новый год настаёт

После снегопада установилась ясная морозная погода.
-Прогуляемся, всё равно автобуса не дождаться, -решили во всём согласные друг с другом мои родители, и мы пешком отправились к Милушиным встречать новый 1949 год.
Я приехала в Кострому на зимние каникулы два дня назад. С прошлого года, после папиного возвращения из Магадана, моя жизнь круто изменилась. Наконец-то я увиделась с папой, которого знала по рассказам, фотографиям и с которым начала переписываться ещё до школы. Его постоянно ставили мне в пример:
-Твой папочка всегда отлично учился;
-Он никогда не забывал сказать спасибо.
А потом вдруг кто-нибудь вспоминал:
-Хорошо Макс улыбался-от уха до уха.
Как-то я постаралась перед зеркалом так же улыбнуться-но испугалась отразившейся рожи и больше не экспериментировала.
Папу послали строить железную дорогу на Колыме, когда мне исполнился только год, теперь это задание выполнено, и он вернулся в Москву, чтобы получить новое -построить набережную в Костроме. Мама тоже переехала в Кострому, а я осталась дома с бабушкой и дедушкой. Но, как мне сказали, я буду часто видеться с папой и с мамой:
-Это тебе не Колыма-край света. Тут ночь в поезде, и ты уже приехал. Когда начались летние каникулы, я убедилась в правоте этого утверждения, впервые самостоятельно поехав в Кострому. Поезд шёл всего двенадцать часов, я забралась на верхнюю полку и отлично выспалась под стук колёс.
Лето я провела  «с отцом, с матерью- как у людей положено» (по бабушкиному выражению).
Осенью я пару раз виделась с мамой, приезжавшей в Москву по делам организации «Кострома –лес», в которой она работала старшим экономистом, а папу не видела с лета и опять успела от него отвыкнуть.
Он казался мне слишком красивым, похожим на героев трофейных фильмов, я стеснялась подойти, поцеловать его, забраться на колени, как, например, к дяде Илюше-папиному брату, ослепшему на войне.
Про себя я постоянно критиковала папу:
-Почему он всё со мной сюсюкает? Что я, маленькая, что ли?
-Спрашивает какую-то ерунду, читала ли я сказки Андерсена?
-Видел, что я читаю «Республику ШКИД», а тут…сказки.
-Что он на меня так смотрит? Я же не пряник медовый.
-И что это за «доця» такая?
-Ну как же занудно объясняет- ни о чём спросить нельзя.
За мамой я тоже незаметно наблюдала и отмечала, что она совершенно изменилась с тех пор, как уехала из Москвы год назад.
До папиного возвращения с Колымы она была очень серьёзной и знала ответы на все мои вопросы, а теперь то и дело спрашивает папу:
-Максик, как ты считаешь?
-Вот не знаю, что лучше, а как ты, Макс, думаешь?
И смеётся без всякой причины, а вчера я в окно видела, как они в снежки играли, а потом отряхивали друг друга от снега и незаметно целовались.
Сейчас я надеялась, что автобус нас догонит, и хоть часть пути мне не придётся тащить авоську с игрушечным деревянным грузовиком-моим подарком маленькому Вите Милушину.
Быстрым шагом  итти не меньше получаса-Милушины, папины друзья ещё с Колымы, жили на Советской улице, недалеко от «Сковородки»- так костромичи называли свою центральную площадь.
Надо было пройти всю Симановскую улицу-наш дом находился рядом с клубом «Красный ткач», недалеко от ткацкой фабрики и Ипатьевского монастыря, в котором располагалось фабричное общежитие.
Улица, застроенная в основном одноэтажными деревянными домами, была пустынна-ни машин, ни людей. Тишина. Только снег поскрипывает под ногами и слышатся наши голоса.
Папа обращает моё внимание на красивые резные наличники окон, рассказывает о замечательных деревянных постройках-избах, мельницах, банях, часовнях- он много видел их в прошлом году в деревнях под Шарьёй.
-Вот представь себе баню в Смолянах, в глухом лесу, на берегу извилистой речушки Шанги,-всего на двух человек, без дымохода, на высоких сваях. Дико, самобытно.
Папа продолжает с увлечением описывать устройство входа в баню, но я вынуждена отстать, чтобы поправить соскочившую галошу.
Догоняю.   
-Не отставай, доця.
Я жду продолжения разговора, но тут мама вспоминает, как папа «застрял» на этих изысканиях в Костромских лесах под Шарьёй, и она опасалась, что он не сможет выбраться в Москву к Новому году.
-Но всё хорошо, что хорошо кончается.
-Ниночка, в прошлом году в это время мы уже были в Доме кино,
сидели за столиком с Мишей и Лизой.
-Да, верно, мы ещё смеялись, что в пригласительных билетах торжественно указали-«съезд к 11часам вечера». А сейчас уже
половина двенадцатого. Поспешим…
-Помнишь, Миша приготовил небольшой сюрприз…
Что за сюрприз придумал мамин брат-мой дядя Миша- я не расслышала, у меня расстегнулась резинка у чулка, пришлось отстать.
Догоняю родителей, но тут опять начинает спадать галоша с правого валенка.
-Подождите…
На ходу поправляю галошу, слушаю дальше:
-Миша рассказывал о том, с какими трудностями он снимал подписание акта капитуляции Японии на линкоре «Миссури», как ему удалось пробиться через двойное кольцо журналистов, фотографов и операторов, окруживших место подписания акта.
-А у нас, -слышится папин голос,- появилось тогда много японцев-военнопленных.
Опять часть разговора пропускаю из-за сползшего чулка..
-Нет, нет, ты перепутал: Миша снимал Генеральную Ассамблею в Нью-Йорке в 46 году, а не в 47-ом. Главным событием уходящего 47 года стало твоё возвращение с Колымы-вот за что мы пили.
-А помнишь, рядом сидел Киселёв с женой, ну да, тот самый, которому посчастливилось случайно снять императора Маньчжурии Пу-И…
Ой, как интересно послушать про императора…
Жалко, надо поправить галошу. Опять прошу не спешить…
Догоняю маму, она берёт меня за руку:
-…а потом с тобой Кармен танцевал. Помнишь?
Я ещё успела удивиться, почему «танцевал», а не «танцевала»-ведь Кармен-женщина, но пришлось выпустить мамину руку, чтобы  застегнуть чулок.
-Ну что за напасть такая. То чулок, то галоша. 
 Прошу:
-Подождите, я сейчас…
-Ну,мы такими темпами недалеко уйдём. Что там у тебя?
-Галоша соскакивает. Но я её уже надела.
Минуты три идём быстрым шагом, и я не отстаю.
Что такое!… надо поправить чулок, застегнуть получше резинку и надеть непослушную галошу… Останавливаюсь и прошу подождать последний разочек.
Вдруг папа решительно приказал мне:
-Дай  сюда.
-Что дать?
-Эту твою галошу.
Я дала, и тут неожиданно мой, казалось, невозмутимый, папа размахивается и …раз-моя новая, полученная по талону в школе галоша полетела через забор какого-то дома, мимо которого мы проходили.
-Макс! –закричала мама,
-Что ты делаешь? Ей же не в чем ходить!
И мы втроём полезли в чужой двор отыскивать злосчастную галошу.
Тут нам повезло: на снегу возле дома ясно был виден след от утонувшего в нём предмета. «Предмет» пришлось откапывать, а для этого просить лопату; еле достучались до хозяев дома, которые не один час, вероятно, провожали старый год. Они и нас приглашали выпить с ними, всё равно ведь опаздываем. Поблагодарив, мы принялись разгребать глубокий сугроб, поглотивший галошу.
В какой момент часы на Спасской башне пробили полночь и наступил Новый год-до того, как мы извлекли галошу, или когда мы опять тронулись в путь-мы не заметили.
Наконец-то мы добрались до гостеприимного дома Милушиных. Мы были замёрзшими и сердитыми, но нас встретили с рюмками в руках и словами:
-Как хорошо, что ещё целых 5 минут до двенадцати. Скорее за стол.
-Хорошо, что вы успели во-время.
Все милушинские часы показывали без пяти двенадцать, все наши-двадцать минут первого.
После эпизода, прозванного нами «полёт галоши», наступил перелом в моём отношении к папе-начала пропадать отчуждённость. Сноровисто запущенная галоша прорвала сусальную оболочку папиной «идеальности», созданную рассказами моих близких. Папа стал понятным и родным, и больше я его никогда не критиковала.
На всю жизнь осталась в памяти эта первая в моей жизни встреча Нового года.