Не было бы счастья, да и не будет

Как же всё повторяется! Я говорю: «Не хочу тебя больше видеть!» А она говорит: «А я хочу!» «Зачем? – искренне недоумеваю я, - ты получила что хотела! Неужели тебе мало? Не бог весть какой я любовник! У меня нет дворца, завода, парохода, у меня даже машины нет, какая тебе выгода? А я не поверю, что тебе будет интересно с человеком без какой-то выгоды для себя».

Мара абсолютно невозмутима: «Ну, во-первых, по себе о людях не судят. Во-вторых, прекрати ныть. И в третьих, ты такой милый, когда сердишься!» «Я тебя когда-нибудь убью», - говорю, еле сдерживая гнев. «Да, да, убей меня, прямо здесь, сейчас, вот на этом полу, или на этой кровати, или где хочешь, когда хочешь, у тебя ведь обалденная фантазия!» Я рычу, я в бешенстве! «Прекрати рыться в моих рукописях, не смей читать мой дневник!»

Мара смеётся-несмеясь: «Твой дневник скучный. Там одни стенания по поводу того какой ты грешный и несчастный!» «Ну, так тем более! Зачем его читать?» «Чтобы позлить тебя, ты, когда злой, такой брутальный!» Я бросался к Маре, ненавидя и желая причинить ей боль, но не мог ударить… а мог делать только то, что делают мужчины с женщинами, с тех пор как появились мужчины и женщины. Я думал, что заставляю её страдать, а оказалось, ей только это и было нужно.

Я, обессиливший, пил на кухне чай, поднимая кружку дрожащими руками. Мара собиралась уходить. «Зачем всё-таки я тебе? У тебя же есть Гена? Или ты его бросишь?» «Гену? Нет, у нас всё серьёзно, мы собираемся пожениться». Чашка едва не падет у меня из рук. Я уже это проходил, я уже слышал это. «Слушай, уходи, - говорю спокойно-спокойно, - И никогда, слышишь, никогда не возвращайся!» «Р-р-р, - рычит Мара в ответ и улыбается самой едкой из своих неулыбок. – Пока!» Она уходила и приходила снова.

Я был холоден, как покойник, я был в бешенстве, как языческое божество, но она говорила, что я великолепен, что умен, что мне нет равных, что не встречала таких, что это самые главные и счастливые минуты её жизни. И тщеславное, неуверенное в себе существо сдавалось. Как можно было укусить руку, которая так ласково трепала меня за ушком.

При этом я чувствовал себя виноватым перед Иринкой-большой. Перед Галиной Ивановной, как будто я им что-то обещал и был должен. Нет, я обещал самому себе, а предавал я свои собственные чувства. Шел дорогой нелюбви, каждый день теряя силы, чувство собственного достоинства, с меня слезала старая кожа, романтических представлений, мифы, которые я напридумывал о себе и вокруг себя, трещали и лопались. Мир вокруг становился ужасно неуютным, некуда было спрятаться, нечем прикрыться. Зато я был обнажен и занят погружением в порок.

Классический эффект горькой конфеты. По ночам мне снилась Ирина-большая, которая смотрела на меня с укором и молчала. Иногда это была Г.И. Обе были прекрасны. А  я сгорал от стыда. Мне казалось я никогда-никогда не смогу вернуть их любовь и дружбу. Мне казалось, я недостоин их внимания. Я даже стал пропускать репетиции, и пару раз лекции в институте.

И вдруг случилось чудо. Мара познакомила меня с подругой Юшей. Это была забавная пара. Юша высокая, а  Мара нет, обе в очках, Юша в веселых кудряшках, а Мара с длинными прямыми волосами. Юша понравилась мне сразу.

Вообще-то, я был с Юшей знаком и раньше. Юша певица, она участвовала в наших концертах, ну  тех, где я писал первые сценарии, а потом сам ставил миниатюры между номерами, и сам танцевал. Так вот, чтобы как-то разнообразить хореографические номера, Галина Ивановна приглашала певцов, иногда это была Юша, иногда Макс Сорокин.

А тут сама Юша у меня дома. Ну, я и начинаю метать бисер: читаю стихи, говорю только умные вещи, восхищаюсь самой Юшей (кое чему у Мары я научился, хотя тут врать не приходилось, мне на самом деле нравился голос Юши). Мы расточали взаимные похвалы. Не знаю, что думала Мара, она была невозмутима, улыбалась-не улыбалась, возлежала по-хозяйски на тахте грызла яблоко. Я дал Юше прочесть свою первую повесть. Надеюсь, она её не читала, иначе, мне кажется,  это бы только отвратило её от моей персоны.

Мы ходили втроем на прогулки, концерты, обсуждали книги, фильмы.

Как-то, когда мы были с Марой вдвоем, я сказал, как бы, между прочим: «Я слышал, что Юша дружит с гитаристом Романом. И у них долгие хорошие отношения, вроде бы они собираются пожениться? А в последнее время я не вижу их вместе».
Мара замеялась-незасмеявшись, и рассказала историю Юши. Да, она дружила с гитаристом. И это был очень красивый роман, оба высокие, оба жить не могут без музыки, если можно так сказать про людей: они очень шли друг другу. Но тут появился на горизонте ещё один наш общий друг. «Ну, ты его прекрасно знаешь», - сказала Мара. Конечно, еще бы не знать, это же, это же… Впрочем, для этой истории не важно кто это был. Так вот наш общий друг взял и, шутя, увёл Юшу у прекрасного гитариста. Причем расстались они очень благородно. Остались друзьями, без иронии, и оговорок, настоящими друзьями. Что меня, конечно, восхитило. Юша понравилась мне ещё больше.

Однажды мы договорились встретиться у меня дома, Юша пришла немного раньше Мары. Я проводил её в свою комнату. И тут мы оба испытали неловкость. Мы молчали, и трудно было заговорить. Посмотрели друг на друга и засмеялись. Да, оказывается, без напряжения мы могли общаться только в присутствии Мары. Ладно, думаю, была не была. «Я давно хотел тебе сказать…» - говорю. «И я тебе хотела сказать», - говорит Юша. «Тогда, - говорю, - говори». «Ты первый говори», - говорит она. «Ты же видишь», - говорю, а  сам готов провалится сквозь пол первого этажа. «Вижу, но плохо», - отвечает Юша и касается длинными пальцами очков. «Ты мне нравишься». «А ты мне, - просто отвечает она. – А как же Мара?» Вот и я думаю, как же Мара. «А у Мары, - говорю, - есть Гена, в конце концов». «Да, - говорит Юша, - у Мары есть Гена, а у тебя кто есть?» «Наверное – ты», - говорю. «Наверно, я, - говорит Юша. – Но мы не будем торопить события, правда?» «Правда», - говорю я, при этом мне хочется броситься к Юше и обнять её. И тут звонок в дверь – пришла Мара.

Мы пошли за грибами, гуляли по окрестностям Горно-Алтайска. Ах, я ещё не описывал вам окрестности нашего города. Это прекрасно, если вы еще не гуляли по Тугае или Комсомолке, немедленно прекращайте читать этот рассказ и отправляйтесь гулять. Внизу вы увидите город. Он прекрасен днем и ночью. А горы хороши и в дождь, и в снег и при ясной погоде. Можно представить, что вы летите. Высота «Титаника» 18, 5 м, высота горы Тугая от подножия до вершины 380 м. Ну и где стоять, разведя руки в стороны, круче?

Мара и правда искала грибы. А мы с Юшей сначала разошлись в разные стороны, а потом наши тропинки странным образом сошлись. Мы сели в траву и стали кормить друг друга земляникой, а потом и целоваться. Мара аукала, звала нас, иногда проходила где-то совсем рядом, а мы не могли оторваться от своих сладких занятий.

Но нужно было возвращаться. Мы разошлись с Юшой, и встретились через минуту снова, но уже вместе с Марой, которая сказала, что грибы её достали, потому что в этом лесу их нет, и вообще, она устала и хочет домой.

Мы проводили Мару, посадили её на автобус и пошли ко мне. Юша приняла ванну.  Её тело прекрасно. Мне вдруг захотелось на нем рисовать. Юша согласилась стать холстом. Сначала я нарисовал цветочный орнамент вокруг щиколотки. Потом продолжил, поднимаясь выше. У Юши великолепные ноги. По крайней мере, та, на которой творил я, точно. Юша что-то напевала. Иногда смеялась от щекотки. Солнце падало сквозь полупрозрачные шторы. Трудно представить момент ещё прекрасней. Я готов был рисовать до бесконечности, и не знаю, что было тут приятнее, нога, девичье тело, солнце, играющее в кудряшках Юши, рисунки которые рождались из ничего. Нога становилась предметом не только природной красоты, но и красоты искусства (ну, мне так хотелось думать). Юше, думаю, тоже нравилось, и то, как я это делал, и то, что изображал, и сам момент, иначе, зачем это было терпеть?

А потом я стал целовать свои рисунки, одновременно, целуя ногу нравившейся мне девушки, повторяя путь, по которому прошли мои кисти.

И тут, в самый прекрасный момент моей жизни, щелкнул замок входной двери. Мы посмотрели друг на друга. «Это мама, - сказал я, - Вернулась с работы. Не бойся, она не зайдет». Но я почувствовал, как Юше стало тревожно, по едва заметному напряжению икр. И тут я услышал, как мама с кем-то разговаривает. И я узнал голос! Это была Мара! Говорю: «Мара!» Что заставило её вернуться? Загадка. А Юша, наверное от растерянности, зашептала: «Только не пускай её сюда».

В те времена на двери в мою комнату не было задвижки, замка или шпингалета. Единственное что я мог, это встать и упереться в дверь. Это было очень глупо. Потому что Мара знала, что я  дома, мама подсказала. Да даже если бы меня и не было дома, каким бы образом моя комната оказалась бы запертой изнутри?

Первый толчок я выдержал. Второй был сильнее, но я устоял. А вот третий был таким сильным, что дверь на мгновение приоткрылась, а  потом снова захлопнулась. Но в открывшийся проем мы увидели лицо Мары, а она увидела меня и Юшу. За дверью раздался зловещий хохот и послышались удаляющиеся шаги. Потом хлопнула входная дверь. «Я её догоню», - сказала Юша и бросилась одеваться. Хотя «одеваться» - громко сказано, ей просто надо было поправить одежду. «Мы увидимся, ты вернешься?» - с надеждой спросил я. «Не знаю, нет, это невозможно. Она моя подруга. Так нельзя». Выскочила как ошпаренная. Мама выглянула из кухни: «Уходите? А чай?» Эх, мама, мама!

Юша больше не приходила, мы виделись, но ни она, ни я не напоминали друг другу про то, что было в тот день. Но была и хорошая новость: Мара перестала приходить ко мне и доставать меня, мы встречались на репетициях, общались как обычно. Так одновременно в один день завершились два моих романа. Но я всегда вспоминаю этот случай с улыбкой. И Юшу вспоминаю с теплом, а Мару даже с некоторым страхом.

Сергей Решетнев ©