Глава 34. Чудеса продолжаются

    Я тихо вошёл в дом и незаметно прошёл на кухню с прихваченной охапкой дров. Однако, деликатность моя была излишней - все давно уже бодрствовали. Из большой комнаты через коридор были слышны возбуждённые голоса, исполненые новогодним воодушевлением.

    Я невольно прислушался. Похоже, появившаяся в нашей жизни юная Мария последовательно и целеустремлённо захватывала освободившееся место и окружающее жизненное пространство. Она весело и жизнерадостно щебетала со стариками, выказывая необходимое почтение в сочетании с незаурядным остроумием. То и дело из зала раздавался смех, однозначно вызывавший удовольствие своим жизнеутверждающим оптимизмом.

    Аккуратно сложив промороженные дрова на согрев и просушку, я присел к пышущей жаром печке, радуясь животворному теплу. Баню никто не подтапливал из опасения меня потревожить, там сильно похолодало, и я проснулся уже продрогший.

   Вникнув, наконец, в смысл достигших моих ушей разговоров, я понял, что Мария предложила Пафнутию постричься. Видимо, она поняла, что тот играет немалую, а в некоторых направлениях и определяющую роль в нашей внутренней жизни, и стала очень умно и тонко его приручать.

   Парикмахерской у нас в деревне не было, и мы с Пафнутием сильно обросли. Особенно колоритно смотрелся Пафнутий, напоминая своим видом отца Гуттиэры. Впечатление усиливала подаренная мною тельняшка, которую он в последнее время почти не снимал.

   Я вошёл в праздничный зал, одновременно ставший импровизированной  парикмахерской, когда обольстительно-обворожительная Мария снимала простыню со своего клиента, превратив его на глазах из недавнего морского разбойника в отутюженного члена палаты лордов.

   - Следующий! - довольная своей работой, провозгласила она, увидев меня и приглашая в кресло. - Вам как - бокс, полубокс или наголо? Как говорится, под Котовского?
   - Мне бы лучше под Гнея Помпея Великого! - поддержал я её тон, усаживаясь в кресло. - Чтобы на голове топорщилось и вилось что-нибудь задорное и значительное.
   - Ну-у, я такого не знаю... - протянула она. - Как-то не случалось встречаться.
   - Тогда под Гая Юлия Цезаря. С этим, наверное, случалось?
   - С этим случалось. Его часто в кино показывают.
   - Тогда гони под него. Тем более, что он победил в гражданской войне Помпея.
   - А там тоже была гражданская война? - между делом, и как бы заинтересованно, спросила она, затыкая мне за шею повязанную простыню.
   - Была. Помпей защищал демократию, а Цезарь добивался единоличной власти.
   - Добился?.. Наклони голову.
   - Не совсем. Его зарезали в сенате, когда он был безоружный.
   - Это который Брут?.. Височки оставляем?
   - Смотри сама, как лучше... Били ножами все... толпой... просто Брут ударил первым, потому что был самым близким другом.
   - Разве так бывает?
   - Среди политиков это обычное дело. Борьба за власть...

   Не знаю, специально или нет, но за оставшиеся два дня исполненного волшебством  праздника, Мария окончательно обаяла моих стариков, наблюдавших  воочию метаморфозы, подобные тем, которые были с известной всем Золушкой.

   Она всё время пребывала в движении. И это было не только легкомысленное порхание бабочки-махаона, но и трудовое упорство рабочей пчелы. Такое умение сочетать несочетаемое вызывало у всех восторг!

   Вопреки сомнениям Пафнутия, она встала раньше всех в первое новогоднее утро  и перемыла всю грязную посуду, начисто прибрала пол в каминном зале и по новому сервировала к завтраку стол, спрятав все бутылки с алкоголем в старинный буфет, подобный Алексеевскому, приобретённый нами в деревне по наводке Афиногентьевны.

   Буфет остался от её знакомой, почившей в бозе старушки, дети которой, приехавшие на похороны, спешно распродавали всё её имущество.

   Пафнутий, сопровождая Афиногентьевну на поминки, как понимающий столяр, не лишённый вкуса, сразу обратил внимание на красивую и крепкую горку, явно изготовленную ещё при царском режиме, и проникнутый духом моих ретро-затей, сходу сообразил, что ей самое место в нашем почти пустом огромном зале. Я мгновенно откликнулся, и мы в тот же вечер перевезли и установили громоздкий буфет у себя в гостином зале. На следующее же утро я покрыл его морилкой под дуб, и горка гармонично вписалась в наш рыцарский интерьер.

   Пётр Фёдорович и Матвей Иванович, утомлённые вчерашней безумной скачкой, навязанной Марией, не сразу вылезли на свет божий из своей кельи. Они застали Марию распластанной в шпагате на чисто вымытом полу, когда она делала гимнастические упражнения, и удовлетворённые картиной здорового ликования вечно юной жизни, вышли во двор, чтобы вместо зарядки заняться уборкой выпавшего за ночь снега. Однако и здесь я не оставил им шанса порезвиться, прибрав накануне всё под метёлку.

   Тогда они отправились за пределы усадьбы и прочистили тропинку к ручью и управились с животными. Вернувшись в гостиную, весело посвежевшие, они были встречены по домашнему одетой девушкой, которая разлила им из самовара чай. Дополнительно к нему Мария выставила какую-то бутылочку из шкафа.

   И в дальнейшем она создавала максимум удобств для всех, на деле претворяя в жизнь свою увлечённость гостиничным бизнесом, и наверняка руководствуясь примером своей подруги Наташи, сумевшей во многом благодаря присущей ей  заботливой уютности, неожиданно легко устроить свою жизнь с хорошим человеком.
   
   По отношению ко мне она придерживалась позиции хорошего друга, не выделяя и не отдавая предпочтения, и тем самым не только не вызвала осуждение и раздражение у стариков, а напротив, расположила их к себе ещё больше.

   Светлое время суток мы больше проводили на свежем воздухе словно на горном курорте: Мария и я катались с деревенской детворой на санках, привнося своим присутствием среди них ещё больший задор и весёлость, а старики на лыжах и с собаками гуляли по лесу, набивая целую  сеть удобной для променада лыжни в окружающей усадьбу местности.

   На следующий день, вернувшись из леса, они тревожно сообщили, что по всем приметам должен начаться буран с сильным снегопадом и, пока не поздно, гостям следует срочно отправляться восвояси - прежде, чем занесёт дорогу.

   Мы приняли это сообщение к сведению и стали спешно собираться в путь. Пафнутий упаковал для гостей по замороженному гусю и по банке малинового варенья. Я привязал на верхний багажник свои беговые лыжи, рассчитывая, что доеду с гостями до развилки и вернусь на них быстрым ходом обратно.

   Мария на прощание поцеловала размякшего и погрустневшего Пафнутия в бритую щёку, потискалась с Анхором, и мы поехали. Я устроился на заднем сидении с Хантой, которая своей вознёй и лобызаниями залепила мне уши.

   - О чём это он? - спросил я, как только угомонил собаку. Сидящей впереди Марии наш водитель Матвей Иванович что-то быстро и убедительно говорил, не отрывая взгляда от дороги. Она повернулась, и с понятным мне восторгом ожидания бури в искрящихся ореховых глазах, скороговоркой выпалила:

   - Поднимается ветер! Тебя лучше высадить, пока далеко не уехали! Дорогу скоро занесёт снегом!

   - Для меня это не страшно! На лыжах куда-нибудь да доберусь. Главное - вас доставить на большое продуваемое шоссе. Может, машину придётся толкать.

   Довольная моим ответом, Мария погладила сунувшуюся мордой к ней Ханту и вновь повернулась лицом к дороге.

   Матвей Иванович выжимал всё возможное из своей ходкой машины, но ветер и снегопад тоже усиливались. Я выскочил на развилке. Вышедший из машины Матвей Иванович, помогая отвязывать лыжи, одновременно предлагал ехать дальше - уже до города. Его поддержала Мария, открыв дверь и схватив меня за руку:

   - Поехали с нами в город, а то заблудишься как Пугачёв в степи!

   - Пугачёв как раз не заблудился, а вывел заблудившихся! - просветил я её напоследок. - Перечитай "Капитанскую дочку"!

   - У меня папа тоже был капитаном! - зачем-то сообщила сквозь ветер Мария, снимая с моей руки перчатку. - Это тебе оберег от разных напастей. Мне от бабушки и дедушки достался...

    С этими словами она довольно больно надела мне на палец кольцо и натянула обратно перчатку.

    - Смотри не снимай его - оно будет тебя хранить! - были её последние слова, и машина скрылась за пеленой летящего снега.

    Рассматривать, что она там мне надела на палец, было не ко времени и не к месту. Я обул лыжи и сделал несколько шагов в сторону нашей деревни, но усилившийся ветер бил мне прямо в грудь, стараясь отбросить назад. Тогда я повернул налево -  в сторону посёлка Бухалово, решив перетерпеть метель в гостях у Андрея. Идти стало легче, но приходилось сильно наклоняться направо, иначе ветер меня бы непременно опрокинул. При таком положении тела скорость передвижения была не ахти какая, и я решил снять лыжи и нести их на плече. Лишь только я наклонился, чтобы отстегнуть крепления, как в спину мне ударили огни фар приближающейся машины, пробившиеся сквозь снеговую мглу.

   Я не стал отходить к обочине, зная, что скорость у машины в этих условиях небольшая и она объедет меня. Машина действительно объехала, и, проехав метров десять, остановилась. Из знакомого чёрного авто вышел знакомый мне силуэт человека в чёрном и знакомым голосом Гриньки закричал:

   - Здорово, братуха! Опять тебя в наши края понесло?! Сквозь снег и ветер?! Какой ты неугомоннный...
   
   Не зная как отнестись к его последним словам и вскинув лыжи на плечо, я приблизился. Увидев габаритную ношу, Григорий открыл заднюю дверку и забрав у меня мою гордость финского производства, проговорил в темень салона, где кто-то белел на переднем сидении рядом с водительским:

   - Осторожно, Люсьен! Поберегись... Пристрой концы лыж между сидениями.

   И вновь я попал в знакомый автомобиль, и опять эта случайность оказалась неслучайной. Отряхнувшись от снега, я пролез на заднее сидение. Впереди меня сидела девушка в белой пухлой куртке, на ворот которой волнами спадали тёмные густые волосы. Она повернулась ко мне.

   - Здравствуй!

   - Здравствуй! - эхом отозвался я.

   Новогодние чудеса продолжались! Это была Арсиноя...