Одиночество
Вспоминались, как всегда, в тысячной раз горестные моменты, обида. Они давно поглотили радостные воспоминания. А радость была, была! Любовь, свадьба, рождение детей, их первые шаги, их успехи в школе, институте, её защита докторской диссертации. А потом...
А потом измена мужа и развод, отъезд дочки за границу. И куда!? В Германию! Она хорошо помнила блокадные годы, как от голода умерла её мама, как пришло извещение о гибели отца под Варшавой. Если бы не родная тётушка Поля, лежать бы и ей на Пискарёвке. Нет, понять свою дочь она не может и не хочет. В любую страну, но не в Германию. Нет, нет, нет! Не прощу! А сын? Что сын? Живём в одном городе, а видимся раз в год. Весь в отца. Как же, депутат! Некогда ему с матерью повидаться. Обида...
Обида-то посильней других воспоминаний. Вот и заполняет всё сердце, всю душу. Да уж и устала от одиночества, от обиды, от жизни. Скорей бы уж забрал меня Бог к себе, скорей бы. Хотелось поплакать, да слёз давно уж нет, только задрожали беззвучно губы.
Ещё полежала. Потом откинула одеяло. Прислушалась. Тихо. Вчера муха всё жужжала на окне. А сейчас тихо. Встала, сунула босые ноги в шлёпанцы, подошла к столику, взяла слуховой аппарат и одела на ухо. Сразу комната наполнилась приглушёнными звуками улицы. Подошла к окну. Приоткрыла штору. За окном было утро. Всё скрипело, звенело, шаркало, двигалось. Без неё. На подоконнике лежала муха кверху лапками. И ты туда же. Тебе то, что не живётся? Вспомнила своего кота Фому. Год назад ушёл из дома и не вернулся. Может под машину попал? Все её бросили, даже муха. Губы снова задрожали. Задёрнула штору. Там жизнь без неё. Без неё. Пусть. Ей теперь всё равно. Она уже устала от жизни, от такой жизни.
Непричёсанная, в ночном халате прошаркала на кухню. На кухне штор не было, поэтому было светло. Что-нибудь поесть? Нет, одной не хочется. Только чай. Из шкафчика достала печенье, старое, твёрдое. Вскипятила воду в чайнике. Долго смотрела на газовую плиту. А что? Можно было бы. Зачем так жить? Пожила, хватит. Нет, нет, грех это, грех. Терпеть надо, терпеть. Снова задрожали губы. Села спиной к плите.
Посмотрела в окно. В доме напротив, в окне появилась девочка около трёх лет. Она помахала ручкой. Потом появилась её мать, что-то сказала и они ушли. Будет ли она любить свою маму потом, в старости, не бросит ли?... Нет, не прощу! Надо же, к немцам уехала! Чай остыл. Помакала печенье в чае. Съела половинку. Больше не хотелось. Чай пить не стала, холодный.
Умылась. Причёсываться не стала. Зачем? Легла снова в кровать. Почитать что-нибудь? Так всё давно прочитано и не единожды. Включила телевизор. Что-то смотрела, тут же забывала что. Да и смотрела ли? Больше думала о своём. Задремала. Очнулась. Выключила телевизор.
Пошла на кухню. Подогрела на плите чай. Снова макала печенье. Потом прошла в большую гостиную. Достала альбом с фотографиями и стала рассматривать, подолгу вглядываясь в каждую. Прошла жизнь, прошла... А как хорошо жили до... до развода. Что не вышла замуж во второй раз? Почему? Эх, ты несчастная! Губы снова задрожали. Она ласково погладила фотографию дочери. Потом резко закрыла альбом, испугавшись своих чувств. Вот ещё!
Долго сидела молча. Потом, чтобы отвлечься от мыслей, стала пересматривать старые журналы. Снова задремала в кресле. Журналы упали, она встрепенулась. Который час? День? Ночь? Но на часы не смотрела. Прошла в спальню. Сняла слуховой аппарат, легла в кровать. Долго лежала с открытыми глазами. Господи, когда же ты меня заберёшь!? Устала я от жизни и одиночества. Послышался тихий звонок. Нет, почудилось. Она свернулась калачиком, как в детстве и закрылась с головой одеялом. Прости меня, доченька, вдруг неожиданно прошептала она и закрыла глаза.
Утром соседка обнаружила, всегда закрытую дверь, приоткрытой. Квартира была ограблена, а хозяйка задушена в постели. На следующий день из Германии прилетела дочь. Мириться. Поздно!
Алексей Балуев (12.11.2017)
Свидетельство о публикации №217111201908