Рентген или история болезни

Чтобы стать врачом нужно, безусловно, много знать, много уметь и, естественно, правильно вести медицинскую документацию и, в первую очередь, историю болезни больного.

Четвертый курс – это уж переход от теории к практике. Это тот период, когда ты уже как начинающий врач непосредственно сталкиваешься с больными.

Военно-морскую и госпитальную терапию вел у нас Оскар Моисеевич Крынский. Это был одаренный врач. Кардиолог с большой буквы. Он находил для нас «интересных», с точки зрения патологии, больных, внимательно слушал их сердце, потом подзывал меня и спрашивал, - Что здесь?

Я долго слушал, а потом говорил какой в сердце шум.

-Не понимаю, Финогеев, то ли ты действительно слышишь, то ли угадываешь.

Оскар Моисеевич закрепил за каждым слушателем больного, а на него нужно было завести учебную историю болезни с его жалобами, этиологией и патогенезом заболевания, клиникой, лечением, проведением дифференциальной диагностики, назначить лечение и дать рекомендации. Это все умещалось в 96-ти листовой общей тетради убористым почерком.

Труд титанический. Это не просто написать, хотя и это тяжко, но еще перелапатить десятки монографий по данной нозологии.

Через неделю нам возвращают проверенные преподавателем  тетради.

- Финогеев. Два. Я аж обомлел.

- За что?

- Вы везде написали рентген без буквы «т».
 
Ёлы палы! Вот это сюрприз! Это все теперь надо переписать. С ума можно сойти!
А куда денешься? Еще неделя коту под хвост.

Со второго захода мне поставили «три» и тем мы с ним оба утешились.

Но я отомстил. Причем, очень жестко.

Я заметил, что Крынский после каждого перерыва ходил в туалет. Видимо простата давала о себе знать. Но сразу из класса ему выйти не удавалось, поскольку любознательные слушатели задавали умные вопросы и на них надо было умно ответить.
Мне на месть было отведено три-пять минут.

Туалет был маленьким. В нем всегда стояла наполовину заполненная литровая банка с хлоркой.

Я быстро сбегал со второго этажа и мочился в эту банку. Ядовитый хлор заполнял всю эту коморку, превращая ее в газовую камеру.

Выйдя оттуда, я прятался за угол и ждал. И вот спускался Оскар Моисеевич.
Акт мочеиспускания у него длился долго. Наверное, там все-таки был не простатит, а аденома. А хлор делал свое дело. Он выедал глаза, затруднял не только дыхание, но и мочеиспускание.

Наконец дверь открывалась и выходил Крынский. Он был красен, лысина густо покрыта потом, из глаз текли слезы, а из носа - сопли.

Моя поруганная честь была удовлетворена.