Поговорим на Дерибасовской

Ж.П.( Юанне Подтоцкой)

Очищая использованный, архивный бестиарий, послуживший для написания многих расшатывающих статей в то, недалекое время, когда Украину тащили на заклание в создаваемую нью-рос.империю. Эпический колониальный удав, состоящий из тысяч колец агентов "русского мира" (сек.сотов), силился поглотить нашу страну. Удушенная в смертельной хватке жертва, заглатывалась под соусом "привычной коррупции".
Львиная доля денег, "выводимых" путем распила бюджета из экономики, «зарывается» здесь же, под Киевом, в созерцаемых огромных гетто чиновников-нуворышей.
Украинцев делают соучастниками политической аферы века: они собственными руками, под присмотром «донецких» смотрящих, уничтожают собственную государственность. Так уже не раз происходило в истории. Новые поколения украинцев принуждали на новый «переяславский» договор. Это отвечало бы историческим стандартам, когда украинцы «завоевывали» сами себя, продлевая строк московского владычества в Украине.
Уворованное у будущих поколений, "зарабатывается" очень легко: территория под Киевом, буквально напичкана «американскими - вечно зелеными - деньгами».
Моя женщина занималась ландшафтным дизайном. Жанна берет заказы у богатых клиентов, в небольших городишках, - Ирпень, Буча, Петропавловская Борщаговка, - и я, хоть и не всегда с огромным желанием, отрываюсь от письменного стола, чтоб отправиться на страду: «косить бабло на изумрудных газонах, как обычно, в сосновых борах», - говоря языком продвинутой молодежи, - и в прямом, и переносном смысле. На вырученные, таким способом, несколько сотен гривен, мы можем, в самые ближайшие выходные, колесить по всей Украине. Чернигов, Канев, Умань…
« - Ты никогда не был на море?» - в продолжение этой темы, спросила Жанна, однажды. – «Побывал… в одно время в Коми АССР, - говорю, - на южном побережье… Северного Ледовитого океана... И, еще - видел залив Балтийского…», - отвечаю я. – «Появилась возможность побывать на северном берегу Черного моря, - продолжает Жанна. – Заказчику, срочно, потребовались (название растения). Отправляемся, на выходные, в Одессу. Погуляем по городу, посидим на Дерибасовской – поговорим…»
В общем, перебирая свои записи, я отыскал несколько строчек, оставленных после этого путешествия. Эта не совсем дневниковая запись, показалась мне, не безнадежной, в смысле "переработать" ее в литературу.
«14. 09. 2013 г., мы отправляемся к «Жемчужине у моря». Хотим убедиться в том, что Одесса: существует, таки да! О чарующем обаянии которой, говорилось так много. Надо убедиться, что этот город у синего моря, не является чьим-то досужим вымыслом. Обветшалой пропаганды, из какого-нибудь недалекого советского прошлого.
Станет возможным сказать и свое веское слово об Одессе… Приобщаясь, так сказать, к общему литературному процессу. Прошвырнувшись по Дерибасовской, сфоткавшись у Дюка, продефилировать по Французскому бульвару и поглазеть на морские, бирюзовые просторы, оказавшись на знаменитой Потемкинской лестнице.
А опосля, завалиться в гостиничном номере, с Жанной, и заниматься с нею любовью. Что мы делаем всегда, после посещений разных достопримечательностей, с завидной постоянностью, не один год к ряду, путешествуя по городам и весям. Романтики много не бывает. Мы многое повидали в наших жизнях, с мудрено закрученными сюжетами. Чай уже не маленькие…
Одесса, на нашем пути, смотрится завидным трофеем.
…С тех пор как я познакомился с этой женщиной (и: поэтессой (http://www.stihi.ru/readers.html?janin68.), знающий толк в несомненных авантюрах; долгий период пожившей в солнечной Испании (в Каталонии, недалеко от Барселоны), и, к сорока своим годам, вернувшись в Украину: на круги своя.
Она была страстным любителем приключений, секса без ограничений; обретя в том: едва ли не смысл жизни. В жизни она перепробовала много чего; впрочем, иногда в разговорах, что-то прорывается сквозь некоторые табу: «об этом широко не распространяться». Она любительница пудрить мозги своим мужикам, и оставалась, всегда, очень довольна собой, если у нее это получалось. Она много, как и всякая поэтесса, приукрашивала свою жизнь всевозможными прибамбасами. Она заверяла меня, что подрабатывает в Национальном банке: присматривает, в этом учреждении, за цветочными горшками. Иногда она кому-то звонит (говорит, что в посольство Испании) и долго разговаривает, с какой-то женщиной, на испанском языке. Это - интригует. Потом, я понял, что этот стиль поведения, очень разумный, для всякой опытной женщины: сделать своему мужчине приятно, чтобы он сделался более обходительным к ее потребностям. Жанне такой стиль поведения импонировал, как никому другому.
«Поможешь как-нибудь пробраться в Национальный банк, - в эту подозрительную, контору?», - напрашивался я, в гости, к нашим банкирам. – «Ты не грабить ее собрался? – шутила. – Туда не пропустят без документов», – продолжала, уже серьезно. - «Плохи мои дела. – Искраивал я, недовольную мину на лице. – Хотелось бы, вблизи, познакомиться с работой этого рассадника денежных знаков». - «А как ты насеет потратить немножко купюр в ближайшем супермаркете?» - спрашивала Жанна, чтоб сбить мой напор. На это стоило соглашаться. С деньгами своих мужчин, она не привыкла церемониться. Как, собственно, и со своими, тоже.
Жанна россиянка, с какими-то, незначительными примесями, польской крови, которую она унаследовала от одной, своей покойной бабушки, очевидно по материной линии. Она, также, взяла себе ее гордую, польскую фамилию, в качестве литературного псевдонима.
Крупные черты лица, выдают в ней россиянку до мозга костей, и, вообще, ее фигура склонна к легкой форме корпулентности; она - дама бальзаковского возраста, которая не потеряла живого интереса к жизни. То есть к мужчинам, как ее опорной части. Польское начало в ней, практически уже не проявляется. Отталкивающее, скрывается, дезавуируется, прячется от окружающих посредством обаяния и постоянного желания быть востребованной. Мы чувствуем обоюдно, примерно, одного и того же возраста «молодыми людьми», что помогает нам бесшабашно проводить время в путешествиях.
- Люблю таких мужчин, которым слегка за пятьдесят, - рассыпаясь в комплиментах, говорит Жанна. – Те, кто выглядят моложаво, как бы не чувствуют груза прожитых лет. У них: ничего никогда нигде не висит. А, ведь на тебе далеко за сто десять кэге живого веса!
- Ты безошибочно отыскиваешь подход к мужчинам. Что значит, огромный боевой опыт, - с ухмылкой, пытаюсь придать цену своим словам.
Отец, у нее, был летчик; чистокровный русак. Она считала, что всем обязана именно ему. Воспитывалась она в Архангельской области, у своих: дедушки и бабушки. Она посвятила этим воспоминаниям одно трогательное стихотворение. Она часто сравнивает себя с Алисой из сказки Кэрролла.
Окончила помимо каких-то обязательных институтов, еще какие-то испаноязычные курсы; училище народных промыслов; писала спичи донецким кавээнщикам. Отправлялась, ежегодно, вожатой в пионерские лагеря. Даже когда уже была замужем.
До замужества, она проживала в Донецке. С мужем – в Житомирской области. Я это понял, рассматривая ее семейный альбом. После – с матерью и отчимом-профессором на Донбассе.
С замужеством, у нее не сложилось, из-за отсутствия детей.
…С тех пор, Жанна путешествует...
…Поддавшись какому-то социальному призыву, она, вслед за ордой донецких захватчиков ( заполонивших собою Киев и Украину), «припутешествовала» в Ирпень; нашла занятие по душе - ландшафтный дизайн. И – меня, естественно.
Короче, мы живем и путешествуем, вместе не первый год.
…В Одессу мы прибываем уже в сумерках, отыскиваем отвечающую самым скромным запросам гостиничку, закупаем в ближайшем гастрономе продуктов на два дня, – и, - в потемках, – устраиваем ужин при свечах.
Славный праздник себе, который навсегда поселяется в нас, – пусть простит мне, почти святой Эрнест за такое сравнение (это в его стиле). Другие слова, просто не приходят в голову при этих обстоятельствах, особенно, когда речь заходит об Одессе-маме. Чтобы отобразить всю гамму переполняющих чувств.
Одесский говорок, таки да! Даже не сам говорок, как таковой, а именно то, гурманское, послевкусие от него, остающееся в памяти об этом событии...
Единожды, мне посчастливилось услышать, - на конечной остановке какого-то там, одесского транспорта, - когда общались между собою два коренных одессита, простые водители. Сложно передать свое внутреннее состояние, когда я их слушал. Это: внутренний восторг и овации. Это - эстрадное выступление всех артистов-одесситов: Карцева, Ильченко и Жванецкого на одном концерте! С шумом морского прибоя, одномоментно, послышатся голоса: Утесова и Марка Бернеса… О шаландах полных кефали.
Да, что там?.. Идешь по городу, словно путешествуешь по страницам любимых книг. Пастельные, теплые полутона, разливаются перед взором во всю ширь Пушкинской улицы. Разукрашенные ажурными тенями тротуары от нависших платанов. Они словно исполины-атланты, которые подняли над головами свои могучие руки, с растопыренными пальцами, чтоб поддерживать небосвод, голубой.
Я фотографирую все подряд – голубую синагогу; надпись: «Человек без матраса жалок» на какой-то случайной стене; Остапа Бендера и Кису Воробьянинова из папье-маше у кафе-шантана; дворы и дворики, в которые заглядываю.
Вокруг - тучные стада выпасающейся романтики. Той самой, легкоузнаваемой. Когда мы были пацанами в 70-х годах прошлого столетия, мы увлекались блотными шлягерами: "Одесситов", которые были записаны на моем магнитофоне «Воронеж», который безнадежно сжег один мой одноклассник.
…Ходим по Малой Арнаутской (вся контрабанда делалась именно здесь!), и Мясоедовской, о ее «маленьким дворикам», которые подметают «старенькие дворники» для того: "чтоб сияла улица моя"...
На пути к памятнику Дюку и Потемкинской лестнице (на ней всегда будешь высматривать детскую колясочку, увиденную однажды в кинофильме «Броненосец «Потемкин»»); к Морскому вокзалу, минуя Привоз, еще раньше Оперный театр. Не забыть о «Гамбринусе», о котором прочитал в одноименном рассказе, когда-то давно у А.И. Куприна, у которого брал много в свою литературную будущность.
Вся Дерибасовская - сплошной уютный кабачок, - красивые столики стоят прямо на улице. К стволам деревьев над головою прикреплены скворечни, к которым приложена потешная надпись: "Дача".
Я, облачен, в футболку: «Я люблю Одессу», купленную за какую-то сотню гривен на ступеньках какого-то запыленного перехода, у одной бойкой, толстой, одесской торговки.
После того, как однажды на Крещатике, я, в шутку, «угрожал» Жанне, что однажды наряжусь в «вышиванку», - она постоянно заботится, чтобы у меня имелся приличный набор футболок. Любая одежда мне к лицу, поэтому проблем у нее нет. У вышиванке, я выглядел бы «щирым украинцем», как предки – мелкая казацкая старшина. Донецкая россиянка, применяет мягкий имперский способ борьбы с украинским «буржуазным национализмом»?..
Мы сидим на Дерибасовской, жуем хрустящие круасаны; в стаканах возле нас покоится, насыщенный алым цветом, прохладительный напиток, который в этот солнечный день, имеет все признаки эликсира жизни.
Жанна ведет духоподъемные разговорчики, прибегая к излюбленному своему обаянию. Лесть, как сентябрьская, бархатная теплынь, проникает в наше настроение. Жанна делает это изысканно, зная с чего начать. Литературная тема, в этот солнечный день в Одессе, на Дерибасовской – самое то, чем можно усилить ощущение внутреннего комфорта. В преддверье холодов, когда вокруг много прохладной сырости, она, обычно, много рассуждает, о строительстве «собственного дома» на Обуховской трассе. Сразу же: на душе становится как-то теплее и уютнее. Со временем я стал снисходительнее относиться к фантазиям поэтессы, понимая, что невинная ложь в ее исполнении, ничто иное, как способ усилить ощущение счастливо проведенного времени.
- Твои произведения сейчас на сайте читает Иван Д….ч. - Жанна явно привирает, при этом, не моргнув глазом, но мне все равно приятно слышать музыку этих слов. – Это я порекомендовала ему зайти на твою страничку, через одного из своих, постоянных заказчиков, - говорит она, не предполагая, что я не существую для официальной литературы. Как и для ее надутых пропагандой корифеев.
Д…ч, один из столпов официальной литературы. Академик, и т.д. Однажды, я наблюдал его в телевизоре, окруженного свитой «літературознавців», каких-то совсем уж высушенных, словно мумий, дамочек. Они обсуждали свою литературу, которая была атрибутом колониальной системы, всегда играя в ней роль кремлевской пропаганды. Установившийся в 90-х режим кормления сек.сотов, относился к таким монстрам официальной литературы, как к кому-то родному. Им (при тоталитарной системе) выпестовали «своего читателя»; они обслуживали его до сих пор. Они составляют интеллигенцию, а по сути дела - постколониальную элитку.
Однажды, в «Будинку Письменників», я стал невольным свидетелем какого-то обязательного действия, на котором присутствовал отставной Генеральный прокурор Украины, Медвидько. Одиозная личность. Самый высокопоставленный сек.сот, которого мне приходилось наблюдать в самой непосредственной близости. В системе кормления сек.сотов, сложившейся на то время в Украине, официальные мероприятия определенного уровня, требовало обязательного присутствия «свадебного генерала». Пользуясь либеральностью современных порядков, заняв место за спиной Д…ча, я заполучил возможность наблюдать с тыла его седую, и гривастую, голову. Награждали молодежь, награждаемую какой-то литературной премией, какого-то канадского мецената? Или – то было не в тот раз? Все перепуталось уже в моей голове. Впрочем, слушал вполуха. Все больше, вполголоса, болтал с каким-то бывшим журналистом, которому литературное ремесло, служило возвышением на поприще гос.службы. С другой стороны стола, как бы уравновешивая позиции, восседало еще одно литературное светило – П…ко, - автор популярной песни.
Отвечаю, Жанне:
- Мне безразлично: читает Д…ч, или не читает, мои романы. К режиму кормления сек.сотов, я не имею никакого отношения.
- Как ты к Л. К…ко относишься? – спрашивает, она.
- Да, никак, - лениво вливая в себя напиток, сказал я: – О чем можно говорить, если я и прочитал из ее прозы всего несколько строчек. Мне не понравилось. Стихи – наоборот. Не в том смысле, чтоб козырять сим, как это делает разная «интеллигентная» шушера, чтоб не казаться неучами.
Как-то я отправился на фестиваль, который устраивается в самом конце весны на Співочому полі, что находится у стен знаменитой Лавры. По дороге туда, в сужающейся горловине прохода, увидел развалы с книгами. Вся украинская книжная продукция, уместилась на небольшом стеллаже. Я, конечно же, воспользовался предоставленным случаем. Не стихи, и тем более проза, знатной поэтессы, не вызвали во мне бурлящей внутренней реакции, как в свое время стихи Николая Рубцова, с которым они учились в одном и том же месте в Москве, примерно в одно и то же время. Поэзия Рубцова, постоянно исключаемого из вуза (так – похоже – и не закончившего его (диплом выдали после выхода сборника стихов)) – это потрясающая глубина. Здесь примерные строчки, которыми можно заполнить учебники пятого класса, чтоб выучить школяра грамотно писать. Вообще, я не пожалел, что остановился. Одна официальная писательница внесла в название своего фирменного произведения слово «секс» (я не сказал, Жанне, что одно предложение в этом романе тянется бесконечно. Тяжело «переваривать»). Сразу же, у меня сложилось впечатление, что исследовательница, похоже, живого мужского члена в руках не держала, а после упомянутой в тексте «філіжанки кави», мне подумалось, что: писательница заправляет мужской член вилкою.
О своих впечатлениях, я весело рассказываю, Жанне.
- Какой же выход? – растеряно, спрашивает она.
- А, никакого. Я умру, под забором, - с грустью в голосе, разыгрываю, я.
- Я не дам тебе там умереть, - задумчиво, отвечает Жанна. – Мы поселимся с тобою под Одессой. У меня здесь есть один знакомый... – снова, весело, затараторила Жанна. – А весной мы отправимся в Закарпатье. Когда зацветет сакура. Василий Васильевич давно меня приглашает…
…Мы неспешно возвращаемся, по Пушкинской, словно под ажурными триумфальными арками, скрестившихся над головами, веток. Идем под тенистыми одесскими платанами. Темно-голубые тени, распластавшись на тротуарах, создают особенную атмосферу городского уюта. Первый день проходит в Одессе…
…И остывающее море, в Аркадии, волнами выгибая свои бирюзовые спины, ласковым и нежным зверем, трется о наши ноги...
…По дороге в гостиницу, я все еще заглядываю в крохотные одесские дворики, пытаясь увидеть там литературных прототипов блатных песенок и известных литературных воспоминаний.
Мы оба в восторге от этого города.
На ж-д вокзале, Жанна все еще твердит:
- Мы, обязательно, поселимся в Одессе. Я буду заниматься ландшафтным дизайном, а ты будешь мне помогать… - Что звучит: как самая высокая похвала этому замечательному городу.


Скоро пришла новая весна, и Жанна, неожиданно, устремилась на свой Донбасс. Туда явился «русский мир» за своими жертвами.
Оттуда в Киев, хлынули новые путешественники, и заполонили собою хостелы в столице.
Скоро я тоже отправился в Донецкую область, на самоходном орудии.

2017



КОНЬ В ШИКАРНОМ ПАЛЬТО

(Словами, поэтессы Юанны Подтоцкой)





У отца Оксаны Загорской, в Испании, проживала крестная сестра. Когда-то она поехала по туристической путевке на родину Сервантеса и Веласкеса, и осталась там навсегда. На ПМЖ – постоянном месте жительства, - как говорили бывшие ее соотечественники, влюбленные в советские аббревиатуры. Встретив там свою любовь по имени Валентино.



У синьора (обращение к малознакомому мужчине) Валентино, мужа этой Наташи, был друг, его тезка, довольно-таки состоятельный и очень влиятельный в тех краях человек.



Он, и двое родных его братьев, держали в поселке под Барселоной - Ребассо – в переводе это означает «нижний поселок», - фабрику по изготовлению кормов для животных и птиц.



У дона (обращение к хозяину) Валентино был небольшой ток, на котором горами лежали ядреные зерна пшеницы, овса и подсолнуховых семечек (белые, с продольными черными полосками, очень крупные, совсем даже не такие, какими Оксана привыкла их видеть у себя на родине).



Оксана получила работу садовника. Благо образование и опыт позволяли ей рассчитывать на это рабочее место. В свое время дома, в Украине, она закончила факультет ландшафтного дизайна.



Дон Валентино, потом признавался в доверительной беседе Оксане, что имел очень много сомнений относительно ее талантов, заявленных в рекомендациях его давнего друга. Получившие образование в странах бывшего Союза люди, - считалось на Западе, - не обладают достаточными навыками к этой работе.



Дон Валентино не мог поверить, что обычная молодая женщина, воспитанная в неприспособленной для этого среде, сможет успешно осилить такой огромный объем дизайнерских работ. Но, когда Оксана навела примерный лад на его вилле, двух ранчо и фабрике, расположив, таким образом, к себе всю его отборную симпатию.



Дон Валентино, не скрывая своих эмоций, с присущим всем испанцам темпераментом, говорил ей:

- С таким объемом работ мог справиться только настоящий мужчина! Ты обязательно будешь у меня работать! Я положу тебе хорошее денежное вознаграждение!



В помощь себе, от дона Валентино, Оксана получила семью мексиканских эмигрантов: Хосе и Мариам. Это были люди лет на 10 старше ее. Очень набожные и недальновидные люди; тихого и доброго нрава. У себя на родине, эти мексиканцы не смогли получить образования, поэтому вынуждены были эмигрировать в Испанию, в поисках себе лучшей судьбы.



У дона Валентино они арендовали скромный, отдельный двухэтажный домик. С ними жил, - помогая по хозяйству, - 12-летний сын, - Артуро. Он был поздним их ребенком.



Спустя совсем немного времени, когда дон Валентино смог по достоинству оценить старания этой трудолюбивой семьи, он тут же устроил их сына в муниципальную школу. Мальчик неплохо занимался, подавая определенные надежды своим родителям. Чтобы парень не отстал от своих испанских сверстников, дон Валентино, подарил ему настоящий компьютер.



…Так они втроем и крутились на ранчо. Оксана учила такого надежного и прилежного Хосе декоративной стрижке кустарников, ухаживать за деревьями; а мексиканец учил ее свободно обращаться со всевозможной садовой машинерией. С его женой, Мариам, Оксана наладила обмен кулинарными секретами национальных кухонь (благо было чему поучиться). Без труда выучилась готовить все мексиканские блюда.



…В круг друзей Загорской, входила так же и медсестра Эмма. Просто, эта, на десять лет младшая девушка, стала первым человеком на фабрике, который встретил ее открытой, приветной улыбкой. Это обстоятельство, каким-то образом, повязало их потом узами крепкой дружбы.



Эмма приехала сюда с местности Кастилья-де-Ламанчо, с небольшой деревушки Карталусья, название которой, звучит в переводе с древнекастильянского на русский, как: «Парящее письмо». С того самого Ламанчо, имеющую сухую, бурую почву, на которой превосходно произрастают знаменитые испанские мандарины и оливки, и подарившая миру Рыцаря печального образа.



История появления в доме дона Валентино этой молодой женщины, вполне характерна для всей католической Испании. Испанцы, как известно, очень набожные, что подразумевает их, как людей очень богатых своими предрассудками. Религия сделала их настоящими фанатиками. Особенно, это остро чувствуется, в отдаленных деревнях.



Во время учебы в медицинском колледже, Эмма влюбилась в молодого человека по имени: Андрео. Он был из состоятельной семьи врачей-стоматологов.



Молодые люди некоторое время жили в гражданском браке. Эмма забеременела и намеревалась родить от него ребенка.



Она сказала молодому человеку:



- Что бы не было, Андрео, я рожу!



На что Андрео, ответил:



- Я не готов стать отцом. Мне еще надо сделать карьеру. Этот ребенок будет очень мешать. Я строю другие планы. Я открою в Мадриде стоматологический кабинет. Подождем, с ребенком?..



Эмма обиделась на него. Они расстались. Ей пришлось, уезжать к дальним родственникам под Барселону. Средневековые традиции не позволили ей в таком положении вернуться в родную деревню.



Эти волнения отразились на ходе беременности: дочка появилась на свет, на два месяца раньше положенного срока. Участливые родственники помогли ей найти работу медсестры на фабрике дона Валентино. Эмма нашла здесь понимание и достаточно неплохую зарплату.



В ее судьбе все наладилось. Эмма растила замечательную малышку. Несостоявшийся ее муж, открыв на своей исторической родине стоматологический кабинет, женился на другой девушке, своим посильным участием, помогая бывшей своей возлюбленной материально растить свою дочь.



…В Испанию Оксана приехала, уже бегло зная испанский язык. У себя на родине, она, какое-то время, посещала курсы испанского языка. К своему горькому разочарованию, приехав сюда, она тут же поняла, что совсем не может общаться на языке Сервантеса.



Испанцы говорили очень быстро, не оставляя времени опомниться. Ее слух мог различить лишь отдельные слова. Оксане казалось, что испанские слова летят из часто открывающихся ртов, словно пули с пулемета. Она не могла поддерживать даже беглый разговор. Тогда она уяснила для себя только одно, что этот красивый язык, можно выучить, только находясь в среде этого яркого и очень темпераментного народа, когда все вокруг дышит этой словесной музыкой, и ей предстоит снова учить его.



В Испании летом очень жарко. Начиная уже со средины мая, температура воздуха резко подскакивает до 40-ка градусной отметки. Оксане приходилось вставать очень рано (в пределах 4-5 часов утра), чтоб успеть до сиесты – традиционного полуденного отдыха испанцев (часть испанского менталитета), - управиться с определенной работой. Работать приходилось до двух часов.



Дон Валентино и его гражданская жена Анна, постоянно отмечали такое усердие своих работников. Супружеская чета была справедлива к ним, уважала их ежедневный труд, не скупясь на щедрые подарки.



…Оксана уже знала его судьбу. В 70-х годах, Дон Валентино овдовел. Судя, по разговорам его челяди, он был женат на француженке. Очень красивой женщине. Ее звали Дарин. Она служила в местной школе преподавателем музыки.



У них была дочь Кристин, которая проживала во Франции, где-то в провинции Кокнар, в доме своей бабушки. Посмотрев фотографии в доме, Оксана сделала вывод для себя, что дочь унаследовала многие внешние черты своего отца, в то же время, по словам очевидцев, своим характером, дочь его была отнюдь не сахар, с какой-то нервной внутренней жизнью. Разговаривала резко, отрывисто чеканя слова.



Еще, в чем рознились она со своим отцом, так это в своем отношении к донне Анне. Дон Валентино любил свою кроткую жену тогда, как его дочь от первого брака, терпеть ее не могла. Причин можно было придумать сколько угодно, но сути они не меняли. Кристин практически не ездила в гости к своему отцу. Жила со своей семьей в прекрасной Франции, растя двух сыновей - внуков дона Валентино.



…Донна Анна никогда раньше не была замужем. Родилась в деревне, под Барселоной. Получила профессию педиатра.



С доном Валентино их познакомил общий друг. С 1974 года – они вместе. С тех пор, жили в гражданском браке, и менять, судя по всему, ничего в жизни не желали.



Они по-своему любили друг друга. Во всяком случае, они всегда предпочитали коротать все время вместе.



По характеру донна Анна была домохозяйкой. Она создавала уют в доме, поддерживая в нем тепло семейного очага. Добрая, набожная женщина, которую Оксана обожала, всей душой привязавшись к ней.



Донна Анна часто отправлялась в свою деревню, что под Барселоной, навещая там своих многочисленных племянников.



…И вот, однажды, из этой деревни, донна Анна, привезла настоящего скакуна. С этого, собственно, и разыгралась настоящая история…



Начало было положено с того, что челядь не смогла долгое время выбрать имя новому питомцу. Сделать это оказалось очень сложно. Конь был не совсем обычного окраса. До половины, – голова, роскошная грива и часть туловища, - были черные, словно вымазанные сажей, брюхо – белое, а еще: по крупу были раскиданы черные яблоки по рыжеватой масти.



Несколько дней вся челядь ломала себе мозги. Был объявлен даже небольшой конкурс для выбора имени этому необычному скакуну.

- Домино… Агнэу...



Начитанная (пишущая стихи) Оксана, предложила, чтоб его назвали не иначе, как коня Александра Великого – Буцефал!



Это было все, не то. Конь упрямо не хотел называться. Имена казались очень пресными для такого колоритного животного.



Наконец, он получил имя - Адлер. Это предложение Артуро, сына Хосе, который работал помощником садовника, всем пришлось по душе.



- Адлер, - в переводе с немецкого, - Орёл! Мы это в школе проходили! – выкрикнул смышленый мальчишка.



Адлер – был крепким на вид скакуном, с мощной, короткой шеей и сильными ногами. У него был удивительно роскошный хвост (тугой жгут черных и длинных волос).



Выяснилось, что этот конь, имея своенравный характер, прослыл очень коммуникабельным животным. О, нем заговорили все.



Адлер целыми днями бродил по ранчо без привязи и грыз в саду яблоки. Он любил подачки, и умел их выпросить.



Конь оставлял метки везде: где только мог, и как только мог. Особенно доставалось только что подстриженным газонам. Было такое ощущение, что он создан для того, чтоб везде валять кучи органических удобрений.



Оксане пришлось срочно изучать все его слабости. Адлер не выносил громкого крика, и очень боялся дыма. Учуяв дым, он начинал громко фыркать, а потом, став на дыбы, срывался вскачь от условной угрозы…



Увидев испорченный газон, Оксана тут же повышала свой голос:



- Ах, ты паразит каталонский! Коршун пёстрозадый, - не конь! Ренегат, окаянный! Совести у тебя нет! Разве мало тебе кустов возле речки? Жрал бы ты меньше? Чем тебя только этот конюх кормит? Снова навалял кучу!



Перед тем как покинуть место преступления, конь смотрел на Оксану наглыми глазами, после чего фыркал и только потом уходил по своим делам.



В саду Адлер продолжал вести себя так, как бы вели себя некоторые земляки Оксаны. Не в силах съесть все яблоки, конь начинал преднамеренно портить их внешний вид. Скоро стало невозможным отыскать целое яблоко даже днем с огнем! Для обязательного пирога, плоды приходилось резать и очищать.



Но больше всего, кажется, Адлер полюбил топтать опавшие сливы. Оксана, как могла, боролась с этим варварством, швыряя в коня шишки от карликовой ели.



Короче, Адлер, заслужил, чтоб его отправили на дальнее ранчо в Монтаньеро. Оксана, которой он не давал покоя не днем, не ночью, теперь могла вздохнуть с облегчением.



…Дон Валентино, оценив праведные труды Оксаны, осчастливил ее небольшим туром по Испании. В гида ей, он определил свою жену, донну Анну, чтоб она тоже смогла развеяться от домашнего сплина. Это был недельный тур, с обязательным посещением Мадрида и Пальма-де-Мальорка.



Перед началом поездки, в доны Анны, появилась навязчивая идея (фикс), чтоб во время этого путешествия познакомить и выдать Оксану замуж, за настоящего состоятельного испанца. Молодая украинка не противилась идущему от сердца хозяйки желания, поскольку несколько лет назад, у себя на родине, она развелась со своим мужем, и теперь была свободна, как птица вольная.



…Дефилируя по Мадриду, вырвавшиеся на свободу женщины, очутились на площади Святого Себастьяна. Несколько квадратных метров обустроенного в седую старину пространства, сразу же обволокли путниц атмосферой карнавального праздника. Вокруг было множество клумб, на которых благоухали цветы всевозможных форм и экзотических видов.



На одноименной площади властно выделялся серокаменный собор Святого Себастьяна, с острыми шпилями в готическом стиле. Серость собора и окружающих зданий не давила на психику, как этого следовало бы ожидать в такой жаркий день, а словно бы парила в воздухе. Несколько фонтанов в классическом стиле по бокам площади, освежали это воскресное утро.



Оксана находилась в состоянии легкой эйфории, от этого великолепного зрелища. Никакие мысли не давили ей на психику. Это была какая-то новая сказка, в которую она попала, словно Алиса в своем Зазеркалье…



Дона Анна отправилась покупать утреннюю газету, оставив Оксану, в ее сказке. Та, сразу же, присела на большую глинную лаву, ручки которой были в виде возлежавших львов.



Перед глазами в безоблачном небе Испании кружились голуби. Эту площадь они считали своими пажитями, азартно атакуя миниатюрных япошек с фотоаппаратами, которые по доброте душевной, отдавали им все съедобное.



Хлопотливый гид (почему-то на испанском языке), пытался безуспешно надоумить посланцев страны восходящего солнца, что так кормить этих прожорливых птиц совсем необязательно:



- Бастанте, синьоресс, парфавор! Бастанте! «Хватит синьоры, пожалуйста! Хватит!», - слышалось Оксане.



Оксана с интересом наблюдала за этой шумливой возней, едва не пропустив мимо своего внимания важный для себя момент, когда с припарковавшегося рядом с раритетного кабриолета «Берлинетта-Боксер», вышел ухоженный, набриолиненный мужчина, лет под сорок – сорок пять.



Импозантность такого напыщенного дона, должна была понравиться вкусу ее хозяйки. На левой руке: у господина блестел изысканный «Ролликс»; правую руку ему – украшал большой перстень, с крупным, изысканным камнем. Он приближался к Оксане в сопровождении еще одного крупного мужчины, довольно-таки, высокого роста, очевидно, что, его телохранителя.



Видя перед собой скучающую на лавке девушку, этот, по всех внешних отношениях, солидный дон, подошел к ней вплотную, и сразу же включил процесс очарования предмета своего вожделения:



- А донде истандо, синьорита? Эрес, но испаньолла? Делисиоса бонита! – В переводе, для Оксаны, это прозвучало, как: «Откуда взялась, сеньорита? Ты не испанка? Великолепная красавица!».



Оксана даже не успела глазом ему моргнуть, как ее левая щека оказалась в плену его костлявых пальцев. Она тут же почувствовала себя очень униженной и оскорбленной от такой неприкрытой бесцеремонности этого хамовитого синьора.



Не замечая ее состояния, дон продолжал орать на всю площадь:



- О-о! Какие большие глаза! Это – у тебя линзы?! Или – настоящие?!



Ярость, волной, захлестывала ее. Этот человек был так же хорошо «упакован», как и бестактен по отношению к дамам. Внутри Оксану распирало от праведного гнева.



Еле сдерживая себя, она отыскала в себе силы, с достоинством ответить хаму:



- Да, что вы, синьор. Все у меня искусственное. На голове – парик, вместо волос. Глаза – линзы. Четыре пластические операции. Мне 60 лет. Я похоронила четырех мужей. Имею пятерых внуков. А сама я приехала сюда из солнечной Чукотки!



Она увидела, как, от непонимания, лицо синьора вытягивалось в такое же лошадиное, которое часто наблюдала у незабываемого Адлера. Вообще, эти два персонажа в ее жизни сразу же слились в одну емкую метафору. Вряд ли этот вылизанный синьор до конца уяснял, что такое эта самая Чукотка и с чем ее действительно едят.



Однако, сие обстоятельство не мешало ему тотчас же возобновить свои посягательства на ее тело.



- Для такой красавицы у меня есть свой красивый дом, который ждет свою принцессу! – Заканючил он.



К этому моменту, Оксана уже поняла, что имеет дело с обычным ловеласом, которому захотелось поволочиться за очередной юбкой.



- Да, что вы! – сказала Оксана. - Я привыкла жить в яранге. Без света и тепла. Оставлять своих оленей без присмотра. Ах, синьор, как мне скучно без них в этой, вашей Испании!



Сытая, самодовольная физиономия синьора снова напряглась, отображая какой-то сложный мыслительный процесс. Очевидно, семантический набор слов в ее ответе несколько отличался от стандартного набора жертв его любовных приключений.



Однако, он не долго находился в замешательстве, и снова предпринял попытку завоевать расположение прекрасной незнакомки.



- Как тебя зовут? – спросил самоуверенный синьор.



- Конь в пальто! - ответила Оксана на своем родном языке, будучи совсем уверенной, что этот ответ очень бы понравился Адлеру.



После этого синьор попросил номер ее телефона. Оксана назвала какую-то произвольную комбинацию цифр, несуществующего в природе номера, если б ему довелось позвонить потом в Монтеньеро коню Адлеру.



Синьор внес этот в свой телефон и пожелал, чтоб Оксана вписала над ним свое имя:

«Kon v schikarnom palto»



В этот момент появилась донна Анна, и синьор, наспех попрощавшись, поспешил к своему роскошному «итальянцу» «Берлинетта-Боксер»…



…К вечеру того же дня, они уже обживали номер в хорошем отеле на Пальма-де-Мальорка. О чем еще будет возможность поговорить в следующий раз…