Однажды в Бристоле

               
     - Ты не шебутись особо - ту, князь Болеслав, - надкусывая спинку свежепросоленной волоколамской балерины чуть слышно говорил Свидригайлов, восседая купцом за княжим столом Ближней чети в расписном тереме Кусумды всея Руси, - мы, оно конешно, сродственники, но не до такой же степени.
     Свидригайла Кейстутович послушно сорвал с красной и могучей, как у быка буйвола из  " Доджерс Ред Вингс " шеи научную степень человека растратчика и присел на самый краешек лавки, уходящей концами под венцы строения, возведенного кулугурами десятского Шишка, ловкого старика в суконных джинсах прораба, залезшего за печь, чтобы слушать и затем донести преподобному. Рядом с князем оказалась странная компания, явившаяся незванно на пир горой, но чувствовавшая себя в тереме как дома, это было заметно по их уверенным голосам, требовавшим непреклонно рыбки боговой салакушки, стриптизерок из жонок непотребных Посольского приказа, а маленький медвежонок, наиболее наглый и развязный из всех, орал диким голосом о каком - то валете, что вот - вот придет и даст сатисфакцию. Князь заглянул под стол, ожидая увидеть там толстую обоссанную старуху, вертевшую медведем сорок лет и семь месяцев, но наткнулся напряженным взглядом государственника и литовца на развратно скрюченную великолепным параличом Оксану Федорову, усыпанную каким - то бумажным мусором и обертками от  " Сникерсов ", прилепившихся к ее сутулой спине, у самых ног медведя, болтавшего найковскими кроссовками, хотя и был он сам голым, лишь коричневая шерсть покрывала все его крепко сбитое плотное тело, завихриваясь колечками, как ни странно, в другую сторону, князь еще подумал, что, не иначе, как австралийский медведь - ту, у них там на югах все в обратку, даже вода и дети. Свидригайла прикрыл глаза и подумал о детях австралийцев, рождающихся обратно. Мысль была неприятна, как сын Алехиной, махонький такой пидарас не по рождению, но по обету перед Бертраном Расселом, все, бывалоча, говорившим, что лучше пидоров лишь мусульмане, претерпевшие коварства немцев, да буженина, да три фунта ветеранов, завернутых кулечком.
     - Ветераны, - возгласил мажордом, стуча посохом у дверей. Вошли вышколенные рынды в белых рубахах и сапогах, громко стуча подметками внесли серебряное блюдо с ветеранами, ужаренными в сухариках и обложенными по периметру гайморитом, славным гайморитом Сорокина. Князь подумал, что неплохо за неимением Оли с рыжей мандой дать пососать прямо за столом Оксане Федоровой, но та уже засохла, так и не придя в чувство достоинства, поэтому Свидригайла как Старшой принялся раздавать ветеранов наиболее отличившимся в последней осаде посада капусты, хихикнув про себя на явно дубовый слог сказочки.
     - Это тебе, Анвар, - сказал князь, протягивая ногу от Павла Буре дикобородому дикобразу, грозноощетиненному черно - белыми бурками со шпорами, сидевшему по левую руку от Диты фон Тиз, в этот момент о чем - то спорившей с медведем. - Прими как знак доблести и почета за своевременный отход с капустного посада в пещеры каменны, где лабазы увиты плющом и где водится редкостная Дрю Берримор с сиськами.
    Дикобраз кивнул и вгрызся в коленный мениск, урча от ярости.
    - Это тебе, Левий Матвей, - покосился князь на невнятного человечка у печки, бросая ему ухо Малха под соусом Иисуса Флинта, - за вовремя поданный к обеду совет вырасти экономицки поширше.
    - Это тебе, Кротов, - подвинул Свидригайла пяток политруков, нанизанных на шампур, стройному мужчине в эсэсманской куртке, обнимавшему за плечи Чикатило и Ли Харви Освальда, - просто так, чисто не в кипеш и от нелюбви к политрукам и Клинцевичу.
    - Твою ж ты мать, - удивился князь, обнаружив блюдо пустым. Обвел погрустневшими глазами изысканное общество и облегченно вздохнул, узрев во главе стола предводителя странной компании, катающегося как сыр в масле между двух великолепных девок, тоже из ветеранов, но уже любви.
    - Песня ! - гаркнул мажордом, посторонившись из опаски перед вошедшими в двери. Волосатый цыган и цыган поменьше, Ян Лапотрек и Маню соответственно ввели на цепи ученую протопопицу, тут же послушно заголосившую протяжную застольную.
     - Богородица, ума дай ...
     Ну и так далее.