги. О чём он думал неизвестно, но уж точно, он не думал о том, что в этот момент за несколько тысяч километров скончалась от инсульта пожилая женщина, бабушка Клава. Вперёд коли – назад бей!

День пятый.
У меня горькое, как желчь предчувствие, что этого мира нет, что он никогда и не существовал, потому что это невозможно. Но невозможное светило снова взошло над припорошенными снегом сопками и по-весеннему пригрело почти остывшую землю. Сергей  не почувствовал это последнее тепло перед долгой зимой, так как постоянно прибирался в туалете, выполняя грязную работу очередного наряда. За все эти дни он так и не поспал, а колено распухло до того, что нельзя было надеть сапог. Ступня стала напоминать надутую резиновую перчатку.  Сердце неустанно пульсировало в колене, но слабость и привычка притупили эту боль. Видимо, поднялась температура. Сергея трясло мелкой дрожью, а по лицу обильно тёк липкий холодный пот. В какой-то момент им овладела опьяняющая эйфория и он перестал слышать окружающие звуки. Глупая счастливая улыбка не сошла с его лица даже после того, когда какой-то боец, попинав «директора туалета» и, расстегнув ширинку, помочился прямо на одежду несчастного.

Сергей не мог понять, почему все эти люди  презирают его и хотят причинить боль. Загадка казалась неразрешимой. А ещё он смертельно соскучился по спокойному домашнему уюту. Ещё немного, и он станет забывать о реальности оного. В этом ли счастье? Как знать, был ли счастлив Бильбо Бэггинс в своей комфортной норе после того, когда пережил чудесные приключения со своими соратниками, встретился с драконом, дрался в битве пяти воинств и терял друзей? Жалкая нора для великих воспоминаний. Но ещё хуже – душный склеп для несбыточных надежд.

Бездушен или безумен этот мир? Разум, душа – это всего лишь инструменты для более эффективного удовлетворения нужд тела. Они не антагонисты, а - союзники. А мир бесподобен. Но кто из нас взглянул в глаза Элоиму и остался в живых?

Сергей вышел в расположение и с трудом поплёлся куда-то, держась за стену. И тут мимо проследовала торжествующая справедливость в лице взводного Макарова. Лейтенант что-то кричал, сердился, показывал на вопиющую ногу без сапога. Лейтенант ещё не забыл свою бытность подневольным курсантом и поэтому не упускал случая покричать, реализовав командирское начало. А в этом случае не возмутиться не смог бы и министр обороны: по расположению части передвигается грязный, вонючий, одетый не по форме субъект в одном сапоге с невероятно распухшей посиневшей ногой. Сергею удалось услышать, что его направляют в санчасть и другие места.

В полузабытьи Сергей покинул казарму, но о местоположении санчасти ему было неизвестно. Обратиться к кому-либо с вопросом он боялся, да никто и не стал бы разговаривать с чаморой, к тому же, опущенным пару дней назад. Рассчитывать можно было только на «благодарность с занесением в грудную клетку». Осознание стало рождаться в нём, как едва заметные сгустки в однородном клейстере. Он даже не заметил, как вновь оказался в своём туалете. Да, есть на свете справедливость! И она торжествует и гомерически хохочет.

День шестой.
Сорока-Белобока вновь озадачилась насыщением своих защитников.  Похоже, что другой цели она и не знала. Но… руки прочь от моей птички! Ибо легко презирать чужую утробу, ублажая в это время свою. Однако Серёжа не смог в этот раз выйти на построение, потому что потерял сознание и упал на самолично вымытый пол своего туалета. В последний момент он отчётливо увидел милое лицо красивой девочки Наташи. Она стояла под чистым голубым небом в цветастом платье, делающим её бесконечно соблазнительной, и улыбалась именно Серёже.

В санчасти не очень понимали, что делать с обширной флегмоной левой ноги жалкого худого мальчика, на вид ребенка, которого сегодня принесли из расположения четвертой роты. Капитан медицинской службы Сулаквелидзе диагностировал некротический процесс, который развился невероятно быстро для нескольких дней, и тяжёлую интоксикацию. Для серьёзной операции отсутствовали средства анестезии,  и  капитан сомневался в собственной квалификации. Вернее, он боялся взять ответственность, потому что подозревал, что ногу придётся ампутировать.

В чём же смысл этой саги, и много ли умного хотел сказать автор? Я хотел поделиться с вами доброй и радостной историей, от которой эйфория разливается по телу, и душа становится мягкой и тёплой. Ведь по натуре, я неисправимый оптимист. И сколько бы жизнь не била меня по темечку, я не исправляюсь, и каску не надеваю. Но сегодня опять получилась какая-то чернуха. Просто в ту страну, где Колобок обманывает коварную Лисицу, а Чапаев, всё-таки, переплывает широкий Урал, у меня отсутствует въездная виза. А про умные слова… мудрец не тот, кто изрекает умные слова, а тот, кто следует мудрости.

По дороге в окружной госпиталь, в машине, Сергей в последний раз пришёл в себя, с блаженством ощущая, что никто не бьёт его, а сам он лежит на чистой кушетке, и прозрачная трубка капельницы мерно раскачивается под сладкое гудение автомобильного двигателя. Это могло быть только в раю.

День седьмой.
И был день седьмой. И сказал Господь, что всё у него получилось – любо-дорого посмотреть. И вздремнул от трудов своих прямо на рабочем месте, и сам не заметил, как захрапел. А в мире повалил крупными хлопьями пушистый снег. И земле это, похоже, понравилось. Она согрелась, похорошела. Необъяснимая радость и гармония переполняли  Серёжу. Такого беззаботного блаженства он не испытывал давно, а, возможно, и никогда не знал. Сергей привстал с уютной кровати, накрытой хрустящим накрахмаленным бельём, и огляделся в неизвестной, но щемяще знакомой комнате. Теперь он увидел, что какая-то женщина, стоящая спиной к нему, сервирует стол, а рядом резвится весёлый в меру упитанный мопс. Сергей чуть было не испугался, когда заместил висящий на спинке стула китель с капитанскими погонами. Впрочем, в погонах он так и не научился разбираться. Но когда женщина повернулась, он сразу узнал в ней бабушку Клаву и успокоился. У бабушки были добрые глаза, какими он их запомнил. Но сама она была, как бы моложе и абсолютно не усталой.
- Бабушка, а я теперь не чмо?
- Конечно, нет, внучек.