Кулаки. Часть 1. Детство. Глава 8 Смерть фашистам

           После хорошей купальной погоды уже целую неделю идут дожди. Наша компания по традиции собирается в «штабе», т.е. в чулане. Пересказаны все анекдоты, небылицы. Вроде бы и говорить уже не о чем. Но тут наш всезнающий академик Витяй по кличке очкарик, он носил очки с толстенными линзами, которые постоянно поправлял на носу мизинцем этак лихо, вдруг говорит:
- А знаете, ребята, у Гавриловых вернулся сын с войны.
- Это кто? Петро что ли?
- Ну да, Петро.
- Ну и что?
- Что? Что? Без ног вернулся.
- Как без ног?
- А вот так! Вся семья ездила на вокзал встречать его. И на тележке привезли. Я сам видел.
- Ну, Витяй – пострел, везде поспел!
- Ну что же ты видел и молчишь?
- Ну, видел, что отец вёз тележку. На ней восседал Петя в военной форме, на груди позвякивали медали, за плечами – солдатская котомка. Мать шла рядом с тележкой и держала сына за руку. Другой постоянно вытирала бегущие ручьём слёзы, то ли от горя, что сын без ног, то ли от счастья, что живой вернулся с войны. 
- А сколько Петьке лет?
- Не знаю, - отвечает Витяй, - уж очень он молодой, лет, наверное, девятнадцать - двадцать.
- Вот сволочи – фашисты, искалечили жизнь парню, - вступает в беседу Капифон. - Как он сейчас будет жить без ног?
- Как? Очень просто, – говорит Генша, - вон сколько покалеченных пришло с войны: кто - без руки, кто - без ноги - живут же! Им, говорят, какую-то пенсию дают.
- Да, дают, догонят и ещё добавят, – вступает Капифон, - ты что, не видишь, что  все они становятся «побирушками». Медали оденут, и кто – куда: кто – на базар, кто – на вокзал, люди подают милостыню – жалко победителей-то.  А после «трудового дня» - бухают. Петро, наверное, в эту же компанию попадёт. А тебе, Толяй, не обидно, что твой отец погиб?
- Не погиб, а пропал без вести! – парирую я.
- Ну, это одно и тоже, – подытоживает Капифон.
- А давайте, пацаны, отомстим за погибших, пропавших без вести, за вернувшихся калеками, - это подаёт свой голос Коляй до этого молчавший.
- А как мстить? – спрашивает Капифон.
- Да очень просто, – продолжает Коляй, - у нас есть оружие.
- Какое оружие? Поджиги мы выбросили, остались только рогатки.
- А вот это и есть оружие.
- Ну, и в кого стрелять? – это уже Севка спрашивает у своего брата-близнеца Коляя.
Тот оборачивается к нему и так внятно произносит:
- А стрелять будем... в фашистов!
- Это в тех, кто дорогу строит от вокзала?
- Вот именно, в них!
- А что, пацаны, это - здорово! Нас пятеро – в пять рогаток, как залпом дадим по фашистским задницам! Им сладко не покажется!
Все громко рассмеялись, как бы соглашаясь с этим предложением.
- Вот, завтра и пойдём!
- Нет, их в дождь не выводят на работу. Вот дождь закончится, тогда и пойдём бить фашистов.
- А чем  стрелять будем: шариками или камнями?- спрашивает Севка.
- Вы, ребята, совершаете очередную глупость, – это изречение произнёс наш очкарик. Он поправил мизинцем свои очки и продолжал. – Во-первых, среди военнопленных  немцев – не все фашисты. Под ваш выстрел из рогатки  может попасть и простой рабочий, мобилизованный в армию.
- Ну, ты, очкарик, - это Капифон так называл Витяя, когда хотел его унизить, - уж такие слова говоришь «мобилизовать в армию». Раз вступил в фашистскую армию, значит ты – фашист! И вот посмотри, Витяй, - здесь немного смягчил свой пыл Капифон, - нет ни одной семьи, чтобы кто-нибудь не погиб или не пришёл с войны калекой. Вот даже Петька Гаврилов – единственный сын вернулся без ног, и, как ты рассказываешь, отец привёз его домой на тележке, на которой возят воду и дрова. Это тебе, Витяй, как?
- А никак! – отвечает Витяй. - Я с вами не пойду, и в пленных немцев вам стрелять из рогаток не советую. Во-первых, вы нарушаете конвенцию о военнопленных, во-вторых, вас охранники могут задержать, а то и выстрелить в вас, но только из настоящего оружия. Поняли?!
- Сопляк ты и слюнтяй, очкарик! Если не с нами, то можешь валить отсюда.
Витяй покраснел, надул щёки, соскочил с лежанки, где сидел, сложив ноги «калачиком», только и произнёс:
- Ну и совершайте преступление. Я вас предупредил.
Открыл дверь чулана, быстро сбежал по лестнице. Вот хлопнула парадная дверь, и на одного человека в нашей компании стало меньше.
- Ну и чёрт с ним! Трус! А с трусами лучше не водиться – себе дороже! - это Капифон подытожил ссору и продолжал:
- А что, пацаны? Давайте вчетвером сходим и проверим фашистские задницы. Только стрелять будем не шариками и камнями, а картошкой, – это деловое предложение поступило от Севки.
- Точно!- подхватил Капифон. – Мать вчера достала из погреба последнюю старую картошку – скоро свежая будет. Так вот «мелочи» - навалом, как раз под рогатку пойдёт.
- Добро! – согласились все ребята разом.


Я проснулся от яркого солнца, бьющего прямо в глаза. Наконец, погода наладилась. Мама ушла уже на работу, поэтому можно было бы понежиться в постели. Но вдруг вспомнил о нашем уговоре и тут же соскочил с постели и начал искать свою рогатку. Давненько я не держал её в руках. Вот она - красавица, лежит под матрасом и ждёт своего хозяина, а хозяин – это я. Долго я выбирал рогатульку - это раздвоенное дерево. И, наконец, нашёл. Вырезал в зарослях сирени, обработал ножом, затем куском стекла, а резину для рогатки я уже давно выменял на немецкий штык, найденный в военном ломе, где мы постоянно лазали, и каждый из нас имел что-то трофейное. Резина добротная, красного цвета, такой ни у кого из пацанов нет. Вот поэтому-то и пришлось отдать за неё трофейный штык. И бог с ним, а то ещё затаскают в милицию, а мне это ни к чему. Кожанка, в которую укладывается любой снаряд я вырезал из своих ботинок, т.е. отрезал «язык» у ботинок. Мама, правда, ещё ничего не заметила, но рогатка получилась на славу.
Слышу под окном уже разговоры своих друзей, а затем и вызов: «Толяй, выходи!» «Бегу!» - кричу я, забывая даже о завтраке. Выскакиваю на улицу – стоят трое моих товарищей. Капифон берёт руководство в свои крепкие руки и командует:
- Ну что, мстители,  все при оружии? Тогда пойдём пристреливать его.
А сам на животе держит кулёк из газеты, наполненный мелкой картошкой.
- Где пристрелку будем вести?- это я спрашиваю у нашего командира.
- Конечно, за баней, - отвечает Капифон.
Приходим на назначенное место. Капифон вываливает на траву содержимое кулька, газету ладонью разглаживает, идёт к забору и, наплевав на газету, примазывает её на ровную доску.
- Вот и мишень. Теперь давайте считаем шаги.
- А сколько шагов надо?- спрашивают двойняшки.
- Вы что думаете, нам позволят подойти на десять шагов? Фига тебе! – это Капифон отвечает на заданный вопрос Севке, - конечно, надо  шагов за тридцать - сорок от цели находиться. Давай, Толяй, считай тридцать пять шагов.
Считаю, втыкаю палку, заранее заготовленную для разметки, оглядываюсь. Ого, газета где-то далеко, еле различимая. Капифон подошёл, прищурился, это он делает всегда, когда намечается что-то ответственное.
- А ближе, пацаны, нам нельзя, не дадут конвоиры ближе подойти. А ещё, не дай боже, если у охраны будет собака. Ты видел, Толяй, какие там волкодавы?
- Ну, ладно, хватит болтать! Давай, Капифон, стреляй первым, – сказал я.
Капифон долго выбирал картофелину, зарядил её в кожанку, рогатка  у него была под стать его росту, самая огромная, поэтому и «заряд» он выбрал соответствующий. Наконец-то растянул резину рогатки, прицелился, и картофелина с урчанием полетела, но только не в цель, а мимо. Никто и не подумал сказать обидное слово «мазила». За Капифоном последовательно на «линию огня» выходил каждый из нас. Но цель так и осталась не поражённая.
- Вот я - балда!- вдруг вскричал Капифон. – Пацаны, мы ведь решили стрелять залпом, так давайте и попробуем.
- Точно! – поддержали мы.
Зарядили свои рогатки, встали в ряд и по команде «Раз-два-три» наши картошки полетели к цели, но не в мишень.
- Да что такое? Мы что, стрелять разучились? – возмутился наш командир, - ведь в воробьёв попадали «в лёт», тут в мишень, да в такую громадную, как фашистская …  Ну, давайте, ещё раз попробуем! – продолжает руководить нами Капифон.
Снова «зарядили» свои рогатки. Капифон прокричал:
- Слушай мою команду! Смерть фашистам! Огонь!
О, чудо! Об мишень расплющилась чья-то картошка. И «сражённая» газета лежала на земле. Мы прыгали от счастья, кричали «Ура», обнимались. И, конечно, не обошлось без экспертизы -  чей же снаряд поразил  цель? Но разобрать было невозможно.  На том и сошлись, что стрелять будем залпом и обязательно под возглас «Смерть фашистам!»
- Всё! Договор дороже денег! Завтра и идём! – продолжал командовать Капифон.
- А во сколько? – это спросил Севка.
- Да, точно. Надо о времени договориться. Вот что, пацаны, - Капифон вошёл в роль командира, и уже уверенно чувствуя, что на его должность никто не претендует, продолжал, - собираемся в три часа у нас в штабе, проверяем оружие.
- Ты, Капифон, не забудь «патроны» принести, – напоминаю я.
- А что их носить! Видишь сколько картошки осталось! Ведь всю не перестреляли – выбирай, не хочу! И притом только по одной.
- А что так? – поинтересовался я.
- А второй выстрел будет из твоей задницы, и чем быстрее, тем лучше. Понял?
- Понял, понял, Капифон.
- Ну, а теперь давайте сядем рядком да покурим ладком.
Капифон, как истинный полководец, достал кисет из широченных штанин, сходил за газетой, которая уже лежала на земле, нарвал ровных обрезков и раздал всем, лихо загнул край прямоугольного газетного клочка, сыпанул щепень махры, приминая указательными пальцами, завернул самокрутку, облизав край бумаги слюнами, чуть помял, залепил края, сунул её в край губ и полез за спичками. Братья – близнецы, помогая друг другу, пытались что-то сделать, но у них ничего не получалось.
- Эй, вы, молокососы! Дайте сюда!
И две сигаретки были уже в руках двойняшек.
- Ну, а ты что сидишь, открыв рот? Закрой его, а то простудишься! – Капифон явно был «в своей тарелке» и над каждым пытался подшутить.
- Давай, Толяй, тебе помогу?
- Нет, не надо, Капифон! Я курить не хочу и не буду!
- А что?
- Да так! Не буду и всё!
- Это что, после того как тебя «большаки» заставляли курить?
- Не приставай,  Капифон, к нему! Не хочет, ну и пусть не хочет! Ты ведь помнишь, как Венька-бандит Толяю совал сигареткой в губы? Толяй тогда целую неделю ходил с обожженными губами. 
  Это  Коляй заступился за меня, напомнив эту историю, когда никто не защитил меня от бандита Веньки.А он и впрямь зажал мою голову у себя под мышкой, под хохот взрослой шпаны пытаясь затолкать горящую самокрутку мне в рот за то, что я отказался добровольно с ними закурить. Я вырывался, мычал – рот нельзя было открыть - туда бы сразу влетела самокрутка.   В конце концов я вымотался да и бандит Венька видно устал со мной возиться. Окружающим  уже стало не смешно, и кто-то из его компании сказал: «Да бросьте пацана!» Венька не только бросил меня, но и дал хорошего пинка.  Вообщем, после этого ко мне уже ни кто не приставал с курением.

            А тут, друг называется, Капифон предлагает. Знает, что я сказал «Не буду!» , значит не буду.
- Ну, что? Ты, Толяй, курить и выпивать вообще не будешь, даже взрослым? – не унимался Капифон.
И я взял и выпалил:
- Да! Представь себе, что я не закурю и не буду принимать водяру всю свою жизнь!
И видно эту фразу я произнёс как клятву.  Ребята с большими округлёнными глазами уставились на меня:
- Во даёшь, Толяй! – проговорил Капифон, гася свою самокрутку о подошву своих старых сандалий.
А братья тут же заплевали свои окурки и, как по команде, бросили через плечо за спину.
- Ну, ладно, не хотите и не надо! А табачок я приберегу, – подытожил нашу беседу Капифон, - так что «До завтра!» «Смерть фашистам!»
- Покедова! - нестройным хором ответили мы.

 
Утром проснулся. Мамы уже, как всегда, не было дома. На столе завтрак. Умылся, налил холодного чая, поднял чистую тряпицу, а на блюде кусочек чёрного хлеба, две картофелины и два оладушка - это натёртый картофель, и  к нему чуть добавлено муки. Мы называем эту выпечку картофельными драниками.  Ничего, есть можно.
         Ем, а у самого разные мысли, что так рьяно Капифон настроен мстить фашистам. Отец у него вернулся с войны, правда, и не повоевав. Он рассказывал, что их эшелон разбомбили немецкие самолёты, не доехав до линии фронта. Осколком снаряда ему снесло какую-то часть черепушки,  вместо неё какую-то пластину вставили, но ведь живой да ещё как живой. До войны совершенно не пил, а сейчас всё время толчётся на нашем базарчике. И за рассказы о бомбардировке военного эшелона  кто-нибудь да нальёт мензурчик. И так каждый день. А вот у двойняшек отец погиб при форсировании Днепра. Матери пришёл даже наградной лист. Написали, что и орден, и две  медали высланы, но братья ещё не хвастались. Значит, не дошли награды. А я вот ничего не знаю об отце. Мама сказала, что пришла бумага, будто Дмитриев Геннадий Леонтьевич пропал без вести. А как, где пропал, неизвестно. И что, за это мстить? У меня появилось сомнение, а стоит ли затевать это мероприятие. Может быть, очкарик Витька прав. Да и в милиции повторно оказаться нежелательно. Мама вон как плакала, когда у меня изъяли поджиг. Но что, что делать, как поступить? А не будет это предательством, что ребята меня не послушают, Витяя ведь не послушали, и меня могут не послушать и уйдут на возмездие втроём, а я буду в их глазах слабаком. Ладно, прочь дурные мысли. Мы и так фашистам сделали послабление, заменив стальные шарики и камни на картошку. Получается, это возмездие просто символически. А будь, что будет! Не предам я друзей! Вот до мамы бы это не дошло! Как ни крути, а это самое главное.


Ну, пора. Время уже без десяти  минут три. Быстро летит время, когда голова чем-то забита. А у меня, ох, как она забита! Подхожу к нашему «штабу», да, точно, ребята уже все в сборе, не хватает только меня, четвёртого. Слышу, говорят обо мне. Открываю дверь:
- Привет! Да здесь я уже, не переживайте!
- А-а-а! Мы подумали, не уж и Димитров сдрейфил.
- Ладно, говорите план действия!
- Ты что, очкарика заместитель что ли? «План действия!» То же мне, деятель! Да никакого плана! – это Капифон опять берёт инициативу в свои руки, - рогатки за пояс, картошки в карман, и пошли. Ура!

Молча выходим из чулана и, только когда оказываемся на улице, немного расслабляемся. Коляй начинает рассказывать, как они уже подкапывают молодую картошку, и какая она вкусная.  Я представил себе,  как Севка с Коляем на коленях, вошкаясь в сухой горячей земле вокруг картофельного куста, шарят зародившуюся картошку и, выбрав покрупнее, не травмируя остальные зародыши, вытаскивают её  на божий свет. Так, прошарив кустов десять, могут, наверное, набрать на варево.
Подошли к горбатому мосту. Он и на самом деле выглядит горбатым. Сначала по ступенькам поднимаемся на один ярус, затем на второй, и вот, наконец, третий ярус –  мы стоим над заводом, который и расположен под этим, получившим название, «горбатым» мостом. Смотришь через перила и немножко даже жутко: маленький паровозик тянет доменный котёл, наполненный раскалённым чугуном. И даже на самом верхнем ярусе моста становится жарко. А вон там люди, как тараканы, что-то колотят по рельсам, и резкий звук металла режет перепонки уха. А вот и спуск с верхнего яруса, который наша четвёрка преодолевает наперегонки. Теперь по главной улице через небольшой парк, где поставлен чугунный памятник Ленину, он стоит на глобусе нашего земного шара с фуражкой в руке и указывает на завод, который был построен ещё Демидовым для плавки чугуна и изготовления из него деталей.
 
До вокзала остаётся рукой подать.
- Ребята, давайте отдохнём, а то что-то поджилки трясутся,-  Севка подал свой голос, - я угощаю мороженым.
- А на какие шишы? – это Коляй, прищурив глаза, задал вопрос, потому что сам был дико удивлён щедростью брата.
- А кости и тряпьё я, думаешь, за просто так собираю? Это тебе лень да стыдно, а вот мне не стыдно, поэтому сливочным я не могу угостить, а вот фруктовым угощаю всех.
         Подходим к мороженице.
- Тетя, четыре порции фруктового, - заказывает Севка.
- Деньги давай сначала! – прокуренным голосом говорит на вид вроде бы симпатичная мороженица.
Получив мелочь, пересчитала:
- Да у тебя тут ровно на четыре порции, как в аптеке.
Открыла крышку бака, обложенного льдом, ткнула туда трубкой ввиде стаканчика, взяла из ящика две вафлины и, ловко выдавив мороженое между ними, сначала подала его хозяину мелочи, вскоре по «таблетке» мороженого получил каждый из нас. Держа аккуратно пальцами за вафли и быстро облизывая его по кругу, чтобы не капнуть на одежду, мы наслаждались прохладой и сладостью фруктового мороженого, а затем на крепких детских зубах  дружно захрустели вафли. Надо отдать должное, в те времена все продукты питания готовились с большим качеством. 
Мороженое съедено, пальцы облизаны, и вон за тем поворотом вокзал.
- Ну, воины, только не дрейфить! – это Капифон решил поднять наш боевой дух. - Давайте пойдем быстрее, а то скоро уведут в лагерь.
Заворачиваем за угол домов и видим: большая группа военнопленных работает на настиле дороги из каменных кубиков, двое конвоиров, расположенные по сторонам дороги, сидят на маленьких лавочках под крышей ввиде  гриба-обабка - каждый занят своим делом. На нашей стороне солдат сидит спиной к пленным и что-то читает, а на противоположной - охранник сосредоточенно что-то выстругивает из дерева.
- Пацаны, - шепчет Севка,- хорошо, что собак нет. Я так боюсь собак, мог бы и не выдержать.
- Помолчи ты со своими собаками. Вон видишь – «кучка» сидит, играют в карты, а один стучит колотушкой по булыжникам. Как раз его широкий зад – наша цель. Поняли?
И наш командир, осмотрев «поле боя» и, не затягивая время, скомандовал тихим голосом: «Рогатки зарядить!»
Тут же из-за штанов в руках появилось наше оружие. Из кармана вынута приготовленная картофелина. Как-то неожиданно и неровным хором «мстители» прокричали «Смерть фашистам!», и снаряды полетели в сторону толстого зада работающего пленного. Он охнул, выпрямился - видно было меткое попадание, снова нагнулся и поднял.. картошку с земли, показывая её своим сослуживцам, которые услышав наш неровный крик и ойканье «расстрелянного», в голос рассмеялись, хватаясь за животы. А охранники даже не обратили никакого внимания, не прекратив своего увлечения.

 
Мы за несколько секунд были уже на другой улице. Нашли подходящую скамейку, уселись, перевели дух. Севка первым подвёл итоги нашей экзекуции.
- А знаете, что, пацаны, я - то думал, погоня, что пленные поймут, за что мы мстим, а оказалось, всё это ерунда.
- Точно, что ерунда, - поддержал его Коляй, - может прав был Витяй, мы какую-то глупость совершили.
- Ладно, глупость… - уже не командирским тоном Капифон решил урегулировать положение. - А всё-таки отомстили! Вы видели, как в задницу фашисту врезалась картошка. Пусть знают наших, незачем было приходить с войной к нам.  Решили, что всех могут завоевать. Вот, фигу вам! – И Капифон ловко сложил пальцы в две фиги, выбросив руку в сторону вокзала. - Нате, выкусите, гады!
- А ты что, Капифон так разошёлся? Ведь отец у тебя дома, живёхонький, - это я решил немного урезонить пыл Капифона.
- Живёхонький, а что толку – не работает, ни по дому, а только водка да водка. А мама говорила, что война отца испортила. До призыва он в рот эту пакость не брал. И правильно, Толяй, что ты дал зарок не пить.
- Никакого зарока я, Капифон, не давал, а просто сказал, что это не для меня - курево и питьё.
- Молодец, молодец! Я вот посмотрю  и тоже, как ты, дам зарок.
- А ты дай сейчас! – Севка втиснулся в разговор. – Слабо! Слабо!
- А вот и не слабо! – прошипел Капифон и из штанов достал кисет, сделанный добротно, с какой-то вышивкой, развязал тесёмку, высыпал табак под ноги, каблуком вдавил, видно отменный был самосад, размахнулся и забросил на крышу сарайки, у которой мы и сидели.  – Вот вам и зарок! Поняли?
- Поняли, поняли! – хором пробурчали мы.
- Ну, а теперь айда по домам. Давайте договоримся, –  дальше уже просящим тоном тихо проговорил Капифон, – никому о нашей мести. Ни гу-гу. Замётано.
И наши рогатки полетели на крышу сарайки.
-