Страховщик

СТРАХОВЩИК



Владивосток
2015




ЧАСТЬ 1

Я подумал, что нет ничего красивее падающего снега. И действительно это самое красивое, что есть в этой жизни. Сидя в кафе за столиком у панорамного окна, я разглядывал суетливых прохожих и любовался дружелюбным снегом. Именно в этот момент мне так хотелось жить и наслаждаться этой жизнью.
- Выбрали?
- Да, «Прагу» и чай.
На самом деле мне хотелось напиться, но все, что происходило за окном так умиляло меня и возвращало в детство, что я не мог отказать себе хоть немного окунуться в него.
Детство. Это слово крутилось в голове. Оно пробуждало во мне того, давно забытого в самом себе, забияку, задорного и нежного ребенка, каким я когда-то был. Как беззаботно ты было и как беспечны мы были, когда не понимали этого.
Официант принес заказ, любезно поинтересовавшись не желаю ли я чего-либо еще. Всё, что мне предстояло впереди делало их вкуснее. Впрочем, всё становилось лучше. Предновогодние нотки витали в настроениях улиц, в звуках, откуда бы они не исходили и в глазах горожан.
Утро было прекрасно. Прекрасно тем, что было темно, а люди только-только сбивались в стаи. Оно было угрюмым, свинцово-серым, но в тоже время прекрасным.
Ненависть к любому утру, в моем случае, было скорее правилом и только здесь, в этот час, в этот момент, в этом кафе моя душа обретала покой и успокоение.
Эта музыка из телевизора, висевшего под потолком, тесные к друг другу столики, посетители, всё это помогало немного позабыть о пустых и беспочвенных тревогах, которые терзали меня на протяжении последних лет.
Порой не хотелось отсюда уходить, но только до тех пор, пока солнце не начинало кричать и распугивать темноту раннего утра.

ЧАСТЬ 2

Оказавшись в офисе, я принимался за рутину этого бытия, которая так тяготила. Я точно для себя знал, что ненавижу свою работу. Я ненавидел этот запах кабинетного утра, эти улыбки и то, с какой радостью все приходили на рабочие места и начинали свой день.
Это была среднестатистическая страховая компания, где я был прилежным рядовым сотрудником, проработавшим ни первый год, но не видевшим никакой перспективы в том, чем занимаюсь. Нелюбовь к тем людям, с которыми была связана моя деятельность будь то мои начальники, коллеги или наши клиенты, граничила с социопатией.
Начиная рабочий день я уже ждал его окончания, вот только он злонамеренно тянулся очень долго. А когда наступал вечер, быть может только тогда я всем прощал их примитивность и их бездарность.
После окончания рабочего дня я всегда шел до ближайшего кафе, в котором я проводил каждое утро, сидел некоторое время за столиком, затем уходил домой.
Порой мне казалось, что вот-вот ко мне кто-то присядет и заговорит со мной, хотя я сторонился людей и потому этот «кто-то» предпочтительнее был выдуманным, был в моем сознании, но для меня реальным персонажем. Может показаться, что я сумасшедший, но нет. Я просто в один момент перестал доверять людям и не потому, что мне кто-то сделал что-то плохое, нет, я просто как будто бы разлюбил человека.
Каждый такой вечер единственный кто меня ждал, это была моя пустая маленькая квартира без кухни, которую я арендовал. Она была настолько маленькой, что даже мечты о большой счастливой семье не умещались в ней. Всегда чистая, минимум мебели, и каждый раз, когда мне нужно произнести слово «квартира», я хотел бы сказать «конура». В ней было всё необходимое, кроме пространства. На окнах висели тяжелые горохового цвета шторы, которые скрывали меня в минуты хандры от света дня. Стены были голыми, хотя я всегда хотел, чтобы в моей собственной квартире висели фотокартины. Диван-кровать, кресло, стол, стул, полка для книг, телевизор и весь этот минимум был способен заполнить эту конуру. Туалет был совмещен с ванной, кухни не было и поэтому можно было сказать, что это кухня-коридор. Общаясь с людьми мне было сложно объясняться, потому, что для простоты общения я не называл вещи своими именами, ибо это было бы очень сложно, и это вызывало у меня дискомфорт, потому, что я как будто бы скрываю правду, например, когда я хотел сказать, что я вышел из ванной, которая, на самом деле, также туалет, и прошел в зал, хотя я на самом деле прошел в принципе в одну и ту же единственную комнату, а в целом всё это помещение с туалетом, ванной, кухней, коридором и было одной единственной комнатой, то я, как бы, лгал. И потому разговаривая с людьми по телефону, я больше старался описывать свои действия, чем перемещения, вместо мол «сейчас схожу в…» я говорю «сейчас возьму…» или «сейчас сделаю…» Даже такие мелочи усложняли эту жизнь, заставляя проводить её в вынужденном самообмане. Обман везде. Даже в сутках не 24 часа.
Та тишина, с которой встречала эта квартира была настолько жалкой, что, возможно меня охватывали панические атаки. Случалось, всегда спешить поскорее включить свет и своего единственного друга – телевизор. После чего комната обретала хоть какой-то признак жизни.
Она была для меня аллегорическим сравнением состояния смерти, а эта тишина – её метафорическим образом.
В ней мне не хотелось жить. Иногда я мог сползти с дивана и забиться в угол и мне хватало угла обзора моих глаз, чтобы обхватить ее взглядом полностью. Пребывание в ней было каким-то состоянием клинической смерти, пока я не покидал ее.
Раздался телефонный звонок.
- Алло?
- Привет. – бодро проговорил женский голос на той стороне. Это была мама.
- Да, мам, привет.
- Как твои дела? Как настроение?
- Все хорошо, мам, только вернулся с работы, планирую отдохнуть, как вы там?
- У нас всё замечательно. Твоя племянница не дает нам покоя! – засмеялась она.
- А как там Сафия – справился я о своей сестре – у неё всё хорошо?
- Да, да. Всё замечательно, я сейчас передам ей трубку.
- Привет, Виктор, как дела?
- Привет! Всё хорошо. Как там моя племяшка?
- О, не спрашивай! Весь день не дает покоя – рассмеялась она громко – Когда уже к нам заедешь?
- Пока не знаю, много работы – соврал я – но я постараюсь. Я постараюсь в ближайшее время – ответил я, пытаясь говорить так, будто бы мой голос бодр и весел.
- Ладно, Виктор, до встречи, приезжай поскорее, мы все соскучились.
- Да, да, конечно. Целуй племяшку.
- Хорошо. Пока.
- Пока.
Я положил мобильник рядом. Мне стало как-то легче на душе и в то же время грустно.
На самом деле мне было очень жалко и себя и маму, и сестру, и ее маленькую дочь, потому что я ничего не мог им дать. Это убивало меня. Я чувствовал себя беспомощным и бесполезным. Эти мысли опять заставили меня себя жалеть.
Незаметно для себя я оказался возле холодильника, откуда вытянул открытую бутылку водки, газировку и вернулся ко столу перед телевизором.
Я опять пил, жалел себя, ненавидел и плакал. Мне казалось, что каждый мой день повторяется и я никогда из этого не выберусь.

ЧАСТЬ 3

Утром я проснулся раздраженным, как, впрочем, и всегда. Нежелание идти в офис, в это скопище лицемеров и счастливых лиц, было запредельным.
Ванна, туалет, несколько стаканов воды, сигарета, как всегда отсутствие аппетита и я готов идти.
Маршрут был тем же, утро было таким же. Только не было снега. Грязь, слякоть, гнетущее свинцовое небо, давящее на плечи и мокрая обувь.
Когда я подходил к дверям здания нашего офиса, сердце сжималось. Я проходил по лестницам, здоровался, ступал по коридорам и лишь одна мысль крутилась в голове «лишь бы больше никого не встретить и не улыбаться, и не здороваться, чтобы только не делать вид, что у меня всё отлично, также, как и у них, поскольку не любил притворяться.
Еще немного и вот я в своем рабочем кабинете. Большинство наших сотрудников держали двери своих кабинетов на распашку, я же предпочитал держать ее закрытой, только бы не соприкасаться с тем миром, что за ней.
Мне всегда сложно было приступить к работе. Я не мог приступить к этой чертовой работе, потому, что только и думал, что о своих близких, о своей жизни, о том, как господь мог бы уготовить мне другой удел, но отвел этот.
Это было невыносимо, но я хотел что-то изменить. Конечно уже наступила та пора, когда самому себе стоит признаться, что на большее ты не способен, но это только злило меня. Эта мысль оскверняла всё мое существование и оскорбляла моих близких в моих глазах. Где-то внутри себя я был мертв. Я слышал о Синдроме Катара, по смыслу которого, живой человек, убежден в том, что на самом деле он мёртв.

ЧАСТЬ 4

Это была пятница и после работы я позволил себе отправиться на этот раз в бар вместо привычного кафе.
Он встретил меня шумом, лязгом, шипением, звоном бокалов, громкой музыкой и всем тем, что сопутствует питейным заведениям. Всё это успокаивало меня, хотя, скорее всего, в большей степени меня успокаивала перспектива выпить и отрешиться от всех забот этого мира.
За барной стойкой одиноко сидел молодой мужчина и я подсел к нему. Мне было 40, ему, как мне показалось, немного меньше. Он выглядел задумчивым и тревожным. Заказав выпить, я расположился поудобнее за барной стойкой, безразличным взглядом окинул зал и отпив немного, заговорил со своим унылым соседом:
- Тяжелый день? – спросил я.
- Да, не из лёгких. – грустно ответил он.
- Виктор – представился я и протянул ему свою руку.
- Константин – ответил он на рукопожатие.
Константин был коротко стрижен, у него были темные волосы и его лоб украшали две огромных залысины, которые ничуть не портили его лица. У него было волевое лицо, я бы даже сказал мужественное. Подбородок обрамляла легкая щетина, которая бывает у мужчин, когда у них что-то случается. Глаза были карими и, наверное, прямоугольными, от которых шел прямой острый нос хищника.
- Вся жизнь такая – приуныв сказал я и еще раз отпил из своего стакана.
Скотч был хорош, мне сразу захотелось курить, но в заведениях нельзя было курить, и, чтобы немного сбросить ту тоску, которую на меня нагнал мой новоиспеченный знакомый, я вышел из-за барной стойки и направился выкурить сигарету на крыльце бара. К моему стыду, даже не зная, что его печалит, мне не было его жалко и я просто постарался поскорее забыть о нём.
Алкоголь стал действовать, а этот вечер, пусть холодный и некрасивый, показался мне приятным. В голове крутились какие-то мысли, но они не беспокоили меня. Я окинул своим взором город, и он показался мне таким своим, таким родным; мне захотелось вернуться в бар и еще раз выпить.
Мой сосед по стойке оставался на том же месте и с кем-то говорил по мобильному телефону. Как оказалось, его дочь тяжело больна и ему нужна непосильная для него сумма денег, чтобы осуществить операцию, в которой нуждалась его дочь, которых у него не было.
То ли алкоголь, то ли моя сентиментальная натура, то ли умение сострадать, пробудили во мне к нему чувство жалости и желание помочь, точнее этой маленькой девочке. Маленькой беспомощной девочке, которая ни в чем не виновата. Хотя, чем я мог ей помочь. Я сам был беспомощен.
Мне кажется мы оба горевали. Только моя боль была надуманным фарсом в отличии того, что происходило в жизни этого мужчины. Боже, бедная девочка.
- Константин, всё наладится, поверь мне – сказал я и похлопал его по плечу. Я действительно хотел поддержать его, произнеся эти слова.
- Угу – пробормотал он и кивнул головой.
К полуночи мы так надрались, что из бара выходили вынося друг друга. Помню, как поймали такси и разъехались по домам.

ЧАСТЬ 5

Проснувшись утром, я понял, что вчера перестарался. Несколько минут я лежал в кровати, не шевелясь и раздраженный элементами любого утра и той тишиной, которая им позволяла до меня дотянуться, размышлял.
«Боже, почему мы так бедны!» - пробежала первая мысль в голове - «Почему мы так зависимы и беспомощны, твою мать! Где моё государство, которое должно помогать нуждающимся, лечить больных детей! Почему я не могу в этом гребаном государстве найти достойную работу, достойную зарплату, чтобы элементарно обеспечить себя жильем. Твою мать!» - лилась череда скорее риторических вопросов и возможно даже беспочвенных, поскольку я допускал тот факт, что возможно вся вина просто во мне.
Я многого не понимал в этой жизни в свои сорок лет. Я не понимал почему дети умирают, хотя их можно спасти; почему народы голодают, когда еды предостаточно; не понимал почему существуют регионы, которые нуждаются в воде и люди этих регионов умирают от засухи, тогда, как воды в мире хватит на всех. 
«Моя жизнь говно, а я маленькая ничтожная муха, которая сидит на этом говне».
Поразительно было и то, что эта никчёмная жизнь была застрахована в моей же компании на сто миллионов рублей. Господи, для чего?! Мне кажется только ради того, чтобы очередные беспринципные толстосумы, неспособные созидать, а только брать и лишать, обогатились.
Встав с кровати, я направился к своим брюкам, которые были небрежно брошены на спинке стула и стал выворачивать карманы, чтобы посмотреть, что у меня осталось из денег, которые в принципе были последними, поскольку заплата у меня задерживалась ненадолго. К моему неглубокому счастью я обнаружил сумму, которая помогла бы мне продержаться эти выходные.
Понимая, что сегодня суббота, а моя маленькая квартирка вгоняет меня в депрессию, тогда как мне и так плохо, я собрался и направился в тот же бар, где провел время вчера, чтобы «поправить» свое здоровье.
К моему удивлению и возможно даже небольшому удовольствию при входе в бар я угадал спину Константина, с которым познакомился вчера. Я подошел и, что мне несвойственно, приветливо обозначил ему, что это я, словами «Привет, Константин, неожиданная встреча!» и растянулся в улыбке. Улыбка быстро сошла с моего лица, когда он обернулся ко мне. По нему было видно, что он не спал, вид его был изнеможён, под глазами отчетливо вырисовывались черные впадины-синяки.
- Привет, Виктор – грустно ответил он.
- Прости, что случилось? – аккуратно спросил я, стоя рядом и не спеша присаживаться.
- Дочь, Виктор, моя дочь. Ей хуже с каждым днем, а я ничего не могу поделать. Она умирает, Виктор – и он посмотрел на меня глазами, которые были переполнены отчаяния, как те, которые я видел в мультиках у персонажей, которых мне было жалко.
- Господи. Мне… - я так не хотел произносить этот штамп, этот лицемерный, лживый штамп, но я не знал, что еще сказать – … мне очень жаль.
Мне жутко захотелось убежать от него подальше, из этого места, поскорее позвонить маме, сестре, услышать племянницу, сказать им, что я их люблю, узнать, как у них дела, примчаться домой и смыть этот фрагмент утра горячей водой, мылом, алкоголем, только лишь бы больше вообще не вспоминать о Константине и всём том, что происходит в его жизни. У меня у самого хватало забот.
Как только я вышел за порог бара, достал свой телефон и набрал маму:
- Алло – ответила она.
- Мам, привет, как дела, как самочувствие, как все? – даже радостно спросил я.
- Всё отлично, как же иначе. – бодро ответила мама.
В этот момент мне так полегчало. Мне стало радостно и настроение мое приподнялось, но где-то в подкорке своего мозга я думал и стыдился о той девочке, которая умирала.
- Ты сегодня в хорошем настроении – продолжала она - я рада этому, когда заедешь? В одном городе ведь живем!
- Обязательно заеду, обязательно – решительно ответил я – Передавай Сафии привет, целуй племяшку и крепко обнимай от меня! Не скучайте там!
- Так точно – ответила она и засмеялась.
Этот разговор переполнил меня добрыми трогательными чувствами. Мне совершенно не захотелось возвратиться обратно в этот бар, и я, даже не попрощавшись, направился домой. Мне стало стыдно, что я так поступил, но я надеялся, что больше все-таки никогда не встречу Константина и мне не придется оправдываться перед ним почему я так поступил.

ЧАСТЬ 6

Это был вечер всё той же субботы, я любил субботы и несмотря на то, что я все дни чувствовал себя несчастным, то в вечер этого дня, я почему-то чувствовал себя как-то иначе, я бы назвал это «лучше».
Удобно расположившись на диване, я пил чай, ел какие-то печенья и смотрел какую-то непринужденную передачу по телевизору.
Позже я еще раз позвонил маме, и мы долго мечтали, подбадривали друг друга, говорили о том, как наши дела пойдут в гору, что я найду хорошую работу, а она сможет колесить по миру; о том, что сестра не будет ни в чем нуждаться, а моя маленькая и любимая племянница вырастит в семье, которая может дать ей все. Мы распрощались на позитивной ноте, сговорившись созвониться завтра.
После этих разговоров и всего того, что мы обсуждали и мечтали, после того как я положил трубку, я почувствовал себя каким-то опустошенным. Так, как будто бы я только что сглазил все наши мечты. Я хотел верить и, видит Бог, я ни раз заставлял себя верить в перемены, но с каждым годом всё тусклее и тусклее во мне горела эта свеча надежды. Мамины мечты. Как бы я хотел быть тем сыном, который может их реализовать.
Что должно было бы произойти, что мне нужно было бы сделать, чтобы всё изменить? Такая жизнь меня не устраивала. Я уже давно утратил веру в чудо и веру в действие. Предпринимаемые мной попытки ни к чему не приводили, а молитвы не были услышаны. Мои работодатели и Бог были глухи ко мне.
А всё, что я мог хорошо делать в этой жизни, так это только признавать свои ошибки, искренне раскаиваться, крепко пить и по-настоящему любить.
Еще долго размышляя об этом, не заметив, как наступила поздняя ночь, с непокойными мыслями я отправился спать. Еще долго я не мог погрузиться в сон, осаждаемый разными мыслями. Я глядел в потолок через темноту этой ночи и незаметно уснул.

ЧАСТЬ 7

Понедельник. Не меньше чем воскресенья я ненавидел понедельники. Понедельник провозглашал начало всего. В том числе и плохого.
Раздался телефонный звонок. Это был Гроцкий – мой старый приятель, у которого я на днях одолжил немного денег на мелкие нужды, чтобы протянуть до зарплаты, но не смотря на слово «мелкие», оттого, что я не мог своевременно возвратить долг, проблемы, были большими.
«Утро не задалось, а, впрочем, чего стоило ожидать от понедельника» - подумал я.
- Алло – как-то любезно получилось у меня ответить.
- Виктор Даль – протяжно произнес Гроцкий – Всё никак не дождусь твоего звонка, приятель.
- Артур, прости, сложная неделя была. Я не забыл, просто … - было начал оправдываться я, но он меня перебил.
- Виктор, Виктор! Всё в порядке. Я ни сколько из-за денег, я просто решил узнать, как у тебя дела.
«Ну конечно, сукин ты сын» - пронеслось у меня в голове.
- Всё как обычно Артур, всё на том же.
- Ну, увидимся – как будто опаздывая, быстро проговорил он.
- Да, да, до встречи.
Меня раздражала беззаботность этого парня. Он держался так будто бы сложности этой жизни никогда не касаются его. Меня раздражала его позитивность, преданность этому миру, так словно ему было всё ни по чём.
Долги, долги, долги. Бесконечные долги. Убогая квартирка, жалкая работа, жалкое существование. Боже, как это прекратить, как это изменить? Я смотрю эти сериалы, ток-шоу, гляжу на жизни других людей, и вижу, как они преуспевают, как добиваются поставленных целей; смотрю на то, как люди разъезжают по отпускам, как покупают квартиры, машины, дома, ну, а я, чтобы я не делал у меня ничего не выходит. Боже, хотя бы день, хотя бы день пожить так, чтобы почувствовать себя королем жизни, а не ее лакеем.
Надо было что-то менять, иначе жизнь становилась невыносимой.
Я так крепко задумался, что даже не заметил, что застыл в импровизированном коридоре, уже одетый и обутый.
Надо было идти на работу. Надо – это ненавистное слово. Я чувствовал себя, как школьник, который не хочет идти в школу.
Выйдя из подъезда дома, я направился до остановки и все эти чертовы мысли не покидали мой мозг. Но благодаря этим мыслям я был где угодно, но только ни в этом мире, хотя бы тот промежуток, пока я шел до остановки. Улица встретила холодным разбойником-ветром, который отнимал у меня последние остатки тепла из-под одежды и уносил с собой.
- Виктор! – окрикнул меня незнакомый голос, но в тоже время наоборот – Виктор!
Я оглянулся и огляделся, но никого не увидел. Не сбавляя шаг, я двигался дальше.
- Виктор! – опять.
Я остановился и увидел, что ко мне подходит Константин. Странно, но у меня даже не возникло мысли откуда он мог здесь взяться.
- Константин! – не знаю почему, но я был рад его видеть. Быть может потому, что был кто-то кто несчастлив, как и я, или может быть потому, что в этот понедельник я нуждался хоть бы в ком-то.
Мы обменялись рукопожатиями и двинули дальше в моем направлении.
- Как дочь, Константин? – аккуратно поинтересовался я.
- Мне кажется лучше. Но это все равно ничего не меняет. Сегодня лучше, завтра хуже.
- А что… что ты планируешь делать? Ведь надо что-то делать.
- Я обдумываю варианты, я каждый час думаю об этом, потому что дней у меня уже и нет.
«Как меня угораздило познакомиться с одним из самых несчастных в этом мире в то время как мне и самому проблем хватает» – подумал я и тут же застыдился своих мыслей.
- Слушай – обратился он ко мне – может пойдем в бар, посидим, выпьем чего?
- В девять утра понедельника?!
- Ах, да. Черт, у меня все дни перемешались – огорченно проговорил он.
Но его мысль почему-то прижилась в моей голове. Да, а почему бы не поступить вот так вот по-бунтарски: взять и не выйти на работу в понедельник в девять утра, не быть заложником этих правил, не быть рабом этой системы.
- Знаешь, а пойдем. Я знаю неплохое местечко, правда оно не совсем близко - и я решительно, двинулся в сторону остановки транспорта, всем своим видом выказывая свой убедительный настрой.
Константин что-то сказал, но я не расслышал из-за порыва ветра, который унес его слова, но думаю это были слова одобрения.
Я даже не стал звонить в офис, чтобы поставить в известность своего руководителя о том, что я сегодня не выйду на работу и был убежден, что моего отсутствия даже никто не заметит.
В это бунтарское утро бар был особенно хорош. Он был пуст, а помещение неприятно пахло смесью остатков выветренного табака, алкоголя и чистящих средств.
Мы расположились поудобнее за столиком в дальнем углу подальше от посторонних глаз. Нам принесли водки и газировки. Из этого натюрморта следовало, что мы однозначно хотим напиться.
Выпив по одной, мы сразу же взялись за вторую и третью. Всё это происходило молча и только потом Константин заговорил.
- Знаешь, Виктор, я вот сижу с тобой здесь, а там, в больнице лежит моя маленькая дочурка и умирает. Она впала в кому. Знаешь, как я беспомощно себя чувствую?! Знаешь?! - его глаза повлажнели и покраснели.
Я видел, что ему с трудом удается сейчас говорить и оттого это общения ко всему прочему становилось неловким. Также я понимал, что он не дает себе упасть духом, но в то же время, страшно нуждается в человеке, с которым он мог бы поговорить.
- Прости, я не знал –ответил я.
- И дело не в том, знал ты буквально или нет, а чувствовал ли ты когда-нибудь такое?! – практически шипя произнес он.
Я понимал, что такое беспомощность, ибо я испытывал ее сам, но «не такую как у тебя, ни такую, как у тебя» - подумал я про себя. Но я искренне понимал его.
- Знаешь, когда ее мама, моя супруга, умерла, нелепая смерть, она утонула, в то время как мы с дочерью были всего лишь в двадцати метрах от нее. Знаешь какого это?! Знаешь какого жить эти пару лет с чувством невыносимой вины?! А теперь дочь. И вот она тоже от меня в двадцати метрах и «захлёбывается», а я ничего не могу поделать! – он говорил и выкручивал себе пальцы. Я обратил внимание, что обручальное кольцо было на месте.
Мне нечего было сказать. Я сидел и смотрел на него пытаясь подобрать слова, беспокойно двигая ногами под столом, всё от той же неловкости, елозил на стуле и зачем-то часто поглядывал в окно. Не было таких слов, чтобы успокоить его боль. Теперь, когда я знал больше, я злился на этот мир еще сильнее.
- И знаешь, Константин – продолжал он – Сука, некому помочь, неоткуда ждать помощи! – он зажмурился и провел ладонями по лицу.
- Пошли покурим – сказал я.
Мы вышли и улица, и этот воздух немного оживили меня, после убивающей истории Константина.
- А что на счет кредита? – поинтересовался я – Или государственных программ?
- Государство плевать хотело на мою дочь. Я обил все пороги, но только и слышу «ждите… нет денег… может быть… напишите… обратитесь…». А кредит мне тоже не дают, я пробовал, но это, сука, видите ли неликвидно. После смерти жены я оставил официальную работу, чтобы заботится о дочери. Поэтому с этим проблема.
- А сколько ей лет? – я ведь никогда не спрашивал.
- Четыре годика – прошептал он.
- Господи.
- Я не вынесу, если не смогу, что-то предпринять, я не могу этого допустить – казалось будто-то бы он сейчас не выдержит и разрыдается. Его мужественное лицо было обессиленно горечью и трагедией, которая происходила в его жизни. 
- Пойдем, тебе надо выпить – сказал я.
Мы возвратились за стол и стали пить. Пили молча. Каждый думал о своем. Я о своей ничтожной жизни, он о своей дочери. И казалось будто-то бы над нами буквально разверзлись тучи, мерцают молнии и поднимающийся холодный ветер знобит наши души.
Равнодушная официантка включила музыку. Для меня, если честно, это как-то разрядило обстановку, но при нынешних обстоятельствах, это была веселая музыка на похоронах. То есть неуместная.
- Может расскажешь о себе – прервал молчании Константин.
- Эмм, особенно и рассказать-то и нечего – растерялся я – Мне сорок лет, у меня нет детей, я никогда не был женат. Боюсь создавать личную жизнь за неимением возможности как-то обеспечить семью. Я одиночка: ни друзей, ни подруг, только мама, сестра и племянница. Работаю страховым агентом. Рассказал и сам понял, как скупа моя жизнь – я улыбнулся, рассказывая ему об этом.
- Нда.
Мы еще долго сидели в этом баре. То молчали, то говорили. И у каждого душа болела о своем.
Не знаю было ли это хорошим предложением, поскольку мы были пьяны, но Константин настоял на том, чтобы мы поехали в больницу проведать его дочь, строя свои доводы на том, что у него нет времени. Трезв он или пьян, у него не было времени церемониться с судьбой и правилами этикета. Потому я и согласился.

ЧАСТЬ 8

Когда мы вошли в палату, я увидел эту маленькую девочку. Блондинистую, бледненькую маленькую беспомощную девочку. Эти чудовищные машины держали ее за руки, вгрызались в вены, голову, и, как монстры, жаждущие ее смерти, не желали высвобождать.
Она была так беспомощна, так хрупка. Только мертвое сердце не сжалось бы при виде того, что мне предстало. Мое сердце завыло, и я возненавидел эту несправедливость.
Константин подошел к кровати и наклонился над дочкой. Пригладил ее волосы, погладил по щеке и взял ее за маленькую хрупкую ручку. Он был так нежен, как только отец может быть нежен к своему ребенку, он был абсолютен в своем состоянии. Я видел, как слезы текли по его лицу, но лицо его было спокойно.
На подушке и на стуле лежали игрушки. Всё как бы говорило, что жизнь зовет ее, окрикивает и просит вернуться. Я увидел маленькое платьице, которое висело на дверце шкафчика и еще раз подумал о том, какая маленькая эта куколка.
Эта палата была оформлена как те, что бывают у маленьких девочек дома, как у принцесс. Розовые тона, зверюшки разные, крохотные шкафчики, столики, стулики, теплые тона. Но только сейчас, это был склеп спящей принцессы.
«Господи, это расправа! Это не назовешь иначе! Это преступление с твоей стороны! И не рассказывай мне про свои пути, которые неисповедимы! Вот он твой путь! Вот он! И глядя на то, как угасает жизнь в этой девочке, я вижу, что будет за поворотом твоего пути!»
Константин держал дочурку за руку, и я видел, как его губы шевелились, он что-то шептал. Взяв одну из игрушек, он положил ее под руку дочке.
- Она всегда переживала, что игрушки бояться спать одни и поэтому просила укладывать их вместе с ней в кровать, чтобы им не было страшно – произнес он, не оборачиваясь ко мне.
Вся эта картина, которая представилась мне, была невыносима. Казалось бы, что во мне больше ничего не может умереть или перегореть, но прямо сейчас я чувствовал, как что-то еще умирает во мне. Я как будто бы терял последние капли веры во что-то прекрасное в этом мире.
Константин поцеловал ее, и мы вышли.

ЧАСТЬ 9

Мы не стали возвращаться в бар, а разъехались по домам. С работы мне так никто и не позвони. Ничтожная муха.
По дороге домой, я зашел в магазин и взял еще выпить. Сегодняшние события не давали мне покоя, они как будто бы парализовали меня и медленно съели. Я был сам не свой. Точнее я был сам и свой, но я был так обескуражен и растерян.
Странно, но войдя в квартиру я не почувствовал ничего из того, что чувствовал обычно. Наверное, потому, что за ее дверьми всё было измазано тем же.
Я включил телевизор и увидел рекламу, которая предлагала совершить тур по Европе за незначительные деньги. Ублюдки, это для вас, наверное, эти деньги незначительные.
Россия она такая, где даже тюрьмы - это крепости для богатых.
Переодевшись, я условно накрыл стол: немного колбасы, вода и водка.
Телевизор вещал о прелестях жизни, о ее многогранности, сериалы, реклама: купите то, купите это, кредиты.

ЧАСТЬ 10

Проснувшись утром, я снова осознал свою ничтожность и ненависть, которую я испытываю неведомо к кому или чему, и поднялся с кровати.
Обычные ритуалы, стандартные процедуры. Всё повторялось. И это выводило из себя. Впереди меня ждали 4 комнаты дней до пятницы, каждая из которых таила свои неприятности, в каждой из которых меня ждали старые и новые люди.
Как я и предполагал, на работе никто даже не заметил моего отсутствия, кроме нашей уборщицы.
В тишине моего кабинета, звучавшая за его дверью жизнь, как бы не касалась меня, я как будто бы из гроба слышал эти голоса, этот смех. Жизнь летела мимо. Я понимал всё это, но не мог понять, что необходимо сделать, чтобы всё это изменить.
Когда бывало приходилось покинуть кабинет и пройтись по офису, я чувствовал себя не мытым, как будто я выбирался из пещеры или действительно из гроба. Мне казалось, что все на меня смотрят. Я горбился и смотрел в пол, опасаясь встретиться с кем-нибудь взглядом. 
Иногда мне хочется бросить эту жизнь и уехать в лес. Построить домик и вести свой мирный образ жизни. Питаться тем, что высажу, выращу. Писать книги, вести наблюдения, размышлять и не быть марионеткой правил. Забыть слова «мода», «правило», «обязан». Просто жить так, как задала природа, нагота души, откровенность сердца. Быть собой, быть настоящим. Не подгонять себя под рамки, не оправдываться, а быть собой.
Как же быть с семьей? Мне сорок лет, а детей нет. Жены нет. И желания нет. Это противоестественно. Я понимал это. Я не был гомосексуалистом, люблю детей и очень хочу любить супругу. Может жду какого-то знака, какого-то события, или своего человека, как будто у меня еще есть время или я все-таки буду вознагражден за терпение. Это все наивно, но я действительно так чувствую и убежден в этом, кем-то внутри меня, хотя здравый смысл говорит, что все это самообман.
Может быть, я просто хотел что-то значить для кого-то. Не знаю, психологам виднее. Или психиатрам.
Одно я точно понимал: надо было что-то менять или пора кончать с этим. Но я понимал и то, что заканчивать было рано, поскольку еще не все ошибки совершены. Хотя главная ошибка моей жизни заключалась в том, что я просто не жил.

ЧАСТЬ 11

Было странно, но я почему-то знал, где мне найти Константина, хотя мы даже телефонами не обменивались. Как будто бы это и не нужно было, как будто бы судьба целенаправленно нас свела и не разлучит пока не будет свершено какое-то предназначение.
Я и хотел его видеть и не хотел. Я боялся того, что мое участие может статься обычным любопытством, тогда как это было бы слишком цинично. Я боялся быть тем человеком, которой на сам деле просто наблюдает за другим человеком, которому хуже, чем тебе. Иначе зачем я рядом с ним, если не могу ему ничем помочь.
Но и нужно признать тот факт, что этот человек, как-то необычно скоро стал мне приятелем. Так, как будто, мы давно с ним знакомы или он мне не чужой. Это все было странным, но не настораживало.
Отбив очередной рабочий день, я поспешил в бар, где надеялся увидеть Константина. Странно, но я его там не обнаружил.
Была мысль отправиться в больницу, вдруг ему нужна помощь, но решив, что это излишне, я передумал.
Побыв немного в баре, я поехал домой. Дома меня никто не встречал, и я подумал о том, что неплохо было бы завести кота. Возможно это хоть как-то разрешило бы проблему моего одиночества. А может двоих, чтобы коту не было скучно, когда меня не будет. Но тогда я им перестану быть нужен, ведь они будут друг у друга, а, как говориться, третий лишний. Боже, о чем я думаю.
Интересно, а какова жизнь кошек? Спят, едят, гадят и трутся об хозяев. Их не волнует кризис или проблемы социальной адаптации. О чем они вообще думают. Они вообще думаю?!
Надо позвонить кому-нибудь и спросить нет ли на примете котика. А лучше будет вообще взять бездомного. Да! Это наилучшее решение. Слушай, а может и ребенка взять из приюта? Почему бы и нет? В этом больше блага и радости. Одно дело подарить обязанность жить, а другое – дать шанс права на жизнь. И никаких тебе жен, забот, разводов, скандалов или что у них там бывает в семейной жизни. Я что-то слышал про любовь и взаимопонимание. Но только слышал.
Господи, что происходит, я размышляю о бездомных котиках и детях из приюта.
Войдя в свою комнатушку, я подумал, что действительно кота не хватает или ребенка. Я не знаю, чего мне на самом деле хотелось, может быть, просто возможность отдавать свое тепло.
Захотелось спать, последние встречи с Константином немного потрепали мне и без того обгоревшие нервы.
Спокойно ночи, Мир. Господи, пусть не будет войн на Земле, и болезней, и умирающих детей, и несчастных родителей.

ЧАСТЬ 12

Константин вышел из здания больницы на улицу, чтобы просто проветриться, потому что уже много часов просидел у кровати свой малышки в палате.
Стоя на улице и крепко задумавшись, он пришел в себя, услышав голос проходящей маленькой девочки, которая говорила с мамой, наверно это была ее мама.
Когда они поравнялись с ним, Константин взглянул ей в глаза, и она поймала его взгляд, он улыбнулся ей, со всей нежностью, которой нужно улыбаться маленьким детям, на что она ему ответила взаимной искренней улыбкой и игриво прижалась к маме.
«Улыбайтесь маленьким детям» -подумал он про себя.
Уже вечерело и ему было невыносимо одиноко в этот момент. Он подумал о своей супруге. Любимой покойной супруге, которую ему сейчас безумно не хватало рядом. Но он гнал эти мысли, веря в то, что она всё сейчас видит, а он бы не хотел ее печалить своим отчаянием, которое бы поставило под сомнение в ее глазах его намерение сделать всё для их дочери, во что бы ему это ни стало.
Озябнув от набежавшего ветра, он вернулся в палату к ребенку. Каждый раз, когда он заходил в нее и видел свою дочь в этом тяжелейшем положении, он сожалел, что в этом мире нельзя договориться со смертью или с богом, или с кем там еще, лишь бы можно было поменять местами их с дочерью.
Он сел на стульчик рядом с малышкой и стал читать ей очередную, наверно, сотую книжку для детей. Читал и нежно держал ее за ручку, ему постоянно казалось, что ее ладошка слишком холодная, потому временами откладывал чтение и растирал ее ручки и ножки, согревая дыханием. Затем укрывал потеплее и продолжал читать.
Константин всегда трепетно следил за температурой в помещении, учитывал утро и вечер, день и ночь; необходимость свежего воздуха в помещении, он старался делать и чувствовать себя так, как чувствовала бы себя дочка и боялся сделать что-то неправильно. Медицинский персонал давно к этому привык, что по сути они заходили в палату, только, чтобы поинтересоваться у него, не нуждается ли он в чем-нибудь.
Боль, которая тяготила его сердце и каждый день давила в груди, казалось бы, убивает его. Он не сдавался, нет. Но ему порой представлялось, что он стремительно стареет, а его организм разрушается.
Иногда его отчаяннее становилось таким невыносимым, что он подходил к окну и смотрел вниз. Нет, он не хотел выпрыгнуть, но он таким образом, хотел разглядеть там смерть, почувствовать её, чтобы уловить возможность поговорить с ней.
Падать духом не позволяло неверие в то, что он может допустить непоправимое. Также именно в этой ситуации он осознал силу надежды. Надежда стала для него двигателем во всей этой ситуации. Он мог отказаться сейчас от еды, от воды, но только бы у него не отнимали надежду.
Иногда Константин садился рядом с дочкой и часами непрерывно смотрел на нее, чтобы уловить хоть бы маленький жест или знак с ее стороны, которой она возможно вдруг пытается подать.
Константин практически не спал, может быть короткими перехватами по пятнадцать минут несколько раз за сутки. Безграничное и беспощадное чувство тревоги ограничило в нем все человеческие потребности.
Порой, сидя у кровати, особенно ночью, когда всё и вся затихало и ему становилось особенно одиноко, он чувствовал себя преданной собакой, которая грустит по своему хозяину, но в то же время он был собакой, которая сидит рядом с ним же. Он мысленно говорил: «Смотри, Господь, как безгранично, способен к чувствам человек!»

ЧАСТЬ 13

Утро, утро, утро. Ненавижу. Ненавижу каждый новый день. Ненавижу этот свет, ненавижу этот проснувшийся город, этих счастливых, спешащих куда-то людей.
Я опустил ноги с кровати и стал психованно топать ими по полу. Встав и добравшись до раковины в ванной я с минуту смотрел в свое отражение, задумавшись ни о чем. Зубная паста закончилась и пришлось чисть зубы пустой щеткой.
«Не хочу, ничего не хочу» - крутилось в голове. Я опустился на закрытый унитаз и обхватил голову руками. Молча встал и пошел к холодильнику. Достал бутылку водки, прошел к столу, налил и пошел курить в подъезд. Ко мне опять вернулась хандра или это было чем-то большим - это было отношение к жизни. Безразличие, апатия, хандра, ангедония. Жалеть, жалеть себя. Не любить жизнь, раздражаться от счастья других. Это все, что было в моей голове.
Докурив, я вернулся в свое «убежище» и налил ещё. Я уже решил для себя, что никуда не хочу идти. Никого не хочу видеть. Будь что будет. Одно я допускал, это встреча с Константином, он был несчастлив, как и я. Только разница между нами была в том, что я не хотел так жить, а он так сильно хотел жить.
Сев за столик, я включил телевизор и стал смотреть ненавистные мне новости. Убийства, взрывы, теракты, убийства, смерть. Это все, о чем говорили в новостях. Мир сошел с ума или же так было всегда и мир всегда был сумасшедшим. А тем, кому в нем не комфортно - самые нормальные люди. Все самоубийцы – нормальные люди, которые имели мужество отказаться мириться с тем, что происходит в этом сумасшедшем мире, и не став торговаться, решительно ушли, послав всех на хер. 
Из-за алкоголя боль утихла, но мысли не ушли. Мысли — это, наверное, единственное, что заставляет нас страдать. Если бы мы были бездумны, как, например, те же котики, то мы бы не страдали, а только ели, спали и гадили. Хотя и среди наших представителей есть такие.
Давай, Виктор, выпьем еще. Пусть это рабочая неделя, пусть ты не пошел на работу, пусть ты на грани, когда тебя могут признать мизантропом, но свободу этого выбора у нас с тобой уже никто не отнимет.
Я стал одеваться, чтобы пойти в бар и увидеть там Константина, поговорить с ним. Мне, наверное, просто захотелось с кем-то поговорить, да и ему компания не повредит.
Когда я подходил к дверям бара я твердил про себя «будь там, будь там, будь там».
Войдя, я не увидел его за барной стойкой. Подойдя к бармену я было хотел поинтересоваться не появлялся ли мой приятель, с которым я в последнее время здесь бывал, но тот меня опередил и сунул мне клочок бумаги на котором был записан номер телефона и имя. Она была от Константина.
Я попросил его налить мне выпить и достал свой телефон. Мы поговорили с Константином и сошлись на том, что я прямо сейчас подъеду к нему домой.
Допив, я рассчитался с барменом и направился к выходу. На улице я поймал такси, оплату которого Константин, настояв, обязался взять на себя.
Такси остановилось около подъезда, я поблагодарил водителя и вышел. Моему взору предстала многоэтажка, коих в городе было не мало, типичная среднестатистическая многоэтажка. Я поднялся в лифте на нужный мне этаж и постучал. Дверь открыл мой новый приятель, который был как всегда утомлен и разбит. Не знаю, я никогда не видел таких людей раньше, но он как будто бы был мертв, ходячий мертвец. Это отталкивало, даже немного пугало, но в то же время от него исходило такое отчаяние, которое граничило с чистой добротой и теплом.
Мы пожали друг другу руки, он предложил мне снять одежду, но в целом это было сказано, так как будто пришел давнишний друг, а сам пошел в кухню.
Квартира у него была уютная, чистая, просторная. Разувшись и сняв верхнюю одежду, я пошел за ним. Стол был накрыт. Ну, как накрыт: выпивка, закуски. Также на столе лежали листки бумаг с номерами, телефон. Видно было, что Константин занимается поиском чего-то и было понятно, что это связано с дочерью.
Я поинтересовался как он, что нового, какие мысли. На что получил нечеткие ответы, что в целом ситуацию характеризовало, как сложную.
- Она по – прежнему в коме – рассказал он – я не знаю, что делать. Я выяснил, что нас поставили на очередь в качестве нуждающихся в доноре, но люди говорят, что это в целом ничего не значит и на чудо рассчитывать не приходится. В Европе можно провести эту операцию, но у меня нет таких денег. Я не знаю, не знаю, что делать, уже голову сломал.
- Извини, а что, если продать квартиру?
- Она в ипотеке, никто не хочет покупать. Даже если ее продать, я от силы выручу пять миллионов рублей, а мне надо двадцать миллионов.
- Понятно.
- Я обратился во все благотворительные организации, они конечно хотят помочь, но как всегда пеняют на очередь. Много нуждающихся, необходимо ждать, как и всем остальным, но у меня нет времени. Она чахнет на глазах. Она увядает каждую минуту.
- Мне правда жаль – произнес я и положил ему руку на плече.
- Выпьем?
- Давай.
Константин налил нам, и мы молча выпили. Хорошо, что где-то в глубине квартиры работал телевизор, иначе бы эта тишина убила меня. Я не стал дожидаться следующего предложения и налил нам сам. Мы опять выпили.
Раздался звонок, Константин ответил и ответил так, как человек, который уже ни на что не надеется. В самом деле надежды были излишни. Он положил телефон и произнес: «Опять ничего».
- Одни извинения, Виктор. «Простите, сегодня мы не можем вам помочь». Будто бы у меня есть завтра.
- Нда.
- Наливай.
Я налил еще. Мы выпили, закусили и пошли курить. Курили на балконе. Глянув вниз с балкона, я поймал себя на мысли, что боюсь высоты. Или боюсь умереть. Не знаю. Чего-то, да боюсь.
Мы говорили о том, что можно сделать в данной ситуации, чем помочь ему, какие есть варианты. И чем больше мы говорили, тем больше шли к тому, что вариантов нет, кроме как ждать, когда откликнуться организации, в которые Константин уже обратился. Но ждать он не хотел. Докуривая он сказал:
- Так странно, ты готов пойти на все ради ребёнка, а пойти некуда. И теперь ты живешь надеждой, которой нет.
Мы вернулись в кухню и стали вместе обзванивать всех, кто мог бы помочь. Я позвонил своему начальнику и рассказал ситуацию, он пообещал помочь чем сможет, во что охотно верилось, но опыт говорил об обратном. Он даже не спросил почему я не зашел к нему в кабинет, а позвонил. Он не видит, что у него под носом происходит, то куда ему до забот, которые дальше его стола.
За окном уже вечерело, Константин предложил остановиться у него. До поздней ночи он мне показывал фотографии своей семьи, покойной жены, маленькой дочки. Они были такие живые, такие счастливые. Глядя на Константина нельзя было сказать, что этот человек на фото сейчас сидит рядом со мной. На всех фото девочка смеялась, прижималась к маме, к папе, прижималась так, как будто знала, что это не на долго. Так словно дорожила каждой секундой. На фото она была такая счастливая и открытая всему миру. Маленькая, счастливая, хрупкая.
Константин уснул, а я еще долго смотрел на фото его дочурки. Я прокручивал в голове варианты и только одно крутилось у меня в голове, но я твердо и точно решил, что смогу ей помочь. Я знал, как это сделать. Эта жизнь не должна прерваться. Этот смех нельзя погасить, и, если для этого надо стать Богом, я стану им.
ЧАСТЬ 14

На следующее утро Константин долго слушал Виктора. Иногда смотрел ему в глаза, иногда смотрел в стол. Он задавал много вопросов, переспрашивал. Видно было, что он растерян. Все то, о чем говорил и предлагал ему Виктор казалось ему неприемлемым, но реальным шансом помочь его дочери. И сегодня он стоит перед дилеммой, очень непростой дилеммой и не знает, как поступить, и в то же время знает, что по сути все равно оставляет его без ответа.
Виктор много жестикулировал, пил, говорил, курил прямо на кухне. Иногда он переходил на повышенный тон, который граничил с яростью. В чем не было сомненья, так это в том, что Виктор четко знал, что и как делать. Было не понятно, и Константин был в растерянности, как принимать то, что говорит Виктор, ведь они практически не знакомы. Можно ли было ему верить или доверять. Смущало и то, что Виктор был пьян не первый день. Но жажда спасти дочь отсекала все лишнее.
Проговаривалось всё детально, досконально, прозрачно и вся идея Виктора представлялась вполне осуществимой, но абсурдной.
- Верь мне, у тебя нет другого выбора. Мы спасем твою дочь – твердил Виктор.
- Да, но я … я не знаю Виктор, это … я в растерянности – Константин не мог подобрать слов. Слишком неожиданно на него свалилась идея Виктора, слишком неожиданно. Еще несколько дней назад он не знал его, а сегодня тот предлагает решить главную задачу его жизни.
Он успокаивал Константина, настаивал на предложенном, убеждал, что малышка должна жить и мы в силах это сделать.
Константину же все это казалось болезненным бредом, его личным бредом, что все это не по-настоящему. Что всё это его галлюцинации, что это уже не с ним. Он налил себе побольше выпивки и одним глотком все осилил.
Еще долго они обсуждали этот вопрос, но время летело быстро. Вот только наступило утро, как он начал слушать идею Виктора, а теперь за окном стемнело. Ему требовалось какое-то время переварить все то, что сказал Виктор. Осознать это и понять.
От той речи и усердия с которым Виктор убеждал Константина, силы покинули его. Он сказал, что хочет выпить и лечь еще поспать, потому что практически ночь не спал.
Константин остался наедине с этими мыслями. Виктор спал. Перебирая фотографии дочери, он не знал, как ему поступить.

ЧАСТЬ 15

В детстве мы в главном герое видим себя, повзрослев, описываем героем того, кого бы мы хотели видеть рядом.
Повзрослел, это, наверное, тогда, когда к тебе приходит чувство незащищенности. Когда потребность в заступничестве гасит иллюзии на счет радушия этой жизни. Когда ты стал испытывать страх, тогда ты и повзрослел.
Я многое не понимал в этой жизни и потому, под общим давлением, считал себя глупцом, а позже прозрел: это ни я глупец, а это люди не знали ответа на мои вопросы, предпочитая жить проще, не задаваясь никакими вопросами.
Мы рождаемся, умираем, а жизнь пролетает так быстро, так стремительно и мне кажется, что вся эта затея настолько не имеет смысла. Ради чего, зачем? Чтобы поесть, поспать, чтобы устать? Наверное, мы рождаемся, только для того, чтобы любить своих родителей, а затем, чтобы, любя своих детей, показать им, как надо любить нас, а им в свою очередь своих детей. И вот в этом он весь - круговорот жизнь – весь ее смысл.
А как иначе? Без любви этот мир был бы холодным и расчетливым, единственным мотивом сердца была бы алчность и ненависть. Люди умирали бы так рано насколько это физически возможно из-за нежелания жить. Они бы увядали. Даже не зная и не познав чувства любви, они бы умирали, в тоске, даже не понимая от чего и по чему они тоскуют, но точно бы знали, что они не хотят жить. Молодые парни, девушки выбрасывались бы из окон от одиночества, хотя они и не знали бы такого чувства, поскольку так же и не знали, что такое любовь.
Где горячие сердца переполнены подлинной любовью, там и истинное сострадание, а там, где есть сострадание, там и будет продолжаться жизнь, а иначе забвение роду человеческому.
Когда я проснулся было темно, с трудом разглядев на часах восемь утра, поднялся с дивана. Я подумал о том, как неприлично уснул на диване без постельного белья и одетый. Свет в кухне говорил о том, что Константин не спал, ну, или уже точно не спит. Когда я вошел в кухню он пожелал мне доброго утра и поинтересовался не желаю я чего-нибудь, я попросил воды.
- Ты не спал? – спросил я его.
- Выключился прям за столом. Даже не знаю на сколько, может часок проспал.
- Слушай, я на счет вчерашнего… Всё в силе.
- Виктор, я хотел бы поговорить с тобой на этот счет…
- Погоди, если это связано с тем, что ты меня будет переубеждать, то это плохая затея, если же у тебя есть какие-то идеи, то я слушаю.
- Я просто… понимаешь, ты меня сейчас ставишь перед бесчеловечным выбором! Это нечестно! Мне тяжело, а ты сейчас ставишь перед таким выбором!
- Нечестно убить твою дочь, Константин. Нечестно смотреть, как твоя дочь умирает! Это нечестно! Нечестно, подарив ей этот Мир, его великолепие, и веру в Человека, в тебя, в людей, в жизнь, отнять эту веру! Вот что нечестно, Константин! Закрой за мной, я приду, так скоро, как смогу.

ЧАСТЬ 16

Я шел по этой гадкой холодной улице и мир действительно представился прекрасным. Это было так несправедливо. Он нарочито демонстрировал свои достоинства и красоту. Он был так богат и уютен. Эти улочки, эти витрины, эти брюзжащие автобусы на остановках, эти недовольные лица, спешащие на работу, всё было так прекрасно. И я признавал, что я всё-таки жаден, как и все, что я, если бы мне было предложено с этим расстаться, пожадничал бы. Жизнь великолепна во всех ее недостатках, именно глядя через призму этих недостатков ты можешь разглядеть ее красоту, а иначе никак.
Господи, помилуй меня. Прости мне грехи мои, прости мне алчность мою и дай мне сил быть честным и справедливым, дай сил мне быть обладателем чистого переполненного подлинной любви сердца. Господи, прости мне мое одиночество! Прояви ко мне сострадания и научи меня сострадать! Господи, прости меня за отчаяние мое.
Направляясь от Константина сразу в офис, он еще долго ехал в автобусе и размышлял обо всем происходящем, о жизни Константина, о своей жизни. Было решено для себя, что после офиса Виктор заедет к маме.
На работе всё было как обычно, но как-то по-другому виделось всё это. Представилось всё так, будто-то режиссер решил показать другую версию жизни.
Вечером он созвонился с мамой и сообщил, что приедет после работы.
Уже в пороге на него с искренними неподдельными объятьями накинулась полуторогодовалая племянница. Он подумал о том, что только дети могут быть такими искренними, такими честными, хоть они и сами не подозревают об этом. Они еще незнакомы с лицемерием, ложью или цинизмом.
- Ну, наконец-то, ты до нас добрался.
- Привет, мам – сказал я и улыбнулся.
Пока мама помогала мне с верхней одеждой, племянница, что-то там щебетала на своем языке, для которого-то и разговорника не написали, хотя стоило бы. Дети тоже говорят, и они хотят, чтобы их понимали. Просто говорят они до поры до времени на «иностранном» языке.
Из другой комнаты навстречу мне вышла сестра.
- Привет, Виктор.
- Привет, сестра.
Мы прошли в большую комнату, правильнее сказать в самую большую и единственную комнату в этой одноквартирной квартире.
- Ну, что, умещаетесь вы тут в этой коробочке – спросил я и рассмеялся.
- В тесноте, да не в обиде –отвечала мама – надо будет и тебя разместим, а-то ютишься там в своем склепе в одиночестве. А у нас тут посмотри, как светло и тепло и радостно и сколько любви, только от одной этой маленькой леди – мы все засмеялись.
Племянница действительно источала столько света, столько добра и любви, столько искренности, что можно было утонуть в этой энергетике. Она жалась ко мне и кокетничала, улыбалась, смеялась, что-то мне показывала, уносила, приносила, рассказывала на своем «иностранном» языке, а я только кивал и соглашался, и улыбался ей в ответ. Я смотрел только на нее. Вокруг всё отсутствовало, я слушал ее очень внимательно. Всё замерло, хотя мама и сестра о чем-то говорили, я смотрел на племянницу и всем своим видом хотел дать понять, как я озабочен ее переживаниями и радостями, как я внимательно отношусь к тому, что она говорит, что мне не всё равно. Я слушал её и улыбался, слушал так, как будто в этом мире всё зависело только от меня. А про себя думал, как сильно я её люблю. Я прервал ее, и, обхватив, крепко обнял, она верещала и смеялась, и между нами было такое тепло, настоящая подлинная любовь.
- Ну всё, всё, хватит, раззадоришь её сейчас, мы её потом спать не уложим – пожурила мама двух забияк – пойдемте ужинать.
Мы переместились все на кухню, долго говорили ни о чем. Это была легкая, и непринужденная беседа, в кругу семьи, где все тебя понимают, слышат и слушают. Сестра ушла укладывать племянницу, а мы с мамой остались вдвоем.
- Ну, рассказывай, как работа, как дела, как на душе? – задала она вопрос.
- Не знаю, нормально вроде всё.
- Как-то неуверенно.
- Почему же, уверенно.
- Ну и слава Богу – ответила она и стала прибирать со стола.
- Какая у нас прекрасная девочка – сказал Виктор – не представляю, как бы мы жили без нее.
- О, это точно, наш лучик солнца, наш дар – умилялась мама.
- Страшно подумать, что у кого-то сейчас дети болеют или вообще в безнадежном состоянии, какого этим родителям…
- Это ужасно, бедные родители, это такая трагедия – беспокойно и с трудом подбирая слова, сказала она.
- Знаешь, а ведь есть такие. И вот как им быть, когда они ничего не могут поделать? Что бы ты сделала?
- Сынок, я даже боюсь об этом думать. Я не знаю. Я бы на все пошла, только бы уберечь от самого страшного!
- Например?
- Виктор, ну, ты задаешь такие вопросы, это же не тот случай, когда можно всё предусмотреть и подготовить план действий.
Я потянулся за чашкой с чаем и случайно опрокинул ее:
- Прости, прости. Я уберу.
- Эй, да сиди уже, не страшно, прощаю – рассмеялась мама.
- Прям прощаешь? – улыбнулся я ей.
- Прощаю, мой хороший.
- И вот за всё, за всё простишь – подмигнул я маме и прищурил игриво глаза.
- За всё, за всё.

ЧАСТЬ 17

Виктор в этот же вечер направился обратно к Константину. Картина была та же. Разговор у них завязался тот же. Они долго говорили, но больше говорил Виктор, а Константин также внимательно слушал. В какой-то момент разговор прекратился. Они закурили по сигарете, выпили и Виктор направился домой.
- Завтра всё, как и договаривались – сказал Виктор и вышел.
Придя домой он распахнул дверь в свою лачугу и сразу не вошел, а немного задержавшись постоял, чтобы почувствовать этот запах тоски и одиночества, который донесется до него по эту сторону.
Войдя он уже не спешил включать свет, и на этот раз сделал все неторопливо. Бросив верхнюю одежду на спинку стула, он сел в кресло, не переодеваясь и стал вслушиваться в эту тишину. Она даже не звенела. Эта тишина была настолько глубокой, что просто поглощала или заволакивала тебя, рассасывая из этого бытия мелкими песчинками куда-то в разные стороны и в себя.
На этот раз не хотелось включать и телевизор. Он молча прошел к холодильнику, достал бутылку водки, газировку и уселся обратно в кресло. Ни что его не тревожило, ничто не беспокоило. Внешнего мира не существовало, кроме внутреннего.
В этой тишине он пил и думал, пил и размышлял. День был тяжелый, слишком тяжелый, чтобы кто-то смог понять его. Может быть алкоголь сделал свое дело, но ему так захотелось уюта, так захотелось тепла, и счастья, захотелось спрятаться от всего зла этого мира, стать маленьким при маленьким муравьем или божьей коровкой и лежать сейчас где-нибудь на листочке травы или деревца, украшенного утренней расой, и смотреть на зарево восхода.
Встав с кресла, он переоделся в домашнюю одежду, вытащил из шкафа запасной матрас и пошел с ним в ванную комнату. Войдя и осмотревшись, он бросил его на пол, затем вернулся с подушкой и бросил ее туда же. Погасив везде свет, кроме ванной, он заперся в ней, прихватив с собой водку и газировку.
Он долго лежал на полу, чувствуя себя спокойно и безопасно. В этой очень маленькой комнате, где находится ванная раковина и туалет, лежа на полу, он чувствовал себя безмятежно и легко. Смотрел в потолок и пил. Свет от голой лампочки приятно резал глаза и успокаивал, как приятная мелодия. Он засыпал. Засыпал, умоляя Господа о мире во всем мире, о том, чтобы не было войн, чтобы дети не умирали, чтобы люди освободили свои сердца от злости и наполнили их любовью, чтобы невиновные были отомщены, а виновных постигло воздаяние.
Засыпая он прочитал молитву: «Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да придет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь»

ЧАСТЬ 18

 «Маленькая, маленькая, потерпи, я иду тебе помочь» - крутились мысли в голове Виктора – «Еще немного, потерпи».
Он вышел из подъезда и шел тем же привычным ему путем, не озираясь и не оглядываясь по сторонам, зная каждый камешек и выбоину на этих улицах. Он решил не идти на остановку, а по не обыкновению направился пройтись пешком. Дойдя до проезжей части, он глянул на часы, огляделся, увидел вдалеке машину и поспешил перейти дорогу. Шаг.
Шаг, и жуткая рвущая, разрывающая боль, взорвала его тело. Крик, которого он и сам никогда не слышал от себя, вырвался из его груди на пределе возможного, а дальше, тошнотворный, охвативший всё тело, холод, провал в никуда и темнота.
Его тело пролетело около двух метров и со страшным хлопком ударилось о землю, как мешок, который сбросили с высотного здания.
Всё вокруг замерло и время остановилось: движение, люди, жизнь.
Прохожие стали сбегаться вокруг неподвижного тела, кто-то вызывал скорую, кто-то пытался оказать первую медицинскую помощь.
Виновник подбежал к бездвижному телу и упал рядом с ним на колени. Он был бледен, как белый фарфор. Схватив Виктора за руку, он бегло глазами осмотрел тело, осознавая произошедшее; его губы дрожали, рассудок мутнел, реальность перестала быть реальностью, он тяжело дышал, а сердце заходилось ударами, как стук колёс скорого поезда.
Спец машина. Безжизненное тело. Морг. На этом всё закончилось. На этом всё закончилось для всех.

ЧАСТЬ 19

Помещение было холодным и сырым, заполненное отвратительным запахом. Оно было очень маленьким и поэтому его стены психологически давили. Тюремная камера знала свое дело.
«Три загубленных жизни, три загубленных жизни, три загубленных жизни» - крутилось в голове у Константина – «Господи, что происходит! Дай мне вынести это!»
Константин был на грани психического срыва, он уже не понимал, что в действительности происходит, всё катилось к чертям собачьим, его жизнь разваливалась на глазах и, более того, своим последним поступком он как будто бы сделал всё, чтобы уничтожить свою жизнь.
«Доченька, доченька, прости, прости, прости, миленькая. Малышка моя, как ты там, как там!? Господи, молю, меня нет рядом, защити ее, оберегай ее, прошу тебя, Господи»! Что я наделал, что я наделал! Боже мой, помоги мне! Витя, прости!» - истерично шептал он.
Он уже не мог сдерживаться и, повалившись на пол, разрыдался, разрыдался в голос, но он не кричал, из его груди вырывалась уставший вой отчаяния и невыносимой душевной боль.
Всё происходящее сводило его с ума, мир перестал быть конструктивным, последовательным, он просто разваливался, жизнь стала каким-то месивом, нелогичным, хаотичным месивом. Константин уже не знал кто он – вдовец или отец, который похоронит свою дочь или убийца, или живой покойник.
- Сержант, сержант! – Константин стал стучаться в дверь камеры – Подойдите, кто-нибудь!
- Чего тебе?! – послышалось из-за двери.
- Что с моей дочерью, пожалуйста скажите! – в мольбе крикнул Константин – пожалуйста не могли бы вы узнать, я могу назвать номера телефонов куда позвонить?!
- Мне по чем знать, что с ней – безразлично ответил голос – остальное не положено.
- Я вас очень прошу, пожалуйста, она в коме лежит, она умирает, пожалуйста, узнайте, что с ней! – продолжал вопрошать Константин
- Сказал же не положено!
- Черт побери, да что с вами, это моя дочь, она при смерти, узнайте пожалуйста! – перешел на крик он.
С той стороны ответа не последовало.
- Эй – крикнул Константин – Эй! - но больше уже никто не отвечал.
Бессилие и отчаяние переполняло его сознание. Страх переживания разрывал грудину, а живот сжигала боль. Страх не за себя, а за своего ребенка.
«Господи, она там такая маленькая, такая беспомощная, ждет меня, я в это время должен быть у нее, она ждет, она знает, что я должен прийти, а меня нет! Так же, как и нет никому дела до нее в этой бездушной, безразличной больнице! Никто не поправит одеяльце, не приберет спавший локон волос с ее лица, не поправит игрушки. А ведь она за них так переживает, чтобы им было комфортно, чтобы им не было страшно. Моя бедная девочка, прости, прости. Я не знаю, я не знаю, что я наделал и что делать»
Он не знал который сейчас час и не знал сколько прошло времени с тех пор как он находится в этой камере, но это время тянулось жестоко, медленно и мучительно.
Уже много позже ему сообщили, что в камере он будет до утра, и только утром он предстанет перед судом где будет избрана мера пресечения.
Он не спал, не ел, он не мог лежать, сидеть и поэтому изводил себя до бессилия, шагая по камере из одного угла в другой до головокружения.

ЧАСТЬ 20

« Здравствуй, дорогая Мамочка!
Знаю ты сейчас плохо себя чувствуешь, плачешь и все вы плачете, но я умоляю вас не плачьте. Мам, мне не больно.
Ты меня наверно осуждаешь за то, что я сделал, но прошу не ругай меня, я пошел на это осознанно, целенаправленно. Я не погиб страдальцем, мучеником или потому что мне плохо жилось, нет! Мамуль, я жил прекрасной жизнью, и ты сделала для меня всё, а потому не смей себя винить в том, что чего-то недоглядела или не уберегла.
Тебе я желаю долголетия и легкого сердца, не оплакивайте меня, не убивайтесь, живите и любите, любите и распространяйте заботу. Заботьтесь и растите нашу маленькую девочку, она должна впитать всё самое лучше от этой жизни, она должна узнать всё самое лучшее о этой жизни; берегите ее. Улыбка этой девочки мерило надежды нашего мира и чем больше ее улыбка, тем больше надежда.
Маленькие дети не должны умирать, мам. Я не мог не уступить место одному ангелочку, который, как раненая птица, бился в окно нашей жизни и лишь только ломал крылья о стекло, видя безразличные глаза зевак. Сейчас этот ангел лежит на пороге этой жизни и медленно погибает.  Мое сердце не смогло примериться с этим.
Теперь о деле. Тебе выплатят страховку по несчастному случаю в размере сто миллионов рублей, и я тебя прошу из них тридцать миллионов отдать этому человеку – Майскому Константину Игоревичу. Его дочь прямо сейчас лежит в коме и медленно умирает, ей срочно нужна операция, денег на которую у них нет. Верните этому ребенку крылья и веру в Человека; верните этого ребёнка отцу, который не без малого пережил в этой жизни; ребенку верните отца, которая совсем недавно потеряла маму. Я хочу, чтобы Господь перестал у нее отнимать и хоть раз что-нибудь дал. Лебедей не едят, мам.
Все данные для связи с Константином во втором конверте. Надеюсь у нас всё получилось. Немедленно свяжись с ним, как прочитаешь это письмо. Никого не вините. А его дочурку любите, как свою.
Целую Вас всех крепко, нежно, с любовью. Ваш Виктор»

ЧАСТЬ 21

Прошла ночь и наступило утро, дверь камеры открылась и Константина вывел конвой, чтобы отвезти на суд.
В зале суда Константин не думал ни о чем, кроме как о своей дочери. Его личная судьба его ни капли не волновала, но так как она была неразрывно связана с судьбой его дочери, то он молил Бога, чтобы его отпустили и более не арестовывали.
Судом было принято решение об освобождении Константина из-под стражи с требованием о невыезде, так как впереди предстояло дознание и дальнейшее судебное разбирательство.
Как только заседание было окончено и все формальности улажены, он не откладывая поспешил в больницу к дочери.

ЧАСТЬ 22

- Папа, пап, а правда, что дядя Виктор, сейчас с нами? – спросила Лиза, девочка пяти лет с большими зелеными глазами и светлыми волосами.
- Да, малышка, он с нами – улыбнулся Константин и потрепал дочь по волосам.
- А правда, что он мой ангел-хранитель? – продолжала расспрашивать она.
- Безусловно.
- А у тебя есть ангел-хранитель?
- Ты мой ангел-хранитель, зайчик – сказал Константин и утопил в объятьях свою дочь.
Они сидели в просторном зале большой квартиры семьи Виктора, дверь в зал распахнулась и в нее с шумом влетела племянница Виктора, которой к этому времени уже было два с половиной года.
Она закричала «Дядя Костя!» и кинулась к нему в объятья. Константин крепко обхватил ее освободив для объятий одну руку и уже прижимал обеих девочек.
- Здравствуй, моя родная, ну, как ты, солнышко? – расплываясь в улыбке от счастья, спросил Константин.
- Всё хорошо! А мы сегодня ездили к моему дяде, я ему подарила рисунок.
- Ты моя прелесть, ты умничка – засмеялся Константин.
Следом в зал вошла мама Виктора и его сестра, Константин высвободился от девочек и встал. Подойдя он обнял маму Виктора и долго не выпуская поинтересовался как она себя чувствует. После обнял Сафию.
Взрослые расселись за столом, а дети играли в сторонке, бегали по просторной квартире и о чем-то говорили, о чем-то своем, ангельском.
Эта семья говорила о планах на будущее, о делах настоящих и конечно же о Викторе. Кто-то иногда не выдерживал и плакал, рассказывая о нём, но, как и было дано негласное обещание, от радости, от теплых воспоминаний.
- У меня кое-что для вас есть, уже год прошел, но вся эта суета с больницами не давала возможности показать вам это – Константин достал и кармана пиджака письмо – Это письмо оставил мне Виктор. Я посчитал, что вы тоже должны знать, что в нем написано.
- Да, да, конечно, это здорово – ответила она и приняла письмо.
« Здравствуй, Константин.
Если ты читаешь это письмо, то вероятно, что всё прошло, как я и планировал. А это значит, что твоя девочка сейчас жива и здорова. Вы вместе и теперь уже ничто не разлучит вас. А если кто и посягнет, то я буду ее ангелом-хранителем, раз уж назвался груздем, то буду идти до конца (я сейчас смеюсь).
Дорогой Константин, теперь у моей мамы, сестры и племяшки никого нет, потому прошу тебя позаботиться о них, как о своей семье. Станьте одной семьей. Особенно береги племяшку. За ней только глаз да глаз (опять смеюсь).
Береги и свою Елизавету. Она ангел. Пусть еще маленький и не окрепший, но мы всё равно ее не отдали, и пусть мы просто люди, но мы справились.
Никогда не живи угрызением о случившимся. Живи с легким сердцем.
Я не отдал жизнь, я всего лишь уступил немного времени, которого ей так не хватало, а мне было в избытке. Я постарался вернуть ей веру в Человека. Так пусть она пронесет эту веру через всю жизнь и раздаст ее нуждающимся. И всегда повторяй ей: «Человек еще жив. Настоящий Человек, с большой буквы
С наилучшими пожеланиями. Ваш Виктор».


...Есть два рода сострадания.  Одно -  малодушное и
сентиментальное, оно, в сущности, не что иное, как
нетерпение сердца, спешащего поскорее   избавиться   от
тягостного ощущения при виде чужого несчастья; это не
сострадание, а лишь инстинктивное желание оградить свой
покой от страданий ближнего. Но есть и другое сострадание
- истинное, которое требует действий, а не сантиментов,
оно знает, чего хочет, и полно решимости, страдая и
сострадая, сделать все, что в человеческих силах и даже
свыше их.
                Стефан Цвейг "Нетерпение сердца"


Этот небольшой рассказ – протест безучастности, ода состраданию и гимн Человеку с большой буквы - истинному человеку.
Р.С. Бахарчиев