Глава двадцатая

Праздник в обители королевы Хайрен для Мильта всегда затягивался, но обычно — по другим причинам. Ее Величество традиционно требовала поделиться всеми последними наблюдениями, убедиться, что фрегат ни разу не пострадал, а его команда не понесла невосполнимые потери. Однако сегодня капитану «Оборотня» повезло.
Этого парня он видел в первый раз. Высокий, отстраненный и рассеянный, тот застыл у низких столиков с холодными закусками и витал в облаках, пока внимание амайе не привлекли его волосы — то ли красные, то ли синие, то ли рыжие, то ли желтые, то ли белые пряди переливались огнем, отбрасывая отблески на сонные янтарные глаза.
— Хайрен, — Мильт остановился, — кто это?
— Это? — королева посмотрела на незнакомца так, будто он испортил ей жизнь. — Это господин Искра, первый сын эльского императора. Тебя представить?
— Благодарю, — улыбнулся капитан, — но я и сам в состоянии. А гостям уже скучно, и они выглядят не хуже волков. Предлагаю такой план, — поспешно добавил он, заметив, как дрогнули губы Хайрен. — После окончания приема я буду ждать тебя в южной галерее. И обрадуюсь, если ты распорядишься убрать оттуда лишних стражников.
— Хорошо. — Ее Величество отвернулась и сделала несколько грациозных шагов прочь. — Но если ты не придешь, я прикажу тебя обезглавить. Или повесить. Или...
Дослушивать амайе не стал. В его присутствии королева Плиарета часто сыпала угрозами, но чтобы осуществить их — нет. Никогда.
— Добрый вечер, — он протянул эльскому наследнику расправленную ладонь. — Меня зовут Мильт. Я капитан боевого фрегата «Оборотень».
— Добрый вечер, — без особой радости согласился тот. — Я Нэрол.
— И не человек, — полувопросительно произнес корсар.
— Нет. — В приятном, но излишне тоскливом голосе эльца прозвучало откровенное раздражение. — Все только об этом и спрашивают. Жутко надоело. Если у вас все, то идите, пожалуйста, своей дорогой.
— Увы, — амайе выразительно развел руками, — у меня не все. Вы ведь каратрим, верно? То есть дракон. И кровь у вас драконья, и повадки, и характер, и вообще вы — дракон! А у меня на борту, — он перешел на шепот, — есть мальчик из империи Ильно, который без помощи небесных ящеров не протянет и двух суток. Проявите милосердие, господин Нэрол. Прошу вас.
Парень по прозвищу Искра удивленно моргнул:
— А вот такого со мной еще не случалось. Мальчишка из империи Ильно? Серьезно? Вы не шутите?
— С чего бы? Если бы я хотел пошутить, то, поверьте, сделал бы это иначе. Но мне действительно нужен живой дракон.
— Тогда я взгляну, — решительно заявил Нэрол. — Даже если ни черта не получится — будет интересно. Далеко до фрегата?
— Близко. Мой родной город и это место, — Мильт широким жестом обвел зал, — связаны переходными рунами. Секунда — и мы уже в Эльме. Секунда — и возвращаемся на прием. Вы готовы? Превосходно. Следуйте за мной.
Искра покорно покинул шумный гостевой зал, переступил границу начертанных в полу рун. Мгновение — и вокруг, подобно туману, зависает серая мгла. Второе мгновение — и она пропадает, а вместо нее появляется просторная кают-компания со сдвинутой к стенам мебелью.
Там, нервно кусая губы и периодически делая глоток малинового чая, переминался с ноги на ногу Маргул. Обнаружив капитана, он дернулся и негромко, с тоской, выдал:
— Эльва и Рин пропали.
— Извини, что? — обреченно уточнил амайе. — Ладно Рин, Рина я понимаю. Но Эльва? Опять?!
— Не кричи на меня, Мильт, — попросил Маргул. — Мне и так плохо. Представь: я спокойно сидел на пирсе, никого не трогал, никого не обижал, и тут — бах! Мой друг исчезает, как привидение. Словно бы его и не было здесь.
— Не мучай себя, — выдвинул ответную просьбу капитан. — Иди спать, а я попробую разобраться.
— Хэль уже пробовал, и его результаты весьма скромны. — Картограф, передернув плечами, направился к выходу. — Все, что он определил — это приблизительный тип заклятия. Магия крови. Он еще говорил, что такую редко используют. Мол, она требует больших жертв, и мало кто способен перенести их без вреда для себя.
— Ценное мнение, — вмешался господин Нэрол. — Разрешите осмотреться?
— Пожалуйста, — кивнул Мильт. — С вашей стороны это будет ужасно кстати.
Каратрим улыбнулся, тенью проскользнул мимо Маргула и, судя по звукам, поднялся на шкафут. Картограф и капитан остались наедине.
— Зря я взял Эльву на корабль, — самокритично признал амайе. — Этот человек — все равно что ходячее пушечное ядро, готовое в любую секунду разорваться. Разумеется, он приложил все усилия, чтобы помочь нам спасти Эхэльйо. Но...
— Ты идиот, Мильт, — неожиданно разозлился подросток. — И если это такой способ меня утешить, то он с треском провалился. Ходячее пушечное ядро, надо же! А я-то думал, что Эльва — наш товарищ, наш друг! Странно, никогда прежде я не замечал за тобой такого пренебрежения к людям!
Он швырнул чашку на пол, и та разлетелась десятком острых осколков. Когда капитан сумел отвести от них растерянный взгляд, Маргула в кают-компании уже не было.
Нэрол, в отличие от бравых корсаров, времени даром не терял. Он прошелся по пирсу, пощупал воду, углем нарисовал на прохладных досках шесть поисковых символов. Те замерцали — бледно, будто ночные звезды, — и безошибочно определили место, где находился и откуда исчез корабельный маг. Парень по прозвищу Искра фыркнул, сообразив, что имеет дело с некромантом — причем некромантом весьма талантливым, иначе магия крови убила бы его быстрее, чем затянула бы в глубину противоположных граней заклятия. А противоположные грани отличались завидной крутизной: уходили вертикально-вверх, тянулись, тянулись и тянулись, пока не обрывались набором почти исчезнувших нитей. Искать Эльву по ним — напрасная трата энергии и возможностей. Но умения Нэрола не ограничивались подобной ерундой.
Собственно, никто вообще понятия не имел, где начинаются и где заканчиваются его способности. Искра, рожденный в столице Эльской империи — ближайшего соседа Ландары, — обладал не только драконьей мощью, как все каратримы, но и человеческим волшебством. Оно было хаотичным, спонтанным и... смешанным. В равных долях светлое и темное. В равных долях предназначенное для разрушения и создания.
Вернувшись на палубу, он поймал за локоть капитана Мильта и с надеждой спросил:
— Скажите, а у вас на борту имеются личные вещи господина Эльвы?
— Да, — согласился тот. И обратился к голубоглазому, кудрявому, заспанному эльфу, выглянувшему из камбуза: — Хэль! Будь добр, проводи нашего гостя.
— Хорошо, — без особой радости откликнулся тот. — Идемте.
Он нырнул в переплетение жилых кают, как в нору. Наверное, даже под землей Нэрол не чувствовал себя таким жалким — деревянное нутро корабля, кое-где укрепленное железом, подступало отовсюду и едва ли не сжималось, чтобы сожрать неудачливых путников. Стихией каратрима было небо, и противоположные небу материи он переносил плохо.
— Это здесь, — Хэль толкнул достаточно тонкую, не предназначенную для долгой осады дверь. — Проходите. Берите любой предмет, какой вам приглянется, но при одном условии: потом вы обязательно вернете его на место, — остроухий сложил руки на груди, намекая, что в случае чего будет отстаивать добро некроманта ценой собственной жизни.
— Обязательно верну, — подтвердил Искра, переступая условную линию порога — условную, потому что на самом деле порог отсутствовал.
Господин Эльва, кем бы он ни был, порядок недолюбливал: все валялось везде. Выдранный с ошметками ниток рукав рубашки висел на краю канделябра, в углу раскинулась кипа разномастных пергаментов, к потолку была прибита метательным ножом карта империи Ильно. Нэрол честно с ней ознакомился, про себя отметив, что имперцы вряд ли располагают большим запасом пищи или воды — всего лишь одна река, ни единого озера и суровый, хищно заостренный, будто челюсти голодного великана, горный хребет. Уровень жизни тамошних деревенщин рисовался каратриму в самом худшем свете, и он поспешил отвлечься. Не получилось — взгляд Искры замер на двух человеческих черепах, связанных крепкой карминовой нитью. Тот, что слева, выглядел превосходно: чистый, аккуратный, обделенный лишними увечьями. А тот, что справа, играл роль полной противоположности первого: испещренный рубцами, царапинами и трещинами, да к тому же лишенный нескольких зубов. Но от обоих одинаково веяло темной магией, причем магией столь мощной и сокрушительной, что у Нэрола заныло под лопаткой. Дышать тоже стало немного страшновато, и в поисках утешения он обратился к Хэлю:
— Почему вы не предупредили, что на вас работает архимаг? 
— Потому что Эльва — не архимаг, — невозмутимо пояснил остроухий. — Да, у него прекрасные перспективы, и его способности весьма далеки от уровня рядового колдуна. Но, к сожалению, мой приятель не собирается лезть в гильдийскую Башню ради сомнительных — как он сам выражается, — привилегий. И вряд ли кому-нибудь удастся его переубедить.
— Жаль, — искренне огорчился Искра. — Таких магов, тем более — с темным даром, ныне днем с огнем не найти.
— Неправда. Этого найти можно — и днем, и ночью, и с огнем, и без огня, и даже в глухом лесу, если ему приспичит пообщаться с представителями мирной нечисти. Он странный парень, господин каратрим. Я знаком с ним уже несколько месяцев, но до сих пор не могу понять — кто передо мной. И чего мне следует от него ожидать.
Нэрол весело рассмеялся:
— Неплохой показатель. Раз уж вы, Бог знает сколько проживший эльф, освободивший к тому же от проклятия Кленкар, не сумели разобраться, то я тем более не смогу.
Эхэльйо напрягся.
— Как вы меня узнали?
— В основном по ауре, — дружелюбно пояснил Искра. — Я был в Кленкаре, прогуливался по опустевшим улицам. Ваша аура оставила глубокие отпечатки в общих энергетических потоках города. Не стоит отнекиваться. Я — не инквизитор и не тупой зевака, и я нахожу ваш поступок весьма и весьма достойным. Примите мое признание.
— Спасибо, — скептически поблагодарил остроухий. — Вот уж от кого, от кого, а от бывшего наследника Эльской империи я похвалы не ждал.
Нэрол ощутил заманчивое желание повторить недавно прозвучавший вопрос, но мужественно сдержался.
— Вам известно, как господин Эльва подчинил себе эти черепа? — поинтересовался он, проводя пальцем по переносице Леашви. — Каким заклятием он воспользовался? Мертвая материя, конечно, никогда не против поиграть с живым миром, но для ее поддержания требуется немало сил. Куда проще поднять свободного зомби, расправиться с врагами и закопать его обратно в землю, чтобы не мешал простым людям.
— Нет, — покачал головой Хэль. — Эльва почти не рассказывал о своих талантах. Черепа и черепа, без разницы, что они такое. Разве что, — остроухий задумчиво нахмурился, — иногда он называл их защитниками. Но это скорее обобщение, чем что-то... ну... настоящее.
Искра закончил ощупывать Леашви и принялся за Невтена.
— А кем были эти ребята при жизни, вы не в курсе?

Северный ветер донес заклинателя до берегов империи Ильно, но соваться в Нолет не пожелал — мол, там много других колдунов, много жителей, много зевак, и все они слегка изумятся появлению кентавра и демона. Саг попрощался со своими врагами почти тепло — даже рискнул обменяться рукопожатием с Фасалетрэ Эштаралье.
— До встречи.
Море бушевало, как сумасшедшее. Огромные волны разбивались о скалистую линию суши, рассыпались тысячами брызг. Холод, и без того пробирающий до костей, становился невыносимым, и Саг бегом бросился вглубь заброшенной местности. 
До Нолета было недалеко — Сев рассчитал все так, чтобы и заклинателю не пришлось топать по пустоши три дня, и демона не обнаружили орденские маги. Над городскими стенами вился густой туман, просачиваясь внутрь через ворота. Казалось, будто стражники в нем купаются.
Сага поприветствовали почтительно, но не унижаясь. Тот стражник, что стоял ближе к чаше для сигнального огня, покосился на юношу с подозрением. Да, все непосвященные наверняка надеялись на его возвращение в порт, с кораблем, и теперь не скоро избавятся от глупых шуточек про дурака, который помчался за иллюзорным противником и получил по носу, да так, что этот самый нос едва не захлебнулся в грязи.
Три-один-шесть гордо расправил плечи, скрывая слабость. Никто не должен сообразить, что поход на земли противника вымотал его до предела.
Никто не должен сообразить, что противник был сильнее и безумнее, чем изначально предполагалось.
В главную резиденцию Ордена Саг не пошел — свернул на полпути, добровольно променяв центральные улицы на крик и гомон окраин. Прогулялся по узким переулкам, наслаждаясь шумом и полумраком — в последние дни юноше их отчаянно не хватало, — и присел на кривую ограду возле корчмы. Из открытого окна вкусно веяло свежим хлебом, овощным рагу и чем-то пряным, нежным, слегка хмельным. Пошарив по карманам и с восторгом отыскав несколько имперских монет, три-один-шесть переместился в общий зал заведения, устроился за столом и перехватил рассеянный взгляд хозяина.
Рослый мужчина, по самые брови заросший седой бородой, принял заказ и убрался в кухню. Он был не слишком-то разговорчив, но с помощью ненавязчивых вопросов Сагу удалось выяснить, что, пока он прозябал у черта за рогами, в Нолете ничего важного не произошло. Орден заклинателей проедает налоги, от императора давно нет вестей, а на руинах форта Салес опять завелась какая-то нечисть — радостно ловит любопытных ученых, но не ест, а, вероятно, запасается пищей на зиму, потому что трупы находят выпотрошенными на ветках деревьев.
— Ерунда, — бормотал три-один-шесть, изучая посетителей. Никто из них не показался ему опасным, и, когда хозяин принес целый набор тарелок и кружку, наполненную вином, Саг безмятежно взялся за вилку.
К сожалению, Нолет изобиловал чуткими ушами и зоркими глазами — не минуло и получаса, как в корчму явилась приземистая, крепкая русая девушка, на чьи плечи ниспадали две толстые косы. Она села напротив, мрачно вздохнула и сказала:
— Привет.
— Привет, — равнодушно кивнул юноша. — Давай-ка я угадаю. Тебя прислали, чтобы ты выведала, какого черта я приперся в Нолет один и куда запропастился корабль — вместе с оружием, матросами и ценным снаряжением. Правильно? Так вот. Корабль, целый и невредимый, стоит на якоре у берегов Морского Королевства. Если мы свяжемся с его капитаном, и свяжемся немедленно, то избежим лишнего кровопролития и дурацких теорий в мой адрес. Я, как и собирался, приложил все усилия ради поисков захваченного в плен некроманта. Нашел его родственников, но расправиться с ними не получилось. Мальчик из семьи аристократов, а благородным законы не писаны. Кроме того, у них имелись неплохие защитники, и эти защитники вышвырнули меня обратно в империю.
— Надо же, — скептически хмыкнула девушка. — Наш непобедимый Саг проиграл. С ума сойти. Это повод выпить. Эй, хозяин! Принесите нам еще вина!
— Дура, — безжалостно припечатал ее три-один-шесть. — Если ты так уверена в своих силах, почему не отправилась к прибрежцам вместе со мной? Я ведь звал. Я ведь сообщил, что приму в команду каждого, кто действительно захочет сразиться с этими тварями. Давай-ка я угадаю еще раз, — любезно предложил он. — Ты банально... струсила. Струсила и решила остаться дома, под защитой товарищей. Еще и обрадовалась, небось, что всем надоевший Саг добровольно сунул шею в петлю.
— Заткнись! — вспылила девушка, смахнув локтем едва принесенную бутылку. — Закрой свой поганый рот, чертов мертвец!
— А ты закрой свой, — от всей души посоветовал Саг. — Иначе из этой корчмы я выйду с твоей головой под мышку. Ты мне надоела, Хатри. И ты, и твои дурацкие привычки относиться к людям так, как они того якобы заслуживают. Иди обратно в Орден, скажи, что я отдохну, а затем подробно отчитаюсь обо всех достигнутых результатах. И о недостигнутых — тоже. В общем, унижусь как смогу — тебе на радость. Но сейчас будь добра оставить меня в покое.
Мимо уха заклинателя прошелестел короткий легкий стилет. Лишь одно неуловимое движение спасло его от смерти, и Хатри, вскочив на ноги, яростно ударила кулаком по столу:
— Почему бы тебе просто не сдохнуть?!
— А тебе? — вернул шпильку Саг, оборачиваясь. Из-за его нелюбви к острым предметам никто, вроде бы, не пострадал — кроме побледневшего корчмаря. Последний стиснул маленькую рукоятку стилета, рассчитанную на женскую ладонь, и скупым рывком избавил стену заведения от лишнего украшения.
— С вас еще десять золотых монет, — с уважением, но твердо объявил он, глядя на заклинательницу прямо и укоризненно. — Ругаетесь — ради Бога, но портить чужое имущество я вам не позволю.
— Да подавитесь, — рыкнула девушка, бросив на столешницу необходимую сумму. И, уже направляясь к двери, провозгласила: — Было бы чудесно, если бы вы отравили этого мерзкого... человека!
Явная издевка Сага ни капельки не зацепила. Он пронаблюдал за тем, как хозяин корчмы сгребает красное золото, откинулся на спинку стула и широко зевнул.
Пускай бесятся.

Светловолосого новичка Везарт нашел у костра, разведенного арбалетчиками. Рядом с ним расположилась добрая половина отряда, пустив по кругу бутылку дешевого вина — вероятно, купленную в городе и припрятанную до подходящего случая. Молодой боец, трепетно прижав к груди старую гитару, вещал о тройке знаменитых заклинателей, а новичок завороженно внимал, прикрыв яркие синие глаза.
— Извини, — наклонившись к нему, произнес Везарт. — Но не мог бы ты на минуточку отвлечься?
— Угу, — покладисто согласился светловолосый. Как там его? Альва? Ульва? Парень зажмурился, проклиная себя за плохую память. — А что такое?
— Господин Сарма попросил передать тебе это, — пояснил боец, протягивая новому знакомому аккуратно сложенный клочок пергамента. — Не знаю, что там. У нас не принято читать письма, предназначенные товарищам — даже если эти товарищи появились только сегодня. К слову, тебе удалось многих заинтриговать — командир еще никогда не принимал в Легион тех, кто попадался ему... подобным образом. Я был бы тебе очень благодарен, если бы ты рассказал, откуда выполз и почему так рвался сюда вступить.
— Откуда я выполз — это, к сожалению, секрет, — дружелюбно ответил светловолосый. — А вот цели мои вполне понятны. Господину Сарме зачем-то понадобился мой друг, и бросать его я не собираюсь.
Взгляд Везарта скользнул по бледному лицу остроухого, закутанного в три походных одеяла. Корни, отпущенные зрачками, понемногу втягивались обратно, и Рин снова походил на прежнего, нормального себя. Его иссиня-черные волосы растрепались, ресницы слиплись, а левую бровь пересекала косая царапина — тонкая, но глубокая.
— Есть у меня кое-какие догадки, — тихо, чтобы никто другой не услышал, пробормотал боец. — Хочешь, я ими поделюсь?
— Поделись, — серьезно кивнул новичок.
Везарт отступил под сомнительное прикрытие деревьев, и светловолосый парень, насмешливо хмыкнув, последовал за ним.
— Неужели у господина Сармы есть тайны, недостойные того, чтобы донести их до бойцов?
— Тайны имеются у всех, — огрызнулся Везарт. — В том числе и у тебя. А господину Сарме невыгодно терять власть ради непроверенных догадок, если они вдруг станут общественным достоянием и превратятся в повод для шуток. Поэтому ты обязан, — выразительно добавил он, — молчать о том, что я тебе расскажу.
— Ладно, — равнодушно пообещал новичок. — Ну, теперь твоя душа спокойна? Или ты считаешь, что у этого прекрасного дерева тоже есть шансы расправиться с устойчивыми позициями командира Легиона?
— Не язви. Я разговариваю с тобой по собственной воле, вне командирского ведома. Разумеется, общение между бойцами не запрещено — как тут его запретить, когда все друг друга знают и сражаются плечом к плечу, — но...
Он осекся, прижав правую ладонь к груди — туда, где зашевелилась темная легионерская куртка. Из-под плотной ткани глухо, но внятно прозвучало низкое кошачье мяуканье.
— В чем дело, Нежность? — проворковал Везарт, и его тон, мгновение назад уверенный и твердый, сделался откровенно влюбленным. — Ты проголодался?
Он расстегнул воротник, и наружу выбрался черный, как ночь, кот. Животное посмотрело на светловолосого незнакомца печально и снисходительно, а потом снова мяукнуло и ткнуло бойца лапой в подбородок — мол, ты молодец, поужинал, а моя порция где?
Новичок тоже посмотрел на кота — проницательно и понимающе. Везарту его взгляд не понравился, и он поспешил оправдаться:
— Я не намерен расставаться со своим питомцем даже ради Легиона.
— Страшно представить, до какой степени он тебе дорог, — неожиданно мягко, безо всякого намека на недавнюю бесшабашность, сказал тот.
Боец провел пальцем по щеке Нежности, и кот подался навстречу, принимая ласку.
— Меня зовут Эльва, — донес до парня светловолосый, что-то для себя решив.
— А меня — Везарт, — эхом отозвался боец. — Чего это ты вдруг подобрел?
— Я люблю котов.
— С ума сойти, какая прелесть. По-твоему, коты заменяют стоящую причину довериться чужаку?
Новичок неожиданно открыто улыбнулся:
— Чужаку? Мы, вроде бы, состоим в одном Легионе. Так что насчет моего приятеля? Какие планы на его счет строит господин Сарма?
— Зловещие, — фыркнул боец. И тут же нахмурился: — Наш командир просто помешан на летописях и легендах. Вечно копается в истории, перечитывает хроники, прозябает в библиотеках. Встречается со всякими идиотами, хотя у них вековая пыль течет по венам вместо живой крови. И главное его увлечение — это ледяные драконы, драконы, принадлежавшие трем великим заклинателям. О них ты, конечно, слышал. Господин Сарма уверяет, что по крайней мере двое — Нила и Кайгэ, — до сих пор живы, просто не спешат снова связываться с людьми. Хорошо хоть смерть Яритайля он не оспаривает, иначе мне пришлось бы обратиться за помощью к Ордену, а отношения Ордена с Легионом весьма и весьма натянуты.
— На кой черт? — удивился Эльва. — Историки ведь официально подтвердили, что все трое — и Кайгэ, и Нила, и Яритайль, — не принадлежали к смертному племени. Кайгэ родился в семье крайтов, Нила — чистокровный нароверт, а Яритайль — остроухий. Все правильно. Так что тебя смущает?
— О, ничего, — иронично отрекся от своих убеждений Везарт. — Я, конечно же, безраздельно верю, что на самом деле эти ребята живы. Только вот, — он почесал кота за ухом, — почему никто из них не показывается имперцам? Они ведь остановили Войну Слез, а значит, могли рассчитывать на славу и на признательность императора. Но нет, великие заклинатели забились в какую-то нору и живут вдали от людей, всячески избегая встреч со случайными путниками и никуда не отпуская своих драконов. Вот что, Эльва, — боец Легиона наставительно поднял палец, — если бы Майрэ, Каурго и Шитару  были в порядке, они бы ни за что не покинули небеса.
— Этот мир огромен, Везарт, — рассудительно заметил светловолосый. — Глупо утверждать, что чего-то в нем не хватает. Может, ледяным драконам просто надоели имперские небеса, и они полетели искать иные.
Он был ужасно терпелив, этот принятый Сармой новичок, хотя в его синем взгляде читалась нескрываемая насмешка.
— Перейдем ближе к делу, — вздохнул боец, отчаявшись доказать Эльве свою правоту. — Командир Легиона ищет Майрэ. Он утверждает, что этот дракон уснул где-то в горах Южного Хребта, и что разбудить его способен лишь тот заклинатель, чье тело вечно молодо и вечно отвергает смерть. То есть эльф. А у Рина, если я не ошибаюсь, даже после укуса ведьминой змеи сохранилась некая доля магии.
Светловолосый зябко повел плечами:
— Вот как?
— Да. Скорее всего, господин Сарма попробует отыскать драконье логово. Идиотская затея, — он понизил голос, — но безумия нашему командиру не занимать. Он всегда отличался несколько... своеобразными привычками.
— Тут ты прав, — Эльва настороженно огляделся. — Затея действительно идиотская. Ну разбудит он Майрэ, а дальше что? Позволит ему собой закусить? Драконы, вырванные из спячки, доброжелательностью не блещут. Майрэ щелкнет челюстями, радостно поблагодарит и исчезнет.
— Надо думать, что господин Сарма надеется на более благоприятный исход, — возразил Везарт.
— И надеется напрасно. Рину не по силам контролировать ледяного дракона, тем более — такого древнего и связанного с Яритайлем. — Теперь синие глаза новичка горели беспокойством и — совсем чуть-чуть — гневом. — Спасибо тебе. Я пойду обратно.
— Иди, — великодушно разрешил боец. — Еще увидимся.
Они обменялись рукопожатием, и Эльва побрел к товарищам-арбалетчикам. Те встретили его смехом и неуместными шуточками, но парень не обратил на них ни малейшего внимания. Опомнился он лишь после негодующего окрика:
— А почему новенький до сих пор сидит? Пускай похвастается нам своими талантами — умеет же он что-то делать?
— Он? — Ближайший к некроманту боец рассмеялся. — Ну не знаю.
— Он умеет петь, — донес до легионеров тот, кто недавно обнимал гитару. — Зуб даю — умеет. Верно? — Боец испытующе посмотрел на Эльву.
— Да, — с заминкой отозвался тот. — Но, к сожалению, с имперскими песнями у  меня не ладится.
— Имперские мы сегодня уже слышали, так что не отказывайся. Бери, — некроманту поверх костра протянули музыкальный инструмент.
Он вспомнил, как Мильт проводил уроки для Фасалетрэ Эштаралье, подбирая самые знаменитые творения Рикартиата, и вцепился в гладкую поверхность грифа.
— Ну, сами напросились, — буркнул он. И осторожно, почти нежно подергал струны — чтобы проверить, хорошо ли они звучат. Затем обычное дерганье превратилось в мотив — незамысловатый и, наверное, мало похожий на оригинал, но тем проще было соотносить его с резковатой манерой речи эльфийского клана Найэт:

— Мои руки висят плетью,
а ногам — не найти опоры.
Расстилается небо — степью,
глухо каркает черный ворон.

И на поле одни трупы —
да с ножами в сердцах и шеях.
Рассыпается свет — ртутью;
по траве пробегает шелест.

Кто тут бился — узнать как мне?
Как найти среди мертвых знамя?
Тихо падают с неба — капли;
небо нами давно правит.

Я стою посреди боя,
отгремевшего, словно грозы.
И текут времена — кровью;
а за ними текут слезы.

Я рожден — для чего? — в горе,
я рожден — но зачем? — в гневе.
Глухо каркает черный ворон —
голос гибели и потери.

Мои руки висят плетью,
потому что мертвы — братья.
Расстилается небо — степью;
кто убил их всех — как узнать мне?

Вкрадчивая мелодия изменилась.

— На дороге назад — клевер,
на дороге вперед — вереск.
и по миру ползет — время,
возрождается, словно феникс.

Под ногами блестят лужи,
а вверху облака — белым.
Черный ворон, крича, кружит
в глубине голубого неба.

Я держу, как письмо, карту,
где сплелись воедино — реки;
а вот здесь, по длине тракта,
нет ни зверя, ни человека.

Я иду в тишине света,
я — рожденный в пылу злости.
Там, где ярко цветет — лето;
но лежат под землей кости.

Эльва накрыл струны запястьем и замолчал.
— Это ведь не все, — укоризненно протянул хозяин гитары. — Спел бы до конца, чего тебе стоит?
— Голоса, — улыбнулся некромант. — Это стоит мне голоса. Сам же слышал — у меня с ним не очень.
— Почему? Нормальный голос, просто слабоватый.
— Вот именно, — вмешалась высокая, стройная девушка — совсем юная, младше некроманта на все восемь, если не десять, лет. — Я не буду решать за остальных, но лично мне интересно, чем закончилась твоя история.
Парень мысленно сделал себе пометку на будущее: имперцам знакома речь клана Найэт. Чудесно, что он выбрал не балладу о Старом Герцогстве, а нейтральную сказку о короле-страже.
— Ну давай, не томи, — Эльву ткнули локтем под бок. — Раз уж начал — заканчивай, или я эту гитару об твою башку разобью.
— Жестоко, — поморщился некромант. — Но действенно. Башку-то мне жалко.
И он снова прикоснулся к прохладным, радостно отозвавшимся на человеческую нежность струнам. Посидел, освежая в памяти третий фрагмент песни:

— Вот по морю бегут — волны,
и срываются с них — брызги.
Я стою в глубине шторма,
как стоял в глубине смысла.

И глядит на меня — море,
да очами седых дельфинов.
На того, кто рожден — в горе,
на того, кто рожден сильным.

А враги мои — здесь, рядом;
не уплыли на старой лодке.
И глядят — но пустым взглядом,
от которого мало толку.

Мотив снова поменялся, стал медленнее и как будто печальнее.

— Я приду на могилу братьев,
где лежат они — все вместе;
принесу дорогое платье
тихой грусти — своей невесте.

Обниму ее стан хрупкий
да шепну, что люблю — на ухо;
и обмякнут мои руки,
и не станет совсем — слуха.

Заберет меня мир — в землю,
загорится трава — алым.
Я рожден был — зачем? — верным,
для защиты людей — слабых.

Отдохну, полежу немного
на подушке из их праха.
Помолюсь своему Богу —
помолюсь своему страху.

И вернусь — да пойду повсюду,
где цветут, как огонь, маки.
Только там, где опять — буду,
небо станет дождем — плакать.
 **

Заснеженные горные склоны, отвесные и ослепительно светлые, раскинулись перед путником, словно корона, венчающая мир. Любой бы на его месте уже сорвался в одну из бесчисленных пропастей, но он — держался и действовал спокойно, хладнокровно, расчетливо. Он родился в глубине этих гор, воспитывался в глубине этих гор и помнил каждую трещину в камнях, каждое ущелье, каждую долину. Вдали, гремя раскатами грома, несла свои воды на восток единственная имперская река — эльфы прозвали ее Акут и часто спускались к бурному бирюзовому потоку, чтобы полюбоваться дикой стихией. Часто — но лишь до того, как император вычеркнул их народ из списка Разумных Рас, и люди пошли войной на остроухих жителей Южного Хребта.
По мнению путника, люди были безмозглыми кретинами. Он вообще предпочитал не возвышать никого в своих помыслах — ни смертных, ни бессмертных, ни условно живых. И редко обсуждал это хоть с кем-нибудь, потому что любил одиночество.
Но теперь на смену старому времени пришло новое. Пришло время мертвецов, когда прошлое забывается, а будущее расплывается набором темных, мутных, он бы даже заявил — грязных пятен, и значение имеет лишь настоящее. Когда погибшие в сражениях существа вынуждены напомнить о себе тем, кому повезло выжить.
Южный Хребет поглотил немало самоуверенных личностей, причем поглотил бесследно, не оставив на поверхности даже костей. Ему надо было прокормить своих отпрысков, верных и вечных, призванных стеречь острые пики и редкие деревца, искореженные ветром и непогодой. Ему надо было отвергнуть все лишнее, чтобы избавиться от навязчивого внимания живых племен. И он справился со своей задачей — он, пугающий снежный великан, пронизанный нитками пещер и туннелей, накрытый мягким, холодным одеялом, до конца веков предоставленный тишине.
И только одна могила — с обледеневшим черным надгробием, где чья-то умелая рука высекла несколько изящных, чуть сползающих влево символов — «YARIE-TEALLE», — прикорнула среди его владений. Путник остановился, преклонил колено и безо всякого определенного выражения прошептал:
— Они снова начинают искать.
Могила безмолвствовала, но тот, кто безнаказанно шастал по горам, уже привык докладывать о своих наблюдениях пустоте — порой до боли, до запертого в груди плача надеясь, что она отзовется.
Впрочем, сегодня он был не в настроении жаловаться.
Он преодолел весь этот опасный путь только для того, чтобы глухо, на грани звериного рыка, дать клятву:
— Я убью всех, кто посмеет тебя потревожить.
Хлопанье крыльев донеслось, кажется, с юга, и путник торопливо бросился прочь, ступая на обнаженные участки мертвой травы и стараясь не прикасаться к снегу. Нырнул под широкий каменный карниз, ничуть не опасаясь, что злокозненные горы расстанутся с ним ради убийства незваного гостя, и затих. Даже дышать перестал, хотя легкие тут же взбунтовались против такого небрежного отношения.
Зеленый, похожий на ящерицу дракон проскользнул мимо, едва не задев надгробие хвостом. Путник стиснул зубы, испытывая желание выйти и размазать небесную тварь тонким слоем по краю ближайшего обрыва, но все-таки сдержался. Вытерпел. Нет, ему нельзя себя обнаруживать.
Еще слишком рано.
Он закутался в длинный, тяжелый плащ, разглядывая безоблачное голубое небо. Отбросил капюшон, подставляя солнцу лицо. Взъерошенные русые волосы, коротко и неаккуратно остриженные, заблестели под рассеянными лучами, а жутковатые белесые глаза — глаза призрака, а не человека, — вспыхнули расплавленным золотом. Вспыхнули и тут же погасли, пряча магию заклинателя глубоко внутри — так глубоко, чтобы никто не смог ее отыскать.
Отдохнув, путник отряхнулся, хлебнул сладкого эльфийского эля из фляги и побрел назад, туда, откуда пришел. Ветер услужливо заметал его следы, а Южный Хребет забыл о своих собственных правилах и горестно, тоскливо подвывал, умоляя гостя не уходить. Но тому было без разницы, что чувствуют горы. Самому бы что-нибудь ощутить, и неважно, что — старательно изображаемую ярость, обиду или веселье. Он так отвык от всего яркого, теплого и шумного, что постаревшим сердцем завладело тягучее, мерзкое ничто — хотя вряд ли путник мог постареть.
К вечеру он пересек границу деревни, поздоровался со стражниками, стерегущими деревянные ворота. На частоколе болтались, позвякивая друг о друга, разномастные котелки, горшки и глиняные вазы, а кое-где — и простые чашки, не обремененные ни росписью, ни поверхностной резьбой. Все жители деревни довольствовались теми дешевыми предметами, что путник сумел достать, не привлекая к себе внимания.
Ставни уже закрыли, двери заперли, и по единственной улице неспешно прогуливались воины. Высокие, стройные, в серебристых кольчугах и шлемах, с острыми эльфийскими ушами. Последние эльфы империи. Те, кто рискнул поверить в едва зародившуюся угрозу, кто рискнул разрушить свои прежние дома и обставить все так, будто их уничтожили люди. И те, за кого путник был в ответе.
Он любил их — эльфов, связанных одной кровью, преданных своему народу и своим семьям. Эльфов, предназначенных для созерцания и творения, для создания прекрасных и удивительных вещей. Любил с тех самых пор, как впервые увидел.
Путник переступил порог дома, успевшего остыть и наполниться студеным, щиплющим в носу запахом зимы. Чтобы его прогнать, пришлось использовать весь оставшийся запас дров и, прихватив угловатый гномий топор, выйти к сараю. Там путник задержался на добрых полтора часа, разделив на части огромную ореховую ветку.
Было странно осознавать, что внизу, на равнинах и в городах, едва заканчивается лето, — ведь Южный Хребет был скован морозами постоянно, без передышек на мимолетное тепло. Было странно осознавать, что внизу продолжаются политические игры и войны, что предки нынешнего императора основали Орден, что заклинатели получили свободу и право распоряжаться своей магией так, как подсказывает ум. Было странно, потому что ему и его друзьям выпала прямо противоположная судьба, и они боролись за волшебство, пока не поняли, что это бессмысленно. Им бы стоило навеки пропасть, исчезнуть в какой-нибудь подобной деревне и перестать доказывать, как важны заклинатели драконов для развития Ильно. Но в те годы они были наивными дураками, за что и поплатились — вполне справедливо, но все равно страшно.
Перетащив новые дрова в кухню, путник сел на колченогую табуретку у окна. Почистил несколько картофелин, лук, морковь, разрезал на две половинки кусок говяжьего мяса. Продукты приходилось добывать в человеческих поселениях, тщательно следя за всеми, пусть и самыми незначительными, переменами. Мало ли — вдруг смертное племя догадается, кого пожалело и кому за ничтожно низкую цену продает запасы еды? Пока что ему удавалось скрывать свое истинное «я», а эльфы, если и сообразили, кем является их спаситель, не норовили превратить хрупкое тело путника в защитные амулеты. Он устраивал остроухих в нынешнем, целом и невредимом, виде. А еще дети звезд  умели быть благодарными.
Не отвлекаясь от приготовления ужина, путник чутко прислушивался к мелодичным голосам на улице. Конечно, он искренне надеялся, что люди не сумеют найти это место, но природная осторожность давала о себе знать. И поэтому, едва уловив вроде бы смутно знакомый, но чужой для эльфийской деревни выговор, он променял кухонный нож на палаш и встал слева от не запертой двери.
— Кто вы, госпожа? — прозвенело снаружи. — И что вам от нас понадобилось?
Значит, госпожа? Это хорошо. С человеком остроухие не стали бы церемониться. Однако расслабляться все еще рано — мало ли, у людей достаточно союзников среди прочих разумных рас.
— Я ищу своего друга, — нежное контральто заставило путника вздрогнуть, выдохнуть и уронить оружие. — И он застыл изваянием за этой чертовой дверью. Можете меня обыскать. Пожалуйста. Я не причиню вреда никому из вас.
Тихий ненавязчивый шелест, виноватое покашливание. Шаги. Затем створка резко, грубо распахнулась, и в комнату вошла невысокая девушка, одетая в дорогой походный костюм. Она прожгла путника ярким зеленым взглядом, улыбнулась и спросила:
— С тобой все хорошо, Кайгэ?