Сугубо штатский

       В 1945 году Павел окончил педтехникум и получил направление в начальную школу в соседний район. Поступал он туда не по призванию, а от безденежья и полусиротства, как и большинство его ровесников, переживших войну. На собеседовании при получении назначения на работу он сказал комиссии, что хочет пойти в военное училище. Директор, умудрённая опытом Вера Николаевна, осмотрела его худощавую долговязую и сутуловатую фигуру, доброжелательно сказала:
       – Ну, какой из тебя, Паша, военный?
       Сутуловата была спина у Паши. В годы военного лихолетья немало ему пришлось перевезти на одноколой тачке травы для прокорма козы и дровишек из ближнего лесочка, так называемой «пестерюги». (Кстати, до сих пор тайной для меня остаётся происхождение этого слова) И ещё вскапывать большой огород!
       Стать военными захотели ещё два его однокурсника: Боря и Костя. Особенно сильно хотел стать военным Костя. Авторитетный в техникуме, хорошо одетый по тем временам (у него папа – учитель), интересный для девушек, умеющий танцевать. Одним словом – первый парень на деревне, он среди троих был явным лидером. Однако, все получили назначение в соседний городок – Чухлому.
       Солнечным августовским утром явились в чухломское РОНО. Заведующего на месте не оказалось, инспектор определил их с ночлегом и сказал:
       – Отдыхайте с дороги, осмотрите город и приходите с утра. Заведующий будет только завтра.
       Устроились, осмотрелись, и Костя предложил:
       – Пойдёмте-ка в военкомат и встанем на учёт. Всё равно ведь это надо будет сделать. Согласились. Сказано – сделано, явились в военкомат, где их только и ждали. Шустрые ребята из военкомата уговорили парней пойти в военно-инженерное училище.
       – Получите не только военную, но и гражданскую специальность.
Никто и не заметил его сутуловатость и перенесённый в подростковом возрасте плеврит.
       Очень довольные, не заходя в РОНО, в этот же день отправились по домам.
Невесело встретила Пашу мама. Она радовалась, что старший сын выучился, будет работать и поможет встать на ноги двоим младшим.
       – Сынок, я тебя собрала на работу, наняла лошадку до Чухломы. Ты выбрал военное училище – теперь в военкомат иди пешком!
       Спустя много лет, вспоминая эти события, он говорил так:
       – И пошли три дурачка в военкомат!
       Начались учебные будни. В училище их осталось только двое – Боря не прошёл комиссию и был направлен в армию на срочную службу. А служить ему довелось в Западной Украине. Он воевал с бандеровцами. Домой вернулся с больным сердцем и умер молодым.
       Костя – бойкий и щеголеватый, невелик был ростом. Подростки сороковых годов недоедали, много работали и были, в большинстве, малорослыми. Костя попал в последний взвод, что его очень огорчало. Он недолго проучился, неудачно спрыгнул с трамвая, сломал ногу и был отчислен.
       Невесёлые воспоминания у Павла остались от училища – голодновато было. Навсегда запомнился винегрет с селёдкой в курсантской столовой. Он был постоянным обязательным блюдом на столе курсантов.
       Очень хорошо запомнились курсантские строевые песни, мастерски и весело они исполнялись, а Паша любил и умел петь. Особенно лихо и с удовольствием пели: «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» (Бородино). И через много-много лет, уже в штатской жизни частенько вспоминал и напевал их.
       Самым светлым воспоминанием остались увольнительные. Увольнительные были в Москву! А там много родственников. Особенно часто, радушно его привечала семья тёти Шуры Апухтиной. Они, хотя и жили вчетвером в однокомнатной коммуналке в одном из арбатских переулков, всегда для него находили и место, и угощение. В Москве он не терял времени даром, посещал прекрасные московские музеи и научился неплохо ориентироваться в столице.
       И когда я впервые вместе с ним приехала в Москву, растерялась. Москва ошеломила меня, и я неотступно ходила за Пашей как телёнок за коровой. И только через несколько лет поняла, что Москва – мой любимый город.
       Наступило время сокращения армии, и московское училище объединили с ленинградским. Павел попал в Ленинград. Здесь тоже родственники, и вообще, в Питере полно земляков – они там оставались со времён основания Петербурга. Строили его, как известно, крепостные, в том числе и солигаличане. Не зря говорится, что Петербург холоповским топором построен, а значит и солигаличским.
       Родная тётя Маня радушно принимала Пашу в его увольнительные, а он с неподдельным интересом любовался неповторимой архитектурой, и с большим интересом осматривал великолепные музеи и навеки полюбил Северную столицу.
       Резко здесь и изменилось и содержание курсантов. В столовой кормили сытно и вкусно. Ленинградцы сами совсем недавно пережили голод, и ясно было – здесь не воруют!
       Но недолго довелось Паше поучиться в Питере. Наступило время сокращения численности военных училищ. Начался строгий отбор. Там сразу вспомнился перенесённый плеврит. На собеседовании с офицером Павел сразу обратил внимание на знак вопроса в его личном деле против слова «Плеврит». Офицер задал вопрос:
       – Изучили ли Вы материалы первой послевоенной пятилетки?
       – Изучил.
       – Скажите, сколько будет добыто в новой пятилетке каменного угля?
       – Знаю, что много, но цифры я не запоминал.
       Офицер записал – «Политически не грамотен». Паша был отчислен. На этом закончилась, не начавшись, его военная карьера. Не зря «мама Вера» (так добродушно называли своего директора студенты педучилища) хорошо разбиралась в людях и поняла – Паше на роду было написано оставаться штатским.
       В Солигаличе его ждала школа, но сейчас Паша из училища был направлен на срочную службу в Ленинградский Военный округ, а конкретно – на разминирование Ленинградской области.
       Но это уже совсем другая история.