два лета детства

Я перешла в третий класс, когда меня впервые отправили в пионерский лагерь.Это был ведомственный лагерь от маминой работы, и сыновья маминых сотрудниц, оба Юрки и оба старше меня на три года, клятвенно обещали «не давать девочку в обиду». В лагере они тотчас обо мне забыли, увлечённые игрой «в войну»-в неё играли все мальчишки средних отрядов. Меня никто не обижал и повода просить Юрок о помощи не было; вообще, учась в женской школе, я настороженно относилась к мальчишечьему племени.
Мама решила также подружить меня с дочкой своей знакомой и при ней наказала:
-Слушайся Алёну, она в лагерь едет во второй раз, всё там знает.
Первые дни я старалась не отходить от новой подружки, но вскоре мне надоело подчиняться её командам и слушать дурацкие замечания; а ей надоело моё упрямство и молчаливое неповиновение-дружба наша быстро кончилась, всю смену мы больше не подходили друг к другу.
Лагерь находился в 200 км от Москвы, где-то под Коломной. Мы жили в старинном барском особняке на невысоком холме; из окон дома хорошо просматривался высохший пруд в виде огромной рыбы с раздвоенным хвостом. По утрам к этому пруду колесом спускалась по зелёной горке маленькая гимнастка, за которой я с завистью наблюдала:
-Нет, ничего-то я не умею-ни на руках ходить, ни в горн трубить, и страшных историй совсем не знаю.
Целый месяц я не видела родных и очень скучала. Один раз приезжала Полина Рафаиловна-мать одного из Юрок; она по просьбе мамы помыла мне голову, передала письмо и кулёк с конфетами.
За всю смену я ни с кем не подружилась, а перед отъездом домой обнаружила, что великолепную форму-белое хлопчатобумажное платье и галстук-у меня украли.
- Ну как же я пойду в колонне пионеров без формы?
К счастью, мне разрешили идти в моём «пикейном» белом платье с матросским воротником, поставив куда-то в середину колонны. Было так здорово шагать под барабанную дробь вместе со всеми, что даже все огорчения вылетели из головы. Торжественным строем прошагали мы к месту маминой работы, расположенном на улице, название которой, такое же, как название супа «Солянка», окончательно меня развеселило.
Дома, едва поздоровавшись с бабушкой и моей тётушкой Катюшей, я стала вытаскивать из чемодана банку с земляникой:
-Вот! Это вам, вчера собрала.
Катюша сорвала с банки бумагу с верёвочкой и глубоко вдохнула душистый ягодный запах:
-Что может быть лучше волшебного аромата, вкуснее земляники, да ещё собранной моим Лорунчиком! Что пожелаешь, сказывай! Всё исполню.
Я пожелала жареной картошечки, только:
-Пусть бабушка пожарит, ты так не сумеешь.
И бабушка поспешила на кухню выполнять заказ. Она так умела жарить картошку, что мы с Иришей (двоюродной сестрицей) всегда спорили из-за «жаресток»-вкуснейших, хрустящих.На этот раз некому было перекидывать с моей половины сковородки особенно аппетитные «жарестки» на другую, Иришину, сторону-она отдыхала на даче в Барвихе:
-Ты тоже туда на недельку поедешь. Да тебя и не узнают. Смотри. как вытянулась и поправилась.
Ещё бы не поправиться, ведь в лагере нас кормили только кашами. С тех пор я так и не смогла похудеть, на всю жизнь осталась «упитанной».
-Ну, как там в лагере было? Понравилось тебе?-спросила бабушка.
Я абсолютно категорически, решительно, окончательно заявила:
-Никогда в жизни больше не поеду.
Бабушка усмехнулась:
-А я что твоей маме говорила.
На другой день я рассказывала во дворе своим подружкам о том, как прекрасно провела время в лагере: купалась в пруду;
-Он был внизу под горкой. Я туда кувырком спускалась;
-Играла в войну с ребятами, была санитаркой;
-Шла перед колонной пионеров и била в барабан;
-Узнала сотню страшных историй!
Тут я могла передохнуть от собственного вранья-последнее заявление было сущей правдой. Я тут же пересказала несколько самых жутких.
Раскрыв рты, слушали Элка Цодикова, Вера Сомова и сама Тамарка Лепёшкина (наша «заводиловка») о говорящих отрезанных головах, о привидениях, мертвецах, встающих из могил, о людях-прыгунах, уходящих от любой погони...Потом я вспомнила про пионервожатую, которая спала с открытыми глазами и видела нас «насквозь» днём и ночью. Она возила нас в Коломну, а там настоящие пленные фрицы строили дом:
-Оказалось, они обычные люди. Они нам улыбались и махали вслед, совсем они не страшные, как их рисуют в газетах.
Тут девчонки наперебой загалдели:
-Подумаешь, мы давно знаем, что фрицы похожи на людей, ещё с прошлого года. Мы все бегали на пленных немцев смотреть, когда их по Садовому кольцу гнали. Это тебя тогда не было.
- Зато я знаю, почему в газетах они все как Кащеи и даже ужаснее.
-Ну и почему?
-Да потому, что там нарисованы все фашисты на букву «Г»: Гитлер,
Геринг, Гебельс, Гиммлер... и этот, как его, Гудериан...

 Я действительно больше ни разу не ездила в пионерский лагерь, а вот в комсомольско-молодёжном мне довелось провести замечательный месяц. Пошёл уже четвёртый год, как папа вернулся с Колымы и стал жить в Костроме вместе с мамой; я продолжала учиться в Москве под опекой бабушки и дедушки, но летние каникулы, как всегда, собиралась провести у родителей.
Ещё в Москве я узнала, что меня ожидает сюрприз в связи с отличным окончанием восьмого класса, и, как только попала в нашу маленькую квартирку на Симановской улице в Костроме, бросилась искать свёрток с каким-нибудь подарком, например, с книгами.
Мама засмеялась:
-Не ищи понапрасну, -и обратилась к папе:
-Макс, не томи ты её, отдавай скорее свой подарок.
Папа вручил мне путёвку в молодёжно-комсомольский «плавучий» лагерь: -Это тебе, доця. (Повторить за ним это «доця» мне никогда не удавалось).
 Время в лагере я провела замечательно, проплыв на пароходе «Валериан Куйбышев» от Костромы до Астрахани и обратно.
Как жаль, что у меня не было фотоаппарата-я не успевала набрасывать в блокноте сиюминутно меняющиеся пейзажи и скоро оставила мысль хоть как-нибудь записывать собственные впечатления.
Не успели мы отплыть от Костромской пристани, как показался Плёс-Левитановские места, потом Кинешма и место действия «Грозы» Островского...величаво течёт река, становясь всё полноводнее.
Пароход идёт неторопливо, с длинными остановками у всех волжских городов, и мы успеваем и по городу побегать и вдоволь наплаваться ( в проверенных местах). В каждом городе сначала обязательная экскурсия: в Горьком-в домик Кашириных; в Саратове-в музей Чернышевского, а в Ульяновске, конечно, в дом семьи Ульяновых.
Впечатлений масса, и восторженное настроение не покидает меня.
Никаких неудобств, связанных с шумной жизнью в шестнадцатиместной каюте, я не замечала. Перезнакомилась с девочками, мы вместе ходим на экскурсии и на танцы.
Впервые я танцую с мальчиками и радуюсь, что в прошлом году научилась танцевать вальс и танго «с переходами». Учил меня папа, мы ходили с ним в клуб «Красный ткач» рядом с домом. Он показывал мне разные па и уверенно вёл в танце под шёпот стоящих у стены местных девушек:
-Ишь ты, каку молоденьку-то подхватил... Папа счастливо смеялся.
К сожалению, я нравлюсь «мелким» ребятам, почти всегда ниже меня ростом, а высокий длинноногий Слава Емельянов приглашает танцевать не меня (ему подстать), а тощенькую Музу Трусову. Обидно.
Ни с кем из ребят я так и не подружилась, сказалось раздельное обучение-мы дичились друг друга. Но скучать было некогда: игры, песни, соревнования по плаванью, редактирование лагерной газеты и вечерние посиделки на верхней палубе с новой подругой Олей Ильиной. Олин папа, крупный учёный, второй год занимался в секретном месте такой секретной работой, что с ним даже дети и жена не могли переписываться., «чтобы информация не утекла».
-Оль, ты не переживай, работа закончится, и твой папа приедет, как приехал мой, построил дорогу на Колыме и приехал,-объясняю я со знанием дела и вру, что дорога была секретной. Олю мне жалко, она не купается, у неё –«болят суставы».
Оля мечтала о коммунизме, при котором она с родителями и талантливым братом «гуманитарием» сможет жить в тёплом доме и вылечится от ревматизма. Я смутно представляла, что должно быть при коммунизме, но вместе с Олей подсчитывала, когда наступит эра всеобщего счастья. Выходило, что очень скоро; мы могли считаться внуками Ильича, а он обещал, что «наши внуки будут жить при коммунизме».
Мы обсуждали каждый выход в город, делясь впечатлениями от увиденного. Были потрясены Сталинградом-город-герой до сих пор почти весь лежал в руинах. Пришлось ввести поправочный коэффициент на послевоенную разруху в наши вычисления. Правда, в Сталинграде отстроена очень красивая улица Мира-но сколько же предстоит работать, чтобы восстановить весь город. Наступление коммунизма отодвигалось.
В Астрахани весь лагерь охватила закупочная лихорадка. Всё время мы проводим на базаре:
-Яблоки дороже персиков, алыча-даром, слива-15 рублей за килограмм (надо купить на варенье); за среднюю дыню просят 8 рублей, а семикилограммовый арбуз стоит всего 12!
Мы информируем друг друга и тащим на пароход авоськи с фруктами.
Не удивительно, что в нашей каюте под каждой койкой дежали арбузы, которые иногда выкатывались в проход прямо под ноги.
Погода весь месяц стояла как по заказу-тёплая, даже жаркая-я только переживала, что помидоры до Костромы не доедут.
-Арбуз выдержит, а остальные фрукты-овощи ешьте сейчас,-советовали нам воспитатели.
Незаметно проделали обратный путь. Скоро Кострома. Пароход подплывает к пристани под «Марш энтузиастов». Мы с Олей во всё горло подхватываем: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...» и жестами, обращаясь к начавшим итти по сходням комсомольцам, приглашаем всех подтягивать-«всё выше и выше, и выше...»
Вдруг я замечаю какие-то тусклые лица встречающих. Будничные лица. Никто не подпевает...никто не разделяет наших восторженных чувств, напротив, я ловлю удивлённые взгляды...мне становится чего-то стыдно. Оля тоже выглядит смущённой. Меня встречает папа, мы торопимся поскорее распрощаться и уйти.
Дома я узнаю, что арестован наш сосед, сапожник Беккер. Говорят, что за шпионаж. Тогда я рассказываю об Олином папе-недаром его засекретили, если даже такой безобидный с виду человек, как наш сосед, оказался шпионом. Родители переглянулись...
Прошло ещё четыре года. Папа реабилитирован, и родители рассказывают мне о десятилетнем папином заключении с последующим поражением в правах ( вот почему они уже восемь лет живут в Костроме, не областном тогда городе):
-А с каким страхом мы жили в 51-ом году, когда ты плавала на пароходе. Мы боялись повторного папиного ареста-в разгаре была борьба с безродными космополитами,-вспоминает мама.
-Да, а потом началось «дело врачей», которое не только врачей коснулось,-дополняет папа. И оба, хором:
-Но всё хорошо, что хорошо кончается.